Вторник

Время назначено. В голове клубилось множество мыслей - неминуемое следствие утреннегопробуждения, но ни одна из них не имела отношения к ограблению банков. Всеэти годы я жил как у Христа за пазухой - и толку? Я почти ничего не сделал на избранном поприще. Само занятие философиейвызывало и вызывает у меня лишь ядовитую иронию, замечу в свое оправдание,что история нашей науки - просто-напросто ряд скандалов в благородномсемействе, гротескная эстафета: очередной умник, взгромоздившись на плечипредшественников, норовит покусать коллег, разорвать их в клочья,представьте стаю пираний, где каждая рыбка обгладывает плывущую впереди.Чуть что, коллеги-философы тут же хватаются за ножи. У студентов я вызывал лишь стремление поскорее от меня избавиться. Малокто проходил на мои занятия больше триместра. Мало кто горел желаниемсовершить долгую прогулку в сумерках до Теннисон-роуд, дабы удостоитьсябеседы с научным руководителем в обществе двух допившихся до потери сознанияавстралийских грузчиков, прикорнувших на полу. Одна юная леди заявилась комне, желая получить порцию откровений о Брентано, бросила взгляд на чучелосычуаньского землеройкокрота (не имевшее ни малейшего отношения к вашемупокорному слуге - то был единственный предмет, доставшийся мне по наследствуот бывшего владельца дома), пробормотала «простите», хлопнуладверью и, добежав до конца улицы, повернула налево, к вокзалу, где села напоезд, идущий в Лондон, чтобы навсегда покончить с университетской карьеройи философией - для этого ей хватило сорока минут общения со мной. То былвеличайший провал, который мне довелось испытать в этой жизни. И все же на смену одним возникали другие. Похоже, студентов, изучающихфилософию, университет плодил быстрее, чем я успевал с ними расправляться.Хотя в какой-то момент я стал подозревать, что деканат просто решает за мойсчет свои проблемы: как избавиться от этого бездельника? этого шутагорохового? этого тупицы? Да отправьте вы его к Гроббсу! Нечто удивительноепроисходило всякий раз, как очередной студент спускался по Теннисон-роуд кмоему дому, после чего, не без моего участия, его жизнь делала резкий зигзаги текла уже в ином направлении. Лучшим способом от них отделаться было засадить их учить греческий.Может, отчаяние по поводу интеллектуального уровня студентов - неотъемлемаячерта всякого преподавателя? Как бы там ни было, ничто не отпугиваетнынешних молодых людей так, как список неправильных глаголов (хотя следуетсмотреть правде в лицо: большинство из них не способны опознать и правильныеглаголы). Похоже, у восьмилетней афганки больше способностей к грамматике,чем у выпускников, с которыми мне доводилось иметь дело. Они не знаютни-че-го; они могут говорить, говорить, говорить - но знания их равны нулю. Уилбур мог бы вспомнить, как в школе учитель заставлял учениковзаучивать наизусть огромные куски греческих текстов: стихов или прозы, апотом, во тьме бомбоубежища, они разбирали их, покуда представители нации,давшей миру лучших профессоров греческой литературы, кружили снаружи насамолетах, стремясь сбросить на голову этим ученикам полуторатонные чушки,начиненные взрывчаткой. «Теперь стало немодно учить хоть что-нибудь, -проговорился как-то Уилбур. - Если бы я сидел и бормотал какую-нибудь мантрутипа Гон-Конг-Донг, дабы какой-нибудь восточный божок ниспослал мне новуюгазонокосилку или просветил и очистил мой разум, никто бы и бровью не повел.Но если я процитирую на память строк пятьдесят из Эсхила, меня сочтутчеловеком крайне эксцентричным. А ведь способность мыслить - величайшаяпривилегия. И величайшая привилегия - учить греческий, язык богов и Господа.Очень важно, чтобы в сознании присутствовало представление о чем-тодействительно великом». Я и впрямь относился с почтением к выпавшим на мою долю привилегиям. Я,например, чувствовал неловкость, впаривая студентам наркотики, поэтомувсегда задавал им огромные домашние задания, чтобы отдалить время следующейпокупки.

Дата добавления: 2015-07-02