На пути к власти. Прямое действие. Кризис правительства

Первая фаза развития фашизма, как мы уже знаем, проходила главным образом под знаком внешнеполитических устремлений. Вместе с ардити фашисты громили Версаль, грозились в сторону Франции и Югославии, обличали собственное правительство в национальном предательстве и призывали граждан к патриотизму. Попытки стать реальной силою в области внутренней политике не удавались Муссолини вплоть до осени 1920 года. Политическую авансцену занимали социалисты. Но они на ней удержались не слишком долго. Захват фабрик был расцветом их влияния. Компромисс, предложенный правительством и принятый рабочими, разрядил атмосферу, и революция "утратила темп". Ее противники получили возможность сомкнуть свои расстроенные ряды. Им была предоставлена спасительная передышка. Контрманевр Джиолитти - рабочий контроль! - удался на славу. И, побежденный стратегией либерально-демократического государства, социализм стал гаснуть, никнуть, разлагаться в обстановке начавшейся общей реакции и собственных утренних нестроений. В литературе вопроса доселе не умолкли споры, кого же следует считать истинным победителем красной революции в Италии. Фашисты присваивают это звание всецело себе: "только фашистам - пишет Горголин - должна быть приписана честь избавления страны от монгольского кнута". Демократы и радикалы упорно возражают, доказывая, что к последним месяцам 1920 большевистский натиск в Италии уже выдохся сам собою, обнаружил полную свою несостоятельность перед лицом итальянской демократии: "побежденный свободою, - пишет, например, в своей книге один из тогдашних премьеров, Бономи, - социализм стал падать после мимолетной вспышки, и через два года, внутренно уже вовсе остывший, был окончательно раздавлен фашизмом, ловко приписавший себе всю победу". <Бономи, цит. соч., с. 45, 135 и сл.> Еще резче высказывает ту же мысль другой, Фр. Нитти. По мнению последнего, вообще даже нельзя говорить, что Италия была в 1920 накануне настоящей революции: подобно другим странам, она переживала лишь послевоенные затруднения, причем фашизм был в то время, во имя "гипертрофии демократии", как раз в лагере революционных элементов. Что же говорить о его "заслуге" по части "спасения от революции"?.. <Francesco Nitti "Bolschewismus, Fascismus und Demokratie", s. 99, также 39-40.> Эти замечания противников фашизма, несомненно, бьют в цель, поскольку вопрос идет о 1919-1920 годах. В этот период события развертывались без сколько-нибудь ощутительного участия небольшой тогда фашистской группы. Революция потерпела неудачу. Но можно ли было с уверенностью ручаться за прочность и бесповоротность этой неудачи, не начнись вслед за нею свирепый антикрасный поход организованных черных рубашек? Едва ли. Конечно, итальянское революционное движение было побеждено не римским кабинетом, а прежде всего своей собственной слабостью. Его точила внутренняя болезнь - расслоение внутри руководящей социалистической партии. Но разве нечто подобное не происходило в России в 1917 году? Разве не была безуспешной первая попытка большевистской революции 3-5 июля 1917? Но при условии длящегося непротивления демократического государства - разве не удалось революции преодолеть собственную слабость, внутренно дифференцироваться и добиться победы? И кто знает, не последовал ли бы в Италии за июлем октябрь, не создайся помимо, а то и вопреки радикальному правительству непосредственная и насильственная общественная реакция? В России она не создалась, вернее, не созрела и отмерла в зародышевом состоянии (Корнилов). Тому были веские причины, из коих укажем две: общую надорванность непрекращающейся войной и, главное, слабость средних классов. В Италии обе эти причины отсутствовали: война была победоносно закончена, а средние классы располагали относительно крупным влиянием и достаточными силами. Но не случайно избрали они для утверждения своих интересов иной, необычный, нелегальный путь. Именно потому, что у них была жизненная сноровка, пошли они не за правительством, а независимо от него. Они использовали замешательство в неокрепших рядах революции и не дали им времени и возможности перестроиться и прийти в себя. Они видели, что лояльное правительство, опирающееся на нескладную, лоскутную палату, органически неспособно провести необходимые финансовые и административные мероприятия по воссозданию расшатанной государственной машины. Употребляя всегда неточный и скользкий язык исторических уподоблений, можно сказать, что "в Италии после июльских дней корниловщина победила керенщину, а вместе с керенщиной - красную революцию". Это свидетельствует, разумеется, о существенных различиях в положении, в расстановке социальных сил, в исторических предпосылках - между Италией и Россией. Характерно, что в России наиболее яркая, значительная, определяющая фигура эпохи была выдвинута станом большевизма, а в Италии - фашизмом. Муссолини быстро учел благоприятный момент. В то время, как верхушка революционного движения, социалистическая партия, болезненно переживала и пережевывала в своей среде роковую заминку процесса, - фашизм переходит в шумное наступление на внутреннем фронте. К нему уже начинают отовсюду пристально присматриваться, на него возлагаются надежды, его отряды растут, его силы крепнут. Само правительство Джиолитти взирает на него с нескрываемым сочувствием: удобное орудие комбинаций, отличный "противовес" в сложной политической бухгалтерии, прекрасный материал для - divide et impera! Фашизм вооружается. С начала 1921 он представляет собою уже милитаризованную и централизованную вооруженную организацию. Она имеет свой главный военный штаб, боевую и резервную армии, свою незыблемую иерархию, свой мобилизационный план, свои инструкции и секретные наказы, предусматривающие всевозможные детали. Она распространяется на всю Италию, разделенную ради технического удобства на двенадцать поясов или зон. При всей своей многоликости, она едина. Ее основной символ - fascis, т. е. пучок, сноп, связка, знак тесного содружества, единения ее участников. В декабре того же 21 года фашисты трансформируются в политическую партию (Partito Nazionale Fascista) и опубликовывают свои основные программные положения, сплошь проникнутые идеей служения Нации, как "реальному историческому целому". Государство провозглашается юридическим осуществлением Нации; но если наличное государство не является носителем национальных ценностей, партия во имя Нации - не с ним, а против него. Устанавливается принцип национального синдикализма. Утверждается 8 ч. рабочий день, признается участие рабочих в руководстве предприятиями, широкое социальное законодательство и т.д. В области внешней политики диктуется "выполнение культурных задач" на Средиземном море и активность в колониальных вопросах. Подчеркиваются заботы о развитии национальной армии. Объявляется об учреждении фашистской милиции. Упоминается о фашистской молодежи. Разрешаются организационные вопросы о Национальном Совете, Центральном Комитете, Директории и Генеральном Секретаре партии. Согласно разъяснению одного из итальянских фашистских теоретиков, "фашизм является синтезом здорового старого и необходимого нового". <см. Вячеслав Новиков, "Фашизм", Париж, 1926, с. 28-31.> Но не в теоретических программных положениях лежал центр тяжести его успеха. Сам Муссолини никогда не скрывал своего скептицизма к застывшим параграфам и пунктам. "Фашизм - говорил он - не есть цейхгауз отвлеченных доктрин, ибо каждая система - обман, каждая теория - тюрьма". Программа есть нечто, что нуждается в постоянной переработке. Лишь некоторые основные идеи пребывают неизменными и равными себе. Успех фашизма коренился в его действиях, в его действенности, в его способности дать власть изголодавшейся по власти стране. Он объявил, что будет наводить порядок теми же средствами, какими социализм хотел организовать беспорядок: средствами насилия. Взводы черных рубашек ("сквадры") приступили к тактике прямого действия. Вся партия военизируется. Каждому фашисту внушается идея орденского служения, орденской дисциплины и сплоченности. "Фашистская партия, как таковая, является милицией" - значится в уставе фашистов. Посвящая себя в партию, человек как бы уходит от мира, или, вернее, вновь рождается для нового мира. "Фашистский воин - повелевает устав - имеет свою собственную мораль. Законы общепринятой морали в области семьи, политики общественных отношений - ему чужды". Кодекс его чести связан с его орденской посвященностью, с высшей фашистской идеей, а правила его поведения - с послушанием, определяемым иерархической табелью рангов. <Ср. с этим учение Ленина о "коммунистической нравственности": "Нравственность это то, что служит разрушению старого эксплоататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, создающее новое общество коммунистов... Для коммуниста нравственность вся в этой сплоченной солидарной дисциплине и сознательной массовой борьбе против эксплоататоров... В основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма" (Сочинения, т. XVII, с. 323-325).> Ударные батальоны черных блуз вряд ли могли похвалиться высоким уровнем интеллигентности и сознательности своих "воинов". Но эти качества, в сущности, от них и не очень требовались. Была патриотическая упоенность, была священная ненависть, была готовность умирать и убивать, было слепое повиновение вождю, вытекающее из обожания, граничащего с идолопоклонством. Все остальное, следовательно, зависело от вождя. Начинается "героический период револьвера и касторки". После убийства Джиордани Италия вступает в полосу фашистского террора, индивидуального и массового. Широчайшим образом применяются так называемые "фашистские методы воздействия". Составляются проскрипционные списки на предмет "справедливого возмездия и закономерных репрессалий". Повсюду снуют карательные экспедиции, "летучие отряды активистов", сквадристы бушуют и в городах, и в деревнях. Беспощадна рука возродившейся "мафии". В городах нападают на красные клубы, на редакции левых газет, на помещения партийных комитетов, на дома и квартиры левых деятелей, подчас даже на кафе и кабаре... В деревнях громят красные крестьянские лиги, кооперативы, все очаги воинствующей революции, одновременно, впрочем, не забывая выкликать лозунг: "земля - трудящимся!" Пускаются в ход одинаково огонь и железо; касторка пришла несколько позже - добить смехом подбитого оружием врага. Разгар террора падает на лето и осень 1921 года. Разумеется, в пылу озлобления и лютых схваток нередко переходятся все пределы, гибнет немало ни в чем неповинных жертв. Страна представляла собой тревожное зрелище: словно воскресли "люди кинжала и веревки" из жестокой эпохи Борджиа и Макиавелли. Только тогда эти люди восседали больше на верхних ступенях общественной лестницы, а теперь они расплодились, размножились, расплылись в массы, непосредственно воспламененные словами, нуждой, обидами, зовами сердца и желудка, страстным азартом борьбы. Кровь льется... и вспоминаются жуткие слова Наполеона, записанные Меттернихом: "кровь предусматривается рецептами политической медицины"... Правительство, в предыдущие годы пасовавшее перед социалистами, ныне молча следит за буйными подвигами фашистских молодцов. Следует лишь удостоверить, что если его нейтралитет по адресу социалистов не был дружелюбным, то по отношению к фашистам, как уже упомянуто выше, он на первых порах выглядел более благожелательно. Правительство надеялось использовать армию черных дружин в своих целях и допустило ее стать государством в государстве. Имея за собой "общественное мнение" и пассивное попустительство министерства Джиолитти, а против себя - помятые и расколотые социалистические колонны, фашистское наступление развивалось с максимальными шансами на успех. Сила сопротивления была утрачена его врагами, и Муссолини вскоре получает возможность громогласно объявить всем: "фашизм - уже победитель, ибо социализм уже побежден везде". В апреле 1921 Джиолитти распускает палату, надеясь, что новые выборы дадут более благоприятный правительству состав депутатов. Роспуск направлен, главным образом, против социалистов и коммунистов, но также отчасти и против пополяров, стеснявших инициативу и работу правительства. Ставя свою ставку на идущую в стране антикрасную реакцию, Джиолитти на выборах объявляет "блок партий порядка", включая и фашистов. Выборы 15 мая, в общем, не оправдали ожиданий старого премьера, переоценившего и свою популярность в стране, и степень совершенства своей избирательной кухни. Правда, социалисты вернулись в палату несколько ослабленными, а либеральные группировки выиграли некоторое количество мест. Но по-прежнему прочного парламентского большинства не образовалось, и парламентский "руль" остался в руках у сотни пополяров, продолжавших свою колеблющуюся и двусмысленную политику. Впервые в палате появилось три десятка фашистов во главе с Муссолини, прошедшим по Милану и по Ферраре. В конце июня кабинет Джиолитти, не получив устойчивого большинства в палате, уходит в отставку, и 4 июля на посту премьера появляется правый социал-реформист Бономи. Его министерство продержалось до февраля следующего года, ничем особенным себя не проявив. Связанное неустойчивым парламентским равновесием, оно было вынуждено больше наблюдать события, нежели руководить ими. В министерских недрах будто бы разрабатывались мудрые планы различных реформ, которыми впоследствии воспользовался Муссолини. Но облечь эти реформы в плоть и кровь у Бономи не было ни времени, ни, главное, авторитета. Любопытно, в частности, что социалистическая фракция упрямо делала оппозицию правительству по причине его буржуазного характера. Тем самым итальянский социализм, терпя поражения и в стране, сам отнимал у себя последнее средство влияния и, ослабляя радикальное правительство, способствовал усилению фашизма. Видно, от судьбы не уйдешь. Фашистские дружины росли с необычайной быстротой. В 1919, как реальная сила, они вовсе отсутствовали. Осенью 1920 они насчитывали в своем составе уже десятки тысяч. Через год число членов партии достигло полутораста тысяч. Летом 1922 оно доходит до 470 тысяч (из них 277 т. крестьян и сельскохозяйственных рабочих и 72 т. индустриальных рабочих), а осенью того же года, к моменту захвата власти, приближается к миллиону! Вместе с тем в стране наблюдаются признаки наступающего успокоения. Это сказывается яснее всего на ходе забастовочного движения, кривая которого, начиная с 1921 года, определенно падает. Исключительно резко это чувствуется в деревне, где общее количество забастовщиков с одного миллиона в 1920 снижается в 1921 до 80 тысяч. Но и в городах рабочие стачки - политические и особенно экономические - тоже идут неудержимо на убыль. <Более подробные данные у Бономи, 85, Михельс, 274. Живое и красочное описание Италии в 1921 см. у M. Paul Hazard, "Notes sur l'Italie nouvelle", "Revue des deux mondes", 15 августа, 1 октября, 1 ноября и 1 декабря 1922.>Осенью 1921 года красную революцию можно было, в сущности, считать уже в корне подорванной. Страна выходит из кризиса. Но кризис государственности продолжал углубляться.

Дата добавления: 2015-07-02