Итальянские каникулы 14 страница

— Нет… — мучительным всхлипом вырвалось у девочки. — Он уезжает навсегда, отныне и навеки.

— Кто тебе это сказал?

— Сама слышала. Они ужасно поссорились и больше не любят друг друга, и он уезжает.

Так вот в чем дело! Стеффи подслушала, как скандалили родители! И как же теперь быть? Разве не он читал где-то, что нужно позволять детям выразить словами свои чувства? Все на свете забыл, лодырь несчастный!

— Не хочу, чтобы он уезжал.

— Послушай, я не так уж хорошо знаю твоего папу, но вот что скажу: он не из тех, кто уедет от тебя навсегда, отныне и навеки.

— Он вообще не уедет, если я потеряюсь по-настоящему. Придется остаться и искать меня.

«Есть!»

Ничего не скажешь, смелая девчонка! Готова терпеть пауков, столкнуться наяву со своими худшими страхами, лишь бы не потерять отца. Да, но тем временем родители окончательно потеряли голову от тревоги. Он не слишком гордился своей выдумкой, но что поделаешь, для более изощренных планов просто нет времени.

— Не шевелись! Я вижу гигантского ядовитого паука! Стеффи метнулась к нему, и не успел Рен опомниться, как она уже прижималась к его груди, дрожа от страха и холода в отсыревшей одежде. Господи, а ноги-то совсем заледенели!

Он посадил ее на колени и обхватил руками.

— Его уже нет. Кажется, я ошибся, и это был просто комочек пыли.

Он заметил, что маленькие девочки пахнут по-другому, чем девочки большие. От нее пахло потом, но не противно, а от волос шел аромат детского шампуня. Он потер ее плечики, пытаясь хоть немного согреть, и очертя голову признался:

— Я тебя одурачил. Никакого паука не было, но твои мама и папа очень расстроены. Нужно сказать им, что ты в порядке.

Она попыталась вырваться, но он продолжал растирать ее плечи легкими, успокаивающими движениями. И одновременно пытался сообразить, что сделала бы на его месте Изабел. Она нашла бы, что сказать. Умное. Участливое. Идеально подходящее для данного случая.

Пропади все пропадом.

— У тебя паршивый план, Стеффи. Нельзя скрываться здесь вечно, верно? Рано или поздно ты проголодаешься и выйдешь к людям. И что тогда?

— Да, меня это тоже волновало.

Она чуточку расслабилась, и Рен улыбнулся в темноту.

— Нужен новый план. Но такой, чтобы сработал. А начни с того, что расскажешь папе и маме, что тебя так расстроило.

— Наверное, я оскорбила их чувства?

— И что же? Они ведь оскорбили твои, правда? Послушай меня, малышка: если собираешься пройти по жизни, не оскорбляя ничьих чувств, превратишься в тряпку и зануду. Никто не любит тряпок и зануд.

Он уже почти видел, как хмурится Изабел, но какого черта! Ее здесь нет, а он делает что может. И все же Рен поспешно поправился:

— Я не говорю, что нужно специально обижать людей. Но следует бороться за то, что читаешь важным для себя, и если в процессе ранишь чьи-то чувства, это их проблема.

— Но они могут ужасно разозлиться.

— Не хотел упоминать это раньше, но думаю, твои мама и папа все равно разозлятся. Не в первую минуту. Сначала они будут безумно счастливы видеть тебя живой, обольют слезами и осыплют поцелуями. Но когда волнение немного уляжется… полагаю, тебе придется немного потрудиться.

— А что это значит?

— Хорошенько подумать, как держать себя, чтобы не попасть в беду.

— Какую именно?

— Какую? А вот когда они закончат тебя облизывать, вспомнят, как ты огорчила их, сбежав из дома, и тогда ты окажешься в опасной зоне. Придется выложить правду насчет того, как ты подслушала их ссору, и… запомни, это очень важно, — вот тут тебе лучше немного поплакать, причем с самым жалостным видом. Сумеешь?

— Не уверена.

Рен снова улыбнулся.

— Давай подойдем к двери, где немного светлее, и я тебе покажу, ладно?

— О'кей.

Он поднял девочку и понес к двери. Носки сандалий бились о его колени. Она цеплялась за его шею, уже взрослая, чтобы проситься на руки, и все же такая маленькая и несчастная!

Добравшись до двери, он снова присел на корточки и посадил ее себе на колени. Дождь перестал, и света оказалось достаточно, чтобы различить ужасно грязное личико с дорожками слез на щеках. Выразительные глаза уставились на него, как на Санта-Клауса. Если бы она только знала!

— Значит, так, основная мысль — уберечься от наказаний до конца жизни, поняла?

Стеффи торжественно кивнула.

— Итак, только они успокоятся, тут же решат врезать тебе, чтобы больше в голову не приходило убегать из дома. — Он метнул на нее убийственный взгляд. — Кстати, на случай, если тебе в голову взбредет еще раз выкинуть нечто подобное, учти, меня не так легко провести, как твоих родителей, поэтому лучше пообещай мне прямо сейчас, что для решения своих проблем выдумаешь способ поумнее.

Очередной торжественный кивок.

— Обещаю.

— Вот и хорошо.

Он откинул с ее лба легкую прядку волос.

— Когда родители начнут объяснять, что тебе придется терпеть последствия своих поступков, значит, они подумывают о наказании. Так вот, самое время объяснить им, почему именно ты убежала. Только не забудь упомянуть, как ужасно подействовала на тебя их ссора, потому что, признай, это твой главный козырь. Естественно, рассказывая все это, ты снова расстроишься, что очень хорошо, поскольку для того, чтобы выглядеть жалкой и несчастной, нужно пустить в ход эмоции. Усекла?

— А плакать обязательно?

— Не повредит. Покажи, как ты это проделаешь. Сначала несчастный взгляд. Только очень несчастный.

Она смотрела на него, мгновенно превратившись в огромные печальные глаза: самое трогательное зрелище, которое Рен когда-либо видел, но оказалось, что Стеффи еще и не начинала. Он едва не рассмеялся, когда она сморщила личико, вытянула губы и театрально всхлипнула.

— Переигрываешь, малышка.

— Это как?

— Веди себя более естественно. Думай о чем-то грустном. Например, как тебя запрут в комнате на всю оставшуюся жизнь, отберут игрушки, будут держать на хлебе и воде, и пусть все это отразится на твоем лице.

— Или как папочка уйдет навсегда.

— Тоже неплохо.

Немного подумав, она изобразила достаточно убедительную тоску, дополненную дрожанием губ.

— Превосходно.

Нужно быстренько положить конец уроку актерского мастерства, прежде чем она окончательно увлечется.

— А теперь короткое описание сценария, и довольно.

Она вытерла нос тыльной стороной худенькой руки.

— Если они начнут злиться, я должна рассказать, что слышала их ссору, и о том, что почувствовала из-за отъезда папы, даже если это ранит их чувства. И заодно начну плакать. Подумаю о чем-то ужасно грустном, например, о том, как папа собирается навсегда нас бросить, и приму несчастный вид.

— Молодец! Дай пять!

Они хлопнули по рукам, Стеффи улыбнулась, и Рену показалось, что из-за туч вышло солнце.

Ведя ее за руку по мокрой траве, он вспомнил свое обещание.

— Наверное, теперь тебе ни к чему толковать с доктором Изабел, верно?

Не хватало еще, чтобы преподобная утешительница испортила весь его филигранный труд своими рассуждениями об искреннем раскаянии. И тогда ни о каком актерском мастерстве не может быть и речи.

— Думаю… думаю, я уже в порядке. Но… — Она чуть крепче сжала его руку. — Не могли бы вы побыть со мной, пока я говорю с ними?

— Не слишком удачная мысль.

— А по-моему, удачная. Если останетесь со мной, тоже сможете… ну… сделать жалостное лицо.

— Каждый хочет ставить пьесу.

— Что?!

— Поверь, я только испорчу твой выход. Но обещаю, что буду держаться поблизости. И если они решат запереть тебя в подземелье или еще чего похуже, я пронесу тайком и просуну сквозь прутья решетки пару шоколадных батончиков.

— Они этого не сделают.

Исполненный мягкой укоризны взгляд напомнил ему об Изабел.

— Верно, — улыбнулся Рен. — Тем более, чего бояться?

Бриггс как раз вернулся проверить, нет ли новостей, так что все собрались перед домом, когда на тропинке показались Рен с девочкой. Родители немедленно бросились к ним и, встав на колени, прямо в мокрый гравий, едва не задушили бедняжку в объятиях.

— Стеффи! О Боже, Стеффи!

Они целовали ее, ощупывали, желая убедиться, что она цела и невредима. А потом Трейси вскочила и попыталась осыпать Рена поцелуями. Даже Бриггс, как ни странно, попытался обнять его, чего Рен успешно избежал, наклонившись, чтобы якобы завязать шнурки. Изабел тем временем гордо озиралась, что донельзя его раздражало. Интересно, чего она ожидала? Что он убьет девчонку?

И вдруг до него дошло, что в какой-то момент общения со Стеффи он, к счастью, совершенно перестал думать о Каспере Стрите.

Но даже досада на Изабел не мешала ему умирать от желания вновь погрузиться в нее, хотя с тех пор, как он в последний раз делал это, прошло всего несколько часов. Хотя при этом он вовсе не был в восторге от условий, поставленных ему в машине не далее как сегодня утром. Не то чтобы он так уж жаждал перевести их отношения на эмоциональный уровень — Богу известно, ему это совершенно не нужно, — но такого цинизма просто не ожидал. И при этом она глазом не моргнула! Голоса не повысила!

А тут еще эта история с Каспером Стритом. Ей и без того не слишком нравилось, что по роли он убивает молодых женщин. Страшно подумать, что она скажет, узнав о детях!

Он наконец умудрился отвести ее в сторону, напомнив, что промок до костей, замерз и ужасно голоден. Это, как он и надеялся, пробудило в Изабел женские инстинкты, и уже через час они лежали в постели.

— Вы сердитесь? — прошептала Стеффи.

В горле у Гарри застрял комок величиной с Род-Айленд. И поскольку говорить он не мог, ограничился тем, что откинул волосы со лба дочери и покачал головой. Стеффи лежала в постели, прижав к щеке своего самого старого мишку, вымытая, в любимой ситцевой голубой ночнушке; Гарри вдруг вспомнил, какая она была в детстве. Неуклюжий младенец, ковыляющий к нему с протянутыми руками. Сейчас она выглядела такой маленькой и трогательной…

— Мы не сердимся, — тихо заверила Трейси с другой стороны кровати. — Но все еще расстроены.

— Рен сказал, что если вы запрете меня в подземелье, он пронесет туда пару шоколадных батончиков.

— Совершенно неуправляемый тип!

Трейси поправила простыню. Ее косметика стерлась неизвестно когда, а под глазами темнели круги. Но в глазах Гарри она по-прежнему была прекраснейшей из женщин.

— Простите, что так вас напугала.

Трейси сурово нахмурилась:

— Хорошо, что догадалась извиниться. Но все равно проведешь завтрашнее утро в своей спальне.

Трейси, по-видимому, была сделана из более крутого теста, чем Гарри, который только и мечтал забыть обо всем, а тем более о наказаниях. Но ведь Стеффи не из-за нее сбежала.

Он окончательно растерялся. Внутри была сосущая пустота. И что-то вроде неприязни. Каким образом он ухитрился стать врагом?

— Все утро? — жалобно пролепетала Стеффи, и Гарри едва сдержался, чтобы не отменить распоряжение Трейси и не принести вместо этого мороженого.

— Все утро, — твердо повторила мать.

Стеффи немного подумала. Тяжело вздохнула. Нижняя губка начала подозрительно подрагивать.

— Знаю… я не должна была убегать. Но уж очень грустно стало, когда я услышала, как вы с мамой ссоритесь.

Гарри задохнулся. Трейси наморщила лоб.

— До половины одиннадцатого, — поспешно поправилась она.

Губка Стеффи перестала дрожать.

— Наверное, могло быть куда хуже, — серьезно, как взрослая, сказала она. Трейси дернула ее за локон.

— Это точно. И мы не заточили тебя в то подземелье, о котором говорил Рен, исключительно из-за твоей аллергии.

— Плюс пауки.

— Да, это тоже, — согласилась Трейси прерывающимся голосом, и Гарри понял, что сейчас они думают об одном. Для Стеффи так важно, чтобы ее родители были вместе, что она готова побороть самый главный страх. У дочери больше мужества, чем у отца.

Трейси, опираясь на изголовье, наклонилась, чтобы поцеловать дочь, и долго-долго не разгибалась. Все прижималась к ее щеке своей.

— Я так тебя люблю, тыквочка. Обещай, что больше никогда такого не сделаешь.

— Обещаю.

Гарри наконец обрел голос.

— И обещай, что, если тебя что-то расстроит, обо всем расскажешь нам.

— Даже если это ранит ваши чувства?

— Даже тогда.

Девочка сложила руки под подбородком.

— И ты… все равно уезжаешь завтра?

Гарри не знал, что ответить, поэтому просто покачал головой.

Трейси пошла посмотреть на Коннора и Бриттани, которые спали в одной комнате, по крайней мере пока не просыпались и не приползали в постель к отцу. Джереми все еще был внизу, занятый компьютерной игрой. С момента своей несчастной ссоры Гарри и Трейси ни разу не оставались наедине, и сейчас сердце болело так сильно, что хотелось уйти, но родители не всегда могут делать то, что хотят.

Трейси вышла в коридор, закрыла дверь и прислонилась к стене, как частенько делала на последних месяцах беременности, чтобы облегчить напряжение. Раньше он делал ей массаж. Но не в этот раз.

Тяжесть вины стала еще больше.

Трейси положила руку на живот. Дерзкая, чрезмерно самоуверенная богатая девчонка, которая заставила его погоняться за ней, прежде чем сдалась на милость победителя, исчезла, ее место заняла мучительно прекрасная женщина с глазами загнанной лани.

— Что нам делать? — прошептала она.

«Что собираешься делать ты?» — хотелось ему спросить. Это она ушла от него. Она, которая никогда и ничем не была довольна.

Гарри снял очки и потер глаза.

— Не знаю.

— Мы больше не можем говорить.

— Можем.

— Нет, мы просто начинаем обмениваться оскорблениями.

«Обмениваться»? Слишком сильно сказано. Это у нее острый язык и взрывной характер! Он всего лишь успевает уклоняться.

— От меня ты не слышала никаких оскорблений, — резонно заметил он, надевая очки.

— Конечно, нет, — ответила она без всякой злости.

Но узел в животе затянулся туже.

— Думаю, то, что случилось сегодня днем, поставило нас выше всех оскорблений.

Несмотря на добрые намерения, в его голосе звучали осуждающие нотки, и Гарри приготовился к отпору, но она просто закрыла глаза и прислонилась головой к стене.

— Я тоже так думаю.

Ему хотелось схватить ее в объятия и умолять о прощении. Но она уже составила о нем определенное мнение, и никакие слова не помогут его изменить. Если он не сумеет заставить ее понять, у них нет никаких шансов.

— Сегодняшний день доказал то, что я твердил все время. Необходимо сплотиться. Сомкнуть ряды. И это придется сделать.

— О чем это ты? — с искренним недоумением осведомилась она. Нужно же быть такой дурочкой!

— Пора начать вести себя как взрослые люди.

— Ты всегда ведешь себя как взрослый. Зато у меня с этим трудности.

Все верно. Именно это он пытался объяснить ей. Но на ее горестное лицо было невозможно смотреть. Почему Трейси не может принять вещи, какими они есть, и идти дальше?

Он старался найти нужные слова, но мешал водоворот чувств. Трейси верила в необходимость копаться в этих самых чувствах и выяснять отношения. Но не Гарри. Он никогда не видел в этом пользы. Только сплошные неприятности.

Трейси на секунду закрыла глаза. И очень тихо попросила:

— Скажи, как я могу сделать тебя счастливым?

— Вернись на землю! Отношения в браке меняются. Меняемся мы. Становимся старше. Жизнь нас не балует. Не всегда все бывает так, как вначале, и ожидать не следует. Довольствуйся тем, что мы имеем.

— И все? Просто смириться и жить?

В душе поднялась такая буря эмоций, что Гарри даже растерялся.

— Нужно быть реалистами. Супружеская жизнь не может быть вечно лунным светом и розами. Я не назвал бы это смирением.

— Зато я назову.

Резко, так, что разметались волосы, Трейси оттолкнулась от стены.

— Я называю это унынием, смирением, чем угодно, и не желаю слышать ни о чем подобном. И не собираюсь сдаваться. Я буду сражаться за наш брак, даже если из нас двоих только у меня хватит на это смелости! — почти крикнула она.

Гарри мгновенно насторожился. Ни в коем случае нельзя спорить здесь, рядом с комнатой Стеффи!

— Пойдем отсюда, — прошипел он и, схватив ее за руку, почти потащил по коридору. — Ты сама понимаешь, что говоришь? Никогда, никогда, за все годы нашей жизни вместе ты не сказала ни одного разумного слова. Во всяком случае, я отчаялся тебя понять.

— Потому что у тебя компьютер вместо мозгов, — набросилась она на него, едва они свернули за угол, в другое крыло. — Я не боюсь драки. И если понадобится, буду продолжать, пока мы оба не истечем кровью.

— Опять разыгрываешь спектакли! — рявкнул Гарри.

Но тут же осекся, потрясенный силой собственного гнева. И, что поразительнее всего, он вовсе не собирался брать себя в руки, успокаиваться и тому подобное. Наоборот. Пинком распахнул ближайшую дверь, втолкнул Трейси внутрь и зажег свет. Большое помещение. Массивная мебель. Хозяйская спальня.

— Наши дети не будут воспитываться родителями, живущими в фарсе, называемом браком! — закричала она.

— Прекрати!

Он лопался от ярости — по крайней мере убеждал себя, что это именно ярость. Не отчаяние. Потому что ярость он еще мог контролировать.

— Если не перестанешь…

Чудовище в его душе подняло голову.

— Не смей!

Он прерывисто втянул воздух.

— Прекрати, пока окончательно все не разрушила.

— Как я могу разрушить… В голове что-то взорвалось.

— Сказав слова, которые мы не сможем взять обратно.

— Какие именно? Что ты меня разлюбил? — Глаза Трейси наполнились злыми слезами. — Что я толстая? Что тебе надоело трахать беременную женщину? Что новизна подобных развлечений выветрилась три ребенка назад? Что я никогда не умею подытожить расходы по чековой книжке? Что я вечно теряю твои ключи от машины? Что, просыпаясь каждое утро, ты мечтаешь об аккуратной и организованной женщине вроде Изабел? Именно об этом я должна молчать?

Ну вот. Типичная Трейси. Вечно все перевернет по-своему!

Ему хотелось хорошенько ее встряхнуть.

— Если не будешь логичной, мы никогда ни о чем не договоримся.

— На большую, чем сейчас, логику, я все равно не способна.

Он расслышал в ее голосе то же отчаяние, которое разъедало его изнутри. Но откуда у нее отчаяние, если она способна говорить подобные глупости?

Она не признавала носовых платков и сейчас просто вытерла нос тыльной стороной ладони.

— Сегодня ты спросил, как можешь сделать меня счастливой, а я набросилась на тебя, вместо того чтобы объяснить, чего хочу на самом деле. Знаешь, что я должна была сказать?

Он знал, но не желал слышать. Не желал, чтобы она объяснила, как он занудлив. Как лысеет. Как за все это время не попытался приблизиться к идеалу мужчины, достойного Трейси. Не желал слышать, как она скажет, что он выполнил свое предназначение, дав ей прекрасных детей, но сейчас она жалеет, что не выбрала другого, более ей подходящего.

Слезы проложили серебристые дорожки на щеках Трейси.

— Просто люби меня, Гарри. Только это я и хотела сказать. Люби меня, как когда-то. Словно я особенная, а не обычный крест, который тебе приходится нести. Словно все разногласия между нами вовсе не так ужасны, как кажутся. Словно я — самое прекрасное создание на свете. Я хочу, чтобы все было как прежде, когда ты смотрел на меня так, будто не мог поверить, что я твоя. Конечно, я уже выгляжу не так хорошо. Растяжки по всему телу, и я знаю, как ты любил мои груди, а теперь они свисают до колен, и я их ненавижу. И ненавижу мысли о том, что ты больше не любишь меня, как прежде. И ненавижу тот факт, что ты заставляешь меня умолять.

Абсурд. Совершеннейший бред. И такая чушь, что он не мог придумать, что сказать. Как все уладить.

Гарри открыл было рот, но не знал, с чего начать. Поэтому он снова закрыл рот и попытался снова.

Поздно.

Она уже сбежала.

Он стоял, окаменев, пытаясь сообразить, что теперь делать. Трейси для него все. Как она могла хоть на секунду вообразить, что он ее не любит. Она — центр его вселенной. Дыхание его жизни. Это не он… это она мало его любит.

Гарри плюхнулся на край кровати и спрятал лицо в ладонях. Она считает, что он ее не любит?

Ему хотелось выть.

Тихо скрипнула дверь, и у Гарри волосы поднялись дыбом, потому что звук шел откуда-то из глубины комнаты.

Он поднял голову.

Да, конечно, там есть ванная!

Желудок сжало холодной тоской.

Дверь открылась, и на свет выступил человек. Высокий, красивый, с густыми волосами.

Рен Гейдж покачал головой и с жалостью взглянул на Гарри:

— Да, парень, ты здорово влип.

Можно подумать, он сам этого не знал!

Глава 17

— Нашла!

Джулия так резво ринулась в кусты, что мокрая ветка шлепнула Изабел по лицу. Ее кроссовки уже никогда не примут прежний вид после прогулки по сырому лесу.

Она поспешила к упавшему дереву и присела на корточки рядом с Джулией, перед хороводом белых грибов с бархатистыми коричневыми шляпками, достаточно большими, чтобы укрыть эльфа.

— М-м… Тосканское золото!

Джулия вынула складной ножик, аккуратно срезала гриб и положила в корзинку. Изабел уже усвоила, что настоящие грибники никогда не пользуются пластиковыми пакетами. Только корзинками, сквозь щели в которых на землю просыпаются споры. И тогда на следующий год здесь вырастут новые грибы.

— Жаль, что Витторио не пошел с нами. Он терпеть не может, когда я бужу его слишком рано, но собирать грибы любит.

Изабел тоже жалела. Жалела, что здесь нет Рена. Не попроси она его вчера вечером вернуться на виллу, могла бы утром вытащить из постели и уговорить отправиться в лес. Хотя они были любовниками чуть более двадцати четырех часов, прошлой ночью она поймала себя на том, что время от времени тянется к нему и просыпается, так и не найдя рядом. Рен — это наркотик. Опасный наркотик. Смесь крэка с кокаином, усиленная героином. И когда их связь закончится, ей понадобится двенадцатиэтапная программа собственной реабилитации, чтобы выйти из положения с наименьшими потерями.

Она просунула палец под манжету свитера и потянула за золотой браслет. «Дыши. Сосредоточься и дыши». Как часто ей удастся собирать грибы в лесах Тосканы? Несмотря на сырость, отсутствие Рена и непреходящую боль в спине от постоянного пребывания в полусогнутом состоянии, она прекрасно проводила время. Утро выдалось ясным и солнечным, Стеффи в безопасности, а у Изабел появился любовник!

— Понюхайте! Просто неописуемо, правда?

Изабел вдохнула пряный, земляной запах гриба и подумала о сексе. Но разве она способна думать о чем-то другом? Ей уже не терпится вернуться домой и снова увидеть Рена. В десять часов городские жители соберутся, чтобы разобрать ограду, а он будет помогать.

Она вспомнила, как помрачнел Рен прошлой ночью, перед тем как уйти. Сначала она подумала, что все из-за того, что она выгоняет его, но он воспринял это довольно добродушно. Она спросила, что стряслось, но Рен ответил только, что устал. Ей показалось, что он кривит душой. Может, запоздалая реакция на обнаружение Стеффи? Одно ясно: Рен мастерски умеет скрывать свои чувства, и если не желает объяснить, что происходит в душе, значит, у нее почти нет шансов догадаться.

Они пошли дальше, вороша кусты палками, специально захваченными Джулией. Дождь оживил иссушенную землю, и в воздухе стояли пьянящие запахи розмарина, лаванды и шалфея. Изабел нашла бархатистую стайку грибов под грудой опавших листьев и переправила в корзину.

— У вас настоящее чутье, — прошептала Джулия. Все утро она опасалась говорить громко: грибы — редкостное сокровище, и охота за ними считалась секретной операцией.

У их корзины даже были крышки, на случай если в лесу кто-то встретится. Не стоит показывать посторонним, сколько они успели набрать.

Джулия зевнула — в десятый раз за последние пятнадцать минут.

— Немного рано для вас? — спросила Изабел.

— Прошлой ночью пришлось встретиться с Витторио в Монтепульчано, а позапрошлой — в Пьенце. Я вернулась очень поздно.

— Вы всегда встречаетесь, когда он в другом городе? Джулия разгребла палкой спутанную траву.

— Иногда. В определенные ночи.

Интересно, что бы это значило.

Часам к десяти они вернулись на ферму, неся по очереди полную корзину. Люди уже начали собираться, и Рен стоял в саду, изучая стену. Как это ему удается носить обычные пыльные сапоги, джинсы и выцветшую футболку с таким видом, словно это последний писк моды?

Его улыбка прогнала остатки утреннего холода, а при виде корзины она сделалась еще шире.

— Пожалуй, спрячу-ка я ее в безопасное место!

— Ни за что!

Но Изабел опоздала. Он уже выхватил корзину у Джулии и направился в дом.

— Скорее, — прошипела она и, схватив Джулию за руку, потащила на кухню. — Немедленно отдай! Тебе нельзя доверять!

— Ты ранила мои чувства. — Взгляд проходимца был невинен, как у причетника! — И это как раз в тот момент, когда я хотел предложить сготовить небольшой ужин на четверых! Ничего изысканного! Мы могли бы начать с жареных грибов на подсушенном хлебе. Потом, может быть, спагетти с грибным соусом… очень легким. Потушу грибы в оливковом масле с чесноком и петрушкой. А грибы покрупнее поджарим на гриле и покрошим в салат. Но может, я чересчур навязчив…

— Ура!

Джулия радостно запрыгала, хлопая в ладоши, как ребенок.

— Витторио сегодня будет дома! Конечно, наша очередь вас приглашать, но вы лучше готовите, и я принимаю приглашение!

— Ждем вас в восемь. Корзина исчезла в буфете.

Довольная Джулия вернулась в сад поздороваться с друзьями. Рен глянул на часы, надменно поднял бровь и повелительно ткнул пальцем в потолок:

— Ты. Наверх. Сейчас. И побыстрее. Ничего, не он один умеет играть в эту игру!

Изабел зевнула:

— Не думаю.

— Тебе стоит преподать урок!

— Так и знала, что день будет хорошим!

Рен, смеясь, втолкнул ее в гостиную, прижал к стене и стал целовать, пока голова не закружилась. К сожалению, Джулия слишком скоро позвала их из кухни, так что пришлось разнять руки.

Разбирая стену жители с мелодраматическими жестами и душераздирающими интонациями объясняли, какое будет счастье, когда отыщется клад старого Паоло и больше не придется жить в смертельном страхе. Изабел почти уверилась, что весь город достоин «Оскара» за неподражаемое представление.

На сцене появилась Трейси в компании Марты и Коннора. Гарри вместе с остальными детьми возникли через полчаса. Выглядел он измученным и подавленным, но Рен, к удивлению Изабел, подошел и заговорил с ним.

Стеффи держалась рядом с отцом и отошла только затем, чтобы переброситься парой слов с Реном. Похоже, ему нравилось общество девочки. Поразительно, если учесть, как он жаловался на присутствие детей в доме! Может, вчерашний случай изменил его взгляды? Он даже присел на корточки, чтобы поздороваться с Бриттани, несмотря на то что она сняла майку.

Видя, что сестрам уделяют столько внимания, Джереми немедленно принялся за свои выходки, хотя родители, казалось, были чересчур удручены, чтобы это замечать. Рен похвалил его мускулы и немедленно отправил носить камни.

Изабел решила, что предпочитает стряпню физическому труду, и стала помогать делать сандвичи и наполнять водой кувшины. Марта по-итальянски поругала ее, хоть и не слишком злобно, за порезанную слишком тонко ветчину. Один за другим люди, причинившие ей столько неприятностей, подходили, чтобы помириться. Джанкарло извинился за историю с призраком, а Бернардо, сменившийся с дежурства, познакомил с женой, женщиной с грустными глазами по имени Фабиола.

Где-то к часу пришел красивый итальянец с густыми курчавыми волосами. Джулия подвела его к Изабел.

— Это Андреа, брат Витторио, наш лучший доктор. Закрыл свой кабинет, чтобы помочь нам в поисках.

— Здравствуйте, синьора. Счастлив познакомиться, — кивнул Андреа, отбросив сигарету. — Знаю-знаю, плохая привычка для доктора.

У него был небольшой шрам на щеке и ухватки завзятого ловеласа. Изабел весело болтала с ним, ощущая пристальный взгляд Рена. Неужели ревнует? Вряд ли, но так приятно помечтать!

К ним подошла Трейси. Изабел представила ей Андреа, и она попросила его рекомендовать местную акушерку.

— Я принимаю детей Касалеоне, — отрекомендовался он.

— Как повезло их матерям! — ответила Трейси кокетливо и, как заподозрила Изабел, только потому, что Гарри стоял поблизости.

К середине дня ограда была разобрана по камешку, и праздничное настроение развеялось. Они не нашли ничего более интересного, чем пара дохлых мышей и осколки керамики. Джулия, опустив голову, стояла в одиночестве на склоне холма. Бернардо, похоже, утешал печальную жену. Женщина по имени Тереза, очередная родственница Анны, держала за руку мать. Андреа Кьяра беседовал с каким-то молодым человеком, разбрасывавшим грязь носком ботинка.

И тут появился Витторио. Оценив настроение собравшихся, он немедленно направился к жене, увлек в тень беседки и обнял.

— Я чувствую себя как на похоронах, — вполголоса поделился Рен с Изабел.

— На кону стоит что-то гораздо более ценное, чем просто деньги.

— Хотел бы я знать, что именно!

Джулия со слезами на глазах отошла от мужа.

— Ничего, если мы не сможем прийти на ужин? Я себя неважно чувствую. Вам больше грибов останется…

Дата добавления: 2015-07-02