Корабль-призрак 13 страница

Шли вторые сутки с тех пор, как продолжалось их плавание по проливу, и подходили уже к Огненной Земле. Филипп стоял, наблюдая за людьми, делавшими промер, как вдруг вахтенный офицер донес ему, что адмиральское судно у них под носом, вместо того, чтобы идти, как было условлено, в их кильватере. Филипп не мог себе представить, когда это судно могло обойти их, и какие могут быть у адмирала причины поступать таким образом. Выйдя на носовую часть своего судна, Филипп ясно увидел впереди адмиральское судно с его кормовыми огнями.

– Ну, если ему заблагорассудилось идти вперед, то пусть себе; я ничего против этого не имею! – решил Филипп. – Можете там бросить промерку, – крикнул он, – адмиральское судно впереди!

Ночь была темна, но Филиппу казалось, что земля очень близко; но переднее судно шло вперед беспрепятственно, и Филипп следовал за ним.

– Мы у самого берега, сэр! – донес ему Вандер-Хагген, молодой лейтенант, стоявший на вахте.

– И мне так кажется, – согласился Филипп, – но адмиральское судно идет впереди, а оно сидит гораздо глубже, чем мы!

– Мне кажется, что я различаю скалы с подветренной стороны, сэр!

– Вы не ошибаетесь! Я положительно не могу понять, что это значит! Эй! Готовь орудие! Они, наверное, думают, что мы идем впереди!

Едва только Филипп успел отдать приказание, как «Дорт» тяжело врезался в скалы и крепко засел в них. «А что же адмиральское судно?» – мелькнуло у него в мозгу, и с кормы он побежал на нос; но адмиральское судно продолжало спокойно идти вперед в двух кабельтовых расстояния от них, с зажженными огнями на корме.

– Пли! – скомандовал Филипп, и в ответ на этот выстрел тотчас же последовал выстрел у них за кормой.

Филипп вгляделся пристально и увидел у себя за кормой адмиральское судно, также севшее на мель.

– Милосердный Боже! – воскликнул он. – Что это значит?!

Он кинулся на нос и увидел другое судно с огнями, плавно уходившее от них. Теперь уж начинало светать, и можно было ясно разглядеть берег. «Дорт» засел всего в каких-нибудь пятидесяти ярдах от берега, а судно, шедшее впереди, шло плавно по земле. Матросы столпились на носу и удивлялись этому невероятному зрелищу; вдруг один из них крикнул: «Это „Летучий Голландец“, клянусь всем святым!»

Едва он крикнул эти слова, как судно разом исчезло.

Филипп был убежден, что это так. Это роковое судно снова вовлекло их в беду. Он не знал, что ему делать. Не желая подвергать себя сейчас же бешенству адмирала, он отправил к нему офицера с донесением, дав в качестве экипажа шлюпки людей, бывших свидетелями всего происшедшего.

Отправив офицера, Филипп занялся осмотром своего судна. Теперь уже почти совсем рассвело, и он увидал, что судно засело между двумя рифами, выдвинувшимися на полмили впереди берега. Скалы удерживали судно и с носа и с кормы, оставалось только облегчить его насколько возможно, затем постараться стащить. Адмиральское судно было, по-видимому, еще в худшем положении.

Дул холодный, пронизывающий ветер; небо нависло мрачное и холодное, и вся линия берега на всем ее протяжении представляла собою сплошную гряду беспорядочно разбросанных голых зубчатых скал, без малейшего признака какой-либо растительности. Окинув взглядом этот безотрадный берег, Филипп увидел, что они не отошли и четырех миль от того места, где так жестоко был высажен бывший командор.

Без сомнения, это кара Господня над адмиралом, за его поступок, и, пожалуй, пророчество бедняги Авсехорна оправдается, и не одни его кости будут белеть на этом берегу.

При этом Филипп обернулся в сторону адмиральского судна и вдруг в ужасе отпрянул назад: на мачте адмиральского судна болтался труп Вандер-Хагена, молодого лейтенанта, посланного Филиппом с донесением.

– Боже мой! Неужели это возможно? – воскликнул он, не веря своим глазам.

Но вот высланная им шлюпка вернулась, и Филипп, терзаемый нетерпением, дождался, когда бледные, запыхавшиеся матросы взобрались на палубу. Из сбивчивого одновременного донесения нескольких человек Филипп сразу узнал, что адмирал, как только принял рапорт лейтенанта и услышал его признание, что в эту ночь, когда произошло несчастие, он стоял на вахте, приказал тотчас же повесить его, затем отослал обратно шлюпку с приказанием Филиппу немедленно явиться к нему, при чем приказал приготовить вторую петлю на другом рее.

– Но эта петля не для вас, сэр! – в один голос закричали матросы. – Этого не будет! Вы не поедете к нему на судно, а здесь мы защитим вас своими телами!

И вся остальная команда, как один человек, заявила, что они пойдут против адмирала и не допустят насилия над своим командором. Филипп горячо благодарил их и дал обещание не ехать на адмиральское судно, но просил их оставаться спокойными и ничем не проявлять своего возмущения.

Он ушел вниз и стал размышлять, как ему поступить, когда ему доложили, что с адмиральского судна пришла шлюпка. Филипп вышел встретить посланного офицера, который передал ему приказ адмирала немедленно явиться на адмиральское судно и уже с этого момента считать себя арестованным и вручить посланному свое оружие.

– Нет! Нет! Мы этого не допустим! – воскликнули матросы. – Он не поедет на адмиральское судно! Мы все постоим за него.

– Тихо, ребята! – крикнул Филипп. – Вы должны понять, сэр, – обратился он к офицеру, – что самовольным убийством этого, ни в чем неповинного молодого человека адмирал не только превысил свою власть и права, но совершил возмутительный поступок ничем не оправданной жестокости и тем самым дал нам право восстать против его власти, которою он не умеет разумно пользоваться, а потому передайте ему, что я не считаю себя долее состоящим под его начальством и предоставляю свое и его поведение на суд компании, которой оба мы служим. На судно его я не поеду, так как мой долг велит мне сохранять свою жизнь для этих людей, о спасении которых я обязан заботиться; можете добавить, что он сам должен понять, что теперь не время считаться друг с другом, когда надо взаимно помогать. Нельзя забывать, что мы здесь на пустынном, бесплодном берегу, где нельзя ожидать чьей-либо помощи извне, с очень ограниченным, сравнительно, количеством запасов; если он согласен отложить в сторону всякую враждебность, то я готов оказать ему посильную помощь и общими усилиями помочь общей беде; если же нет, то передайте ему, сэр, что силой он со мной ничего сделать не может, так как на моей стороне все эти люди, а на его стороне только страх.

Офицер направился к своей шлюпке, но в ней, кроме одного рулевого, не было никого: вся команда отправилась на борт «Дорта» разузнавать о случившемся и в один голос решила, что постигшее их несчастие есть справедливая кара Божия за жестокость адмирала по отношению к бывшему командору.

Выслушав от возвратившегося офицера ответ Филиппа, адмирал пришел в неистовое бешенство и приказал зарядить два орудия, направленные на «Дорта», двойным зарядом и стрелять по нем. На это Кранц возразил, что на «Дорте» также два орудия направлены на адмиральское судно, и если они будут стрелять по «Дорту» из двух орудий, то и «Дорт» будет стрелять по ним также из своих двух орудий, и никаких положительных результатов этим взаимным обстреливанием достигнуть нельзя. За это возражение адмирал приказал немедленно арестовать Кранца и продолжал настаивать на приведение в исполнение своего безумного распоряжения; но матросы решительно отказались стрелять по товарищам. Не желая прибегать к открытому бунту, в настоящем тяжелом положении, они все ушли с палубы, и когда офицеры стали вызывать их наверх, никто не пошел. Офицеры доложили адмиралу о настроении экипажа, не называя отдельных лиц, чтобы не подвергнуть их гневу начальника.

Тем временем день прошел; солнце стало уже клониться к закату, а на адмиральском судне ничего не было сделано для спасения судна. Кранц сидел арестованным, а сам адмирал заперся в своей каюте.

Между тем Филипп и его команда не теряли времени; они закинули с кормы якорь и стали подтягиваться на нем, предварительно выкачав всю воду из судна и выливали ее, когда к их борту пристала шлюпка, и из нее вышел Кранц.

– Капитан Вандердеккен, – сказал он, – я явился предоставить себя в ваше распоряжение, если вы пожелаете принять меня; если же нет, не откажите мне в вашей защите. Я убежал с своего судна, так как на утро должен быть повешен; команда на моей шлюпке просит вас о том же: она ведь способствовала моему бегству и имеет полное основание опасаться мстительности адмирала.

Филипп не мог отказать Кранцу, к которому был искренно расположен, но хотел было настоять, чтобы люди вернулись на свое судно; однако, убедившись, что им грозит там неминуемая опасность, дал им разрешение остаться и зачислиться в команду «Дорта».

Ночь была бурная, но ветер дул с берега, а потому волнение было не сильное. Экипаж «Дорта» под наблюдением Филиппа и Кранца неустанно работал всю ночь и к утру настолько успел облегчить свое судно, что им удалось на рассвете стащить его с мели, причем оказалось, что киль его ничуть не пострадал. И счастье их, что они проработали всю ночь, потому что незадолго перед рассветом ветер изменился и к тому времени, когда они надели свой руль, до того посвежел, что на проливе стали ходить тяжелые валы.

Адмиральское судно все еще лежало на мели, и, по-видимому, не предпринималось ничего, чтобы освободить его.

Филипп затруднялся, как ему теперь поступить: оставить экипаж «Льва» на произвол судьбы он не мог, но не мог да и не хотел принять к себе на борт адмирала, если бы тот пожелал быть принятым. Наконец, он решил принять его не иначе, как в качестве пассажира, сохранив командование на судне за собой. Пока же удовольствовался тем, что бросил якорь вне линии рифов, в таком месте, где был защищен большими отвесными скалами, и где море было спокойно, как в рейде, на расстоянии всего какой-нибудь мили от адмиральского судна. Прежде всего он приказал своим людям возобновить и пополнить, насколько возможно, запасы пресной воды из небольшой речки, впадавшей как раз у того места, где стал на якорь «Дорт». Филипп ждал, когда «Лев» снимется с мели, а если он не снимется, то наверное обратится к нему за помощью. Под вечер, когда перестали запасать воду, Филипп отправил шлюпку к тому месту, где был покинут командор, и приказал своим людям искать его, но шлюпка воротилась без командора, которого нигде не могли найти. Через два дня после того, как Филипп благополучно снялся с мели, на «Дорте» стали замечать, что шлюпки с адмиральского судна беспрерывно отправляются на берег и с берега обратно на судно, выгружая товары и припасы. Ясно было, что судно решено было покинуть; на берегу были разбиты палатки, шлюпки продолжали свозить припасы, товары и различные предметы необходимости.

Ночью дул свежий ветер, море сильно волновалось, и на утро у «Льва» были снесены мачты, и судно перевернулось на бок. По всему было видно, что порядок, субординация и дисциплина в его экипаже совершенно исчезли; люди совершенно пьяные, сновали целый день взад и вперед по берегу, лазали по скалам и горланили песни по ночам, расположившись вокруг костров. Эта бессмысленная трата припасов чрезвычайно озабочивала Филиппа.

У него было не более чем нужно припасов для своих людей, а он был уверен, что как только экипаж «Льва» израсходует все, что он успел снести на берег, то станет проситься к нему на «Дорт».

Более недели все оставалось без изменений, но вот однажды поутру к «Дорту» подошла шлюпка, на носу которой Филипп увидел того самого офицера, который был прислан к нему для ареста. Взойдя на палубу, офицер почтительно снял шляпу и остановился в официальной позе перед Филиппом.

– Значит, вы признаете меня за командующего? – усмехнувшись, заметил Филипп.

– Да, сэр! – Вы были вторым командующим после адмирала, а теперь стали первым: адмирал умер!

– Умер! – воскликнул Филипп.

– Да, его нашли мертвым на берегу под высокой скалой и вместе с ним, в его объятиях, труп бывшего командора; оба они, по-видимому, сцепились друг с другом в судорожном предсмертном объятии, падая со скалы. Мы предполагаем, что во время своих ежедневных прогулок, предпринимаемых им на вершины скал, чтобы убедиться, не виднеется ли где судно в проливе, адмирал столкнулся с командором, что они накинулись друг на друга и в порыве злобы и ненависти, в момент борьбы сорвались со скалы и убились на смерть. Никто не был свидетелем этой встречи, но, очевидно, они сорвались со скалы, так как тела их страшно изуродованы!

Из дальнейших расспросов Филипп узнал, что всякая надежда спасти «Льва» была потеряна уж на вторые сутки, когда у него оказалось на шесть футов воды в трюме; что экипаж страшно деморализован и уничтожил самовольно почти все запасы спирта; что за это время из числа экипажа погибли не только все больные, но и множество здоровых, в пьяном виде сорвавшихся с той или другой скалы или утонувших у берега, или же умерших в ночь от излишества и холода.

– Значит, пророчество покойного командора сбылось! – сказал Филипп, обращаясь к Кранцу. – Надо уйти вон от этого проклятого места, как можно скорее!

И он тотчас же распорядился, чтобы офицер собрал своих людей и все припасы, какие еще оставались, и доставил их на судно. Кранц со всеми своими шлюпками выехал помочь офицеру со «Льва» и до наступления сумерек все, что можно было забрать, было свезено на «Дорт». Тела адмирала и командора были зарыты на том месте, где их нашли, и поутру «Дорт» снялся с якоря и с попутным ветром продолжал свое плавание через пролив и далее.

ГЛАВА XIX

Казалось, будто их злоключениям пришел конец после того, как главно-начальствующие так трагически погибли. Несколько дней спустя «Дорт» оставил за собой Магелланов пролив и вышел в Тихий Океан. Погода стояла благоприятная. Экипаж судна был настолько велик теперь, что работа шла весело и была неутомительна. Все воспрянули духом.

Недели две спустя они плыли мимо испанских берегов, но ни с одним испанским судном до сих пор еще не встречались. Но Филипп знал, что первое встречное испанское судно непременно атакует его и заблаговременно готовился к этому. Люди были бодры духом и, предвидя призовые деньги, сами просились на бой с испанцами.

Прошло около месяца, и Филипп, предвидя в близком будущем недостаток в продовольствии, решил зайти на остров Св. Марии, где рассчитывал добыть провиант законным путем или силой.

«Дорт» подошел к острову, когда уже стемнело и потому лег в дрейф до утра. Кранц, находившийся на палубе, вдруг на одно короткое мгновение заметил огонь, который тотчас же исчез. Внимательно вглядевшись в это место, он ясно различил судно не более как в двух кабельтовых от «Дорта». Кранц поспешил уведомить о том Филиппа, и с помощью подзорных труб оба они убедились, что то было трехмачтовое судно, очень глубоко сидящее в воде. Решено было тотчас же спустить шлюпки и попытаться захватить судно врасплох. Вызвали людей наверх, вооружили их и спустили шлюпки, соблюдая величайшую тишину. Шлюпки подошли к неизвестному судну совершенно беззвучно и заняли все сходни и выходы раньше, чем те немногие, что находились на палубе, успели поднять тревогу. Вслед за тем прибыл Кранц с подкреплением, и тогда все были объявлены пленниками и отправлены на «Дорт». Пленных оказалось шестьдесят человек, что было сравнительно очень много по отношению к величине судна.

При опросе двое из пленных, которые казались людьми привилегированного сословия, заявили, что их судно отправлялось из Сан-Марии на Лиму с грузом муки и пассажирами, что экипаж состоял из двадцати пяти человек команды и капитана; все же остальные являлись пассажирами, едущими в Лима, как и они. В заключение они высказали уверенность, что и судно и пассажиры будут немедленно отпущены с миром, так как обе нации, то есть Испания и Голландия в настоящее время не воюют между собой.

– Да, не воюют там на родине, – согласился Филипп, – но в этих водах постоянные нападения ваших вооруженных судов на наши торговые суда вынуждают меня отплатить тем же, а потому я смотрю на ваше судно и его груз, как на приз. Но так как у меня нет намерения убивать честных пассажиров, то я высажу всех в Сан-Мариа, куда я шел, чтобы получить припасы, которые, как я надеюсь, теперь охотно будут доставлены мне в качестве выкупа, так что я буду избавлен от необходимости прибегать для этого к вооруженной силе.

Пассажиры энергично протестовали против этого решения, но когда это ни к чему не привело, то попросили разрешения съехать на берег, чтобы привезти выкуп за судно и его груз, предлагая сумму много превышающую, по-видимому, стоимость и того и другого. Но Филипп, у которого чувствовался недостаток в провианте, наотрез отказался расстаться с грузом, что, по-видимому, огорчило парламентеров. Однако видя, что в этом отношении Филипп остается непреклонным, они стали усиленно просить взять выкуп за судно, и на это Филипп, посоветовавшись с Кранцом, согласился. Тогда оба судна вместе пошли к Санта-Марии, причем чрезвычайная быстроходность приза до того поразила Филиппа, что тот пожалел, что согласился взять за него выкуп.

Около полудня «Дорт» встал на якорь в рейде, вне пушечного выстрела от города, и разрешил некоторым из пассажиров съехать на берег, чтобы привезти требуемый выкуп за себя и за остальных, тогда как призовое судно было притянуто к борту «Дорта», на которого теперь перегружали его груз. Под вечер целых три баркаса привезли скот, овощи, плоды и всякие другие припасы, потребованные Филиппом, а также и сумму, долженствовавшую служить выкупом за судно. Когда один из баркасов был разгружен, Филипп разрешил пленным воспользоваться им, чтобы съехать на берег, за исключением только одного лоцмана испанца, которому было обещано, что его отпустят, как только «Дорт» выйдет из испанских вод, и невольника негра, которому разрешено было остаться на «Дорте» по его собственной просьбе, к великому огорчению тех двух знатных пассажиров, которые вели все переговоры. Последние требовали возвращения этого негра, как их частной собственности.

– Вы сами подтверждаете мое право удержать его у себя, – отвечал им Филипп. – Было уговорено, что за известный выкуп я отпущу всех пассажиров, но отнюдь не их собственность, а потому ваш невольник останется здесь.

Видя, что ничего добиться нельзя, испанцы надменно простились и уехали. «Дорт» простоял еще эту ночь на якоре, приводя в порядок свою оснастку и все остальное, а поутру, когда они стали сниматься, они увидели, что отпущенное ими за выкуп судно ушло, и след его простыл; очевидно, оно ушло еще ночью, незаметно пройдя мимо них.

Как только «Дорт» снялся с якоря и распустил свои паруса, Филипп спустился вниз в свою каюту, чтобы посоветоваться с Кранцом, куда им держать курс. За ними крадучись последовал невольник-негр и, притворив за собой дверь и предварительно оглядевшись кругом, сказал, что имеет сообщить им нечто. Сообщение его оказалось чрезвычайно важным, но, к сожалению, запоздавшим: он сообщил, что судно, отпущенное Филиппом за выкуп, было испанское правительственное разведочное судно, самое быстроходное из всех испанских судов. Те двое мнимых пассажиров, что вели переговоры, были переодетые испанские офицеры, а остальные пассажиры, кроме нескольких человек, – экипаж судна. Оно было послано забрать золото в слитках и песке и доставить его в Лиму и в то же время ему было поручено выследить прибытие голландской флотилии, весть о которой дошла сюда несколько времени тому назад с материка. Разведочному судну было предписано, как только появится голландская флотилия, немедленно спешить в Лиму с предупреждением, вслед за тем грозные военные испанские силы будут высланы против голландской флотилии. Далее негр сообщил, что часть мнимых мешков с мукой содержат две тысячи золотых дублонов каждый, другие же содержат чистое серебро в слитках. Зашиты они были в мешки с мукой из предосторожности, на случай захвата неприятелем. Не подлежало сомнению, что судно это пошло теперь прямо в Лиму. Теперь причина, почему испанцы так не хотели оставить негра на «Дорте», становилась ясна: они боялись, что он откроет голландцам все, что ему было известно, как он это и сделал.

Что же касается испанца-лоцмана, то на него испанцы вполне могли положиться, и потому негр рекомендовал Филиппу и Кранцу не доверять ему, так как этот человек непременно постарается вовлечь их в беду.

Посоветовавшись с Кранцом, Филипп решил уведомить обо всем команду, рассчитывая на то, что в случае встречи с неприятелем, они, зная, сколь ценный приз ими был взят в этот раз, будут лучше драться, в надежде на дальнейшие прибыли. Узнав о громадном количестве золота, доставшемся им от испанцев, команда пришла в неописанный восторг и бралась драться с вдвое большим числом неприятеля. Тогда все мешки были вынесены на палубу, вскрыты в присутствии всей команды; в общей сложности получилось по полумиллиона долларов, насколько можно было определить; чеканная монета была раздана всем на руки на другой день, слитки и остальной металл оставлен в трюме до тех пор, пока они будут обращены в деньги и также разделены между всеми.

В течение шести недель Филипп крейсеровал вдоль берега, но не встречал ни одного судна. Наконец, он решил идти в Батавию, как вдруг у берега показалось судно под всеми парусами идущее в Лиму. За ним тотчас же погнались, но вода стала заметно мелеть. Спросили у испанца-лоцмана, который должен был знать эти места, можно ли идти дальше; тот ответил утвердительно, заверив, что это самое мелкое место, и что дальше будет глубже. Однако Филипп приказал бросить лот. Но едва его начали тянуть, как канат порвался и упал в воду. Послали за другим лотом, а «Дорт» продолжал идти вперед на всех парусах. В этот момент негр подошел к Филиппу и сказал, что видел, как испанец ножом перерезал лотовый канат, и что его словам доверять нельзя. Моментально повернули руль; но в тот момент, когда судно заворачивало, оно коснулось мели, проползло по ней и тотчас же снова сошло, так как задело только краем.

– Негодяй! – крикнул Филипп. – Так ты перерезал лот!

Филипп не успел докончить своих слов, как испанец с проклятием кинулся на негра и всадил ему нож в грудь по самую рукоятку.

Негр упал, не издав ни звука, мертвым; испанца тотчас же схватили и обезоружили. Экипаж был вне себя от злобы и негодования: негра все успели полюбить, так как, благодаря ему, все разбогатели и теперь избегли несчастия.

– Пусть они сделают с ним, что знают! – сказал Кранц Филиппу. – Уж они с ним расправятся!

– Да, – сказал Филипп, – отдаю его на вашу волю! – обратился он к команде и пошел вниз.

Не долго думая, матросы привязали негодяя к телу убитого им негра и, связав их крепко, бросили за борт; все это было делом одной минуты.

Филипп решил идти в Батавию и, находясь теперь всего в нескольких днях пути от Лимы, имел полное основание предполагать, что испанцы выслали свои суда, чтобы перехватить его. Пользуясь благоприятным ветром, он держался вдали от берега и в течение трех дней сделал громадный переход. На четвертые сутки на рассвете увидели два судна, идущих прямо на «Дорт». Что это были крупные военные суда, не подлежало сомнению, а то, что они шли под испанским флагом, ясно говорило об их намерениях. Оказалось, что одно было фрегат, значительно больших размеров, чем «Дорт», а другое – корвет с двадцатью двумя орудиями. Экипаж «Дорта», однако, ничуть не смутился этим и поспешил к своим орудиям. Филипп приказал поднять голландский флаг, и когда испанские суда, продолжая идти ему навстречу, достаточно приблизились, послал им несколько продольных выстрелов, которые до известной степени нарушили порядок на испанских судах. Тем не менее они заворотились на расстоянии приблизительно одного кабельтова и удачно открыли действия, выстроившись таким образом, что фрегат встал на траверсе, а корвет на крамболе Филиппова судна. После получасовой энергичной бортовой стрельбы с той и другой стороны, передняя мачта испанского фрегата упала, увлекая за собой грот-марсель, что помешало его стрельбе. Воспользовавшись этим, «Дорт» тотчас же подошел к корвету и наградил его несколькими бортовыми выстрелами, причинившему тому серьезные повреждения, затем, захватив его с собою, притащил и поставил рядом с фрегатом, у которого все подветренные орудия были загромождены упавшей мачтой. Теперь оба судна стояли друг подле друга голова в голову, корма в корму, на расстоянии десяти фут друг от друга, и снова возобновили враждебные действия, причем счастье было не на стороне испанцев, не прошло четверти часа, как паруса упавших мачт, свесившиеся через борт вдруг загорелись от выстрелов, и пламя скоро сообщилось судну. Между тем «Дорт» не переставал стрелять всем бортом, на что с неприятельского судна из-за пожара, на тушение которого были направлены все силы, не могли отвечать.

После тщетных попыток загасить пожар на своем судне, капитан фрегата решил, что оба судна, и его, и неприятельское, должны разделить ту же участь и с этой целью направил все свои усилия, чтобы, подойдя к самому «Дорту», сцепиться с ним баграми.

И вот завязалась отчаянная борьба; испанцы старались закинуть свои багры на «Дорт», чтобы не дать врагу уйти, а голландцы всячески препятствовали. Но пока шла эта упорная борьба, Филипп и Кранц делали свое дело. Поставив поперек задние реи и перенеся наперед все паруса, они достигли того, что «Дорт» рыскнул вперед по ветру и таким образом отделался от своего противника, а главное, избавился, благодаря этому маневру, от дыма и запаха гари, мешавшим людям работать. Имея преимущество хода перед неприятельскими судами, они завернулись так, что оставили испанцев с подветренной стороны, отчего дым и чад отбивало ветром на испанские суда; огонь, перекинувшийся на «Дорт», был теперь потушен, и испанцы не могли долее продолжать свою попытку сцепиться.

«Дорт» ушел вперед и избавился от своих врагов, которые теперь были объяты дымом и пламенем. Корвет, оставшийся в нескольких кабельтовых от фрегата, с наветренной стороны по временам продолжал еще давать выстрелы по «Дорту», на которые с этого судна отвечали огнем по всему борту, после чего спустил флаг.

Теперь можно было считать сражение оконченным; оставалось только спасать экипаж горевшего фрегата. С «Дорта» спустили шлюпки, но из них только две были в полной исправности; одну из них Филипп отправил на корвет с приказанием выслать все шлюпки на помощь фрегату, что и было сделано, так что большую часть оставшихся в живых из команды фрегата удалось спасти.

В продолжение двух часов орудия фрегата раскаленные огнем пожара, продолжали разряжаться сами собой, затем огонь перешел на пороховые погреба, и фрегат взлетел на воздух; из людей в это время на нем уже никого не оставалось после взрыва; то же, что осталось от фрегата, медленно затонуло и исчезло под водой.

В числе пленных, захваченных в этом бою Филиппом, оказались и два мнимых пассажира, отпущенных Филиппом у Сан-Мариа за выкуп; теперь они были в форме испанских офицеров, что подтвердило справедливость сообщений бедного негра. Оба эти военные судна были высланы из Лима с специальной целью захватить «Дорт» и, если возможно, вернуть отнятый у испанцев груз, причем испанцы рассчитывали, что с таким превосходством сил они легко справятся с голландцем.

Посоветовавшись с Кранцем, Филипп, видя корвет в самом жалком состоянии, согласился, в виду того, что Голландия и Испания в данный момент не воевали, отпустить это судно вместе со всеми пленными.

Спустя три недели «Дорт», продолжавший беспрепятственно свое плавание, благополучно вошел в рейд Батавии, где нашел три судна своей бывшей флотилии, отправленные адмиралом вперед. Они стояли здесь уже несколько недель, успели разгрузиться и принять груз и теперь были уже в полной готовности отправиться в обратный путь.

Филипп немедленно изготовил свои депеши и подробное донесение о всем случившемся, затем съехал на берег, чтобы поселиться на даче того самого негоцианта, у которого он жил в первый свой приезд в Батавию, в ожидании, пока «Дорт» примет груз и будет готов к отплытию.

ГЛАВА XX

Теперь мы должны вернуться к Амине, которую мы застаем опять на том же берегу, где она сидела с Филиппом в то время, как их задушевную беседу нарушило появление одноглазого Шрифтена с извещением компании.

– Увы! – воскликнула она про себя. – Таинственная наука моей матери погибла безвозвратно! Между тем, я не могу выносить долее этой тревоги, этой неизвестности, ни присутствия этих глупых патеров!

С этими словами она встала и пошла домой.

Патер Матиас не отправился в Лиссабон, как сперва намеревался, отчасти потому, что вначале не было оказии, а затем из чувства благодарности к Филиппу, считая себя не в праве оставить одну его молодую жену, которая, согласно его наблюдениям, с каждым днем все больше и больше отпадала от христианской религии. Она говорила, что отказывается верить в то, чего не может понять ее ум; она признавала красоту и возвышенность великих принципов христианского учения, но не соглашалась с патерами в способах понимания и применения этих высоких доктрин. Желая спасти столь молодую и прекрасную душу и обратить ее на путь истинный, патер Матиас совершенно отложил мысль о возвращении в Лиссабон и решил всецело посвятить себя святой задаче приобщения этой заблудшей души к лону христианской Церкви.

– О, обладай я искусством и знаниями моей матери, я бы могла увидеть теперь, где мой Филипп, и что ему грозит! – говорила Амина, входя в дом. – А как ясно мне помнится то время, когда мой отец находился в отсутствии, и я глядела на воду, которую мать зачерпнула рукой, и видела в этой воде на ее ладони и лагерь бедуинов, и боевую схватку, коня без седока и тюрбан, лежавший на песке! – И Амина глубоко задумалась.

Дата добавления: 2015-07-02