Эмоциональный интеллект. сотрудники группы Кейгана выяснили, что одни женщины придерживались того мнения, что им надлежит защищать сво­их робких малышей от всего

сотрудники группы Кейгана выяснили, что одни женщины придерживались того мнения, что им надлежит защищать сво­их робких малышей от всего, что может их расстроить, а дру­гие считали, что гораздо важнее помочь застенчивому ребен­ку научиться преодолевать неприятные моменты и таким об­разом лучше справляться с мелкими жизненными неурядица­ми. Установка на защиту, или охранительная позиция, похоже, только усиливала боязливость, лишая детей возможности на­учиться преодолевать свои страхи. Философия «науки адап­тироваться», принятая за основу при воспитании ребенка, помогала детям, обремененным всяческими страхами, наби­раться смелости.

Наблюдения, проведенные в семьях, имевших шестимесяч­ных детей, показали, что матери-защитницы, пытавшиеся ус­покоить своих младенцев, брали на руки и держали их, когда те бывали беспокойными или плакали, и делали это дольше, чем те матери, которые старались помочь своим детям научиться справляться с такими огорчительными моментами. Соотноше­ние случаев, когда держали на руках детей спокойных и рас­строенных, показало, что матери-защитницы держат своих ма­лышей на руках гораздо дольше в то время, когда те расстрое­ны, чем в спокойные периоды.

Другое различие обнаружилось, когда этим детям исполнил­ся год: матери-защитницы проявляли большую снисходитель­ность и уклончивость, когда надо было ограничить их начинав­ших ходить детей в тех поступках, которые могли бы оказаться опасными, например, когда они совали в рот предметы, кото­рые могли проглотить. Другие матери, напротив, были чутки­ми, устанавливая твердые пределы, давая прямые указания, блокируя действия ребенка, настоятельно требуя повиновения.

Так почему же твердость ведет к уменьшению боязливос­ти? Кейган предполагает, что что-то усваивается, когда малыш неуклонно ползет к тому, что кажется ему занимательным пред­метом (а его матери опасным), а его останавливает ее предосте­регающий возглас: «Не подходи к этому!» Ребенка неожиданно заставляют бороться с легкой нерешительностью. Повторение этого испытания сотни и сотни раз на протяжении первого года жизни становится для ребенка непрерывной репетицией столк-

Дэниел Гоулман

новения малыми дозами с неожиданным в жизни. Для пугли­вых детей это именно то столкновение, с которым нужно спра­виться, а контролируемые дозы как раз подходят для усвоения урока. Когда такое столкновение происходит в присутствии родителей, которые, несмотря на свою любовь, не бросаются подхватывать на руки и утешать малыша по поводу каждого мелкого расстройства, он постепенно научается самостоятель­но справляться с подобными моментами. К двум годам, когда этих прежде пугливых ребятишек снова приводили в лаборато­рию Кейгана, вероятность того, что они разрыдаются, если не­знакомый человек неодобрительно взглянет на них или экспе­риментатор наденет им на руку манжету для измерения кровя­ного давления, была гораздо меньше.

И Кейган сделал вывод: «Оказывается, матери, защищаю­щие своих чрезвычайно реактивных детей от расстройства и тревожности в надежде на достижение благоприятного резуль­тата, усугубляют неуверенность малыша и вызывают противо­положный эффект». Иными словами, защитная стратегия при­водит к неожиданным неприятным последствиям, лишая пуг­ливых детей всяческой возможности научиться успокаиваться перед лицом чего-то незнакомого и таким образом обрести хоть какую-то власть над своими страхами. На неврологическом уровне это, вероятно, означает, что их предлобные цепи упус­кают случай научиться альтернативным реакциям на непред­видимый страх; и вместо этого их необузданная пугливость, возможно, усиливается просто из-за повторений.

Напротив, как сообщил мне Кейган, «у детей, ставших ме­нее робкими к моменту прихода в детский сад, родители, но всей видимости, мягким нажимом воздействовали на них, ста­раясь сделать их более общительными и дружелюбными. И хотя кажется, что такую особенность темперамента изменить труд­нее, чем другие, — возможно, по причине ее физиологической основы, — на самом деле изменению поддается любое челове­ческое качество».

За период детства некоторые робкие дети становятся храб­рее, но мере того как их жизненный опыт постоянно формиру­ет их главные невральные цепи. Одним из признаков того, что застенчивый ребенок наверняка преодолеет свою природную

Эмоциональный интеллект

заторможенность, служит более выраженная социальная ком­петенция: он способен сотрудничать и ладить с другими деть­ми; проявляет внимание и сочувствие, может что-то отдавать, чем-то делиться, проявлять заботу и поддерживать близкие дру­жеские отношения. Все эти черты проявились у группы детей, которые в четыре года считались застенчивыми, но к десяти годам сумели избавиться от этого качества.

Напротив, те робкие четырехлетние малыши, темперамент которых мало изменился спустя те же самые шесть лет, оказы­вались менее крепкими в эмоциональном плане: в условиях стресса они легче теряли голову и плакали, их эмоции не соот­ветствовали ситуации, они пугались, бывали угрюмыми или плаксивыми, слишком остро реагировали вспышкой гнева на малейшее разочарование, испытывали затруднения с отсрочи­ванием удовольствия, обнаруживали чрезмерную чувствитель­ность к критике или недоверчивость. Эти эмоциональные от­клонения, разумеется, предвещают, что у них будут непростые отношения с другими детьми, если они не сумеют преодолеть свое первоначальное нежелание контактировать.

Легко понять по контрасту, почему более эмоционально компетентные — хотя и застенчивые с точки зрения темпера­мента — дети сами по себе с возрастом избавляются от своей робости. Вероятнее всего у них благодаря лучшим навыкам об­щения будет постоянно накапливаться положительный опыт общения с другими детьми. Даже если они и испытывали не­которую нерешительность, скажем, при разговоре с новым то­варищем по играм, то как только был сломан лед, они оказы­вались способными блестяще общаться. Регулярное повторе­ние подобного успешного общения на протяжении многих лет, естественно, заставит застенчивых стать более уверенными в себе.

Это продвижение по пути к обретению уверенности в себе вселяет надежду: оно говорит о том, что даже врожденные эмо­циональные модели можно до известной степени изменить. Ребенок, являющийся в этот мир легко пугающимся, может научиться быть спокойным или даже дружелюбным перед ли­цом чего-то незнакомого. Пугливость — или любой другой тем­перамент — является частью биологических исходных данных

Дэниел Гоулллан

нашей эмоциональной жизни, но наши врожденные черты во­все не обязательно ограничивают нас конкретным эмоциональ­ным меню. Даже в пределах генетических ограничений суще­ствует некоторый диапазон возможностей. Специалисты в об­ласти генетики поведения заметили, что одни лишь гены пове­дение не определяют; наше окружение и особенно то, что мы узнаем по опыту и чему научаемся, пока растем, намечают то, как предрасположенность, определяемая темпераментом, бу­дет выражаться по ходу жизни. Наши эмоциональные способ­ности отнюдь не данность; при правильном научении их мож­но улучшить. А это зависит от того, как будет созревать челове­ческий мозг.

Детство: «окно благоприятной возможности»

К моменту рождения человеческий мозг отнюдь не бывает полностью сформировавшимся. Он продолжает формировать­ся на протяжении всей жизни, причем наиболее интенсивное развитие приходится на детство. Дети рождаются с гораздо боль­шим числом нейронов, чем сможет сохранить их зрелый мозг; в ходе процесса, известного как «удаление лишнего», мозг дей­ствительно избавляется от нейронных соединений, которые используются меньше, и образует прочные соединения в тех синаптических цепях, которые используются максимально. Процесс «удаления лишнего» в виде ненужных синапсов улуч­шает отношение сигнал—шум в головном мозге, устраняя при­чину «шума». Этот процесс происходит постоянно и быстро; образование синаптических соединений может быть вопросом часов или дней. Опыт, в особенности приобретаемый в детстве, ваяет мозг.

Классическое доказательство влияния опыта на развитие головного мозга представили лауреаты Нобелевской премии, неврологи Торстен Визел и Дэвид Хюбел. Они показали, что у кошек и обезьян в течение нескольких первых месяцев жизни существует период, имеющий решающее значение для разви­тия синапсов, которые передают сигналы от глаз в зрительную кору, где эти сигналы интерпретируются. Если в течение этого

Эмоциональный интеллект

периода оставить один глаз закрытым, то число синапсов, рас­полагающихся между этим глазом и зрительной корой, сокра­щается, а число синапсов между открытым глазом и зритель­ной корой увеличивается. Если после завершения этого крити­ческого периода закрытый глаз снова открыть, то животное оказывается функционально слепым на этот глаз. Несмотря на то что с самим глазом все было в порядке, от него к зрительной коре шло слишком мало цепей, чтобы сигналы можно было интерпретировать.

У людей соответствующий критический период развития зрительного аппарата продолжается первые шесть лет жизни. Все это время нормальное зрение стимулирует образование исключительно сложного нервного контура системы зритель­ного восприятия, который начинается в глазу и кончается в зрительной зоне коры головного мозга. Если глаз ребенка за­крыть повязкой всего на несколько недель, это вызовет замет­ное нарушение зрительной способности этого глаза. Если же в этот период один глаз ребенка закрыть на несколько месяцев, а потом повязку снять, то этим глазом он будет хуже различать мелкие детали.

Наглядной демонстрацией влияния опыта на развитие го­ловного мозга стали исследования «богатых» и «бедных» крыс. «Богатые» крысы жили небольшими группами в клетках с мно­жеством крысиных аттракционов, например, лесенками и «бе­гущими дорожками». «Бедные» крысы обитали в таких же клет­ках, но там было пусто и скучно, поскольку отсутствовали ка­кие бы то ни было развлечения. За период, длившийся несколь­ко месяцев, неокортексы «богатых» крыс сформировали гораздо более сложные сети синаптических цепей, обеспечивающих взаимное соединение нейронов, и в сравнении с ними нервный контур «бедных» крыс выглядел весьма реденьким. Различие было столь велико, что головной мозг «богатых» крыс даже ока­зался тяжелее и, что вероятно вполне оправданно, они прояв­ляли гораздо большую сообразительность в поисках выхода из лабиринта, чем «бедные» крысы. Аналогичные эксперименты с обезьянами выявили те же различия между «богатыми» и «бед­ными» в смысле впечатлений, и тот же результат, несомненно, следует ожидать и у людей.

Дэниел Гоулман

Психотерапия — то есть систематическое эмоциональное переучивание — в настоящих условиях являет собой удачный пример того способа, каким приобретаемый опыт способен как изменить эмоциональные модели, так и сформировать голов­ной мозг. Наиболее ярким тому подтверждением служит иссле­дование, проведенное с участием людей, которых лечили от невроза навязчивых состояний. Один из наиболее распростра­ненных навязчивых неврозов проявляется в стремлении посто­янно мыть руки, причем эту процедуру такой больной совер­шает настолько часто, иногда по сто раз в день, что кожа на его руках сохнет и трескается. Исследования по методу эмиссион­ной позитронной томографии (ЭПТ) показывают, что у паци­ентов с навязчивым неврозом активность предлобных долей выше нормального уровня.

Одной половине участников эксперимента был назначен обычный курс терапии лекарственными средствами, такими как флуокситин (более известный под торговым названием прозак), а другой — по методу поведенческой терапии. В ходе лечения этих пациентов постоянно сталкивали с объектом их навязчи­вой идеи или навязчивой тяги, не позволяя предпринимать ка­кие-то меры. Например, пациентов с навязчивой тягой мыть руки ставили рядом с раковиной, но не разрешали им в ней полоскаться. Одновременно их учили сомневаться в тех стра­хах и ужасах, которые подстрекали их многократно совершать одно и то же действие, в частности, не верить страху, что если они не вымоют руки, то подхватят какую-нибудь заразу и ум­рут. И постепенно, спустя несколько месяцев, навязчивая тяга у них прошла так же, как и с помощью медикаментозного лече­ния у пациентов другой группы.

Кстати сказать, наибольшей неожиданностью оказалось открытие, что — как показало сканирование методом ЭПТ — у пациентов, прошедших курс поведенческой терапии, наблю­далось значительное снижение активности главной зоны эмо­ционального мозга, хвостатого ядра, как и у пациентов, кото­рых успешно лечили с помощью флуокситина. Переживания изменили функцию мозга — и ослабили симптомы — так же результативно, как и лекарственные средства!

Эмоциональный интеллект

«Важнейшие окна»

Из всех видов нам, людям, требуется больше всего времени для полного развития головного мозга. Несмотря на то что в детстве все отделы мозга развиваются с разной скоростью, на­чало полового созревания знаменует один из наиболее ради­кальных периодов «удаления лишнего» по всему мозгу. Не­сколько зон головного мозга, имеющих решающее значение для эмоциональной жизни, принадлежат к числу тех зон, которые медленнее всех достигают полного развития. В то время как сенсорные зоны полностью развиваются в раннем детстве, а лимбическая система — к началу полового созревания, лобные доли — центр эмоционального самоконтроля, понимания и искусного ответного реагирования — продолжают развиваться и в конце подросткового периода примерно до шестнадцати— восемнадцати лет.

Привычка справляться с эмоциями, закрепляемая много­кратными повторениями в детстве и отрочестве, сама по себе поможет создать эти схемы. Это и делает детство имеющим ре­шающее значение «окном возможности» формирования эмоци­ональных склонностей на всю последующую жизнь; привычки, приобретенные в детстве, закрепляются в главной синаптиче-ской «проводке» в мозговой структуре и с возрастом труднее под­даются изменению. Учитывая важность роли лобных долей в управлении эмоциями, само по себе длительное существование «окна» синаптического ваяния в этой области мозга вполне мо­жет означать, что в грандиозной композиции мозга впечатления ребенка с годами могут сформировать устойчивые соединения в схеме управления эмоционального мозга. Как мы уже выясни­ли, важнейший опыт включает то, насколько чутко родители относятся к потребностям ребенка и насколько он может на них рассчитывать в отношении удовлетворения его потребностей, возможности и руководство, которыми пользуется ребенок, учась справляться с дистрессом и сдерживать порывы, и применение на практике эмпатии. К тому же невнимание или жестокое об­ращение, неправильная настроенность занятого собой или рав­нодушного родителя или зверская дисциплина могут оставить свой отпечаток в эмоциональном контуре.

Дата добавления: 2015-07-02