Последующие инструкции и пребывание в потоке

На рубеже 1964-1965 гг. вследствие новых законов о применении ЛСД продолжать исследования с ЛСД в США стало очень трудно. Из 210 исследователей, первоначально работавших с ЛСД, осталось только 6, уполномоченных продолжать работу. В новой атмосфере подозрения, недоверия и страха я решил прекратить работу, пока атмосфера не прояснится, и использовать этот перерыв для следования инструкциям гидов и очищения грязных деталей моей жизни. В процессе общения со мной гиды осветили для меня очень много неудовлетворительных аспектов моей жизни, например, что я накопил огромное количество обязательств по отношению к своим коллегам по профессии, моим служащим, детям и семье. Прежде чем я смогу прогрессировать дальше и глубже к более совершенной форме на этих высоких планах, мне необходимо решить проблемы, связанные с моими долгами на физическом плане. Эти долги главным образом относятся к проекту работы с дельфинами, которым я руководил.

Моя деятельность состояла в исследовании на мозге дельфина вида афалина. Карма, которую я накопил в связи с работой с дельфинами, была совершенно специфической.

Еще в моих ранних исследованиях, что-то около 1955 года, я понял, что дельфины имеют большой мозг, больше нашего, и что их развитие выше нашего, но имеет странные и чуждые нам пути.

С 1959 по 1966 г.г. я работал над проблемой установления связи с этими существами. С этой целью я использовал классические методы ловли дельфинов и их заключения в стенах лаборатории. Работа выполнялась двумя группами: в Сант-Томас и в Майями, штат Флорида. Группа в Майами в основном вела исследования на мозге. В Сант-Томасе главным образом проводились эксперименты по установлению связи с дельфинами.

Во время опытов с ЛСД в резервуаре на Виргинских островах с 1964 по 1966 г.г. я натолкнулся на мощную систему понятий "идти с потоком", о следовании инструкциям гидов и ощущения пульса мира здесь, на планете Земля. Частично это пришло изнутри меня, частично из других источников, в настоящее время неведомых.

С благоговением, почтением и удивлением исследуя пространства внутри себя и в мире, я обнаружил, что развивал в себе очень сильную нравственность. Эта этика начинала регулировать мою жизнь, мою позицию, мои отношения с другими и мою профессиональную нагрузку. Эту этику я кратко передал в своей книге "Ум дельфинов", когда говорил, что я взял перефразированное Эриком Эриксоном Золотое правило "Не делай другим то, что не хотел бы, чтобы делали тебе". Под "другим" подразумеваются и другие виды существ в этом мире.

Я закончил книгу "Ум дельфинов" в 1966 году, а в 1967 она была опубликована. Во время публикации я имел всю информацию, необходимую для выполнения инструкций двух гидов и для следования этой новой этике. Однако это следование их указаниям стоило мне множество беспокойств,и многих друзей, боли моей семьи. Внезапно я понял, что должен прекратить исследования на дельфинах. То, что я делал и позволял делать от моего имени, было противоположно моему направлению и поэтому должно было быть уничтожено. Если я хочу двигаться в этой области, в этих новых планах и общаться с этими новыми существам, проект с дельфинами должен быть полностью закончен.

Единственный путь, который я считал эффективным в этом отношении – это ликвидировать полностью весь действующий тогда проект работы работы с дельфинами и подождать несколько лет, пока не появится другой подходящий проект. Как я писал в "Уме дельфинов", новый проект означал бы полную свободу для дельфинов. Они должны были приходить и уходить только по своему желанию, а не по желанию людей. В этой книге я предлагал построить в море дом, часть которого будет затоплена, так что дельфины смогли бы войти и принять участие в семейной жизни этого дома. Как Маргарет (коллега), так и я пришли к этому заключению после попыток, предпринятых для установления связи с дельфинами в лаборатории, представляющую собой затопленную комнату в Сан-Томасе. Чтобы выявить пути выполнения этого нового проекта, построенного на совершенно иных предпосылках, текущие работы должны быть прикрыты. В день, когда это ясное решение пришло ко мне и до того, как я передал его моим коллегам, один из дельфинов, бывших в Майами, перестал есть. В течении последующих 3 недель, несмотря на применение мощных медицинских средств с целью вернуть ему его аппетит, он был совершенно истощен и умер. Во время следующих 3 недель четыре других дельфина покончили жизнь самоубийством, отказываясь есть или дышать. Прежде чем оставшиеся три дельфина смогли бы также покончить жизнь самоубийством, я решил отпустить их в море. Они были выпущены в приливно-отливной бассейн, связанный узким каналом с морем. Старшему из них было по нашим подсчетам около 40 лет, а остальные два были совсем юными - от 3 до 5 лет. Прежде чем старый дельфин позволил молодым уйти в море, он обвел их вокруг бассейна и погрузил в воду. Они пытались выпрыгнуть, чтобы посмотреть на лодки и ответить людям, машущим им. Он знал, что это может привести к смерти в море. Многие люди держат в лодках ружья и стреляют в выпрыгивающих из воды дельфинов. Это продолжалось в течении трех часов. Когда он наконец, заставил их держаться погруженными в воду, они все проплыли через тоннель к морю и это было последнее, что мы видели. Мы спрятались за стеной так, чтобы они не видели нас и не вернулись назад. За тем, что происходит, мы наблюдали через отверстие в стене.

Первоначальный план работы был основан на той предпосылке, что пока мы не продемонстрируем подробно научно отличные качества и размеры мозга дельфинов научной общественности, мы не имеем никаких надежд на то, что к нашему мнению о дельфинах, как о высоко развитых существах, присоединятся другие.

Они заслуживают сравнения с людьми, если не выше их. В самом начале проекта я согласился с нейроанатомами пожертвовать 3 дельфинами, так что они имели достаточно анатомического материала первоклассного качества для демонстрации анатомии мозга. Даже в то время я колебался относительно правильности такого вида опытов. Однако я санкционировал их с целью получения научных данных чтобы представить дельфинов как первоклассные биологические организмы. Я предполагал, что это нужно для будущего, для того чтобы наладить потом с ними самые наилучшие отношения. Однако мне до сих пор не по себе от такого оправдания. В самый разгар исследований на дельфинах мы наняли людей для работы в этой области. Мой нравственный долг состоял теперь в завершении исследования таким образом, чтобы эти люди не остались без работы. В течении последующего года этим людям были найдены места. Группа, исследующая мозг дельфина, целиком переместилась в другую научную лабораторию в Вустере, Массачусетс. Свой компьютер мы отослали назад в Национальный институт умственного здоровья в Бетесде, штат Мэриленд. Накопление научной аппаратуры было причиной разлада группы, работающей над мозгом дельфинов в их новом месте размещения, и Психиатрического исследовательского центра в Мэриленде, куда я переместил продолжение работ с ЛСД под легальным покровительством.

В течении 1964-1965 г.г., когда я проводил эксперименты с ЛСД, отношения между моей женой и мной стали невыносимо напряженными. При последующем прекращении всех работ с дельфинами, она и я совершенно разошлись. Накопившееся между нами напряжение стало настолько мучительным, что появилась необходимость положить нашим отношениям конец.

Летом 1968 года появился последний доклад о дельфинах, озаглавленный "Репрограммирование производства звука дельфинов вида афалина". Он был опубликован в июле в журнале "Акустическая наука Америки".

Этот доклад изложил мою окончательную позицию в отношении существующего положения в области установления контакта с дельфинами - афалина. Были добавлены еще значительные технические подробности, о которых я писал в книге "Ум дельфинов", опубликованной раньше. Новые идеи, извлеченные из экспериментов с ЛСД, программирование человеческих биокомпьютеров и метапрограммирование мозга - все это использовалось в применении к дельфинам. Вместо использования ограниченной психологической структуры условных рефлексов, негативного и позитивного усиления и стимулов реакции, я нашел систему теорий и методик, основанной на концепции, названной "репрограммированием".

С этими теориями мы будем иметь дело на протяжении всей этой книги. Основной постулат состоит в том, что дельфин имеет очень большой биокомпьютер благодаря естественному подводу энергии и ее выводу в продолжительном блокированном состоянии обратной связи с человеком. Естественный подвод и отвод энергии его биокомпьютера усилены инструментами.

В переходной период, когда я передавал другим работы с дельфинами, я преследовал цель получить эффект, который мы уловили во время работы по установлению связи с дельфинами. С целью изучить вокализацию с дельфинами человеческого голоса, мы записали сказанное дельфином на ленту. Затем группы людей пытались понять, что сказал дельфин. В результате мы получили список из десяти слов, которые, как мы предполагали, были сказаны дельфинами. Для полноты изучения мы провели также вокализацию человеческого голоса, что предшествовало опытам с дельфинами, и записали голоса на ленте. Мы обнаружили, что прослушивание повторяющегося слова на чистом и правильном английском языке вызывает больше замен слов, чем это делает эмиссия дельфинов. Если кто-то прослушивает повторяющееся слово на вращающейся бесконечно, в виде петли, ленте, в течении 15 минут, он может услышать до 30 слов, отличающихся от тех, которые записаны на ленте. Мы провели обширное изучение слова "размышлять" (cogitate). Было проверено примерно 300 человек, которые слушали это слово от 15 минут до 6 часов. Эти люди должны были записать слова, которые они слышали, или сообщить их нам в микрофон по другому каналу того же самого регистрирующего прибора с лентой. От этих 300 лиц мы получили 2300 различных слов. 300 из них указаны в словаре, остальные же мы обычно не используем. В этой работе я получил самую горячую поддержку со стороны Маргарет Нейссер, студентки, изучавшей лингвистику в университете штата Висконсин. Маргарет обладала неиссякаемой энергией и инициативой, и для изучения наших результатов использовала компьютерную систему IBM 360 в университете штата Иллинойс.

Доктор Хайнц фон Форстер в лаборатории биокомпьютеров был заинтригован нашими результатами и дал нам возможность использовать компьютер.

Анализ на компьютере показал, что для каждого отдельного звука слова "размышлять" человеческий биокомпьютер при повторении выбирает другие звуки, которые он затем слышит приходящими извне. Каждый такой звук называется фоном. Мы открыли, что в среднем люди имеют тенденцию делать 12 отдельных фонов в первоначальном слове "размышлять". Минимальное число перерывов в слове составляло 3, а максимальное 26. Число замен звуков в каждой из 12 частей было различным. Для первой части было 15 замен, для второй 4 различных звука, и т.д.

Оказалось, что этот эффект повторения слов сделал возможным продемонстрировать аудитории их собственные операции биокомпьютера. Оно явилось причиной продолжения этой работы, которая передвинулась от дельфинов к людям. Этот способ оказался чрезвычайно подходящим для демонстрации людям их собственного метапрограммирования себя и различных концепций биокомпьютера.

В дополнение к услышанным заменам слов я обнаружил, что некоторые люди совершают различного рода ошибки. В аудитории из 200 человек около 10-12 процентов людей ошибаются и не подают сообщения об услышанных словах. Когда я пошутил над двумя из тех людей, которые не подали сообщения, и спросил, что случилось, они описали причины очень похожие на переживания тех, кто находился в изолированном бассейне. В добавление мы обнаружили, что смогли программировать замены слов лицами, слышащими различным образом.

Для программирования замен субьект должен был слушать повторяющееся слово в течении часа, записать все замены, которые он услышал, и затем отпечатать их на карточках. Кроме того, субьект должен был вернуться к повторяющемуся слову и слушать его, одновременно глядя на карточку. Напряжение субьекта ослабевало и затем, когда он обращался к новой карточке, он слышал то замененное слово, которое было напечатано на этой карточке. Этот эксперимент показал, как визуальный ввод может программировать слышимое. Мы также выявили, что периферийное зрение, то, которое не задевает основную ось зрения, также может программировать услышанное. Мы печатали очень большими буквами замены слов на карточках и расположили их в районе периферийного зрения субьекта, в то время, как он слушал повторяющееся слово. Затем он громко сообщал, что он слышит. Это было слово, находившееся на периферии его видения. Несмотря на то, что он не мог прочитать его сознательно, это слово программировалось в то слово, которое он слышал. Это было запрограммированное отклонение от самых отдаленных пределов периферийного зрения на 90 градусов к оптической оси в направлении фокусного центра на оптической оси. Прежде, чем субьект смог сознательно прочитать слово на карточке, расположенной довольно далеко от центральной оси, (так что он никак не мог прочитать его сознательно), это слово на 90 процентов уже было запрограммировано для слышания.

Эксперимент продемонстрировал, что люди постоянно, не осознавая этого, являются запрограммированными с помощью периферийного зрения. Но вероятно это не так уж плохо. Это позволяет нам водить автомобиль, ходить и выполнять различные другие действия, включая спокойное чтение, не задумываясь обо всем том, что происходит.

Человеческий биокомпьютер постоянно запрограммирован окружающей его средой, непрерывно, просто и естественно, ниже своего уровня сознания.

Мы заметили, что некоторые люди были совершенно потрясены этими эффектами, которые находились за пределами их непосредственного сознательного контроля. Они не могли воспринять тот факт, что мозг читает и регистрирует значение слова за порогом их сознания. Не имеет значения, как они изо всех сил старались не читать это слово, до тех пор, пока они в этих попытках не ставили свою визуальную ось прямо на слово и тем самым портили весь эксперимент. С целью помешать таким эффектам наш наблюдатель смотрел им в глаза, и все случаи, когда испытуемые переводили взгляд, не принимались в расчет.

Это потрясение было затем легко исправлено продолжительными демонстрациями. Когда эти результаты использовались и принимались человеком, он больше не терялся от потрясений из-за подсознательных реакций своего компьютера. Позднее я использовал этот эффект, чтобы показать людям некоторые исследовательские механизмы в их собственном биокомпьютере в мастерской Исаленского института.

С помощью описанного эффекта повторения слова я узнал кое-что о том, как "идти с потоком", о расслаблении и об инструкциях по управлению моим биокомпьютером. Если, слушая повторяющееся слово, полностью расслабиться, можно быстро получить все феномены, которые я описал выше. Но, если быть как "тугой узел" и не дать себе расслабиться, даже если бы этого и хотели, эти феномены не появятся.

Дальнейшие уроки "вхождения в поток" и следования инструкции были даны мне в Топеке, штат Канзас, доктором Кеном Годфреем и его коллегой Элен Бонни.

Я хотел выяснить, смогу ли я в гипнозе достигнуть того же состояния, которое я достиг при экспериментах с ЛСД в 1964-65 гг. Я также проводил некоторые очень мощные ментальные телепатические опыты при тех же обстоятельствах. Они демонстрировали тот факт, что если кто-то вошел в поток и следовал инструкциям двух гидов, могли случаться вещи, необьяснимые обычными научными средствами.

В Топеке мы втроем - Кен, Элен и я - впервые очень близко познакомились друг с другом в течении 6-часового периода, преградив все влияния относительно того, кем мы были и что мы хотели делать. Этот вид предварительно глубокой связи очень важен для способности расслабления, достаточного для достижения друг с другом программирующих эффектов, "гипнотического транса". Чтобы расслабиться до степени, достаточной для вхождения в эти специальные "трансовые" состояния, каждый должен быть очень хорошо знаком с другим и иметь к ним доверие.

На первом сеансе я решил попытаться погрузиться в более глубокое состояние. Они же должны были остаться на более легких уровнях транса. Я попытаюсь достигнуть снова плана двух гидов. Я знал, что могу достигнуть этого плана при угрозе смерти или с помощью ЛСД в бассейне, что является комбинацией изоляции с химическим средством. Я хотел проверить, смогу ли я достигнуть этой сферы без помощи медицинских средств и без изоляции в присутствии других людей.

Кен был программирующим, а Эллен оказывала мне под­держку, когда я погружался в более глубокое состояние. В попытках достичь гидов я натолкнулся на различные пре­пятствия. Когда я входил в более глубокое состояние, пытаясь достигнуть сферы чистого золотого света, золотой свет появился слева, но справа показалось очень темное, угрожаю­щее облако. Я чувствовал угрозу, зло, боязнь, несчастье, исхо­дящие из участков правой стороны. Только правая сторона была источником моего болезненного состояния. Эллен Бонни на­ходилась справа, Кен — слева. Мое существо разделилось на левую сторону с добром и на правую — со злом. Этот раскол был в конце концов уничтожен, когда Эллен начала работы над существами и силами, находящимися справа.

Этот опыт очень походил на тот, который я проводил, справляясь со своей мигренью при помощи ЛСД.

Затем у меня в голове открылась «дыра» в темный мир, и злые сущности с правой стороны вошли в мою голову. Эллен и Кен восприняли мое нежелание погружаться в более глубокое состояние и запрограммировали мне выход из него. Внезапно зловещая темнота отошла, золотой свет разлился над всем моим существом и в области моего видения. Два существа или гида не появлялись, но их присутствие чувствовалось. Я получил от них различные инструкции относительно продолжения пути, кото­рый я выбрал. Я чувствовал, что они одобряют то, что мы делаем, и меня охватило блаженное состояние громадного удовлетво­рения. Я был в потоке и выполнял правильные действия, следуя данным мне указаниям. Это был стоящий опыт.

После эксперимента этой ночью я вернулся в свою комнату в отеле, размышляя перед сном о моем гиде-человеке в первых двух путешествиях, предпринятых с помощью ЛСД. В постели я тут же погрузился в глубокий транс. Я стал центром сознания великолепного блеска, любви и тепла, находящегося примерно в двух футах выше тела. Я находился в спальне слева от кровати и мог видеть две настольные лампы по обе стороны кровати. В постели никого не было, на ней лежало только покрывало. Я смотрел вдоль левой стороны кровати. Меня охватило чувство любви и тепла.

Вдруг покрывало, свешивающееся с левой стороны кровати к полу, оказалось охваченным пламенем. Огонь пополз дальше и достиг изголовья. Почувствовался запах дыма, и я отошел на­зад, чувствуя угрозу. Затем я вернулся в комнату отеля и вне­запно понял что совершил путешествие из моего тела из Топеке, Канзас, в Биверли Хилз, Калифорния, и что я посетил спальню, где проводил свой первый опыт с ЛСД с помощью руководителя. Я вызвал ее по телефону и сразу спросил: «Что случилось пять минут назад?»— «Я была в кровати с грудой книг и читала. Затем поднялась и пошла в ванну, вернулась и не могла найти свои очки среди книг. Тогда я схватила покрывало с кро­вати и яростно дернула его, сбрасывая книги на пол. Я очень редко теряю самообладание. Разыскав очки, я снова легла».

Я рассказал ей о том, что случилось со мной. Она сог­ласилась сообщать мне обо всем, что произойдет с ней в ближайшие два дня. По ее мнению, важным было то, чтобы она первой рассказала мне о случившемся, и что мы не могли осу­ществить перекрестного или параллельного программирования.

На следующий день Кен, Эллен и я повторили эксперимент предыдущего дня. Произошло еще одно странное повторение из прошлого, и оно появилось как если бы я уклонился от встречи с двумя гидами. Когда я вошел в глубокий транс, я внезапно оказался на другой планете, не на Земле, в глубокой совершенно особенной вертикальной пещере со сферической комнатой на дне. Каким-то образом, не знаю как, я выбрался оттуда. Я пос­мотрел вверх из вертикального ствола и увидел на далеком кон­це туннеля голубой свет. Я ощутил опасность на стенках ствола, где находились, как я думал, «кристаллические формы жизни». Это были маленькие кубические и прямоугольные создания, исполняющие непонятную для меня работу на стенах ствола. Я определил, что размеры их всех были не больше трех—четырех дюймов.

Я как-то почувствовал что пойман в западню в этой сферической камере, и даже не смел выйти через ствол из стра­ха, что те существа могут со мной что-то сделать.

Мы условились, как я смогу сообщить о происходящем со мной из глубокого транса, и я сообщил обо всем. Эллен и Кену. Эллен тут же сказала: «Я подниму вас из этого туннеля без ва­шего прикосновения к стенкам. Оставайтесь со мной. Я подниму вас, и вы выйдете».

Я немедленно начал подниматься из ствола, вышел оттуда через отверстие в поверхности планеты, увидел необъятное го­лубое небо и очень специфический пейзаж этой планеты. Она была золотой. Там не было зеленых тонов. Не было ничего, что я мог бы описать на человеческом языке. Это была совершенно особенная конструкция, очень гладкая и непохожая ни на что виденное мною прежде. На поверхности планеты жили другие существа, но мне они были совершенно не интересны, и я вер­нулся в комнату, где мы трое работали.

Позднее вечером Эллен захотела принять участие в опыте с повторяющимся словом. В этот вечер мы договорились, что Эллен будет участвовать в эксперименте в качестве испытуемой. В то время как она слушала громко повторяющееся слово с магнитофона у изголовья кушетки где она лежала, я лежал на другой кушетке и расслаблялся. Услышав замену слова, она дол­жна была громко повторить его в микрофон. Я заметил что расслабляясь все больше и больше, я продолжал слышать заме­ны слов. Особенный эффект возникал, когда в ответ на произне­сенную ею замену слова я слышал другое замененное слово. Единственное значение этого наблюдения состояло в том, что оно показывало мое очень сильное расслабление. Я вливался в поток. Внезапно источник повторяемого слова — звук — передвинулся с левой стороны комнаты, пересек ее и вошел внутрь моей головы, как если бы на мне были наушники. Одна часть меня знала, что громкий звук повторяемого слова исходил с дальней правой стороны моей комнаты, а другая знала, что источник находится в моей голове. Я продолжал работать даль­ше с этим эффектом, сознавая, что я в трансе, и что есть одна из репрограмм особого плана, который приходит во время этого состояния сознания. Неожиданно, хотя мои глаза были закры­ты, я увидел комнату, полную золотого света. С потолка комна­ты свешивалась необычайно красивая люстра. Я был охвачен теплым чувством любви и почувствовал восхищение и удивление, глядя на эту красивую люстру в золотой комнате. Меня охватило то же ощущение, которое бывало в детстве при рассматривании видов роскошных дворцов из сказочных историй. Люстра состояла из кристаллических призм, сотни таких подвесок свешивались вокруг источника света. Свет, излу­чаясь, создавал мягкий золотой отблеск.

Когда эксперимент был закончен, я позвонил в Калифорнию и спросил моего руководителя, что происходило у нее в три часа дня. Она ответила: «Без пяти три я посмотрела на часы и вспомнила, что должна выезжать за детьми в школу. Я начала спускаться по лестнице и взглянула на люстру, висящую на потолке лестничной клетки. Меня захватила ее необычайная красота, и я почувствовала детский восторг, любуясь ею и разг­лядывая ее детали, напоминающие красивейшие люстры из дворцов. Я спускалась по лестнице, продолжая любоваться люстрой».

Тогда я рассказал ей о своем видении в те же часы за тыс­ячу двести миль от нее. Она была в восторге, и мы решили встретиться для дальнейшего обмена, когда я поеду в Калифорнию. Два эти опыта телепатии с моим руководителем показали мне одну вещь. Так или иначе, я проник в ум другого человека и разделил его состояние. В обоих случаях ее особое настроение передалось мне, как если бы я был ею. Люстра была моим непосредственным опытом, а горящее покрывало на кро­вати передало ее гнев. В этом последнем случае могло оказаться, что я устранил ощущение гнева, которому она предалась, и соз­дал символическое представление самого себя.

В третьем эксперименте с Эллен и Кеном я ушел глубже и достиг плана двух гидов. Но полностью я не был способен проникнуть в эту сферу. По окончании серии экспериментов я уехал в Калифорнию. Я встретился со своим земным гидом, и мы обсудили результаты моих экспериментов. Она захотела послушать ленту, в экспериментах вводящую в гипноз. Я достал диктофон с лентой, и мы сели слушать.

В этой ситуации я знал, что за чем следует на ленте. Я знал, кто из нас собирается говорить, Эллен, Кен или я. Она не знала. Я снова вошел в легкий транс, и, очевидно, она, прислушиваясь к вводящей в гипноз процедуре, тоже. Эксперимент в этом слу­чае занял около трех минут, а остальное время Кен, Эллен и я на записи ленты обсуждали эксперимент и другие вещи. Вдруг гид сказала: «Думаю, что я была с вами на этой встрече». Я ответил ей: «Как это могло быть, если вы были в Калифорнии?» Она сказала: «Я знаю точно, что будет сказано дальше, и кто собирается говорить». Она начала демонстрировать это мне. По­ка одно лицо заканчивало фразу, она уже называла имя следу­ющего и то, что он собирался сказать. Пока она все это делала, я вдруг понял — она была внутри моей головы, прислушиваясь к моей памяти. В течение двадцати минут она точно называла, кто будет следующим. Внезапно она прервала это занятие и ска­зала: «Я совсем не верю в свою телепатию. Этого не может быть». Я ответил: «Но это есть. Вы определенно проникли внутрь моей головы таким же образом, как я в вашу, на расстоянии тысячи двухсот миль». В конце концов она приняла это утверж­дение и весело рассмеялась.

Эти опыты показали, что мне следовало бы исследовать гипноз более тщательно. Появилось решение ехать в лабора­торию Эрнеста Хилгарда в университете Стенфорда. Это была единственная исследующая гипноз лаборатория, о которой я знал. Я провел там две недели, читая литературу, знакомясь с этой областью знания и проведя ряд экспериментов.

В университете прежде всего заинтересовались моей реакцией на их различные тесты. Они испробовали тест на «восприимчивость к гипнозу», который я назвал позже тестом на «талант к гипнозу». Мои баллы были очень высокими по срав­нению с баллами студентов высшей школы, проверенных недавно. Они выявили, что когда люди становятся старше, их талант к развитию транса убывает. Они меньше желают быть запрог­раммированными со стороны внешнего программиста.

Тому, кто идет с поиском и следует указаниям относитель­но сознательных состояний, не составляет большого труда дать возможность кому-нибудь из внешнего мира выполнить это программирование. Однако если кто-то боится внешнего программирования, или боится, что это лицо собирается извлечь вы­году, или испытывает страх пред программированием вообще, он не сможет войти в глубокий транс таким способом. Студенты высшей школы были в этом отношении лучше студентов коллед­жа, а эти, в свою очередь, лучше групп из людей зрелого возра­ста, входящих в состояние транса. Вероятно, я был исключением: ведь я прошел через изоляцию с помощью ЛСД и воспринимал внешнее программирование гораздо легче. Я был также более терпимым при вхождении в эти состояния. Я мог принять транс с большим доверием, чем подобные люди из груп­пы моего возраста. Мною был проведен один семинар об эффек­те повторяющегося слова для группы лаборатории гипноза. Очень хорошо помню, профессор Хиллард ждал целых восемь минут; прежде чем услышал свою первую замену слова. Когда он ее услышал, его лицо осветила улыбка. Он сказал позднее, что не верил в эффект до этого момента. Можно относиться скептически к таким вещам до тех пор, пока сам не проэкспериментируешь прямо на себе. Однако я был очень рад, что он захотел выполнить эксперимент и услышать свое первое заме­ненное слово. Скорость, с которой люди слышали эти замены, также отражала легкость их погружения в гипнотическое сос­тояние, другими словами — талант к расслаблению и способ­ность идти с потоком. Самые юные слышали замены немедленно и продолжали слышать намного больше, чем стар­шее поколение.

Мы нашли что-то вроде корреляции между способностью входить в транс и способностью слышать замены повторяюще­гося слова. Я познакомился со студентами, окончившими отде­ление, и услышал много историй об их экспериментах с трансом и о различных эффектах, имевших при этом место. Некоторые из них были очень талантливыми и могли выходить при опытах из тела и испытали в глубоком трансе различные другие феномены.

В этой лаборатории я узнал многое об амплитуде личного опыта, который может быть запрограммирован в чей-либо биокомпьютер. Я узнал, что имеется множество различных сос­тояний и различных феноменов, испытываемых в трансе.

Мне не особенно нравилась терминология гипноза, потому что она подразумевает что-то специальное, взятое из обычного опыта и пригодное только для профессионалов. Согласно моему опыту, эти состояния естественны, просты, легки и очевидны для того, кто хочет идти с потоком. Человеческий биокомпьютер способен воспроизводить множество различных состояний соз­нания и имеет обширную панораму состояний, которые в обыч­ном состоянии не встречаются. Я узнал, что мои переживания, извлеченные после приема ЛСД в одиночестве и изоляции в бас­сейне, не были исключительными, как мне тогда представлялось. С помощью техники релаксации и концентрации можно достигнуть похожих, если не идентичных результатов. Во время своего пребывания в Статфорде я услышал об институте Исален и решил съездить на побережье Биг Сур, чтобы познакомиться с работой этого института. Однажды в конце недели я присут­ствовал на семинаре по теме «О психозе и опыте саморазвития». Я хотел выслушать высказывания на эту тему, поскольку считал что психоз можно объяснить как-то иначе, чем это делалось все предыдущие годы. Согласно моей новой точке зрения, психоз является необычным состоянием сознания, в которое впадает какое-либо лицо, и это каким-то образом мешает другим людям, поэтому это лицо подвергают изоляции от них. Я понял, что термин «психоз» является культурным, социальным термином, а также термином, имеющим дело со внутренним состоянием. Мое понимание выросло, когда я прочитал книги двух незауряд­ных психиатров. Внутренние состояния в психозе могут быть различными.

На симпозиуме выступали представители разных стран, в том числе сотрудники института Исален. Они сделали заклю­чение, что психоз с классической точки зрения не представляет большого интереса.

Некоторые из присутствующих на симпозиуме прошли че­рез состояние экстаза и сообщили, что это благотворно сказа­лось на их последующей жизни. Мне было интересно узнать, как эти люди смогли войти в такие специфические состояния соз­нания и оставаться в них в течение дня, недели или месяца. Это умение казалось мне удивительным талантом. С помощью ЛСД, бассейна, сочетания того и другого, а также гипноза я достигал такого состояния только на несколько часов. В нем я сознавал, что если бы оно сохранилось и за пределами времени этих экс­периментов, мои близкие, друзья и коллеги были бы сильно рас­строены. Самое лучшее — это выйти из них вместо того, чтобы их сохранять. Сущность психоза, возможно, состоит в том, что человек, войдя в такое специфическое состояние, отказывается выйти из него. Он даже может злоупотребить им, изматывая своих родственников или друзей, вынуждая их заботиться о своей физической личности, чтобы иметь возможность оста­ваться в этом состоянии. Позднее я прочел биографию Рамакришны, написанную Кристофером Аймервудом, и заметил, что в Индии пребывание в этих специальных состояниях осу­ществить значительно легче, чем здесь в США. В случае Рамакришны имелись храм, поддержка и множество помощников, так, что он мог оставаться в этом состоянии часами, днями или неделями без помех. Конечно, они помогали ему, потому, что он был известен как святой. Таким образом, я узнал, что про­должительность пребывания в особом состоянии сознания ограничена обществом, социальным окружением, семьей и до­говоренностью с кем-нибудь позаботиться о его теле, пока он находится в этом состоянии.

В экспериментах с ЛСД в бассейне мне повезло. Они без помех выполнялись в отдаленном районе уединенных островов в Карибском море. У меня был полный контроль над окру­жением и людьми этого окружения, так что всякий риск появ­ления помех с их стороны отсутствовал. Не было также опасности злоупотребления ими знанием о моем состоянии и информирования об этом посторонних. Я оставался в Исалене в течение трех дней семинара и познакомился с людьми и окру­жением на этом побережье. Я узнал кое-что о других людях Биг Сура и о преимуществах этого места с точки зрения определен­ных целей моего пребывания здесь.

Затем я заехал в Мэриленд, где меня ожидала другая работа в психиатрическом исследовательском центре. Несколько моих друзей и знакомых работали там и просили меня поработать вместе с ними над проблемами исследования в области ЛСД и изоляции. Приехав в Мэриленд, я обнаружил что центр еще не был закончен. Мы провели много бесед и лучше познакомились друг с другом, примерно так же, как с Кеном и Эллен, и я уехал.

Через несколько недель я вернулся и проводил большую часть времени с доктором Сэнди Ангером. Мы подробно обсудили, как лучше спланировать эксперименты с целью выяс­нения некоторых механизмов действия ЛСД-25. Эта группа бы­ла одной из шести, оставшихся в США, уполномоченных правительственными органами с некоторыми определенными ограничениями легально выполнять исследования с ЛСД-25.

Группа в течение нескольких лет исследовала ЛСД-25 на алкоголиках. Они отобрали несколько наиболее тяжелых случа­ев алкоголизма на территории Балтимора в госпитале и лечили их по системе, которую Хэмфри Османд и Эбрахэм Хофер успешно применяли в Канаде.

Вкратце, метод состоял в том, что проводилась интенсивная индивидуальная психотерапия с каждым пациентом один час в день в течение трех недель. Интенсивный опыт психотерапии с каждым пациентом под ЛСД-2 5 сменялся продолжительной психотерапией в течение одной или двух недель. Сам сеанс являлся программированием распределения энергии психотера­певтом. Во время сеанса использовали еще и музыку. Я наблю­дал некоторые из этих сеансов по телевидению, прочитал все отчеты, написанные о пациентах, и тщательно ознакомился с результатами работы.

В общем, алкоголизм в наиболее тяжелых случаях не под­давался никакому лечению. Каждый из этих пациентов прошел через многочисленные формы терапии с целью отказа от алко­голя. Очень внушительным зрелищем было видеть их отказыва­ющимися от алкоголя на период от шести месяцев до пяти лет с помощью лечения только указанным методом. Проводились психологические испытания и терапия в период после приема ЛСД. Я решил что не смогу узнать о происходившем в этих опытах, пока сам не пройду через такой сеанс. Я чувствовал, что не смогу составить эффективную исследовательскую програм­му, если сам не испытаю, как чувствуют себя исследуемые субъ­екты, не пройду через их переживания. Моим научным оправданием явилось мое участие в исследованиях в области человеческой психологии под руководством Баззета в университете Пенсильвании, когда я еще был студентом медицинского факультета и в последние годы учебы приступил к работе.

Национальные исследования в области физиологии и психологии человека проходили следующим образом.

Если вы исследуете человека, вам необходимо следовать вы­сказыванию Хэлдена: «Вы не можете понять, что действительно необходимо в области научного контроля, пока сами не явитесь первым испытуемым в вашем эксперименте». Профессор Баззет преподал мне это очень недвусмысленным способом.

Когда он хотел выяснить, что является чувствительным окончанием органов в коже, он поставил психофизиологический опыт с холодной ванной, сменяющейся горячей ванной, с целью определить температуру чувствительных окончаний крайней плоти на своем пенисе. Он отметил их чернилами, сделал срез и нашел с помощью микроскопирования образца и окрашиваю­щей техники нервные окончания, вызывающие ощущения, ко­торые он регистрировал.

Позднее, когда ему было необходимо узнать температуру человеческого мозга, он вставил в свой мозг термопару через яремную вену в области шеи. Он измерял температуру мозга, а кровь потоком текла из его собственного мозга. Он никогда никого не просил сделать то, чего он сам уже не испробовал на себе. Я следовал этой научной идеологии и в своих работах. Я не просил никого другого сделать что-то пока не проходил через опыты сам. Когда ясно, что во втором испытуемом лице нет нуж­ды или это слишком опасно для него, то лучше проводить экс­перименты только на себе. И потом просто ждать второго, готового к испытаниям исследователя, желающего экс­периментировать на себе. Это в течение многих лет было до­брой медицинской и научной традицией старых опытных исследователей.

В последние годы было наложено ограничение на психоте­рапевтические эксперименты с использованием ЛСД и в больнице Спринг Гроув Стейт. Протокол экспериментов был рас­крыт некоторым членам комитета для принятия решения, санкционировать или нет группе, представившей протокол, дальнейшее проведение опытов. Я просматривал протоколы упо­мянутого госпиталя. Ни в одном из них не предполагалось, что­бы исследователи первыми проходили экспериментальные процедуры.

Прекращение практики вовлечения исследователей в их собственные эксперименты в качестве первых испытуемых был следствием другой традиции.

Оправданием позиции противоположной школы явилось следующее. У пациента есть болезнь, например, рак. У исследо­вателя нет этой болезни. Он не может испробовать на себе но­вое средство, так как ему этим средством лечить нечего.

Я совершенно не согласен с этим аргументом. Не следует делать с пациентом то, чего вы не хотели бы испробовать на себе. Даже если вы не болеете, какой бы ни была предлагаемая процедура, она не должна быть настолько опасной, чтобы поме­шать вам испробовать ее на себе. Если же она может повредить вам, ее не следует проводить на других. Пока вы, к вашему соб­ственному удовлетворению, не докажете на животных, а затем на самом себе что эта процедура безопасна, лучше не применять ее.

В пятидесятых годах я использовал этот аргумент против вживления электродов в мозг человека. Если вы сами не желаете подвергнуться этой процедуре, способной повредить мозг, нет никакого оправдания вживлению электродов в мозг другого че­ловека. Это явилось убедительным доказательством, сдержива­ющим использование электродов в мозге.

Я начал применять этот аргумент в работе с ЛСД. Я выяснил, что ни один специалист в госпитале Спринг Гроув не рабо­тал с ЛСД, пока сам не прошел через эксперимент с ним как через обучающую процедуру. Поэтому когда я прибыл туда, ста­ло очевидно, что они следовали этике, которая была и моей этикой, несмотря на официальные протоколы. Хотя и у меня был обширный опыт по работе с ЛСД, я не принимал ЛСД при обстоятельствах, существующих в Спринг Гроуве. К тому вре­мени у меня были твердые взгляды на то, что ЛСД мог сделать, а что - нет, и на то, что случается под влиянием ЛСД, действие которого значительно варьируется в зависимости от дополнительно принятых человеком препаратов, от того, какая обстановка существовала вокруг него в это время. Поэтому, пока я не принял ЛСД, я не знал, что на самом деле происходило во внутреннем мире пациентов. Я не знал, как отражалось на них их отвыкание от алкоголя как от основного смысла их жизни.

Через несколько недель подготовки мы с Санди решили, что в течение следующих недель я смогу провести сеанс с ЛСД. К этому времени уже трудно было проводить сеансы на профессиональном персонале, так как они не были санкционированы соответствующими официальными организациями. Мы действовали согласно высоким этическим медицинским традициям, исходя из того, что врачи-ученые пер­вые опыты ставят на самих себе. Мы чувствовали, что в конеч­ном счете представители комитета и различные официальные представительства согласятся с этой точкой зрения. Нет другого реального способа в получении главной требуемой информации. Разрешение на обучающие (тренировочные) сеансы было науч­ной необходимостью.

Причиной запрещения использования ЛСД был страх пов­реждения мозга и позднее — страх повреждения хромосом. Те из нас, кто принимал ЛСД в больших количествах, были подвер­гнуты обследованию, и никаких изменений в мозге найдено не было. Однако эти положительные сведения нельзя было опубликовать в неприемлемой истерической атмосфере, нагне­таемой национальной медициной против ЛСД.

Существовало также много слухов о том, что исследова­тели, принимавшие ЛСД, или сходили с ума, или становились неспособными к своей профессии. Я проследил за причиной появления некоторых таких слухов, и выяснил, что же случилось с этими людьми. Насколько мне удалось выяснить, некоторые из них приняли довольно несостоятельную позицию в отношении использования ЛСД. Наиболее известный случай произошел с доктором Тимоти Лири, который был ученым в области не медицины, а психологии, и не имел медицинского образования. Он действовал в духе традиций научной медицины в своих стремлениях к пересмотру отношения к ЛСД как к некоторого рода таинству. Я думаю, что это была первая серия исследовате­лей, принимавших вещество. В состоянии высокой первоначаль­ной энергии и быстрых перемен, пробужденных ЛСД, они недооценивали его действия и времени, нужного для правильной оценки того, что происходило. Во время моих собственных экс­периментов я прошел через те же преувеличенно-восторжен­ные реакции на некоторые опыты в бассейне. Я понял, что до тех пор, пока результаты опытов хорошо не продуманы, их лучше не представлять широкой публике. К этому времени перед нами уже был пример некоторых людей, которые со­вершили эту ошибку. Они преподали нам ценный урок. Так что фактически мы у них в долгу. Мы смогли избежать такой ошибки и продолжать работу, пока закон не сделал ее невоз­можной.

В отношении повреждения мозга я, в отличие от мнения других исследователей, чувствовал, что этого не может быть. Мы испытывали заполнявший нас нелепый страх при проверке на­шего мозга на осмотре. Чтобы проверить какую-то возмож­ность повреждения хромосом, мы запланировали ряд экспериментов. Результаты оказались совершенно отрицатель­ными. Даже если человек, настроенный против ЛСД и вычислил бы какое-то повреждение, он не смог бы объяснить его именно приемом ЛСД. В отношении причинения вреда детям, зачатым при приеме ЛСД, и беременным женщинам, мы можем сказать, что имеется много людей, принимавших ЛСД в качестве лекар­ства со дня его появления и состоявших на психотерапевтичес­ком режиме, которые зачали и произвели потомство, принимая ЛСД. Я знаю сейчас этих детей — это очаровательные дети. Нет никакого признака повреждения чего бы то ни было.

Когда национальная негативная программа достигла своей кульминации, она завладела умами многих ученых, и они вы­ступили, доказывая вред ЛСД, не понимая реально, что они де­лают. Тщательные исследовательские проверки доказали, что эти люди были совершенно не правы в своих заключениях. Если вы желаете проверить это, загляните в доклады, опубликован­ные группой, исследовавшей ЛСД в госпитале. Кроме того, име­ется объяснение серии моих экспериментов с ЛСД в бассейне в период 1964-1965 г. и временного изменения направления моих исследовательских интересов в изучении общения с дельфинами.

ГЛАВА 5.

Дата добавления: 2015-07-02