Так называемая биография

Олег Николаевич Сингаевский

Юрий Александрович Лившиц

Геннадий Михайлович Евстигнеев

Художник Е. Ф. КАПУСТИН

Редактор Л. И. Воробьева. Худож. редактор В. В. Водзинский. Технический редактор Т. С, Пронченкова. Корректор Т. Т. Талдыкина

Т-01944. Сдано в набор 7/Х 1971 г. Подписано к печати 11/П 1972 г. Формат

84x108 1/32,. Объем 6,75 п. л.-11,34 усл. п. л. Уч.-изд. л. 14,18.. Бумага тип. 3.

Тираж 600 000 экз. (1-й завод 1—300 000 экз.). Цена43 коп. - Издат. №4613.

Тем. план 1971 г. п/.№127. Заказ 720.

Издательство «Пищевая промышленность», Москва, Б-120, Мрузовский пер., 1,

Ярославский полиграфкомбинат Главполиграфпрома Комитета по печати при Совете Министров СССР, Ярославль, ул. Свободы, 97.

Можно пройтись по выжженному полю так называемой биографии. Родился Жиль Делёз в семье инженера 18 января 1925 года, конечно, в Париже. Его старший брат в процессе Второй мировой войны участвовал в движении Сопротивления, за что был осуждён немцами и по дороге в Освенцим его не стало. Чему-то учился Делёз в престижном парижском Лицее Карно. Мишель Турнье свидетельствовал об этом времени: “1941 г. Я учился в классе философии в Лицее Пастера, — вспоминает Турнье, — Делёз был в предпоследнем классе Лицея Карно. Это несовпадение было вызвано всего лишь месяцем разницы в возрасте: мое рождение пришлось на декабрь, его — на январь. Но это ничтожное опережение не имело никакого значения в сравнении с интеллектуальной требовательностью и спекулятивным могуществом Жиля Делёза. Рассуждения, которыми мы перекидывались как какими-нибудь тряпичными или резиновыми мячиками, от него возвращались к нам затвердевшими и отяжелевшими, будто чугунные или стальные ядра. Его стали бояться, так как он обладал даром ловить на банальности, никчемности, нестрогости мысли. Способностью перевода, переложения: любая схоластическая, отжившая свое философия, проходя через него, преображалась до неузнаваемости, приобретала вид чего-то свежего, непереваренного, какой-то терпкой новизны, которая для нашей слабости и лени была чем-то сбивавшим с толку, отталкивающим. В самые черные годы войны, Оккупации, повсеместных ограничений, которые давили на всех нас, мы сплотились в небольшую группу, объединявшуюся определенной идеей философии — идеей узкой, даже фанатичной, которая при случае не отказалась бы дополнить себя несколькими повозками с приговоренными к смертной казни и гильотиной. По недомыслию я чуть было не написал, что Жиль Делёз был душой этой группы, но живо вообразил себе, каким гиканьем и градом камней встретили бы это ненавистное слово «душа» призраки тех подростков, которыми мы были. Забылось, что коллективной манифестацией нашей группы должен был стать единственный номер журнала «Пространство», всецело направленный против предшествующей жизни, — он должен был открыться фотографией унитаза, снабженной следующей надписью: «Пейзаж — это состояние души». Но так или иначе Жиль Делёз задавал тон и поддерживал наш пыл²”. Занимается он с интересом и рвением, зачитываясь до неузнаваемости, и одновременно посещает экзотические сборища парижской интеллигенции в доме прославленной меценатки Мари-Мадлен Дави, где знакомится с редактором уважаемого литературного журнала Жаном Поланом, с набирающем обороты французским психоаналитиком Жаком Лаканом и с Пьером Клоссовски, который тогда ещё не определился с тем, стать ему священником или художником светского характера. Другими словами, общество подвернулось довольно-таки плодородное.

В 1948 году Жиль Делёз защитил дипломную работу “Эмпиризм и субъективность”, после чего логично начинается преподавательское поприще – философия в лицее Амьена (1948-1952), Орлеана (1953-1955), а позднее и в парижском Лицее Людовика Великого. Теперь-то он не дурак. В конце концов, его приглашают на должность ассистента кафедры истории философии в Сорбонне. Его лекции, не вписываясь в формат обычных университетских курсов, восхищают студентов своей неординарностью. Он размышляет о Юме, Спинозе, Лейбнице, Бергсоне, но также, например, о “Новой Элоизе” Руссо, тем самым обнаруживая свой талант извлекать концепты из самого разнообразного и пёстрого материала. Долгое последипломное молчание философа (восьмилетнее) нарушается тем, что свет увидел “Ницше и философию” (1962), которые поставили Делёза в один ряд с ведущими мыслителями страны. В этот период он дружит с Мишелем Фуко, совместно они организуют в Руайомоне посвящённый Ницше коллоквиум (1964) – именно здесь ницшевское наследие переосмысляется и занимает достойное место в европейской философии³.

В 1968 году Делёз защищает докторскую диссертацию, включавшую в себя по действовавшим тогда во Франции научным стандартам две работы: основную – “Различие и повтор” и дополнительную – “Спиноза и проблема выражения”. Делёз комментировал: “Именно над Спинозой я работал самым серьёзным образом, придерживаясь норм истории философии; однако Спиноза же вызывал во мне ощущение порыва ветра, что толкает вас в спину всякий раз, когда вы принимаетесь за чтение, ощущение этакой колдовской метлы, которую он вас заставляет оседлать. Спиноза, его даже ещё не начали понимать, и я в том числе”⁴.

Делёз, что касается истории философии, выпускает целую плеяду монографий, посвящённых тем, кто, так или иначе, заинтересовал: “Философия Канта” (1963), “Ницше” (1966), “Бергсонизм” (1966), “Спиноза: практическая философия” (1981), “Складка: Лейбниц и барокко” (1988). Сюда же вполне адекватно причислить его обзорные работы о современниках: “Фуко” (1986), “Перикл и Верди. Философия Франсуа Шатле” (1988). Делёз пояснял: “Я принадлежу к тому поколению, одному из последних, которое в той или иной степени было раздавлено историей философии. Очевидно, что история философии осуществляет в философии репрессивную функцию, это настоящий философский Эдип: “Ведь ты не собираешься говорить от собственного имени, если еще не прочел этого или того, или это об этом или то о сем…”. Мне кажется, что в свое время я выкрутился благодаря тому, что воспринимал историю философии как этакую содомию или, что одно и то же, как непорочное зачатие”⁵. Постмодернист вдохновлялся, воображая себе, что за спиной автора создаёт ему ребенка. При всём при том надо было соблюдать критерий, согласно которому ребенок наверняка был бы его, поскольку было обязательным то, чтобы автор действительно говорил то, к чему Делёз его принуждал, хоть и задним числом.

В 1969 г. Жиль Делёз возобновляет отношения с Ф. Шатле и Ж.-Ф. Лиотаром. Однако ещё важнее то, что он знакомится с психоаналитиком Ф. Гваттари (ура!), который станет ему очевидно близким – соавтором: “Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения. Т.1” (1972), “Кафка. В защиту малой литературы” (1975), “Ризома” (1976), “Тысяча Плато. Капитализм и шизофрения. Т.2” (1980), “Что такое философия?” (1991). Это событие имеет принципиальное значение, своего рода революция стиля сознания. “Моя встреча с Феликсом Гваттари, – теребил память Делёз, – произошла на почве проблем психоанализа и бессознательного. Феликс предоставил мне некое новое поле, хотя до этого я тоже говорил о психоанализе, что и заинтересовало его во мне… Я думаю, больше всего меня поразило в нём то, что, не имея философского образования, он подходит к этим вещам соблюдая осторожность, в силу чего является философом даже в большой степени, чем если бы имел философское образование, что он воплощает саму философию в состоянии креативности”⁶. Гваттари открывает Делёзу новую эпоху. Также следует отметить, что дружеская позиция не обязывала их к вежливому соглашательству и поддакиванию в ущерб мысленному процессу.

Процесс протекал следующим образом: “Итак, мы с Феликсом решили работать вместе. <…> Феликс воспринимает письмо как шизопоток, который захватывает в себя всякого рода предметы. Мне же интересно то, как страница утекает во все стороны и, тем не менее, остается замкнутой на себе, как яйцо. И что возникают какие-то задержки, переклички, ускорения, что книга оказывается этаким скопищем личинок. Это было действительно письмо вдвоем, и в этом плане не было никаких проблем. Делали один вариант за другим”⁷.

Дата добавления: 2015-06-27