Влюбленные, убитые голубкой

ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

ПРОЩАНЬЕ

ТРИ РАССКАЗА ПРО ВЕТЕР

ПЕСНЯ О МАЛЕНЬКОЙ СМЕРТИ

Мшистых лун неживая равнина

и ушедшей под землю крови.

Равнина крови старинной.

Свет вчерашний и свет грядущий.

Тонких трав неживое небо.

Свет и мрак, над песком встающий.

В лунном мареве смерть я встретил.

Неживая земная равнина.

Очертанья маленькой смерти.

На высокой кровле собака.

И рукою левою косо

пересек я сухих цветов

прерывистые утесы.

Над собором из пепла - ветер.

Свет и мрак, над песком встающий.

Очертанья маленькой смерти.

Смерть и я - на виду у смерти.

Человек одинокий, и рядом

очертанья маленькой смерти.

И луны неживая равнина.

И колеблется снег и стонет

за дверьми, в тишине пустынной.

Человек - и что же? Все это:

человек одинокий, и рядом

смерть. Равнина. Дыханье света.

I

Был красным ветер вдалеке,

зарей зажженный.

Потом струился по реке -

зеленый.

Потом он был и синь и желт.

А после -

тугою радугой взошел

над полем.

II

Запружен ветер, как ручей.

Объяты дрожью

и водоросли тополей,

и сердце - тоже.

Неслышно солнце

за зенит

склонилось в небе...

Пять пополудни.

Ветер спит.

И птицы немы.

III

Как локон,

вьется бриз,

как плющ,

как стружка -

завитками.

Проклевывается,

как ключ

в лесу под камнем.

Бальзамом белым напоит

ущелье он до края

и будет биться

о гранит,

изнемогая.

Прощаюсь

у края дороги.

Угадывая родное,

Спешил я на плач далекий -

А плакали надо мною.

Прощаюсь

У края дороги.

Иною, нездешней дорогой

Уйду с перепутья

Будить невеселую память

О черной минуте.

Не стану я влажною дрожью

Звезды на восходе.

Вернулся я в белую рощу

Беззвучных мелодий.

Хуану Рамересу де Лукасу

Он, белокурый из Альбасете,

Пришел, мама, и украл глаза мои.

Нет, не могу смотреть!

Он, белокурый, весь из пшеницы,

Сын зеленых рассветов,

Высокий. Вечно один, без друзей.

Ступил на путь мой так не вовремя!

Ночь раскрашивает, золотит его

Сиянием нежности.

Нет, не могу смотреть!

Его, с такой тонкой талией,

Узнал кавалером я без…

В тёмной ночи моей

Рассыпает он жёлтый жасмин свой.

Как любит он сильно, и как люблю я -

За то, что унес с собою глаза мои.

Нет, не могу смотреть!

Этот юноша из Ла-Манчи,

Пришел, мама, и загляделся на меня.

Нет, не могу смотреть!

ПРОЗАИЧЕСКИЕ РАБОТЫ

- Они оба хотели этого, - сказала мне его мать.
- Оба? Это невозможно, сеньора, - ответил я. - Вы слишком темпераментны, а в вашем возрасте пора бы уже знать, отчего булавочными уколами осыпается роса.
- Тише, Лусиано, тише...
Нет, нет, Лусиано, нет.
Чтобы вынести звук этого имени, я должен обуздать боль воспоминаний. И вы верите, что эта маленькая челюсть и эта детская ручка, забытые в волнах, могут утешить меня в моей печали?
- Они оба этого хотели, сказала мне его двоюродная сестра. - Оба.
Я стал смотреть на море - и тут понял всё.
Возможно ли, чтобы из клюва этой жестокой голубки с сердцем слона излилась лунная бледность удаляющегося океанского лайнера?
- Ведь не однажды я защищался от волков одной лишь ложкой. Я не виновен ни в чем. Вы это знаете. Боже мой! Я плачу.
- Они оба этого хотели, - говорю я. - Оба.
Яблоко всегда будет возлюбленным, но возлюбленный никогда не может быть яблоком.
- Поэтому они умерли, поэтому. Прожив двадцать рек и одну растерзанную зиму.
Все было очень просто. Их любовь была превыше всех мертвых музейных ценностей.
Рука правая
с левой рукой.
Рука левая -
с правой.
Стопа правая
с правой стопой.
Стопа левая
с облаком.
Волосы
с подошвой стопы,
а подошва -
с левой щекою.
Ах, левая щека! Ах, северо-запад кораблей и ртутных муравьев!.. Дай мне платок, Хеновева, я стану плакать. Я стану плакать до тех пор, пока из глаз моих не хлынут бессмертники... Они уснули.
Не бывало зрелища более нежного...
Вы слышали меня?
Они уснули!
Бедро левое
у левого предплечья.
Закрытые глаза -
и выпущенные когти.
Талия, и затылок,
и взморье.
И четыре маленьких уха были четырьмя ангелами в шалаше снегопада. Они жаждали. Они любили. Вопреки закону тяготения. Разница между розовым шипом и кинозвездой очень проста.
Когда они это поняли, то отправились в деревню. - Они любили.
Боже мой! Они любили под взглядами химиков.
Спина и земля,
земля и анис.
Луна и спящее плечо.
и талии, перекрещенные стеклянным звоном.
Я видел, как дрожали их щёки, когда университетские профессора принесли им крошечную губку с медом и уксусом. Сколько раз им надо было распугать псов, которые выли в белоснежных плющах постели! Но они любили.
Были мужчина и женщина,
или
мужчина
и клочок земли,
слон
и ребенок,
ребенок и тростинка.
Два бледных холостяка
и никелевый циркуль.
Были два лодочника!
Да.
Были два страшных лодочника с Гвадианы, которые раздавили своими веслами все розы мира.
Старый моряк выплюнул табачную жвачку и громко закричал, чтобы распугать чаек. Но было слишком поздно.
Когда женщины в трауре пришли к дому губернатора, тот спокойно вкушал незрелый миндаль и холодную рыбу с золотого блюда тонкой работы. Разумнее было не пытаться говорить с ним.
На Азорских островах.
Я почти не способен плакать.
Я послал две телеграммы, но, к несчастью, было поздно.
Слишком поздно.
Я только могу сказать, что двое детей, ушедших к лесному берегу, видели голубку, из клюва которой текла тонкая ниточка крови.
Вот в чем причина моей странной меланхолии, дорогой капитан.

Дата добавления: 2015-07-02