Группы в представлении

При анализе коллективных форм протеста следует помнить, что аграрии составляют очень специфическую социальную группу. Неоднородность этой группы (она включает в/216/ себя и традиционных мелких крестьян, и руководителей сельских хозяйств, в области производства зерна или огородничества, виноградарства или животноводства), а также те быстрые и глубокие преобразования, которые произошли в сельском хозяйстве, показывают, что мало кто так настойчиво и так разнообразно выступал бы на протяжении последних сорока лет, как эта социальная группа. Практически каждую весну установление цен на сельскохозяйственные продукты, осуществляемое Общим Рынком, вызывает различные манифестации против относительного понижения цен (особенно на мясо и молоко), к которым можно причислить более или менее специализированные и локализованные манифестации по земельным вопросам, проблемам совместительства,"компенсационных выплат", конъюнктурного перепроизводства, вызывающего немедленное падение стоимости некоторых продуктов, конкуренции итальянского вина или испанских лимонов и т.д. Эти манифестации принимают самые различные формы, они представляют собой большую часть всех исторически сложившихся типов манифестаций, начиная от насильственных акций (столкновения с силами порядка, бросание булыжников и даже применение охотничьих ружей, как например, в Монтредоне в марте 1976 года) в виноградарских регионах Юга или молочных районах в Бретани, где был выражен острый протест социальных групп, почувствовавших угрозу своему существованию, и отреагировавших на это со всем отчаянием, которое может вызвать безнадежность и ощущение несправедливости, до символических акций, рассчитанных заранее и полностью контролируемых, как, например, операции "мертвый город", шествия аграриев в сопровождении своих детей, или "операции улыбка", организованных профсоюзом "молодых крестьян", когда сельская молодежь - особенно в летний период - старалась, бесплатно раздавая свою продукцию населению, расположить к себе "горожан", чтобы объяснить свои трудности и попытаться привлечь их на сторону своих требований [4]. Некоторые требования сохраняют локальный характер, как, например, те, которые выступают против вытеснения фермеров, другие сообщают манифестациям общенациональный размах. Решение о некоторых спонтанных манифестациях принимаются рядовыми членами и иногда они направлены против профсоюзов, тогда как другие манифестации тщательно готовятся профсоюзными лидерами. Аграрии также легко вовлекаются в зрелищные операции боевиков, организуемые всего несколькими людьми (изоляция руководящих или политических кадров, срезанные/217/ телефонные трубки, захват общественных зданий), как и в мирные многотысячные шествия крестьян и т.д.

Более всего удивила наблюдавших за манифестацией аграриев в Париже 23 марта 1982 года необычная форма самой демонстрации. В этой социальной среде самыми частыми формами протеста являются "точечные" манифестации, специализированные и крайне локализованные, поскольку каждая группа крестьянства стремится защитить свои собственные интересы. Эти локальные действия часто оказываются стихийными и насильственными, вызывающими в воображении образ "жакерии" или "крестьянских бунтов", с характерным для них уничтожением сельскохозяйственной продукции и разрушением общественных зданий, например, налоговых инспекций или префектур, символизирующих этого единственно легко идентифицируемого врага, каким является Государство. Парижская манифестация решительным образом отличалась от таких выступлений небольших, но активных групп, которые не нуждаются ни в лозунгах, ни плакатах, настолько причины их действий очевидны для всех участников. Парижская же демонстрация, тщательно подготовленная и организованная, строго контролируемая во избежание любого нарушения порядка, скорее походила на первомайские профсоюзные шествия, с их стройными колоннами и многочисленными силами порядка, в чью задачу входит не допускать "разгула" или "провокаций" и поддерживать тот образ, который явно хочет создать о себе манифестация. Демонстрацию 23 марта можно было бы отнести к манифестациям "второго порядка", представляющим собой настоящие спектакли, поставленные профсоюзными организациями в рамках конкретных стратегий, с целью воздействовать на власть, одним словом, манифестациям, которые задумываются именно как манифестации, или, если угодно, более как средства, чем цель. Манифестации "первого порядка" в тенденции являются манифестациями реальных групп "для себя", когда каждый участник не представляет никого, кроме самого себя, и когда его относительно мало беспокоят и тот спектакль, который он играет перед другими, и возможные последствия, которые, в конечном счете его действия могут повлечь за собой. Манифестации "второго порядка", чаше всего массовые, напротив, отдают предпочтение "демонстрационному эффекту", воздействующему на других, они заботятся в целом о последствиях, короче говоря, они стремятся произвести зрелище, поскольку в данном случае речь идет о том, чтобы действовать, производя впечатление./218/

Такая почти полная противоположность между этими двумя формами общественного действия, намеренно акцентированная нами, чтобы лучше показать специфику каждой из них, разумеется, в реальности никогда не выступает в чистом виде, и каждая из манифестаций содержит в себе в различном соотношении черты, присущие каждому из двух типов действия: в любом стихийном действии всегда содержится расчет на символическое воздействие на внешний мир, а манифестации-спектакли всегда должны считаться с "эксцессами" или "провокациями", недаром вызывающими у организаторов большие опасения. Помимо этого, действие, проистекающее снизу и мало озабоченное при своем зарождении тем, какой символический эффект оно произведет, по мере того, как его "прибирают к рукам" профсоюзы, постепенно превращается в акцию, предназначенную для СМИ и создающуюся с помощью СМИ. Но, тем не менее, организованные манифестации - мирные или насильственные - так или иначе принадлежат к тому способу действия, которое стремится быть не самоцелью, но средством давления, заставляя узнать о себе и признать себя.

Манифестация сама по себе уже содержит в себе мнение. Было бы наивным полагать, что уличная демонстрация может выражать более верное и более спонтанное мнение, чем то, которое получают зондажи. То, что выражается через эту форму протеста и то, что воспринимается, в действительности, является продуктом сложной борьбы между участниками манифестаций, теми, кто их организует, журналистами, которые освещают их в печати, публикой, которая смотрит на них, и властью. Именно соотношение этих различных составляющих придает публично высказываемым мнениям их специфические свойства. Во всяком случае, основной характеристикой этого способа выражения является тот факт, что манифестирующая группа публично заявляет о своем мнении и делает его достоянием публики. Любая социальная группа, проводящая манифестацию, желает она этого или нет, создает одновременно общественный образ самой себя. Продефилировать означает "продемонстрировать свою силу, чтобы не пришлось к ней прибегнуть", а также просто "показать себя" и совершить действие при помощи почти что исключительно одного представления (в театральном смысле), которое группа, более или менее контролируемая, хочет дать увидеть другим. Организаторы любой манифестации, то есть те, кто ее задумывает и кто до мельчайших деталей следит за/219/ правильным ее развитием, знают это и приводят в действие более или менее комплексные и эксплицитные стратегии самопредставления, целью которых является существенное воздействие на то представление, которое публика через прессу может составить о группе, проводящей манифестацию. А поскольку для группы, проводящей манифестацию, главная цель процессий, в целом заключается в том, чтобы "хорошо себя показать", то понятно, что имеет место настоящая гипертрофия стратегий положительного самопредставления. Несмотря на то, что эти стратегии наличествуют во всех общественных манифестациях (например, для того, чтобы продефилировать по улицам в мае 1983 года университетские преподаватели надели тоги, которые уже давно не носят на лекциях), эти стратегии приняли в случае демонстрации аграриев почти карикатурные размеры. Действительно, для большинства из них смысл заключался не только в том, чтобы прошествовать "спокойно" и "с чувством ответственности", как об этом откровенно говорили и инструкции профсоюзов, но и для того, чтобы "дать парижанам положительный образ французских крестьян", преодолеть негативное представление, которое складывается у горожан относительно крестьян, и вызвать с их стороны понимание и сочувствие.

Чрезмерная забота о "положительном представлении себя" может привести группу, совершающую манифестацию, к излишней сдержанности и любезности, как если бы эта группа хотела завуалировать скрытое насилие, заключенное в любом движении протеста. Многие журналисты с удивлением отмечали, что представители профсоюзов через мегафоны просили извинения у парижских водителей:

"Поймите наше негодование", - обращался к публике один из активистов НФПСП на площади Республики, - "Простите за сегодняшнее беспокойство" (Монд, 26 марта 1982 года). "То тут, то там шествие останавливается, чтобы пропустить заблокированных на перекрестках автомобилистов. Редкая вежливость для такого рода манифестаций" (Круа, 25 марта 1982 года). Движение самого кортежа ограничилось очень робким рейдом в восточную часть столицы. Некоторые листовки, раздаваемые в других местах, старательно уточняли, - как если бы это не было само собой разумеющимся, - что манифестация аграриев не направлена против горожан. Эта "добрая воля" земледельцев в отношении горожан не ограничивалась только лишь заботой о том, чтобы их не потревожить. Как социальная/220/ группа, находящаяся в культурном подчинении ценностям городского мира, наиболее законченную форму которых безусловно представляет собой Париж, земледельцы старались построить свою собственную социальную идентичность, исходя из представлений, составленных о них теми, кто господствует, и стремились предстать перед парижанами образцовыми крестьянами [5].

Крестьяне, а точнее, профсоюзные лидеры, представляли себя в этаком лубочном образе одновременно лукавом и искреннем, выставляя себя как "крестьян для горожан" и даже как "крестьян в услужении у горожан", как это видно на примере одной листовки НФПСП, распространяемой среди парижан: земледельцы вовсе не плохо обращаются с животными и не загрязняют сельскую местность, наоборот, они как настоящие экологи, исправно выполняют свою роль "санитаров природы" и обеспечивают безопасность горожан в деревне. Их производство экономически эффективно, будучи рачительными работниками, они вырабатывают все больше продуктов по все меньшей стоимости, сами же только и мечтают о том, чтобы принимать горожан "в приятной и располагающей к отдохновению обстановке", обеспечивая им "отдых на природе: кров на ферме, удобные стоянки по дороге, комнаты для гостей". Такой идиллический образ примерного крестьянина шел в разрез с той частью реальных крестьян, которые маршировали по улицам Парижа, с пугачами в руках, от выстрелов которых разлетались ошалевшие голуби, лопались стекла, возгорались покрышки, которые потрясали плакатами с крайне нелестным для парижан и политической власти содержанием и т.д. Даже среди крестьян нет единого мнения относительно способа действия: культ физической силы и мужских доблестей приводит их к признанию легитимности насильственных акций, вписывающихся в традицию крестьянских бунтов против угнетения, которые признаются и даже востребуются, оказавшись недавно прославленными в телесериале, поставленном по книге о Жаке-бунтовщике. Но желание показать горожанам свое соответствие цивилизованным нормам ("Мы не дикари") и большое внимание, которое они уделяют своему собственному образу, предлагаемому другим, побуждает крестьян к осуждению - во всяком случае, в частном порядке - насильственных и разрушительных действий, которые расцениваются скорее как излишние и необоснованные./221/

Однако не следует видеть в крестьянских и рабочих волнениях только слепой и иррациональный бунт восставших социальных групп. Здесь речь идет об эффективной, и следовательно, на свой манер рациональной форме действия тех, кто в течение длительного времени располагал лишь физической силой для того, чтобы быть услышанными. "Слишком спокойно. Я не знаю, поймут ли парижане, чего мы хотим, - бросает фразу земледелец, признающий одновременно что насилие должно быть исключено, "так как нам хорошо известно, что парижане нам его не простили бы" (Матэн, 24 марта 1982 года). Журналист из Монд также отмечает: "Они требовали больше внимания, справедливости и отвергали "подачки". Тем не менее, ни вилы, ни косы в ход не пошли. Манифестация прошла мирно, за исключением нескольких сожженных покрышек и разбитых стекол в здании Биржи труда. Гнев - а он присутствовал - удалось сдержать. "Жак-бунтовщик не умер", - справедливо напоминала надпись на плакате (25 марта 1982 года). Другой журналист из Котидьен де Пари также приводит слова пожилого виноградаря: "Вы видели, не было ни одного происшествия, ни одна витрина не пострадала, ни одна машина не сожжена: царили спокойствие и сила". "Но, - комментирует журналист, - в его голубых глазах можно было прочесть, что он немного об этом сожалеет (24 марта 1982 года)".

Дата добавления: 2015-07-02