Представления журналистов 1 страница

Как мы отмечали, еще в конце 19 века Тард указывал на фундаментальную роль прессы в конструировании политического события и в ее "воздействии" на манифестации. За этим утверждением легко можно было бы предположить целую философию сознательного манипулирования и расчетов, что не соответствует действительности. То, что говорят о событии и что в нем усматривают, в действительности является результатом наложения определенных свойств группы, которая таким образом предстает перед обществом, и категорий восприятия - как социальных, так и политических - определенной группы журналистов. Манифестации полностью включаются в политическую игру только тогда, когда о них говорит пресса. Если даваемые журналистами отчеты о манифестациях и комментарии к ним часто противоречат друг другу, то это потому, что речь идет о сложных коллективных акциях, которые могут служить настоящими проверочными тестами журналистских кругов. Реакции политических деятелей и содержание газетных статей чаще всего практически полностью вытекают из позиции, занимаемой газетой внутри крупных течений, структурирующих политическое поле. Вопреки тому впечатлению, которое стремятся создать актеры движений протеста, большинство манифестаций по самой своей природе далеко не являются очевидными и однозначными социальными акциями. Фактически манифестация представляет собой совокупность тысяч индивидуальных акций, более или менее тщательно режиссируемых и контролируемых их организаторами и более или менее эффективно организованных службой порядка самой манифестации. Манифестация может допустить несколько главных или второстепенных "происшествий", которые в зависимости от места, занимаемого в зачастую довольно длительных шествиях или в соответствии с категориями восприятия (в частности, политических) участников, наблюдателей или зрителей, могут привести к очень различному "видению" шествий, которые объективно чаще всего весьма разнородны. Участники видят лишь очень малую часть манифестации и нередко отчаянно пытаются, взобравшись на скамейку, на фонарь, или подпрыгивая на месте, охватить/229/ взглядом картину всего шествия, в котором они участвуют. Оказавшись актерами и зрителями одновременно, участники ждут события, предусмотренного или непредвиденного, желательного или вызывающего страх, - которое не может не случиться, когда само действие стремится стать "событием". Люди стараются увидеть что-то, не зная толком, что именно, некоторые хаотично перемещаются в гуще демонстрации, примыкая то к одним, то к другим группам, которые то образуются, то распадаются.

Каждый манифестант, - речь здесь идет о студенческих выступлениях 1986 года, немного напоминает Фабрицио*, попавшего на поле битвы при Ватерлоо, в том смысле, что он может иметь всего лишь частное видение развития событий: он видит лишь только то, что находится рядом с ним ("Я шел во главе демонстрации и потому не мог видеть всего происходящего", - заявляет, например, руководитель студенческой демонстрации), при этом вовсе необязательно, что он понимает все то, что видит. (Так, например, членов студенческой службы порядка, которые во время столкновений с представителями конкурирующей манифестации спрятались за полицейскими кордонами, некоторые манифестанты искренно считали провокаторами, охраняемыми полицией). Особенно чутко этот руководитель реагирует на все более или менее обоснованные слухи, распространяющиеся среди манифестантов (не случайно члены студенческой службы порядка должны пользоваться специальным кодом, позволяющим идентифицировать информацию, поступающую именно от этой службы). Когда 4 декабря 1986 года в 17.30 на площади Инвалидов начались жестокие столкновения между несколькими сотнями молодых людей, о них практически никто из манифестантов ничего не знал, а первые газовые атаки полиции, начавшиеся около 20 часов, многие приняли за "фейерверк".

Казалось бы, что "охватить" все могут только журналисты, поскольку они являются профессиональными зрителями, и их ремесло состоит как раз в том, чтобы "освещать события", располагая для этого не только информацией, полученной от организаторов, но и техническими средствами, позволяющими наиболее полно отслеживать ход событий (к их услугам репортеры на мотоциклах, фотографы, передвижные установки с аппаратурой, магнитофоны, радиотелефоны и т.п.), а также взглянуть на них с высоты (с помощью вертолетов). Тем не менее, даже журналисты не могут увидеть всего, настолько этот тип события является результатом тысяч действий, в разной мере/230/

* Фабрицио - главный герой романа Стендаля "Пармская обитель"

согласованных и контролируемых даже тогда, когда речь идет об организованном шествии, не говоря уже о более стихийных манифестациях. При объективистском описании этого события упускается наиболее специфическая цель такого типа коллективного действия, которое по самой своей сути не может быть охвачено полностью, а именно борьба - в первую очередь между группой, проводящей манифестацию, и прессой - за навязывание определенного видения события. Когда, как это было в случае выступлений студенческой и школьной молодежи, движение недостаточно понятно самим его участникам, когда оно сложно и неоднозначно, то главная задача любого самого простого описания манифестаций состоит как раз в том, чтобы навязать определенную интерпретацию этого движения. "У меня самого не было полного представления", - писал, например, через шесть месяцев после выступлений учащейся молодежи Алэн Деваке, который, однако, находился в центре событий. В своих Мемуарах он лишь старательно воспроизвел "единственную опубликованную попытку реконструкции событий, предпринятую Комиссией Сената по расследованию".

Часто журналисты вполне искренно дают описания, ориентация которых зависит от политической линии их газеты, путем отбора реально наблюдаемых сцен, происшествий или персонажей, или реально проведенных и собранных в ходе этих масштабных событий интервью. Это касается не столько фактов, сколько смысла и интерпретации таких социальных движений (Чего хотят манифестанты и каково реальное их единство? Что конкретно представляют организаторы движения протеста? Можно ли назвать ту или иную манифестацию "успешной" или "неудавшейся"? Каково значение события? И т.д.). Безусловно, существуют определенные ограничения в том, что можно сказать и написать*, тем не менее то, сколько-нибудь убедительное происшествие, в большинстве случаев делает возможным самые противоречивые описания и анализ. Случается, что причины и проведение некоторых манифестаций практически не дают повода для такой чисто символической борьбы, которая может привести к производству крайне противоположных точек зрения (таково, например, большинство обычных профсоюзных манифестаций за повышение заработной платы). Однако есть и такие непредусмотренные манифестации (как, например,/231/

* Здесь можно вспомнить печально известную передовицу Луи Пауэлса, появившуюся в Фигаро Магазин 6 декабря (т.е. на следующий день после гибели одного студента), которая вызвала всеобщее осуждение, вынудившее автора отказаться от своих слов о "ментальном Спиде".

манифестации 1984 года, направленные против закона Савари и реформы Деваке, или движения, рожденные вне профсоюзных организаций, как забастовка машинистов Национального общества железных дорог Франции 1986 года, движение медсестер 1988 года и т.п.), которые дают пищу для множества интерпретаций, в равной степени возможных, если не правомочных.

Это произошло с такой достаточно массовой манифестацией, как, например, манифестация земледельцев в марте 1982 года, которая, однако, развивалась не столь бурно. Поэтому восприятие этой манифестации полем журналистики было определено политическим противопоставлением по схеме левые/правые, что заставило газеты выбирать среди доступных наблюдению фактов определенные характеристики в зависимости от более или менее явной "политической линии". По мнению Юманите (24 марта 1982 года) манифестация "провалилась", спровоцировав ряд скандальных происшествий: "Вчера в Париже прошла манифестация земледельцев. От площади Насьон до Порт Пантэн прошло примерно 60000. Организаторы же рассчитывали на 100000. Понятно, что многие владельцы семейных хозяйств, чьи требования абсолютно справедливы, не захотели идти за людьми, ставшими причиной их трудностей". По поводу "неприемлемых' действий, совершенных у здания Биржи Труда". Юманите цитирует сообщение ВКТ: "Эти достойные презрения действия и призывы предать ВКТ смерти напоминают фашистские методы". И коммунистическая газета заключает: "Поведение определенного числа манифестантов и некоторых ответственных лиц во время шествия - отнюдь не те действия, которые могли бы помочь горожанам лучше понять нужды крестьян". Напротив, с точки зрения Фигаро (24 марта), которая поддерживает организаторов и цитирует их выступления, манифестация была очень успешной, как по числу участников, так и по тому приему, который был им оказан парижанами. Журналист из Фигаро, насчитав более 100000 мирно продефилировавших земледельцев, отмечал, что "контакт с парижанами состоялся". Что касается Монд и Либерасьон, то их политическая линия выразилась не столько в подчеркнуто безупречном описании самого шествия, сколько в сопровождающих его комментариях. Обе газеты отмечают относительное безразличие к шествию со стороны парижан, а также скрытую агрессивность манифестантов. Франс-суар и Паризьен либере производят впечатление газет, которые не знают/232/ ни как комментировать событие, ни как увязать его с какой-нибудь ясно выраженной политической линией. Франс-Суар ограничивается такой расхожей характеристикой манифестации как присущее ей "чувство ответственности" ("крестьяне четко отдают себе отчет в сложности их положения: они пришли сюда не для того, чтобы развлекаться, но и не для того, чтобы все крушить"). Паризьен Либере выбирает позицию простого зрителя и зеваки ("Царило хорошее настроение, крестьяне хотели лишь показать, что они существуют. Они делали это шутя и развлекаясь"; "Парижане доброжелательно отнеслись к этим веселым манифестантам. С балконов, с тротуаров они аплодировали шествию").

Этот процесс политического конструирования события каждым печатным органом, впрочем, хорошо знаком самим журналистам, которые могут над этим и пошутить, и высмеять это в форме пародий (например, одно и то же событие рассказывается так, как это могли бы сделать Юманите, Монд и т.п.). Но за этим скрывается более глубокий процесс избирательного видения, основывающегося на сугубо социальных категориях восприятия. Впрочем, сознательные политические стратегии всегда так или иначе связаны с чисто социальными отношениями, которые устанавливаются между журналистской средой и социальной группой, участвующей в манифестации. Например, статьи в провинциальной прессе, посвященные манифестации земледельцев в Париже, отражают социальную близость и объективное взаимопонимание этих газет с сельскими демонстрантами (особенно если они из одного и того же региона), чей поход на Париж они поддерживают и одобряют. Так, Уэст-Франс (24 марта 1982 года) подчеркивает "товарищеский" характер этой встречи крестьян с Парижем, "настороженную радость горожан", "отрезанных от своих корней" и "с удивлением открывших для себя этих мужчин и женщин, о которых мы так легко забываем". Что касается парижской прессы, то она, наоборот, разделилась во мнении о том, шутя или серьезно следует трактовать эту манифестацию. Тем не менее, большинство парижских газет сошлось на том, что шествие следует представлять с некоторой долей юмора, указывающего на ту социальную дистанцию, которая отделяет парижских журналистов от сельского мира. Организаторам, объясняющим приход земледельцев в Париж "желанием отстоять свое достоинство" и заботой о том, чтобы "объяснить парижанам, в каком состоянии находится сельское хозяйство во Франции",/233/ некоторые журналисты ответили карикатурами и юмористическими заголовками: "В Париж вошли трактора" (Матэн, 24 марта), "Крестьяне окучивают Париж" (Либерасьон, 24 марта), "Зеленый штурм" (Паризьен Либере, 24 марта). И хотя некоторые парижские журналисты, специализирующиеся по сельскому хозяйству лучше других могли бы показать реальные цели этой манифестации, скрывающиеся за официальными лозунгами и призывами, их статьи канули в потоке материалов, которые каждая газета посвятила этому "событию". В итоге жирные заголовки, очерки, "увиденное", карикатуры, рассказы о манифестации, взятые наугад интервью с земледельцами и т.п., оказывают решающее воздействие на конструирование события неискушенным читателем, особенно если они совпадают с его собственными схемами восприятия социального мира в целом и группы манифестантов, в частности. Весь этот материал дает определенный образ манифестантов и, соответственно, руководителей, считающих себя их представителями, активизируя стереотипы восприятия группы или социальной среды, которые газета считает общими для себя и своих читателей.

Несмотря на то, что все профессиональные манифестации носят корпоративный характер, некоторые из них представляются журналистам более "универсальными", чем другие, и потому они могут оцениваться очень по-разному. Манифестации медсестер (в 1988 году), выдвигавшие требования повышения зарплаты и улучшения условий труда, были гораздо более убедительны с точки зрения журналистов, поскольку в них речь шла о деятельности "бескорыстной" и "альтруистической" (ухаживать за страждущим и облегчать их страдания), чем, например, манифестации металлургов Лотарингии (между 1978 и 1984 годами), хотя цель последних была более радикальна, поскольку они боролись за сохранение занятости и экономическую жизнь целого региона. В этом смысле земледельцы находятся между двумя этими крайностями, или, точнее, они размещаются иногда в одно и то же время между этими двумя полюсами: земледельцы - это и те, кто кормят людей, но это и/или те, кто "потихоньку копят денежки", они и защитники природы, и/или примитивные плоды той же природы (в отличие от культуры). Так, например, близкая к стоящим у власти социалистам газета Матэн, пыталась занизить значение этой манифестации, явно направленной против Министерства сельского хозяйства, и сознательно или полусознательно использовала всевозможные приемы, чтобы перед читателем предстала малосимпатичная социатьная группа./234/

Газета решает взять интервью у "типичного" крестьянина, выбирая для этого земледельца "благородного происхождения", который голосовал на парламентских выборах за Ширака, "как и большинство опрошенных крестьян". В то же время она публикует рассказ одного из своих корреспондентов, который вместе с земледельцами на автобусе отправился на манифестацию. Под весьма примечательным заголовком "Баллада Лот-э-Гарроны" путевые заметки дают довольно предвзятое описание главным образом "отрицательных сторон" крестьян, их "некультурного" с точки зрения горожанина, поведения, одним словом, "вульгарных" манер "бонвиванов", которые ни в коем случае не могут вызвать симпатий у читателей Матэн. "Каждый вез с собой торбу, набитую до отказа съестными припасами, "вкуснятиной", не было забыто и "красненькое" Разговоры прекратились в половине второго ночи, уступив бодрому, беззаботному храпу. Первые слова раздались около половины шестого утра: "Надо бы остановиться,- если так дальше пойдет, я могу лопнуть!" Безусловно, принцип сообщающихся сосудов хорошо известен в Лот-э-Гаррон, и все освободившееся пространство было заново заполнено жирными ломтями ветчины, чудесной колбасой, и не менее аппетитными бутербродами с утиным паштетом. Матерь Божья, ведь надо же штурмовать Париж! И вот облегчившись и набив животы, они отправились дальше - брать приступом Париж" (24 марта 1982 года).

Когда событие принимает серьезный политический характер, специалист по сельскому хозяйству, если таковой имеется, как бы лишается права - во всяком случае преимущественного - высказываться по поводу чисто политического смысла манифестации. Преимущество получают политические комментаторы или редакторы его газеты, которые излагают свою "точку зрения", или пишут передовицы. Так, Жан Лаборд, редактор Котидьен де Пари, которому явно нечего было сказать о "сельскохозяйственных проблемах" и который, вероятно, не знал политической подоплеки манифестации, но тем не менее, в силу занимаемого им поста, был обязан что-то о ней сказать, наивно продемонстрировал почти что в чистом виде обязательную для журналистов работу по символическому навязыванию. В данном случае она выразилась в элементарном скрещивании городских стереотипов относительно крестьянского мира и крестьянских стереотипов относительно горожан./235/

Под заголовком "Крестьяне-парижане": что бы они могли сказать друг другу" журналист описывает вымышленный им диалог: "Массы крестьян прибыли в столицу, чтобы перекрыть движение парижских водителей. Они что, не могли сделать это у себя, в своих прелестных деревушках?" Легко представить, о чем думали автомобилисты, заблокированные в своих машинах людьми, забросившими свои трактора. "Эта деревенщина вечно всем недовольна, на все жалуется - на солнце, на дождь, на Жискара, на Миттерана, на Крессон, на Меэньери, на Англию, на Италию, на кротов и на енотов. Однако голодных что-то среди них не найти. Они едят по два-три раза в день. Суп на сале - их хлеб насущный. Они монополизировали свежий воздух, природу, простые и бесплатные удовольствия. Им не ведомы стрессы. А заглянуть к ним на кухню: телевизор, стиральная машина, холодильник, и даже морозильные камеры, где они хранят целых баранов на черный день." Не менее легко угадать, о чем думали эти здоровенные детины со своими хорошенькими подружками, которые вчера дефилировали по улицам Парижа. "Неплохо устроились эти парижане. Целыми днями раскатывают на машинах, слушают радио или магнитофон, да еще со своими милашками. Не слишком они от этого устают. Мы, правду сказать, тоже за столом не скучаем. Но на этом для нас и кончается общество потребления. Путешествия, прекрасные поездки заграницу, сходить куда-нибудь, красивые шмотки, культура, то-се - сколько наших парней могут такое себе позволить". Так вчера весь день и разговаривали между собой, сами того не подозревая, водители, зажатые в своих машинах, и крестьяне, приехавшие хлебнуть загазованного воздуха столицы. В конечном итоге, если этот марш помог как одним, так и другим, сказать себе, что полного счастья нет ни в Париже, ни в них, хорошеньких деревушках, то это уже можно считать первым шагом к взаимопониманию". (Котидьен де Пари, 24 марта 1882 года).

Если видение этой манифестации может быть столь контрастным, то это потому, что многообразие политических и социальных структур восприятия журналистов столкнулось в данном случае с реальностью, которая сама по себе исключительно раздроблена. Паризьен либере для своих, преимущественно простонародных читателей, может выбрать в качестве типичного персонажа традиционного крестьянина с запада страны "с хмурым обветренным лицом, в клетчатой куртке и видавшем виды картузе". Котидьен де Пари, наиболее/236/ популярная среди высших кадров, может представить молодого земледельца, который благодаря "очкам в роговой оправе, шерстяному костюму и прическе а ля Сьянс-По* не выглядел бы чужаком и в рядах студенческих демонстраций", а Либерасьон -"богатого крестьянина из левых", чей внешний вид привлекает внимание: "джинсы, кроссовки, куртка ярко синего цвета". Частые перемены во внешнем виде и в одежде, характерные для Франсуа Гийома, факт вовсе не анекдотичный, он свидетельствует о сложности стратегий человека, который представляет себя выступающим от имени столь разобщенной категории: шествуя утром в колонне с сельскими тружениками, одетый в водолазку, кожаную куртку и мокасины, он несомненно хотел указать, что сам происходит из крестьян, то есть из низов. Когда во второй половине дня он обращается к земледельцам (и телекамерам), он одет в очень строгий серый костюм и весьма телегеничный красный галстук, как бы подчеркивая буржуазную респектабельность персонажа, ведущего переговоры, который по элегантности и по речам ничем не уступает горожанам [7]. Несомненно, сегодня нет другой, столь же расчлененной "социальной категории", как земледельцы - и с точки зрения ее внутреннего состава, и с точки зрения ее форм действия и протеста. Являясь частично продуктом истории, которая до сих пор действует в виде сложившихся политических или социальных институтов, и частично - продуктом стратегий политического характера, категория "земледельцы" объединяет в себе исключительно гетерогенное население. Очень разные с экономической точки зрения - как в отношении способа производства и шансов на выживание или развитие, так и в отношении самого производства (виноградарство, скотоводство, производство зерна, овощеводство), крестьяне, к тому же, географически рассеяны по всей территории страны. Как же столь разнородное население смогло мобилизовать свои силы и создать впечатление единства и солидарности вопреки все еще живучему "аграрному индивидуализму" (по выражению Марка Блока) и вопреки местным связям, еще сохраняющим свою силу и препятствующим развитию более широких контактов? Конечно, в какой-то мере роль "общенациональной спайки", необходимой для объединения действий столь атомизированного населения, играет аграрный синдикализм. Но ничто не доказывает, что то мощное " сходство интересов", которое, согласно Марксу, является необходимым элементом для того, чтобы можно было говорить о "социальном классе крестьянства", существует [8]. Во всяком случае ясно, что манифестации заставляют задаться вопросом о единстве группы, которая в них участвует, и тем самым, о ее политической воле./237/

* Sciences - Ро - элитарная парижская Высшая школа Политических наук- прим. перев.

Манифестации "для" журналистов

Манифестация в ее нынешней форме является таким действием, которое может достичь стоящих перед ним целей только в том случае, если ему удастся вызвать широкое освещение в прессе, на радио и телевидении - путь, обязательный для того, чтобы событие было воспринято политическим полем и стало политической проблемой. Можно без большого преувеличения сказать, что стратегическое пространство, в котором разворачиваются манифестации, будь они насильственными и стихийными или мирными и организованными, это не столько улица как простое внешнее пространство, сколько пресса в широком смысле слова. Манифестанты выступают для прессы и для телевидения. Журналисты, сопровождающие шествия или сидящие в специально оборудованных для них залах, полагают, что они дают репортажи о манифестации, далеко не всегда замечая, что сами участвуют в ее реализации в почти кинематографическом смысле этого слова*. Указания "соблюдать спокойствие" и "сохранять достоинство", которые организаторы раздают манифестантам, составляют часть той работы по представлению, значение которой существенно возросло с тех пор, как манифестации стали "передавать по телевидению"; эти указания обращены к манифестантам в той же мере, что и к прессе, обеспечивающей их широкое распространение. Информация о проходящей манифестации, час за часом передаваемая в кратких новостях по радио, может вызвать реакцию слушателей и привести их, пусть с опозданием, в ряды участников**. Статьи в прессе, предшествующие "событию", играют роль, которую нельзя недооценивать, и это хорошо известно профсоюзным деятелям, заранее предоставляющим всю полезную "информацию" о предполагаемом ходе событий. Повторяя чаще всего высказывания организаторов, журналисты/238/

* Один из журналистов-аграрников в своем репортаже о манифестации 23 марта отмечает, что никогда не видел столько журналистов и фотографов на сельскохозяйственной манифестации, шутливо добавляя, что журналистов было едва ли не больше, чем земледельцев.

** Известно, что в мае 1968 года связь между манифестантами и периферийными радиостанциями была настолько тесной, что власти вынуждены были запретить репортерам пользоваться своими радиотелефонами.

представляют как возможное то, что еще не наступило, и конституируют событие даже до того, как оно было произведено, помогая тем самым ему осуществиться.

"Сегодня в Париже 100 тысяч земледельцев и 50 тракторов", - такой заголовок появился в Паризьен Либере еще до того, как манифестация состоялась. Ниже в статье на развороте уточняется, что эта "многолюдная манифестация должна показать парижанам и французам, что крестьянский мир намерен твердо защищать свои доходы и свое будущее" и что "она станет, по словам г-на Франсуа Гийома, "беспрецедентной исторической встречей" (23 марта 1982 года). "Сегодня 100 тысяч человек пройдут по улицам Парижа" дает заголовок "Фигаро", предоставляя Франсуа Гийому право сформулировать смысл этой манифестации (23 марта). Несмотря на гораздо большую осторожность и обильное цитирование, Монд (20 марта) и Либерасьон (23 марта) также участвуют в самореализующемся пророчестве: Монд дает заголовок "НФПСП обещает: 100 тысяч крестьян 23 марта в Париже", а Либерасьон заявляет: "Земледельцы: Франсуа Гийом хочет, чтобы на манифестацию в Париже вышло 100 тысяч человек". Тот же эффект, но еще более явный, оказывают газетные статьи, которые объявляют о днях общенациональных забастовок и которые, благодаря своей двусмысленности, предопределяют в значительной мере их успех. "Бастует государственный сектор" - дает заголовок Юманите 8 марта 1984 года, объявляя о забастовке государственных служащих"; "Государственные служащие: "день гнева" (Либерасьон); "Бунт функционеров" (Фигаро); "Так дело не пойдет" (Котидьен де Пари); и т.д.

Первая полоса газет или телевизионные новости - это дефицитное и исключительно заметное пространство, представляют собой стратегические позиции влияния на политическое поле, за которые борются социальные группы и их представители. Превращая то, о чем они говорят в нечто общественно-значимое только лишь потому, что об этом говорят на первой странице газеты, журналисты развязывают процесс по выработке позиций, превращающий локальную проблему в общенациональную, ту проблему, которая в политике считается второстепенной, - в приоритетную и неотложную и т.д. Более или менее реальные и продолжительные общественные движения, сопровождающие эти обязательные для обсуждения сюжеты, создаваемые прессой, составляют основу той дополнительной/239/ силы, которую представляет собой сегодня поддержка "общественным мнением". Невозможно было бы понять, почему в последние годы растет число манифестаций, проводимых "в Париже" социальными категориями из провинции (шахтеры, металлурги, и, конечно, земледельцы), если не учитывать, того, что речь идет, по крайней мере, отчасти, о стратегиях, ориентированных на "первые полосы" той особой "местной" прессы, какой является парижская пресса*. Тем более невозможно понять, почему обычно бывает так трудно установить определенные сроки для стихийных акций (такой, например, была забастовка водителей грузовиков в феврале 1984 года), которым неожиданно удалось привлечь внимание СМИ и которые смогли побудить политическое поле к определению своих позиций, если не видеть в этом своего рода эффект замкнутого круга, запускаемого в действие прессой, что собственно и заставляет событие продолжаться дальше: чем больше пресса "об этом говорит", чем упорнее ведет она работу по мобилизации сил в пользу движения, тем более движение стремится расширить свои требования и вести переговоры по возможности обо всем, ощущая неожиданную поддержку в своем противостоянии власти и понимая одновременно, что вряд ли скоро получит ее вновь. Чем больше силы набирает движение, тем более оно провоцирует разного рода инциденты, тем больше говорит о нем пресса и т.д. Однако поддержка, сознательная или спонтанная, оказываемая прессой. подчиняется законам журналистского поля: в какой-то момент журналисты обнаруживают, что социальное движение несколько затянулось, особенно если они не могут сказать о нем ничего нового, и может надоесть читателю. Это склоняет их к мнению, что конфликт, который они бы хотели видеть завершенным, в соответствии с логикой СМИ - уже урегулирован. Они, например, могут заявить при первой же возможности, в форме "сенсации", что в "переговорах сделан решающий шаг", давая тем самым манифестантам понять, что пресса более конфликтом не интересуется, и содействуют, таким образом, реальному завершению событий.

Как видим, "успех" манифестации в конечном счете определяется способностью сделать так, чтобы в большинстве изданий появились "хорошие" статьи, не посягая при этом на/240/

* Если для того, чтобы привлечь внимание парижских журналистов, достаточно продефилировать у них перед глазами, то того же эффекта можно добиться, не приезжая в Париж, а перегородив автомагистрали и мешая тем самым парижанам выехать на отдых. (Впервые это поняли земледельцы еще в 50-е годы.)

независимость журналистских суждений. Манифестанты дефилируют перед своего рода жюри, которое, в зависимости от формы шествия, составит свое "мнение" и обеспечит его широкое распространение. Манифестанты стараются создать "манифестацию для журналистов" и разыграть ее так, чтобы взволновать или развеселить тех, кто их смотрит до того, как показать ее читателям или телезрителям. Дефилирующие группы чувствуют себя как "на представлении", они создают, по выражению Гофмана [9], манифестирующие "фасады", более или менее соотнесенные с тем впечатлением, которое они намерены произвести. Современные манифестации более всего рассчитывают на зрителей, от которых весьма настойчиво ждут оценки. Возглавляющие шествие проходят тщательный отбор; силы порядка следят за "хорошим поведением" манифестантов и за исполнением данных указаний; симпатии публики и телезрителей добиваются шутками, юмором лозунгов и плакатов, а также акциями, специально рассчитанными на СМИ (во время манифестаций в ноябре 1986 года одни студенты бросались в Сену с моста Александра III, другие взбирались на Эйфелеву башню).

Дата добавления: 2015-07-02