Часть первая середина лета 22 страница

Добравшись наконец до кормовой каюты, где висел гамак Брэшена, Альтия помедлила перед дверью. Потом очень осторожно постучала.

– Брэш?…-окликнула она вполголоса.

– Что? – немедленно отозвался моряк. Голос у него был совсем не сонный. Человек, разбуженный посреди сна или как раз собиравшийся заснуть, разговаривает совершенно не так. Неужто он ждал ее? Неужто вправду думал, что она придет к нему?…

Альтия набрала в грудь побольше воздуху.

– Можно поговорить с тобой?

Он хмыкнул:

– А что, у меня выбор есть?

«Это у них шутка такая», – понял корабль, ибо Альтию грубоватый ответ ничуть не смутил. Она взялась было за ручку двери… но вместо того, чтобы открыть ее, лишь приблизила к ней лицо и стала говорить через дверь.

– У тебя там есть свечка или фонарь?

– Нет. Это все, что ты хотела узнать?

Тон его сделался довольно-таки бесцеремонным. Альтия ответила:

– Я просто предпочитаю видеть лицо человека, с которым говорю.

– А зачем тебе? Ты и так знаешь, как я выгляжу.

– Ну и невозможным же типом ты делаешься, когда выпьешь…

– Я – только когда выпью. А ты все время невозможная.

Альтия, кажется, начала раздражаться.

– И какого рожна я пытаюсь с тобой по-человечески говорить…

– Вот в этом мы сходимся, – буркнул Брэшен как бы в сторону, а Совершенный внезапно задумался, понимают ли эти двое, сколь ясно и четко он слышит каждое их слово, каждое движение, каждый вздох. Догадываются ли они, что рядом присутствует невидимый свидетель их беседы? Или им кажется, будто они совершенно одни?…

Он подозревал, что по крайней мере Брэшен разговаривает еще и с ним.

Альтия тяжело вздохнула и прижалась лбом к разделявшей их двери.

– Мне не с кем поговорить, кроме тебя… А мне это необходимо… Слушай, можно мне войти? Терпеть не могу кричать через дверь…

Он неохотно отозвался:

– Входи, не заперто.

И даже не пошевелился в своем гамаке.

Альтия растворила дверь каюты. Постояла в нерешительности на пороге – и стала ощупью пробираться вдоль стены, держась за нее, чтобы не упасть на наклонном полу.

– Брэшен! Где ты?

– Я тут, в гамаке. Сядь лучше, а то сейчас загремишь.

Вот и вся учтивость. Альтия села, упираясь ногами в пол и прислонившись спиной к переборке.

– Брэшен…-начала она. – Дело в том, что… За эти два дня вся моя жизнь пошла прахом. И я не знаю, что мне теперь делать.

– Отправляйся домой. – В его голосе не было никакого сочувствия. – Сама знаешь: рано или поздно придется. И чем больше ты это затянешь, тем круче с тобой обойдутся. Так что лучше отправляйся прямо сейчас.

– Легко сказать, а вот на деле… Я думала, ты поймешь. Сам-то ты небось домой не вернулся.

Брэшен горько и коротко рассмеялся.

– Разве?… Я попытался. Они просто вышвырнули меня обратно на улицу. А все потому, что не сразу к ним прибежал. Вот так. Короче, послушай доброго совета и топай домой, пока еще можно. Попресмыкайся немножко, поваляйся в ногах… и будет у тебя кров над головой и еда на тарелке. Смотри – опоздаешь, привыкнут они к жизни без паршивой овцы в семье… и уже не пустят тебя на порог, сколько бы ты ни умоляла.

Альтия долго молчала… Потом спросила:

– С тобой действительно было именно так?

Он мрачно ответил:

– Нет, конечно. На ходу сочинил.

– Извини, – вздохнула она. И продолжала чуть более решительно: – Но как же мне вернуться? Я не могу… по крайней мере до тех пор, пока Кайл дома. И даже когда он отчалит… если я пойду туда, то только ради того, чтобы забрать свои вещи.

Брэшен заворочался в гамаке.

– Имеешь в виду свои платья и побрякушки? В память о детстве?… Может, любимую подушечку?…

– И еще свои драгоценности. Чтобы продать их, если придется.

Брэшен приподнялся на локте. Потом снова откинулся на плетеную сетку.

– Что касается вещей – ты очень скоро поймешь, что не сможешь таскать их всюду с собой. Так что можешь не беспокоиться: пускай лежат, где лежали. Драгоценности… Отчего не вообразить, что ты их уже забрала и уже продала одну за другой… тягостное, кстати, занятие… и вырученные деньги закончились, так что надо наконец посмотреть жизни в глаза. Представь себе, что так и произошло. И время сбережешь, и ценности какие ни есть все целей будут. Если Кайл еще не позаботился понадежней запереть твое барахло…

Тишина, сопроводившая это горько-жизненное рассуждение Брэшена, была некоторым образом темней той лишенной звезд пустоты, в которую всматривался Совершенный. Потом Альтия заговорила снова, и ее голос прозвучал жестко.

– Полагаю, ты прав, – сказала она. – Мне следует что-то предпринимать, а не сидеть и ждать, пока что-то случится. Я хочу найти работу… А единственное известное мне ремесло – это служба на корабле. К тому же для меня это единственный способ вновь попасть на Проказницу. Но кто ж меня наймет, пока я хожу в этой одежде…

Брэшен презрительно фыркнул:

– Да посмотри ж ты на вещи как они есть! Не в тряпках дело – просто ты баба, и именно поэтому никто тебя не наймет! Все одно к одному против тебя, неужели не ясно? Ты – баба, ты – дочь Ефрона Вестрита… и Кайл Хэвен вряд ли бросится целовать того, кто возьмет тебя на работу!

Альтия очень тихо спросила:

– Ну а моя фамилия-то тут при чем? Почему мне нельзя быть дочерью Ефрона Вестрита?… Он был очень хорошим человеком…

– Правильно. Хорошим. Очень хорошим… – Голос Брэшена на какое-то время смягчился. – Просто… если уж ты родилась дочерью старого торгового семейства… очень нелегко перестать ею быть. Сыном тоже, кстати… На взгляд стороннего человека торговцы Удачного – самый что ни есть нерушимый союз. Но мы-то с тобой – мы оба оттуда, изнутри. И это обстоятельство нас губит. К примеру – вот ты Вестрит, так? Значит, какие-то семейства сотрудничают с твоим и на том богатеют, другие с ним изо всех сил состязаются, а третьи как-то связаны либо с одними, либо с другими… строго говоря, никто никому не враг. Но когда ты пойдешь искать работу, будет скорее всего так же, как было со мной. «Так как тебя зовут? Брэшен Трелл?… Уж не сын ли ты Келфа Трелла? А почему, мальчик мой, ты не работаешь на свою собственную семью? Ах, ушел из дому? Ну знаешь ли, как бы не нажить мне врага в лице твоего папеньки, если я тебя найму. Так что иди себе подобру-поздорову…» Ну не то чтобы мне всякий раз говорили нечто подобное прямо в открытую, чаще на тебя смотрят и просят зайти денька этак через четыре, ты являешься… а их, видите ли, нет дома. Это я говорю о доброжелателях твоего семейства. А те, кто с ними не ладит, тем более тебя не возьмут, потому что им одно удовольствие втоптать тебя в грязь.

По ходу этой речи Брэшен говорил все медленнее. «Хочет заснуть, – сообразил Совершенный. – Сам себя убалтывает, есть у него такая привычка. Небось уже забыл, что Альтия рядом сидит…» За долгое время общения корабль успел привыкнуть к нескончаемым монологам Брэшена – парень, что греха таить, любил вслух пожаловаться на судьбу и без устали перечислял обиды и несправедливости, которые ему пришлось когда-либо вытерпеть. Под настроение, впрочем, он, бывало, разражался столь же цветистыми обвинениями в собственный адрес, ядовито рассуждая о беспросветной глупости некоего Брэшена, существа поистине бесполезного и пустого…

Альтия обиженно поинтересовалась:

– Так как же ты все-таки выжил?

– А очень просто. Отправился туда, где мое имя никого не волновало. Первый корабль, на который я попал, был калсидийским. Им там было плевать, кто я такой, – лишь бы работал побольше, а денег требовал поменьше… Самое гнусное сборище ублюдков, в какое я когда-либо попадал. Я был зеленым пацаном, но хоть бы раз какое-то снисхождение!… Я и удрал с корабля в первом же порту, где мы причалили. И ушел в море в тот же самый день, но уже на другом судне. Не сказать, чтобы там было намного лучше – но все-таки. А потом… – Брэшен внезапно умолк, и Совершенный готов был решить, что моряк задремал. Он слышал, как Альтия возилась на полу, пытаясь найти более удобное положение. Тут Брэшен заговорил снова: – В общем, когда мы вернулись в Удачный, я был уже опытным матросом. Да, опытным и закаленным. И что ты думаешь? Столкнулся все с тем же самым проклятием. Длявсех здесь я по-прежнему был «сыном Трелла» – и точка. Я-то, дурак, думал, будто кое-чего в жизни уже добился. Я действительно пришел к отцу и сделал попытку с ним помириться. Но мои достижения его не больно-то впечатлили… Можно сказать, совсем даже не впечатлили. Так какого хрена… В общем, я ходил от одного корабля к другому и пытался наняться. Я обошел все, какие стояли тогда в порту. Все! И нигде не желали нанимать «сына Келфа Трелла»! Когда я добрался до «Проказницы», то надвинул головной платок на самые брови и старался не поднимать глаз от палубы. Я спросил, нет ли честной работы для честного моряка… И твой отец ответил, что даст мне попробовать. Что испытает меня. Сказал – честный человек ему пригодится. И так он как-то это сказал… Я ведь был уверен, что он меня не узнал и что стоит мне открыть ему свое имя – и он тут же меня выгонит. Но я ему сказал. Вот так взял посмотрел на него и говорю: «Я – Брэшен Трелл. И когда-то я приходился сыном Келфу Треллу». А он мне на это: «Твоя вахта, моряк, от этого не станет ни на минуту длинней или короче». И ты сама помнишь, что именно так оно и получилось.

– Калсидийцы, – тупо проговорила Альтия, – женщин не нанимают.

И Совершенный задумался, что из рассказанного Брэшеном она вправду слышала, а что пропустила мимо ушей.

– Как моряков – нет, – согласился Брэшен. – У них есть поверье, будто женщина на борту корабля привлекает морских змей. Это потому, что у женщин бывает кровь, ну, ты знаешь. Многие матросы так говорят.

– Что за чушь!…-вырвалось у нее.

– Ага. Мы, моряки, вообще народ туповатый.

И он засмеялся над собственной шуткой, но Альтия не присоединилась к нему.

– В Удачном есть женщины-матросы. Так что кто-нибудь меня все же наймет.

– Может, и наймет, но все будет не так, как ты себе представляешь, – перебил Брэшен. – Да, есть женщины, которые ходят в море, но большинство из тех, кого можно встретить в порту, трудятся на своих семейных кораблях… под защитой своих братьев и отцов. В ином случае, если ты будешь одна… тебе, извини за прозу, очень скоро придется выбирать, с кем из товарищей по команде ложиться под одно одеяло. И если тебе повезет, они по крайней мере других к тебе не подпустят. А если не повезет… они станут предоставлять твои услуги всем прочим. За плату. Причем большинство капитанов и их помощников на такие дела смотрят сквозь пальцы – только бы на корабле был порядок, а больше их ничто не волнует. Ну, конечно, если сами на тебя глаз не положат… – Он помолчал и ворчливо добавил: – Можно подумать, ты без меня об этом не знала. Ты же выросла среди моряков, так что не говори мне, будто ни о чем подобном слыхом не слыхивала. Все ты знаешь прекрасно. И все-таки подумываешь наниматься? Почему?…

Альтию охватила ярость. Ей хотелось кричать, что она не верит… но она знала, что он говорил правду. Еще ей хотелось как следует потрясти его за грудки, спрашивая, ну почему мужики такие мерзавцы. Вот только Брэшену на подобный вопрос ответить было не легче, чем ей самой.

Тишина залегла между ними, тишина и темнота. Гнев Альтии постепенно выгорел, оставив после себя пустоту.

– Так что же мне делать? – спросила она, чувствуя себя абсолютно несчастной. Совершенному показалось, что она обращалась вовсе даже не к Брэшену, но моряк тем не менее ответил.

– Постарайся, – сказал он, – при новом рождении оказаться мальчишкой. И желательно – не из Вестритов.

Поудобней устроился в гамаке, ровно и глубоко задышал… Скоро послышалось легкое похрапывание.

Альтия вздохнула в своем неуютном углу. Опустила голову на твердое дерево переборки – и больше не двигать и не говорила…

* * *

Невольничье судно черным силуэтом выделялось на темном ночном небе. Если там и чувствовали грозящую опасность погони, то ничем своего беспокойства не проявляли. Корабль нес изрядное количество парусов, но острые глаза Кеннита напрасно шарили по его мачтам в поисках лихорадочно лезущих вверх фигурок матросов, – значит попыток развить возможно большую скорость не предпринималось.

Между тем ночь была прямо-таки идеальная для плавания под парусами. Ровное дыхание спокойного ветра, попутные волны, мягко подталкивающие судно… Капитан негромко заметил, обращаясь к Соркору:

– Мы нагоним их еще до рассвета.

– Это точно, – выдохнул в ответ Соркор, и в голосе его прозвучал величайший азарт: Кеннит отнюдь не ощущал подобного возбуждения. Соркор же через плечо обратился к штурвальному: – Держись ближе к берегу. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь там посмотрел в нашу сторону и заметил нас против открытого горизонта! Крадись так, как будто там твоя бабушка-старушка, которую ты боишься разбудить… – И, повернувшись к юнге, прошипел: – А ты – живо вниз. Передай еще раз, чтобы слышали все: сидеть тихо. Ни звука, ни движения, разве что по команде! И чтобы ни огонька мне! Даже ни искорки. Ступай… да не топочи смотри!

– Между прочим, – заметил Кеннит, – у них за кормой плывет парочка змей.

Соркор ответил с горечью:

– А то как же! Ждут, чтобы им скинули мертвого раба… Или живого, но слишком ослабшего или больного. Такого, которого невыгодно стало кормить. Их ведь тоже кидают за борт…

Кеннит поинтересовался:

– А что мы будем делать, если во время сражения змеям вздумается на нас напасть?

– Не нападут, – заверил его Соркор. – Они умные и быстро соображают. Они не станут мешать нам резать друг дружку. Они понимают, что получат множество мертвецов, не рискуя при этом ни единой чешуйкой.

– А после боя?

Соркор расплылся в зверской ухмылке:

– Если мы выиграем, они так обожрутся командой невольничьего корабля, что и хвостом не пошевельнут, чтобы нас догонять. А если мы потерпим поражение…-И он пожал плечами: – В таком случае – не все ли равно?

Кеннит облокотился на фальшборт и ничего не ответил. На душе у него было пасмурно. В начале дня они заметили живой корабль, называвшийся «Золотые сережки». Это был всего-навсего ког* [Ког – одномачтовое купеческое судно с очень «пузатыми» бортами и прямым парусным вооружением.], старый, круглобокий, смешно переваливавшийся на волнах. Ко всему прочему Кенниту повезло застать его врасплох; он немедленно загнал всю команду на мачты, и его пираты поставили все мыслимые и немыслимые паруса, которые способна была нести «Мариетта»… И тем не менее неповоротливый с виду живой корабль удрал от них, как от стоячих. Можно было подумать, ему дул в паруса его собственный ветер. Кеннит сперва не поверил собственным глазам, потом разразился яростной бранью. Соркор, помнится, молча стоял рядом с бушующим капитаном… Когда же «Золотые сережки» обогнул Круглый остров, оседлал попутное течение и стремительно скрылся из виду, – Соркор осмелился заметить: «Обычному дереву нечего делать там, где ходит по морю диводрево. Волны и ветер помогают ему…» – «Да чтоб ты сдох», – мрачно пожелал ему Кеннит. – «Всенепременно сдохну, кэп», – ответствовал Соркор невозмутимо. Должно быть, он уже принюхивался к ветру, выискивая смрадный след невольничьего корабля… Или старпому сопутствовала особого рода инфернальная удача, так скоро приведшая им навстречу этих работорговцев?

Они преследовали типичный корабль для перевозки невольников, выстроенный в Калсиде: обширный, глубоко сидящий, с широкими палубами – все в нем было нарочно приспособлено для того, чтобы набивать внутрь как можно больше живого товара. Кеннит косился на Соркора и думал о том, что ни разу еще не видел у своего старпома в глазах подобного охотничьего блеска. Пожалуй, никогда прежде он так не вкладывался в погоню, никогда не подкрадывался так осторожно к ничего не замечающей жертве…

Казалось, сама морская стихия была на его стороне. До рассвета оставалась еще уйма времени, когда Соркор велел команде готовиться к бою. Корабельные баллисты были уже взведены и заряжены, причем заряжены цепями и грузами – сокрушать неприятельскую оснастку, – и абордажные крючья казались когтями, готовыми вцепиться во вражеский борт. Эти самые крючья были новшеством; идея принадлежала Соркору, и Кеннит взирал на них без большого энтузиазма.

Когда на работорговце начался запоздалый переполох, Соркор спросил капитана, не желает ли он сам пойти во главе абордажной команды.

– С удовольствием уступаю эту честь тебе, – сухо ответствовал Кеннит. И остался праздно стоять у фальшборта, отдавая и погоню, и битву полностью на усмотрение Соркора. Если старпома и удивляло такое поведение капитана, он ничем этого не показал. Он вихрем взлетел на мостик и заорал на матросов, отдавая команды. Людям явно передался его боевой дух: они так и забегали, торопясь исполнить малейшее его приказание. Дополнительные паруса словно сами собой развернулись на мачтах, и ночной ветер сейчас же наполнил их, подгоняя корабль. Кеннит про себя порадовался, что ветер был попутный. По крайней мере не приходилось дышать вонью, которую распространял калсидийский корабль.

Он почти отстранение наблюдал за тем, как сокращалось разделявшее их расстояние. На преследуемом судне вовсю ставили паруса, силясь удрать; матросы бегали по мачтам, словно муравьи из потревоженного муравейника. Соркор, торжествующе матерясь, велел стрелять из баллист. «Не далековато ли?» – подумалось Кенниту. Тем не менее два тяжелых шара, соединенных толстой прочной цепью (да не просто цепью, а сущим ожерельем лезвий и острых шипов!), пронеслись высоко в воздухе и с ужасным треском врезались в паруса и такелаж преследуемого корабля, раздирая, перепутывая и обрушивая вниз все, что попадаюсь им на пути. С полдюжины матросов сразу же оказалось сброшено вниз. Они с воплями попадали кто на палубу, кто в волны; трудно было сказать, кому повезло больше. Их крики едва успели замолкнуть, когда Соркор приказал разрядить вторую баллисту. Этот выстрел оказался чуть менее удачным, но дело свое сделал: напуганная команда работорговца боялась лезть на мачты, а рухнувшие вниз полотнища парусов мешали работать на палубе. Когда на борту вражеского корабля воцарилась полная неразбериха, Соркор велел метать абордажные крючья.

Кеннит равнодушно наблюдал за тем, как стягивали корабли. Первые лучи рассвета озарили Соркора с абордажной командой, ринувшихся на штурм: кто-то перепрыгивал полоску воды, еще зиявшую между бортами, кто-то перелетал, раскачавшись на тросе, – и все жутко орали, улюлюкали и визжали, предвкушая кровопролитие. Кеннит поднес к носу кружевной манжет и стал дышать сквозь него, спасаясь от смрада. Он так и остался на «Мариетте» с небольшой частью команды. Люди, оставленные хозяйствовать на корабле, явно маялись, глядя, как дерутся другие, но ничего не поделаешь – должен же был кто-то присматривать и за «Мариеттой», а то мало ли еще как обернется ратное счастье. Как бы не пришлось отбиваться от нападающих и срочно резать абордажные канаты, если вдруг удача окажется не на их стороне!

Кеннит наблюдал со стороны за резней, разворачивающейся на палубе невольничьего корабля. Это была именно бойня, а не сражение. Вражеская команда всего меньше ожидала пиратского нападения. Груз-то у них был отнюдь не из тех, за которыми обычно охотятся морские разбойники. Пираты (и Кеннит в том числе) предпочитают что-нибудь ценное и не портящееся, желательно – удобное для перевозки… А здесь на борту не было ровным счетом ничего, кроме закованных в цепи рабов. Даже вздумай пираты везти свою добычу в Калсиду, на невольничьи рынки – такой груз требует постоянного присмотра… не говоря уже о полном отсутствии брезгливости. Всех корми, всех пои да и парашу иногда выносить придется. Кому охота возиться? «Может, хоть корабль удастся продать по сходной цене… – уныло предположил Кеннит. – А впрочем, кто на него позарится? Он же насквозь провонял…»

По части оружия у работорговцев тоже оказалось не очень богато. Оружия они держали не больше, чем требовалось для усмирения рабов. Привыкшие издеваться над беспомощными доходягами, они понятия не имели о том, как сражаться против крепких, искусных в бою и до предела разъяренных мужчин. «Тот, кто пинает закованных в цепи, – подумалось Кенниту, – очень скоро перестает быть бойцом…»

Несколько ранее он попытался внушить Соркору, что за корабль и команду, даже лишенную груза, можно попытаться взять какой-никакой выкуп. Однако Соркор, что называется, уперся рогом. «Команду убиваем, рабов отпускаем на свободу, корабль продаем. Причем кому угодно, но не другим торговцам рабами. Мы же договорились, кэп…»

В общем, Кеннит потихоньку начинал сожалеть о том, что позволил этому типу разговаривать с собой почти на равных. Уж очень требовательным тот становился. Такому дай палец – всю руку оттяпает. Причем, кажется, он даже не понимал, как раздражает капитана подобное его поведение. Кеннит сощурил светлые глаза… «Да и команда что-то подозрительно азартно подхватила Соркоров бред насчет невольничьих кораблей. Вряд ли они прониклись его идеями о прекращении работорговли. Скорее обрадовались случаю от души резать все, что шевелится…»

Пока он смотрел, двое его пиратов подхватили еще живого врага и не долго думая выкинули его за борт – прямо в пасть ожидавшему там змею. Кеннит задумчиво кивнул, видя в их действиях подтверждение собственным мыслям. Утолить свою звериную кровожадность – вот к чему на самом деле стремилась его доблестная команда. Быть может, он, капитан, в этом смысле их слишком уж сдерживал, – его-то больше интересовали живые пленники, за которых можно было взять выкуп. «Ладно… обдумаем это на досуге. – Кеннит готов был учиться у кого угодно, даже у Соркора. – Видно, всех псов надо время от времени спускать с поводка. Учтем это, пока они не решили будто один Соркор способен доставить им подобное удовольствие…»

Ему быстро наскучило наблюдать за расправой. Команда невольничьего корабля так и не сумела оказать его пиратам сколько-нибудь достойного сопротивления. Не приходилось даже говорить об организованной обороне: бойцам Соркора противостояла всего лишь шайка людей, кое-как пытавшихся выжить. И, конечно, ничего у них с этим не получилось. Некое подобие вооруженного строя, встретившего абордажную команду, быстро распалось на разрозненные кучки последних защитников корабля, со всех сторон окруженные безжалостными врагами. Конец боя сделался очевиден, и Кеннит отвернулся, едва не зевнув. Интересно следить за сражением, когда не знаешь заранее, чья возьмет. Но просто наблюдать, как люди умирают один за другим?… И тошно, и скучно. Отчаянные вопли, брызги и целые ручьи крови, последние бешеные попытки отбиться, бесполезные мольбы о пощаде… Кеннит все это видел и слышал раньше и ничего нового для себя не надеялся здесь постичь.

Гораздо занятнее оказалось наблюдать за двумя змеями.

Он даже начал гадать, как долго они следовали за этим кораблем. Не исключено, решил он, что они даже питали к нему что-то вроде дружеского расположения – еще бы, постоянный кормилец! Когда «Мариетта» устремилась на абордаж, змеи несколько отдалились, вероятно, напуганные шумом и движением. Но как только закипело сражение и раздались первые предсмертные крики – твари тотчас же вернулись. И принялись крутиться возле сцепленных кораблей: ни дать ни взять псы, клянчащие подачку со стола. Даже оттирали друг дружку, оспаривая наиболее выгодные места.

До сих пор Кенниту ни разу не доводилось так долго и так близко наблюдать морских змей. Кажется, они ничего не страшились. Крупный самец был ярко-малиновым с оранжевым узором на чешуе. Когда он вскидывал из воды голову на длинной шее и широко распахивал пасть, у него становилась дыбом сущая львиная грива длинных шипов. Вот только эти шипы извивались и двигались, напоминая Кенниту ядовитые щупальца медузы или актинии. Следовало полагать, каждый шип был увенчан стрекалом с каким-нибудь обездвиживающим ядом… То-то меньшая змея (она была красивого бирюзового цвета), крутясь подле самца, всячески избегала соприкосновения с его гривой…

Уступая размерами, бирюзовая змея вела себя при всем том гораздо нахальней. Она отваживалась куда ближе подплывать к кораблю, а когда высунулась из воды – ее голова оказалась вровень с фальшбортом работорговца, а разинутая пасть обнажила бесчисленные ряды остроконечных зубов. Змея зашипела, испустив тонкое облачко ядовитой слюны. Облачко окутало двоих дерущихся моряков… Оба тотчас забыли друг о друге и покатились по палубе, корчась в одинаково безуспешных попытках наполнить легкие воздухом. Скоро они перестали двигаться, а разочарованная змея взбила в пену всю воду около борта – еще бы, ее законная добыча осталась вне досягаемости. Кеннит из этого сделал вывод, что змея была молода и неопытна.

Крупный змей не суетился и никуда не спешил. Он просто держался около невольничьего корабля, с предвкушением наблюдая за тем, как пираты подходят к борту, волоча вражеские тела. А потом просто подставлял пасть, глотая все, что падало сверху. Ему не было никакого дела до того, вел ли себя спокойно очередной лакомый кусочек – либо же бился и кричал. Змей захватывал челюстями очередное тело, но не жевал его, ибо его острые зубы-кинжалы были для этого вовсе не предназначены, да и столь мелкие подачки не стоили особой возни. Ухватив человека, змеи просто откидывал голову – и распахивал челюсти гораздо шире, чем им, кажется, полагалось распахиваться. Тело исчезало в его глотке, и по перемещению бугра на шее чудовища можно было проследить, как оно скользит там, внутри, в живой глубине.

Жуткое было зрелище – и вместе с тем завораживающее.

Пиратская команда, похоже, вполне разделяла благоговейный восторг своего капитана. Битва стихла, осталось лишь позаботиться о мертвых телах и обезоруженных пленниках. Сказано – сделано: змеиное лакомство собрали на высокой кормовой палубе невольничьего корабля, и пираты по очереди принялись кормить Малинового с Бирюзовой. Связанные пленники вопили и заливались слезами, но никто их не слушал: полет через борт каждого тела сопровождал одобрительный рев победителей. Потом началось нечто вроде игры: лакомые кусочки стали бросать не в пасть змеям, а в воду между ними: то-то было смеху, когда два громадных животных наперегонки устремлялись к добыче.

Матросы, оставшиеся на «Мариетте» и, стало быть, лишенные возможности участвовать в чудесной забаве, ревниво косились на развлекавшихся, но покинуть свой пост никто не решался. Да и развлечение спустя некоторое время пошло на убыль. Змеи насытились и уже не носились взапуски кругом кораблей, а чинно хватали лакомство по очереди.

Как раз когда последних пленников выкидывали через борт, на палубе начали появляться выпущенные из трюмов рабы. Они кашляли и отчаянно моргали, ослепленные утренним солнцем. Морской ветер обдавал изможденные тела холодом, и они, кто как мог, кутались в жалкие остатки одежды. Крышки трюмных люков откидывались одна задругой, и свирепая вонь становилась все гуще: казалось, из-под палубы выпустили злого духа, сидевшего там в заточении. Желудок Кеннита поднялся к горлу от одного вида невольников. Пиратский капитан всю жизнь нутром боялся заразы. Он спешно послал гонца к Соркору, наказав передать, что пришло время разъединять корабли. Ему хотелось, чтобы чистая морская вода как можно скорее пролегла между его «Мариеттой» и этим судном, наверняка либо холерным, либо чумным. Посыльный кинулся опрометью – ему явно не терпелось побывать на захваченном корабле и посмотреть своими глазами на все, что довелось пропустить. Сам Кеннит поспешно покинул палубу и спустился вниз к себе в каюту. И там зажег благовонные свечи, уничтожая зломерзкую вонь, сочившуюся снаружи.

Очень скоро в его дверь этак лихо постучал Соркор.

– Входи, – бросил Кеннит отрывисто.

Здоровяк-старпом без промедления ввалился в каюту На руках у него была кровь, глаза сияли.

– Полная победа, кэп! – задыхаясь от восторга, доложил он Кенниту. – Полней не бывает! Корабль наш, господин мой. И больше трех с половиной сотен душ вытащено из-под его гадостной палубы: мужики, бабы, детишки…

Кеннит дождался, пока тот остановится перевести дух, и брезгливо спросил:

– А приличного груза какого-нибудь не нашлось?

Соркор расплылся в улыбке:

– У ихнего капитана, похоже, был зуб на хорошие шмотки. Жаль только, брюхо он себе изрядное отрастил. Да и цвета выбирал больно уж дикие.

– Значит, эти шмотки тебе как раз подойдут, – произнес Кеннит таким ледяным тоном, что Соркор вытянулся в струнку. – Так вот. Если вы там уже кончили забавляться, давай-ка отправим на этот корабль небольшую команду и отведем нашу так называемую добычу в какой-нибудь порт. Посмотрим, какова будет наша выручка за целую ночь трудов… Сколько у нас раненых и убитых?

– Двое убитых, кэп, и еще трое легонько порезаны.

Соркор явно не рад был отвечать на этот вопрос. «Неужели у него глупости хватало полагать, будто я вместе с ним туда попрыгаю?» Вслух же Кеннит сказал:

– Надо думать, сколько-то наших еще погибнет от заразы, которую они там непременно подхватят. Тут от одной вони недолго сыпью покрыться и на понос изойти. Если в этой поганой лохани еще что похуже не угнездилось…

Соркор упрямо возразил:

– Если оно даже и так, кэп, то рабы-то, которых мы выпустили, в том нисколько не виноваты.

– А я и не говорил, что они виноваты. Ладно, спишем возможные потери на свою собственную глупость. Теперь к делу. Итак, за свои труды мы сегодня получили корабль. Может статься, он нам даже принесет немножечко денег. Но прежде нам надо избавиться от его «груза». И все там дочиста отскрести. – Он сверлил Соркора пристальным взглядом, задавая давно приготовленный вопрос: – Кстати, как ты намерен поступить с доходягами, которых спас? Где нам следует высадить их на берег?

Дата добавления: 2015-07-02