Часть Вторая осень 33 страница

– Ровнее, ровнее, маленькая… Осторожнее… – прошептал он ей. Их духовная связь была как никогда полной. Уинтроу передавался ее страх – но не только страх, еще и ее мужество. Он видел, слышал, осязал течение и порывы ветра всеми чувствами своего корабля. Сработанное из диводрева, тело Проказницы стало и его телом…

Штурвал был рассчитан на взрослого сильного мужчину, а не на мальчишку. Уинтроу приходилось наблюдать работу рулевого, его и самого порой допускали к штурвалу – но, конечно, в мягкую погоду, а не в бешеный шторм, да и то у него за плечом всегда стоял кто-то из моряков с подсказкой наготове. Мог он и штурвал подхватить, если ему казалось, что Уинтроу не справляется… Мальчику потребовалось налегать всем телом, чтобы поворачивать тяжелое колесо, – а весу в его теле и в благополучные-то времена было немного. Каждый сдвиг в нужную сторону был сам по себе победой, но Уинтроу боялся даже думать о том, успеет ли корабль отработать поворот вовремя… Все же ему показалось, будто уже следующая волна распалась перед форштевнем вместо того, чтобы, подобно предыдущим, тяжело ударить судно в скулу. Уинтроу старательно щурился против заливавшего лицо дождя, но ничего не мог разглядеть в черноте впереди. Вполне можно было вообразить себя посреди Дикого моря, где на много дней пути кругом вообще ничего, кроме воды. «Ну не странное ли дело! – мелькнуло у него в голове. – Только я да корабль боремся изо всех сил, пытаясь всех спасти. Все прочие слишком заняты – убивают друг друга…»

– Придется тебе помочь мне, Проказница, – тихо обратился он к ней, тщательно подбирая слова, которые, как он понимал, она расценит как здравые. – Придется тебе быть нашим впередсмотрящим. Как там насчет камней и угрожающих нам волн? Сообщи мне все, что знаешь…

На шкафуте раздавались крики. Слова разобрать было трудно, но одни голоса звучали глуше других, и Уинтроу понял: рабы ведут переговоры с запертой командой. Ярости в выкриках было столько, что мальчик уверился: пока – и если – они там договорятся, спасать корабль будет уже поздно. А значит, нечего и рассчитывать на их помощь.

– Остались только мы с тобой, дорогая моя Проказница, – сказал он ей негромко. – Только ты да я. Давай же попытаемся выжить…

И еще плотнее сжал руками штурвал.

Ощутил ли он ответ корабля или его собственная решимость наполнила его силой? Он стоял один, ослепляемый темнотой и непрестанными потоками воды, и бросал вызов тому и другому. Проказница больше не окликала его, он просто начал чувствовать корабль как никогда прежде. Паруса над головой… их было слишком много, они очень мешали, но тут уж он ничего поделать не мог. Уинтроу обратил внимание на то, как изменился дождь: он вроде стал реже и мельче. Шторм чуть стихал, а чернильную темноту ночи прорезала серенькая полоска рассвета. В то же время крутить штурвал стало заметно труднее.

– Нас несет течение! – донесся голос Проказницы. – Туда, вперед, на скалы! Я хорошо помню этот фарватер… Мы заходим не с той стороны! Я не смогу сама пройти чисто!…

Рядом грохнула цепь, на палубу свалилось тяжелое тело. Уинтроу улучил момент мельком взглянуть на подходивших к нему людей… То есть одни подходили сами, а других, скованных по рукам и ногам, тащили силой. Когда все они добрались к Уинтроу, одного из закованных вытолкнули вперед, так что он упал на колени.

– Он говорит, что проведет корабль! – загремел голос Са'Адара. – Он говорит, – добавил жрец чуть потише, – что те скалы мы без него не минуем. Только он знает этот пролив.

Тут этот человек поднялся на ноги, и Уинтроу наконец узнал Торка. Рубашка на нем была вся изорвана, светлые клочья развевал ветер.

– Ты!… – сказал Торк. И даже засмеялся, не в силах поверить: – Значит, это ты нам все устроил? Ты?… – И он замотал головой: – Нет, не верю. Подлости в тебе предостаточно, но кишка тонка! Да, ты стоишь и держишь штурвал, как будто корабль вправду твой… Но что ты сумел его взять – не верю! – Он был закован в цепи, и по сторонам его стояли свирепые «расписные», но все же Торк презрительно плюнул на сторону: – Тебе же слабо было «Проказницу» взять, когда ее тебе на тарелочке с голубой каемочкой подносили!… – Он говорил будто о наболевшем, слова лились неудержимым потоком. – Я же знаю, я все знаю, о чем тогда говорил с тобой папенька-капитан!… Я все слышал! Он тебе на пятнадцатилетие должность старпома хотел подарить!… И кому какое дело, что я на него вкалывал, как собака, вот уже семь лет!… Кому вообще какое дело до старого Торка!… Капитаном станет Гентри, а старпомом – розовощекий мальчишка!… И будет Торком командовать!… – Он расхохотался. – Что ж, теперь Гентри мертв… как я слышал. А твой папаша – почти. – И он сложил на груди руки: – Видишь тот островок по правому борту? Это Кривой остров. Тебе следовало бы вести корабль с другой стороны от него. А теперь впереди ждут течение и скалы! Так что если тебе нужен мужик у руля, говори-ка лучше с Торком любезнее! Может, если ты ему предложишь кое-что получше, чем просто жизнь, он и вытащит ваши паршивые задницы из этой переделки!… – Улыбка сделала его похожим на жабу: он был совершенно уверен, что они отчаянно в нем нуждаются, а значит, можно повернуть ситуацию к своей выгоде. – Ну, ну, давай! Повежливей с Торком! И торопись, скалы-то рядом!

Подле него переминались с ноги на ногу несколько матросов – новички, взятые в Джамелии. Они неуверенно посматривали вперед, в грозную темноту.

– Ну? Что будем делать? – спросил Са'Адар. – Можно ему доверять?

Уинтроу, пожалуй, рассмеялся бы, если бы не кромешная жуть происходившего. Они спрашивали его! Они отдавали ему в руки спасение всего корабля… Он посмотрел наверх, в медленно светлевшее небо. На мачтах трудилось всего двое рабов. Они пытались взять рифы… «Помилуй нас, Са милосердный!…» Уинтроу покрепче перехватил штурвал и посмотрел в самодовольную рожу Торка. Способен ли этот человек ради мести бросить на скалы корабль?… Способен ли вообще кто-либо пойти ради мести уже так далеко, чтобы принести в жертву и свою жизнь тоже?… Татуировка на лице Уинтроу вдруг зачесалась…

– Нет, – сказал он. – Я ему не доверяю. И штурвал моего корабля я ему не отдам, я его скорее убью!

Ближайший из «расписных» преспокойно пожал плечами:

– Бесполезным незачем жить…

– Погодите! – крикнул Уинтроу… но не успел. Мощным, точно рассчитанным движением, словно грузчик, вскидывающий на плечи тюк, «расписной» вскинул над собой здоровяка Торка… и с такой силой вышвырнул его за борт, что сам не устоял на ногах и упал на колени. Вот такой простой и быстрый конец. Торк и пикнуть не успел. Торка убили – убили по его, Уинтроу, одному-единственному слову… Остальные матросы попадали на колени, плача и умоляя Уинтроу пощадить их.

Мальчик преисполнился величайшего отвращения… вот только обращено оно было не против людей, моливших о жизни.

– Пусть с них снимут цепи и пошлют их наверх! – рявкнул он Са'Адару. – Вы! Берите рифы, как сможете! И кричите мне, если заметите скалы! – он сам понимал, какой дурацкий и, того хуже, бесполезный приказ отдал. Троим матросам было всяко не справиться с кораблем такой величины. Са'Адар принялся размыкать цепи, и Уинтроу спросил моряков: – Где мой отец? Жив он?…

Они непонимающе уставились на него, и он сообразил: да они же не знают!… Уж конечно, отец запретил команде всуе болтать о своих семейных делах… И Уинтроу спросил иначе:

– Где капитан Хэвен?

– Там… внизу, – ответил один из матросов. – Ему вроде голову пробили… и ребра переломали…

Уинтроу еще раз все мысленно взвесил – и принял решение в пользу своего корабля.

– Мне нужно, чтобы капитан был здесь, – сказал он Са'Адару. – И… поосторожнее с ним! Что толку, если притащите его сюда без сознания! – А бесполезным незачем жить, добавил он про себя, глядя, как жрец посылает двоих за капитаном. Присказка надсмотрщиков, надзирающих за рабами, превращалась в жизненное кредо… Если он хотел спасти команду, то должен был доказать рабам ее полезность. Он сказал: – Пусть пошлют наверх каждого моряка, который еще двигается…

«Расписной» передернул плечами:

– А кроме этих, никого больше нет.

«Итак, только двое. И еще отец. Да простит меня Са…»

– Ты! – сказал он «расписному», выкинувшему Торка за борт. – Ты выбросил за борт моряка, который мог нам еще пригодиться. Значит, поработаешь за него. Полезай наверх, во-он туда – в «воронье гнездо»! Это место впередсмотрящего. Будешь кричать мне обо всем, что увидишь! – И Уинтроу обвел свирепым взглядом стоявших вокруг. То, что они стояли просто так, опустив руки, внушило ему необычайную ярость: – Остальные – бегом задраивать трюмные люки! И чтобы помпы немедленно заработали! Я и так уже чувствую, что корабль тяжелеет! Только Са знает, сколько воды мы приняли! – И он добавил чуть тише, но по-прежнему повелительно: – Очистите палубу от трупов. И сорванные тенты нужно убрать!

«Расписной» отвел взгляд от Уинтроу и посмотрел на «воронье гнездо», едва видимое наверху мачты:

– Туда?… Я не могу…

Уинтроу ощущал течение, словно живое существо, неудержимо увлекавшее «Проказницу». Прилив мчался в узкостях с быстротой горной реки. Со штурвалом приходилось буквально сражаться…

– Живо! Шевелись, если жить охота! – гаркнул он во весь голос. – Времени нет тебе бояться, а мне тебя уговаривать! Сейчас главное – корабль! Спасем «Проказницу» – все спасемся!

И в это время рядом послышалось:

– Первый и единственный раз слышу, чтобы ты разговаривал, как полагалось бы моему сыну…

Половина лица Кайла Хэвена была покрыта темной спекшейся кровью. Он двигался, неловко скособочившись, чтобы лишний раз не тревожить переломанных ребер. Он был бледней серого неба над головой. Посмотрел на своего сына, крепко державшего корабельный штурвал, на покрытых шрамами «расписных», бегом мчавшихся исполнять его распоряжения… окинул взглядом разгром на палубах… и медленно покачал головой:

– И все это тебе понадобилось, чтобы обрести мужество?

– А я его и не терял, – ответил Уинтроу. – Ты его просто разглядеть не мог. Потому что я – не ты. Я не был крупным, сильным и грубым. Я – это я!

– Ты не желал соответствовать… Тебе было плевать на то, что я мог тебе дать. Ты… и этот корабль… оба вы – недоросли избалованные…

– Некогда нам препираться, – сказал Уинтроу. – Проказнице одной не справиться. Она и так мне помогает, но нужны еще и твои глаза… твое знание… – Он не смог вовсе изгнать горечь из своего голоса: – Мне нужен твой совет, отец.

– Он что, правда твой отец? – с ужасом осведомился Са'Адар. – Он сделал рабом собственного сына?…

Ни тот ни другой ему не ответили. Оба вглядывались вперед, в бушующий шторм. Не дождавшись отклика, жрец отступил прочь, оставив их почти что наедине.

– И что ты с ней собираешься делать? – спросил отец неожиданно. – Даже если мы выведем ее невредимую из пролива, моряков, чтобы с парусами работать, все равно нет… А воды здесь очень сложные даже для опытной команды! – И Кайл фыркнул: – Едва успев присвоить, ты ее немедленно потеряешь…

– Я просто буду делать, что смогу, – ответил Уинтроу. – И настолько хорошо, насколько смогу. То, что произошло, случилось не по моему выбору. Но я верю, что Са смилуется над нами.

– Са!… – Кайл с отвращением мотнул головой. Но тут же начал распоряжаться: – Держи ее посередине пролива… Нет, еще на левый борт… Вот так… Так и держи. А где Торк? Его бы наверх сейчас, впередсмотрящим…

Уинтроу чуть призадумался, сопоставляя сказанное отцом с тем, что доносили ему чувства Проказницы. И только потом выправил курс.

– Торк умер, – сказал он помолчав. – Выкинули за борт. Поскольку один из рабов счел его бесполезным. – И он ткнул подбородком в сторону «расписного», мертвой хваткой вцепившегося в снасти где-то на середине пути к «вороньему гнезду». – Я его и послал впередсмотрящим.

Жуткое молчание сопроводило эти слова… Когда отец заговорил снова, его голос дрожал от внутреннего напряжения.

– Все это… – он говорил тихо, чтобы слышал только Уинтроу. – Ты устроил все это… только затем, чтобы взять корабль прямо сейчас… а не… через несколько лет?

Уинтроу подумал, что в этом вопросе заключалась вся разделявшая их бездна. Бездна, через которую никогда не будет наведен мост.

– Ничего подобного, – сказал он. Слова получились совершенно дурацкие, но он знал: он может говорить хоть целую жизнь – отец все равно его не поймет. Все, что у них будет когда-либо общего, – это корабль. – Давай лучше проведем ее между скалами, – предложил он. – Между собой разбираться будем потом!

Миновало, как ему показалось, долгое, долгое время… но все-таки отец шагнул вперед и встал рядом с ним. И его рука легла на штурвал рядом с рукой сына. Он глянул вверх, на снасти, заметил там одного из своих моряков.

– Кальт! – крикнул он. – Оставь! Лезь в «воронье гнездо»! – И вновь посмотрел вперед. – Вот оно, – негромко предупредил он Уинтроу. – Начинается!

Корабль, и так мчавшийся сломя голову, только теперь начал настоящий разбег…

– Продали меня, значит, – тусклым голосом проговорила Малта. – Продали меня какому-то чудищу, чтобы за корабль расплатиться. Чтобы меня утащили в деревню на болоте, где я немедленно обрасту бородавками и стану производить младенцев, пока вы будете богатеть на новых торговых сделках с семьей Хупрусов. Только не воображайте, будто мне невдомек, как это делается! Всякий раз, как женщину из Удачного выдают замуж в Чащобы, ее семья тут же начинает прямо пухнуть от денег…

Ее разбудили раньше обычного и вызвали на кухню ради этого разговора. Даже завтрак еще не был готов.

– Малта, все на самом деле не так, – сказала мать точно тем голосом, каком обычно призывала ее «выслушать разумные доводы».

Ее бабка, та по крайней мере не прикидывалась и не прятала своих чувств. Она наполнила чайник и поставила его на плиту. Нагнулась и сама раздула огонь.

– Вообще-то ты сама себя продала, – сказала она обманчиво дружелюбно. – За шарфик, кристалл огня и сновидческую шкатулку. Только не пытайся нас убедить, будто у тебя ума не хватало понять, что ты делала. Ты очень о многом хорошо осведомлена, хотя и прикидываешься простушкой.

Малта некоторое время молчала. Потом буркнула:

– Все лежит у меня в комнате. Могу вернуть хоть сейчас.

Кристалл огня… Как ей не хотелось расставаться с кристаллом огня. Но все лучше, чем помолвка с каким-то жабообразным выходцем из Чащоб. Она вспомнила свой сон, в котором целовала его, и содрогнулась. В реальности, когда он откинет вуаль, его губы непременно окажутся бугристыми от бородавок. При одной мысли о подобном поцелуе ей хотелось плеваться. Какая несправедливость! – послать ей сон о красавчике, когда на самом деле он жаба!…

– Поздновато ты спохватилась, – посуровела мать. – Если бы не наврала насчет шкатулки, дело еще можно было бы поправить… Хотя нет, о чем это я! Ты ведь к тому времени уже взяла у него камешек и платок… не говоря о стакане, из которого отпила! – Она помолчала, потом продолжала несколько добрее и мягче: – Малта… Никто не собирается силой выдавать тебя замуж. Все, о чем мы с ними договорились, – это позволять молодому человеку время от времени видеть тебя. И тебе не придется оставаться с ним наедине. Кто-нибудь обязательно будет присутствовать: либо я, либо бабушка, а может, Рэйч или Нана. Так что бояться тебе совершенно нечего, – Она прокашлялась и заговорила почти совсем спокойно: – С другой стороны, я и по отношению к нему не допущу никакой неучтивости. Ты не будешь опаздывать и не станешь ему грубить. Ты будешь с ним разговаривать как с любым почетным и уважаемым гостем нашего дома. А значит – чтобы никаких дикостей насчет деревень на болотах, бородавок или производства младенцев.

Малта выбралась из-за стола и пошла отрезать себе кусок вчерашнего хлеба.

– Ну и замечательно. Я вообще не буду с ним говорить, – заявила она. Ну и что, интересно, они смогут поделать? Как сумеют заставить ее с ним разговаривать, да еще и вежливой быть? Чтобы она притворялась, будто он ей нравится, – еще не хватало! Пусть увидит, что внушает ей отвращение – и убирается восвояси. Знать бы только, позволят или нет ей оставить себе шарфик и кристалл, если он скажет, что раздумал жениться на ней… Сейчас, пожалуй, не стоит об этом спрашивать. Но вот шкатулку свою пускай забирает когда угодно. Все равно после того, как Малта раскрыла ее, она стала серой и неинтересной, точно прогоревшая зола в очаге. Аромат, правда, сохранился, но не ради же аромата ее у себя держать?…

– Малта, это не те люди, которых позволено обижать, – заметила мать.

В последнее время она часто выглядела утомленной. На ее лице появились новые морщины, а о волосах она стала заботиться еще меньше прежнего. Скоро станет такой же кислолицей, как бабка… Что касается бабки, то она хмурилась.

– Дело не в том, кого позволено обижать, а кого нет, – сказала она. – Есть масса способов отвадить нежеланного жениха, но грубость в их число не входит. По крайней мере в нашей семье.

Малта вдруг спросила:

– Когда вернется мой отец? – И сразу же: – Персикового варенья не осталось?

– Мы ожидаем его возвращения не раньше конца весны, – устало ответила мать. – А почему ты спрашиваешь?

– Я просто думаю, что он не стал бы принуждать меня к этому. Прикидываться, будто мне нравится человек, которого я и не видела-то никогда… и видеть не хочу. Есть в этом доме хоть что-нибудь вкусное?

– Возьми маслом помажь. И никто не вынуждает тебя прикидываться, будто он тебе нравится! – рассердилась бабушка. – Ты не проститутка, чтобы за плату улыбаться, пока он зубы скалит. Я же только говорю, что ты должна обходиться с ним вежливо! И не более! Что до него, в его добронравии и воспитанности я уверена. В этом мне дала слово Каолн – а я очень много лет ее знаю. Все, что от тебя требуется, – простая вежливость! – И, несколько понизив голос, бабка добавила: – Уверена, очень скоро он убедится, что ты ему не подходишь, и избавит тебя от своего внимания. – Прозвучало это почему-то весьма оскорбительно. Так, будто она, Малта, была его недостойна.

– Я… попробую, – неохотно согласилась Малта. И бросила черствый хлеб на стол перед собой. Что ж – будет хоть повод умыть как следует Дейлу. Хватит уже той при каждом удобном случае болтать о молодых людях, заглядывающих к ним в дом. Малта знала: все они были друзьями Сервина. Но Дейла знала их имена, и они шутливо поддразнивали ее, а иногда приносили ей сладости и безделушки. Однажды, когда Малту отпустили на рынок пряностей с Дейлой (и Рэйч в придачу), один из друзей Сервина вправду узнал Дейлу – и отвесил ей такой роскошный поклон, что его плащ заполоскался на ветру! Он даже хотел угостить их чаем с пряностями, но Рэйч сказала, что они торопятся домой, и в результате она, Малта, предстала перед ним не почти взрослой девушкой, а несмышленым младенчиком. Так что неплохо будет просто ради разнообразия поведать Дейле о молодом человеке, который посещает их дом, причем именно ради нее. О его бородавках при этом рассказывать необязательно. Зато можно обрисовать его как таинственного и опасного… Малта про себя улыбнулась. И мечтательно уставилась вдаль, уже репетируя выражение лица, с которым будет рассказывать Дейле о своем поклоннике.

Мать стукнула перед ней горшочком меда.

– Спасибо, – отозвалась Малта рассеянно. И запустила в мед ложку.

Может, хоть Сервин ревновать начнет?…

– Так ты оставишь меня в живых? – негромко спросил Кайл Хэвен. В сером небе понемногу разгорались краски рассвета. Он пытался ничем не показать своих чувств, но все равно в голосе грубость мешалась со страхом. Еще Уинтроу расслышал усталость. Вполне понятное утомление. Бесконечная ночь была почти на исходе, но она вымотала всех: их с отцом у штурвала, Кальта, глядевшего сверху, и Проказницу, кричавшую им о том, что удалось рассмотреть. Каким-то чудом страшные расщелины остались наконец за кормой, и теперь Уинтроу помимо воли восхищался выдержкой отца. Вот кому действительно многое пришлось вынести. Он по-прежнему стоял скособочившись, оберегая ребра с левого бока, но, как мог, помогал вести корабль сквозь пролив. А теперь вот просил собственного сына оставить ему жизнь. Это тоже потребовало усилий. Горьких усилий.

– Я сделаю все возможное, чтобы сохранить тебе жизнь. Это я обещаю. – Уинтроу посмотрел на Са'Адара, все еще стоявшего на корме, и спросил себя, какова цена будет его мнению в тех решениях, которые будут приниматься теперь. – Можешь мне не верить, – продолжал он, – но твоя смерть стала бы для меня горем. Я и так скорблю обо всех смертях, случившихся на корабле.

Кайл Хэвен смотрел прямо вперед…

– Левее держи, – вот и все, что он ответил.

Вода кругом них перестала кипеть бурунами. Кривой остров уходил за корму: перед «Проказницей» открывался Хаузеров пролив.

Сын чуть довернул штурвал… Над ними, в снастях, кричали и переругивались новоиспеченные мореходы: спорили, что делать и как. Отец был прав: команде, в которой всего двое опытных матросов, не совладать с большим судном. Уинтроу стиснул штурвал… Должен, должен был быть какой-то способ!

– Помоги мне, кораблик, – выдохнул он еле слышно. – Вразуми, как поступить…

И ощутил ее усталый ответ, в котором не было уверенности, лишь вера. В него.

– Там, за нами, еще корабль, – подал голос Са'Адар. – Он нас догоняет, и быстро. – Жрец вгляделся сквозь серую пелену непрекращающегося дождя и воскликнул: – Да это же флаг Ворона! Возблагодарим же Са всеблагого!…

И, сорвав с плеч ободранную рубашку, Са'Адар принялся радостно махать настигающему кораблю.

– У них там у штурвала мальчишка!… – прокричал сверху Соркор. Шторм затихал, даже дождь грозил перестать, но голос напрягать все равно приходилось: – И на палубах полный бардак! Уж не бунт ли произошел?

– Все к лучшему… все за нас! – отозвался Кеннит. Кричать как следует он уже не мог, просто не было сил. Он выдохся. Помолчал, чтобы отдышаться, и приказал: – Готовь абордажную команду! Мы возьмем ее, как только она выйдет в пролив!

– А мальчишка здорово управляется, хоть и паруса у них все враздрай… Погоди-ка! – Судя по голосу, Соркор не мог поверить увиденному. – Кэп, да они нам машут! Кажется, тот малый нас приглашает приблизиться!

– Ну так не будем заставлять его ждать… Готовь команду для абордажа!… Хотя нет. Постой… – Он собрался с духом и выпрямился. – Я сам их поведу. Ганкис! К рулю! Этта, где мой костыль?

Все сбывалось. Это был ЕГО корабль, и он сам шел к нему в руки. Госпожа Удача не торопилась его покидать. Он верил, он надеялся, он ждал – и вот он, его прекрасный живой корабль! По мере того как они сближались, Кеннит приходил к выводу, что в жизни своей не видел судна прекраснее. С юта «Мариетты» «Проказница» была видна ему вся. На шкафуте пластался обрушенный тент, на нем кучами громоздились тела, а паруса корабля полоскались, точно юбки портовой грязнухи – но серебряный корпус так и сиял, а великолепные обводы казались ему сущей музыкой.

Он пошатнулся, и Этта с готовностью подхватила его. Ганкис теперь стоял у штурвала. Старый матрос странно посмотрел на своего капитана… наполовину с жалостью, наполовину со страхом.

– Не знаю я, где твой костыль. Давай я к поручням тебя подведу… – Тихо рыча от напряжения, она повела Кеннита вперед. Он передвигался неверными, неуклюжими скачками, но наконец достиг поручней и повис на них, схватившись обеими руками.

– Любовь моя, – выговорила она очень тихо, – лучше тебе пойти вниз и отдохнуть хоть немножко. А Соркор пусть возьмет для тебя этот корабль…

– Нет! – отказался он яростно. У него и так все силы уходили на то, чтобы стоять на одной ноге и не падать от боли и слабости, а тут еще приходилось тратить их на глупые споры. – Нет. Она моя, и я должен быть среди первых, кто взойдет на ее палубу. Ибо это моя удача ее сюда привела!

– Ну пожалуйста, – голос Этты срывался. – Дорогой мой. Любимый. Если бы ты мог посмотреть на себя со стороны…

– Ох, Са!… – восторженно воскликнул подбежавший к ним Соркор. – Ох, Кеннит, кэп!…

– Я сам поведу абордажную команду, – сказал ему капитан.

Уж его-то старпом не станет с ним спорить. И бабе проклятой больше не даст перечить ему…

– Так точно, кэп! – тихо подтвердил Соркор.

– Да ты что, серьезно? – закричала Этта на Соркора. – Посмотри на него! Он же с ног валится! Не надо было ему позволять на палубе оставаться. Знала бы я, чем все это кончится…

– Оставь его, – сказал Соркор тихо, но твердо. Он принес с собой Кеннитов костыль, но не дал капитану, а положил в сторонке на палубу. – Я для тебя, кэп, подвесное сиденье устрою. Скоро ты будешь на палубе своего корабля. Своего живого корабля…

– Но… – начала было Этта.

– Я пообещал ему! – резко оборвал Соркор. – Сама-то посмотри на него, женщина! Дай выполнить слово, которое я дал капитану! – И совсем тихо добавил: – Потому что больше ничего мы для него сделать не можем.

– Но… – выговорила она снова. И посмотрела на Кеннита. Казалось, она вообще перестала дышать. Просто смотрела на него, и все. А потом подняла глаза на Соркора и сказала тихо и твердо, как о решенном: – Тогда я пойду с ним.

Соркор кивнул:

– Мы оба пойдем.

ГЛАВА 34
ВОССТАНОВЛЕНИЕ

Старпом разбудил крепко спавшую Альтию, осторожно потянув ее за рукав.

– Просыпайся, – полушепотом сказал Грэйг Тенира. – Капитан зовет. Он с вахтенными, на палубе. Беги живенько!

И удалился, не дожидаясь, пока «юнга Этт» повинуется.

Альтия босиком вылетела на палубу едва ли не в следующее мгновение. На носу корабля было темно, тихо и пусто. Почти всю команду отпустили на берег, и матросы веселились по кабакам. Альтия с ними не пошла: возможность отдохнуть в относительном уединении влекла ее больше, чем пиво. Потому она сослалась на отсутствие денег – и осталась на борту бездельничать и отсыпаться.

«Офелия» стояла в порту островного городишки, называвшегося Ринстин. Это было одно из немногих признаваемых государственной властью поселений на островах Внутреннего Прохода. Некогда основанный близ оловянных залежей и вдобавок щедро снабженный пресной водой, процветающий городок рудокопов ныне постепенно превращался в оживленный торговый центр. Местные жители даже могли позволить себе купить кое-что из диковин Дождевых Чащоб, привезенных на продажу Тенирой. А еще он наверняка выгодно продаст здесь бочонки с солониной, взятые в Джамелии, и отправится в Удачный с грузом олова и изделий из жести. Капитан Тенира был купцом понимающим. Альтии довелось провести под его началом совсем немного времени, но она уже начала им восхищаться…

Она выбралась на палубу и стала высматривать капитана… и тут до нее дошла вся странность происходившего. Корабль стоит в порту – а капитан вахту несет?… Да еще старпома за нею посылает?… Что-то тут не то!

Альтию охватило самое жуткое из всех мыслимых подозрений… Стало быть, Офелия выдала ее тайну!… Когда она наконец разглядела капитана Тениру, покуривавшего трубку возле носового изваяния, ее подозрение сменилось уверенностью. А молодой моряк, сидевший на фальшборте неподалеку, был, вне всякого сомнения, Грэйгом, с нетерпением ожидавшим ее разоблачения.

Сердце у Альтии упало…

Она чуть помедлила в темноте, чтобы пригладить волосы, выбившиеся из косицы, и хорошенько растереть ладонями лицо. Еще не хватало выглядеть заспанной! Одернула потрепанную одежонку… Вспомнила, как ее выкидывали со «Жнеца». Сейчас все повторится, только во сто крат хуже. Эти люди знали ее близких. И, уж конечно, они не откажут себе в удовольствии все им рассказать… «Ну так что с того? Выше голову! – сказала она себе. – Ни гнева, ни слез! Пусть они увидят только гордость и достоинство…» Хорошо бы еще в животе перестало противно урчать. Вот если бы все хотя бы не так внезапно случилось…

Она пошла вперед, и почти сразу ее ушей достиг звучный голос Офелии: та как будто нарочно постаралась, чтобы Альтия ее услышала.

– А ты, Томи Тенира, что-то начал превращаться в старого ворчуна, да еще с прибабахами. Никакого вкуса к приключениям! Куда это годится?…

– Офелия! – предостерег ее капитан.

– И чувства юмора ни на грош, – доверительно пожаловалась Офелия Грэйгу.

Молодой старпом сидел вне круга света от палубного фонаря. Альтия не могла рассмотреть выражение его лица, вслух же он ничего не ответил. Альтия почувствовала, как ее губы кривит язвительная усмешка… Вот бы знать, что Грэйг Тенира теперь думает о своей былой партнерше по танцам?…

Она стерла усмешку с лица. И самым бесстрастным образом обратилась к капитану:

– Юнга Этт прибыл, кэп!

– Да уж, – проворчал капитан Тенира. И вытащил изо рта короткую трубку: – И, похоже, ты уже знаешь, зачем тебя вызвали?

Альтия постаралась не вздрогнуть…

– Боюсь, что так, кэп.

Тенира с тяжким вздохом откинулся на поручни. Он сказал:

– Мы с Грэйгом все обсудили. И с Офелией посоветовались… Причем, как обычно, советами она ограничилась, такая уж она у нас. Так вот, дорогая моя, я хочу сделать так, как для тебя будет лучше. Собирай вещи, короче. Грэйг даст тебе денег и проводит на берег. На Ракушечной улице есть гостиничка, там чисто… Грэйг тебя там поселит.

– Слушаюсь, кэп, – безнадежно кивнула Альтия. Хорошо хоть он не орал на нее, не оскорблял. Сам сохранил достоинство – и таким образом и ей позволил его сохранить… Спасибо ему хотя бы за это. Она посмотрела мимо капитана, туда, где, полу обернувшись, на нее через пухлое плечико застенчиво поглядывала Офелия.

– Я же просила не выдавать меня… – тихо упрекнула ее Альтия. Она пристально смотрела в лицо изваяния: – Поверить не могу, что ты так со мной поступила…

Дата добавления: 2015-07-02