Особенности общины у государственных, удельных и помещичьих крестьян

В 1857 г. на долю государственных крестьян прихо­дилось 49% всего крестьянства и 41% всего населения страны, на долю удельных крестьян – соответственно 3,9 и 3,3%. Община в казенной и удель­ной деревнях в наибольшей степени соответствовала общей модели мирско­го устройства, которая охарактеризована выше. Это было связано с тем, что коронная и удельная администрация мало вмешивалась в жизнь деревни, предоставив крестьянам право самоуправления и оставив за собой общий контроль в делах, касающихся общественного порядка, исправного взноса платежей и исполнения разного рода повинностей. Вмешательство в жизнь поселян происходило лишь тогда, когда нарушался порядок и возникали трудности с уплатой налогов и ренты. В остальном крестьяне были предо­ставлены самим себе. До конца XVIII в. самоуправление крестьян осущест­влялось по нормам обычного права, которые существовали как устная тра­диция. В 1797 г. коронная и в 1798 г. удельная администрация составили специальные руководства, в которых в общих чертах определили тот об­щественный строй, который должен был поддерживаться в казенных и удельных селениях. Уставы санкционировали выполнение общиной не толь­ко полицейской и податной, но и других функций, никогда прежде не регу­лировавшихся властями. Так, обязанности выборных состояли в следующем: 1) обнародование законов и распоряжений правительства; 2) наблюдение за нравственностью и исполнением обязанностей со стороны крестьянства; 3) принятие мер по поддержанию общественного порядка; 4) раскладка по­винностей, сбор и доставление в казначейство податей; 5) рассмотрение мел­ких уголовных и гражданских дел, принятие по ним решения и его испол­нение; 6) опека над малолетними, сиротами, вдовами, расточительными и нерадивыми крестьянами; 7) охрана и правильное использование принадле­жавшего общине имущества; 8) попечение о развитии сельского хозяйства и промышленности; 9) организация выборов руководителей общины; 10) наблюдение за церквами и приходами; 11) поддержание в исправности дорог и мостов; 12) принятие мер по общественному призрению и прекращению нищенства; 13) наблюдение за состоянием продовольствия крестьян, созда­ние хлебных запасов на случай неурожая; 14) контроль за отлучками крес­тьян. Однако дуализм общины не был преодолен. Коронная администрация проводила четкое различие между общиной как поземельным неформальным союзом крестьян и той же самой общиной как официальной административ­ной единицей. Как поземельный союз община отдавалась в руки самого крес­тьянства, как административная единица она подчинялась коронным влас­тям, которые действовали в общине через выборных. Видный чиновник Министерства государственных имуществ А. Заблоцкий-Десятовский свидетельствовал, что государство использовало общину только как админи­стративно-податную единицу, не вмешиваясь в ее внутреннюю жизнь. Как образно выразился в 1837 г. ревизор вятской казенной деревни: «Крестья­не – это стадо, которое стригут, но которое идет, куда хочет. Казенные па­латы в хозяйственном отношении и земские полиции в отношении к граж­данскому быту поселян имеют единственным предметом: первые – раскладку податей и повинностей, вторые – надзор за своевременным по­ступлением и отысканием виновных. Но не были для них руководителем».

Одни и те же выборные выполняли обязанности начальников и лидеров. Согласно инструкциям, дела, касавшиеся административных и податных во­просов, имели приоритет и как государственные отделялись от всех других дел, называвшихся общественными. Полицейская и податная функции об­щины, структура органов самоуправления и обязанности выборных как представителей коронной администрации были определены детально, в то время как остальные функции только обозначены. В сущности в инструкци­ях была сделана попытка юридически, официально закрепить тот общинный строй, который фактически существовал в казенной и удельной деревнях, правда, в интерпретации администрации, вследствие чего неофициальная структура стала полуофициальной. С этого времени можно говорить также и о признании за общинами казенных и удельных крестьян права юриди­ческого лица де-юре. Крестьяне указанных категорий в целом были доволь­ны сложившимся положением, о чем свидетельствует то, что волнения среди них были редки (они случались в 3-4 раза реже, чем среди помещичьих крестьян) и что помещичьи крестьяне всегда мечтали перейти в разряд го­сударственных или удельных. Порядки, установленные в 1790-х гг., сохра­нились в удельной деревне до 1863 г., а в казенной деревне – до 1840-х гг.

В 1838-1843 гг. правительство провело реформу, ставившую целью, по словам Заблоцкого-Десятовского, «внести идею законности во внутреннюю организацию общин, придать общинам значение моральных лиц (юридиче­ских лиц ), сделать их членов гражданами, все отношения их определить положительными законами, конечная цель которых уже не фискальность, а ограждение личности, словом, преобразовать общину на юри­дических началах». Другими словами, замысел заключался в том, чтобы официальная и полуофициальная структуры общины слились в единую структуру, а ее официальные и полуофициальные функции образовали еди­ный комплекс, служащий интересам как государства, так и крестьянства. Реформаторы составили подробнейшие и весьма пространные инструк­ции, или уставы, на этот раз детально определявшие общинный строй ка­зенной деревни. Эти уставы составлялись с учетом обычного права и фак­тически существовавших порядков. Однако во многих случаях от традиции отклонялись. Община была названа «сельским обществом» и впервые офици­ально признана самоуправляющейся хозяйственно-административной едини­цей. Высшим органом по делам общественным был провозглашен сход, а по делам государственным – «сельское начальство». Сельское начальство в не­которых существенных отношениях стало отличаться от прежних выборных. Была утверждена номенклатура общественных должностей с точным распи­санием обязанностей и порядка исполнения должности; выборные крестьяне должны были соответствовать определенным цензам и – самое существен­ное – утверждаться коронной администрацией. Сходу сельского общества был придан представительный характер: не все дворохозяева, как прежде, принимали в нем участие, а только сельское начальство и по два предста­вителя от каждых 10 дворов. Лишь при переделах земли на сход приглаша­лись все патриархи. Деятельность сходов была регламентирована: они долж­ны были собираться не по мере надобности, как прежде, а только для избрания руководителей, проведения переделов и три раза в год по текущим делам с определенной заранее повесткой дня. Общинная полиция, как и раньше, выбиралась крестьянами, но выводилась из-под контроля общины и подчинялась непосредственно коронной полиции. Сельский суд утратил свой неформальный характер: теперь он должен был осуществляться специ­альными выборными и утвержденными администрацией заседателями и сельским старшиной по субботам.

Важное изменение касалось состава сельского общества, которое должно было включать 300-500 дворов. Если какое-нибудь отдельное селение от­вечало этому требованию, в нем утверждалось сельское общество, и тогда, как и до реформы, сельское общество совпадало с общиной и селением. По­скольку число таких селений не превышало 1%, то два или несколько селе­ний меньшей населенности объединялись в одно сельское общество, но та­ким образом, чтобы расстояние между ними не превышало 16 км. Чтобы выполнить последнее требование, сельские общества утверждались и в селе­ниях, не имевших установленного числа дворов. В результате реформы чис­ло составных сельских обществ, объединявших несколько селений, увеличи­лось, а простых обществ, состоявших из одного селения, уменьшилось, и соответственно многие отдельные селения лишились права юридического лица. Крестьянство было этим недовольно и нашло простой выход – оно сохранило простые общины всюду, где они существовали до реформы, что привело к тому, что наряду с официальным сельским обществом продолжа­ла существовать де-факто деревенская община с прежними функциями и с прежней структурой, действуя по обычаю и традиции. Вследствие этого в составных сельских обществах дуализм общины усилился: в них существо­вали вполне отчетливо официальная и неофициальная структуры, официаль­ные и неофициальные сходы, начальники и лидеры.

Реформаторы, по-видимому, находились в состоянии административной эйфории, надеясь улучшить положение крестьян с помощью инструкций. Это стремление к всесторонней регламентации заслужило не вполне спра­ведливое нарекание со стороны некоторых современников и историков как попытка поставить живую жизнь в мертвые рамки инструкции, как попытка бюрократизации общины. В данном подходе заключалось и рациональное зерно – желание перейти от устного обычного права к письменному праву, к закону. Поскольку уставы и законы опирались главным образом на обыч­ное право и традиции, то огромная работа по их составлению (Учреждение по управлению государственными имуществами заключало в себе более 4000 статей) явилась в сущности кодификацией обычного права, имевшей целью модернизировать порядок управления, поставить его в рамки писа­ного закона как для крестьянства, так и для правительства. Беда в том, что вследствие многовековой традиции управлять не по закону, а по совести и правде, ввиду низкой грамотности и слабого контроля со стороны коронной администрации, а также недостатка компетентных и порядочных чиновни­ков быстрый переход государственных крестьян к правомерному обществен­ному строю едва ли был возможен. Кроме того, крестьяне недоверчиво, а часто и враждебно встречали все, что исходило от коронной администрации. Наконец, закрывая дорогу произволу на почве отсутствия писаного закона, многочисленные и многословные уставы открывали путь другому злу – зло­употреблениям на почве плохого знания крестьянами законов, неправиль­ного их толкования, т. е. злоупотреблениям на почве закона. Все перечис­ленные факторы способствовали тому, что крестьяне в целом негативно отнеслись к реформе, усматривая в ней усиление вмешательства в их жизнь.

Однако на деле реформа не разрушила традиционный общинный строй, как казалось некоторым историкам, хотя до некоторой степени его обюро­кратила и поставила на более четкие, чем прежде, юридические основания. Коронная администрация была слишком слаба, чтобы совершить радикаль­ную перестройку, о которой она мечтала, а крестьянство не проявляло к такой реформе интереса. Благодаря этому традиционный общинный строй полностью сохранился и вмешательство администрации, как и прежде, каса­лось в основном административных и податных вопросов. Государствен­ные крестьяне по-прежнему обладали большой оперативной автономией, о чем, например, свидетельствует следующий факт. Чиновники, изучавшие распространение раскола в 1850-е гг., через 10-15 лет после реформы об­наружили, что именно в казенных селениях находились наиболее уважаемые раскольничьи молельни и самые ревностные руководители раскола по той причине, что они живут там, «никем и никогда не тревожимые и не видя стеснений в отправлении своих незаконных действий и обрядов».

Второй по численности категорией крестьян были владельческие крес­тьяне, в 1857 г. их доля среди крестьян составляла 47%, а во всем населении страны – 39%. Закон отдавал управление ими в основном в руки помещи­ков, оставляя за собой право высшего надзора и суда, а также и право вме­шательства в случае необходимости. Закон поддерживал общину, но не ре­гулировал ее прерогативы, поэтому ее роль варьировала от имения к имению. Однако все разнообразие форм общинного устройства у помещи­чьих крестьян можно свести к трем типам, и оно зависело от того, на бар­щине или оброке находились крестьяне, и от того, кто непосредственно управлял имением – помещик, приказчик (управляющий) или община.

Барщинные имения, где в середине XIX в. проживало около 56% вла­дельческих крестьян, управлялись самими помещиками или их приказчика­ми, в то время как оброчные имения, где сосредоточивалось около 44% крес­тьян, находились под управлением самой общины. В мелких барщинных имениях с числом крепостных до 100 душ мужского пола (на их долю при­ходилось 19,1% всех помещичьих крестьян в 1857 г.) помещики обычно управляли самостоятельно, в средних с числом крепостных от 100 до 500 (37,2% крестьян) и больших имениях с числом крепостных более 500 (43,7% крестьян) – с помощью специального аппарата управления. Случалось, что в мелких барщинных имениях господствовал суровый вотчинный режим, а общинное самоуправление замирало. Однако в средних и больших барщин­ных имениях более обычной была практика разделения сфер влияния между помещиком с его аппаратом и общиной. Когда дело касалось собственно крестьянского хозяйства и быта, там большую роль играла община, вмеша­тельство помещика происходило либо в кризисных ситуациях, либо по апел­ляции к нему самих крестьян. Когда дело касалось барщины, выполнения тех или иных повинностей, там главенствовали помещик и его аппарат. Но и здесь без общины не обходилось. Она сопротивлялась увеличению повин­ностей и ужесточению надзора, и помещик был вынужден с этим считаться.

Управление с помощью приказчиков практиковалось преимущественно крупными, но также средними и мелкими помещиками, когда они находи­лись на службе. В этом случае помещик сохранял мирское управление как на крестьянской, так и на барской половине имения в качестве противовеса управителю и контролера за его действиями. В подобных имениях община играла более существенную роль по сравнению с имениями, которыми управлял сам помещик. Наконец, в оброчных имениях независимо от их чис­ленности, как правило, действовало крестьянское самоуправление в полном своем объеме. Под общим контролем помещиков и их доверенных лиц мир был активно вовлечен в управление вотчиной, и его значение было пример­но таким же, как и в казенных селениях. Община распоряжалась надельными землями, выделенными ей помещиком, организовывала производство, регу­лировала внутридеревенские отношения, вершила суд и т. д. Итак, управление крестьянами в помещичьей деревне строилось, с одной стороны, на слабой зависимости от коронной администрации, с другой сторо­ны, при значительном участии мира. Благодаря общине крестьяне либо осуществляли самоуправление, либо являлись соучастниками управления вместе с помещиком и его административным аппаратом. В имениях, насчи­тывавших менее двух десятков дворов, деятельность общины как важнейше­го социального института крестьянства почти замирала, и крестьяне попа­дали под полное управление своего владельца. Хотя таких имений было много – 41% общей их численности, но в них проживало всего 30% крес­тьян. Кроме того, в таких имениях дистанция между бедным барином и крестьянами существенно сокращалась, и их отношения часто принимали достаточно патриархальный характер. Объяснялось это тем, что благосостояние бедных мелких помещиков находилось в сильнейшей зависимости от каждого крестьянина, в силу этого они вынуждены были считаться с ин­тересами крестьян, не злоупотреблять своей властью, а разделять ее так или иначе с крестьянами.

Почему помещики признавали мирское самоуправление? Что лежало в основе преимущественно мирного сосуществования помещика и общины? Помещики были вынуждены переложить на общину большую часть своих обязанностей по управлению крестьянами, чтобы уменьшить расходы по управлению имениями и тем самым уменьшить издержки производства. Это вынуждало помещиков активно вмешиваться в крестьянские дела лишь в том случае, если задевались их личные интересы, и исполнять роль арбитра в спорах между крестьянами. Многие помещичьи инструкции прямо запре­щали крестьянам обращаться к помещикам или в их конторы с «незначи­тельными делами» и обязывали все частные иски, внутрисемейные ссоры и конфликты разбирать на общинных судах и сходах. Само по себе существование общинного самоуправления служило серьез­ным препятствием на пути помещичьего произвола, и поэтому крестьяне, сознавая это, твердо защищали общину от покушения на нее помещиков. Сопротивление крестьян было так велико, что даже в тех случаях, когда увеличение надзора за крестьянами за счет сокращения самоуправления су­лило значительный рост ренты, помещики, как правило, сохраняли общин­ное самоуправление из-за страха бунта.

Государство рассматривало общину в качестве фактора, стабилизировав­шего общественный порядок в деревне, поэтому вплоть до начала XX в. оно поддерживало общинный строй. Кроме того, коронная администрация со­храняла за собой право вмешиваться в дела частновладельческой деревни не только тогда, когда крестьяне выходили из повиновения, но и тогда, ког­да помещик злоупотреблял своей властью. Прежде всего закон Павла I от 1797 г. и последующее законодательство ограничили барщину тремя днями в неделю, а также запретили работать в воскресенье, в государственные и «в храмовые в каждом селении праздники». Помещики преследовались в уголовном порядке за жестокое обращение с крестьянами. Например, с 1834 по 1845 г. было привлечено к суду за жестокое обращение с крестьянами по меньшей мере 2838 помещиков, из них 630 осуждены, остальные отделались внушением, предупреждением, у некоторых правительство забрало имения в опеку. В 1851-1853 гг. в среднем в год в опеку попадало 195 имений. С 1826 г. правительство через предводителей дворянства и губернские власти организовало секретное наблюдение за отношениями между помещиками и крестьянами. Представление, согласно которому крепостные были всецело отданы под власть помещика, нуждается в корректировке.

Общинный строй у белорусского и украинского крестьянства имел не­которые особенности. У них была общинная собственность на землю, но не было переделов. Пахотная земля распределялась общиной в наследственное пользование, но чересполосно, а пастбища находились в общем владении. Существование подворно-общинного землевладения объяснялось тем, что эти территории перешли к России от Польши, где понятие частной соб­ственности имело глубокие корни и традицию, уходящую в XVI в. Че­респолосица вынуждала крестьян иметь единый севооборот, а общину – ко­ординировать время основных сельскохозяйственных работ. Круговая ответственность связывала крестьян также и в финансовом отношении. В результате основные функции общины были такими же, как в русской пере­дельной общине, и здесь на общину падало все бремя по организации быта крестьян. Однако индивидуальное владение землей имело следствием более значительную, чем в великорусской деревне, имущественную дифференциа­цию крестьян, более сильное развитие индивидуализма, меньшую сплоченность и слабую кооперацию. Этому способствовали и некоторые различия в эталонной системе ценностей, в которой коллективность, взаимопомощь занимали более скромное место, чем у русских. Современник писал в 1860-е гг. о белорусских крестьянах: «Общинное начало развито в крайне ограниченных размерах, поэтому к упадку отдельного хозяина прочие от­носятся безучастно; они не пренебрегают случаем поживиться на счет обе­дневшего, например, захватом его земли, накладом на него излишней нату­ральной повинности и т. п.».

Дата добавления: 2015-07-02