Тот, кто натянет парус слишком туго 5 страница

* * *

«Мещанин» - человек толпы. Возглавлять людские движения у него не хватает самоуверенности, стоять на обочине не хватает независимости, поэтому «мещанин» обычно составляет самую толщу социальных движений, среднюю их часть. Он - тот балласт общества, который невероятно трудно сдвинуть, а, сдвинув невозможно остановить.

3-я Воля по-своему любит толпу и поначалу чувствует себя в ней уютно. Оказавшись среди себе подобных, она думает, что сумма слабаков в состоянии сделаться большой силой, что верно лишь отчасти. А кроме того, передоверив в толпе свой больной дух чему-то более сильному и значительному, чем она сама, 3-я Воля начинает легко дышать, считая, что тем самым освободилась от тягостной ответственности за себя и других, от мучительной необходимости ежедневного самостоятельного выбора.

Однако «мещанин» не был бы самим собой, если бы, ощущая комфортность растворения своей ранимой личности в толпе, одновременно втайне не бунтовал против нее и не стремился вырваться. Утрата индивидуальности - мечта и боль 3-й Воли. Писатель Замятин под впечатлением революции 1905 года писал невесте: «Да ведь это почти счастье! (...) Когда что-то подхватывает, как волна, мчит куда-то и нет уже своей воли - как хорошо! Вы не знаете этого чувства? Вы никогда не купались в прибое?» А спустя 15 лет тот же Замятин опубликовал пророческий роман-антиутопию «Мы», насквозь пропитанный диким ужасом перед наступающей социалистическое обезличкой.

* * *

Отдадим должное, «мещанин» талантлив, как никто. И на то есть минимум три причины. Во-первых, положение остальных функций на ступенях психической иерархии дает ему силу и раскованность в любом виде творчества. У «мещанина» барахлит мотор творчества - Воля, но зато весь набор инструментов для разных операций: интеллектуальных, художественных, материальных - вполне свободен. Во-вторых, тонкость психической организации 3-й Воли в целом придает этому творчеству изысканный и рафинированный оттенок. В-третьих, 3-я Воля талантлива уже потому, что она скрытно, но бешено и ненасытно честолюбива. Наконец, самое главное, типичная для «мещанина» неприязнь к себе и окружающим, критический взгляд на мир являются идеальным творческим стимулом, позволяющим находить недостатки, недоделки, возможность перемен там, где другие Воли, более благодушно взирающие на мир, их просто не видят.

Может показаться, что есть некое противоречие в утверждении о возможности таланта при отсутствии сильного личностного ядра. Но на самом деле никакого противоречия здесь нет. Бердяев писал: «Андрей Белый, индивидуальность необыкновенно яркая, оригинальная и творческая, сам говорил про себя, что у него нет личности, нет «Я». Иногда казалось, что он этим гордится. Это только подтверждало для меня различия между индивидуальностью и личностью». Совершенно верно замечено. Яркость индивидуума - это еще не гарантия сильной личности, и могучий талант совсем не обязательно тождественен могучему «Я». Или, как гениально выразилась Фаина Раневская: «Талант, как прыщ, может и на заднице вскочить».

Вместе с тем и таланту «мещанина» есть предел, невидимо очерченный его же 3-й Волей. При всей смутности панегирической терминологии, не способной отделить дарование от таланта, а талант от гениальности, можно с уверенностью сказать, что путь гениальности, подлинного откровения - не «мещанская» стезя. Дело в том, что творчеству 3-й Воли непременно сопутствует элемент «попсовости», коньюнктурности, т.е. внутренней развернутости к мнению толпы, элемент страха перед общественной оценкой, гирей висящей на его руках. Каким бы радикалом в искусстве, науке или на производстве не выглядел «мещанин», он всегда знает, что он не один, но в некой толпе и исполняет определенный социальный заказ. Неспособность к подлинной независимости - беда 3-й Воли не только в быту, но и в творчестве, плоды которого в высших своих проявлениях пусть блистательная, но «попса».

* * *

Внешняя сторона душевного облика 3-й Воли хорошо передана в одном описании Гоголя, сделанном его современником: «Во всей фигуре было что-то несвободное, сжатое, скомканное в кулак. Никакого размаха, ничего открытого нигде, ни в одном движении, ни в одном взгляде». Характерные для 3-й Воли внутренняя несвобода и скомканность духа, проявляющиеся в мимике и пластике, действительно очень типичны.

Но особенно заметен взгляд, он, как и во всех других случаях, - наиболее яркая внешняя примета 3-й Воли. Точнее, неуловимость его. Мера скрытности взгляда у 3-й Воли бывает разная, в зависимости от глубины язвы по Третьей. Часто описываемые в литературе «бегающие глаза» - достаточно редки, они - удел и примета крайней степени уязвления Воли. Чаще у «мещанина» такое выражение глаз, какое описал Горький, рассказывая о Есенине: «От кудрявого, игрушечного мальчика остались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце. Беспокойный взгляд их скользил по лицам людей изменчиво, то вызывающе и пренебрежительно, то, вдруг, неуверенно, смущенно и недоверчиво. Мне показалось, что в общем он настроен недружелюбно к людям». Добавлю, что типичен для 3-й Воли нетвердый, неуловимый, как бы, уплывающий взгляд. Обычно на эту неуловимость взгляда не обращаешь внимания (мало ли что может привлекать чужой взгляд, кроме твоей собственной персоны) и только потом, некоторое время спустя обнаруживаешь, что после продолжительного общения с человеком, так и не можешь сказать - какого цвета у него глаза.

3-я Воля знает, что с глазами у нее не все в порядке и иногда прибегает к разного рода маскировкам. Чаще всего в таких случаях пользуются черными очками. Практика эта давняя, заведенная еще тогда, когда черные очки носили только слепые. Про одного даровитого эмигрантского поэта рассказывалось: «...он был прекрасным оратором. И это несмотря на чрезвычайно невыигрышную внешность - внешность слепца. Отсюда и черные очки, скрывающие его кажущиеся слепыми глаза. Он, впрочем, отлично видит. Он сам, должно быть, сознавал странное впечатление, производимое его глазами, и никогда не снимал черные очки.

Ведь глаза - зеркало души. Но его глаза вряд ли были зеркалом души. Это были странные, неприятные глаза, производившие на многих просто отталкивающее впечатление. В них совсем не отражалась его душа - душа поэта.

Его черные очки, впрочем, были иногда и полезны. В метро и в автобусах, даже в часы наплыва, для него всегда находилось сидячее место: уступи место слепенькому».

Есть изобретения и поинтересней черных очков. Почти гениальный выход из положения нашел Сталин. Трубка. Постоянно манипулируя с трубкой: то набивая ее, то вычищая, то прикуривая ее, постоянно гаснущую, - он мог сколько угодно скашивать глаза - неуловимость взгляда в этом случае всегда выглядела вполне естественно.

Другая надежная внешняя примета 3-й Воли заключается в кислом, отчужденном, злом выражении, которое чаще всего натягивает на свою физиономию «мещанин». Что, надо признать, очень портит обычно привлекательные по своим чертам лица «мещан». Маркиз де Кюстин точно описал это выражение на красивом лице Николая I. Он сообщал: «При первом взгляде на государя невольно бросается в глаза характерная особенность его лица - какая-то беспокойная суровость. Физиогномисты не без оснований утверждают, что ожесточение сердца вредит красоте лица».

Лексика 3-й Воли, видимо, по аналогии с внутренним состоянием, носит заметно сниженный характер, она богата жаргонными, блатными словечками и просто матерщиной. Вообще, у 3-й Воли особый талант ругателя, обидчика, хама. Никто так не даровит на оскорбление словом, как «мещанин». Мне приходилось знавать одного православного митрополита, который одной фразой посылал в нокаут почти незнакомых ему людей. 3-я Воля - тончайшая психическая мембрана, и сочетание этой мембраны с пристрастием к низкому, бранному, беспощадному слову делает «мещанина» страшным противником в словесных баталиях.

Очень надежной приметой 3-й Воли можно считать заметно сниженные формы обращения «мещанина» к близким. Разумеется, в зависимости от языка и народа формы эти разняться. Что касается русских «мещан», то они любят обращаться к близким, либо сниженной формой имени (Нинка, Петька и т.д.), либо по фамилии (вспомним, хрестоматийное чеховской попрыгуньи - «Дымов!»).

* * *

По своим вкусам «мещанин» (простите за тавтологию) - классический мещанин. Его имманентная зависимость от чужого мнения, от окружения, от общества делает «мещанина» заложником моды, причем, моды в ее самой банальной, самой обезличенной форме. И это заложничество не только не тяготит 3-ю Волю, но подчас способно доставить ей подлинное удовлетворение. Помню, как поразили меня первые впечатления от армии одного моего приятеля, когда он почти с воодушевлением рассказывал: «Представляешь? Я лысый, и все вокруг меня лысые. Я в зеленом, и все в зеленом. Мне так это понравилось..». Самое поразительное, что данное признание мне довелось услышать из уст профессионального художника.

Или вот еще одно чрезвычайно выразительное признание, сделанное в интервью известным поп-певцом Джордж Майклом. На вопрос, почему в его доме такая скучная мебель, он ответил: «Я предпочитаю скучную мебель. Кто знает, может быть, рядом с каким-нибудь бесценным предметом я бы выглядел совершенно заурядным. В моей мебели не должно быть больше характера, чем во мне самом». Настоящее откровение, ошеломляющее по полноте, емкости и точности изложение вкусовых пристрастий 3-й Воли. Как, впрочем, вкусов вообще. Вспомним, в доме гоголевского Собакевича мебель кричала: «И я! И я - Собакевич!» Наши вкусы - это мы в своем материальном выражении, и все к чему прикасается наша рука носит отпечаток нашей психики.

«Крепостной» (4-я Воля)

«Крепостные» - самые милые люди на свете. В их поле дышится легко, как ни в каком другом. И не без причины. К примеру, душа 1-й Воли бетонными надолбами своего «Я» на дальних подступах встречает всякого праздного посетителя. 2-я Воля более доступна, но проникновение в ее каучуковую суть так же имеет неясно читаемые, но ясно ощущаемые границы. Поле души 3-й Воли размыто и дает о себе знать не столько твердостью, сколько разлитым в воздухе нервным электричеством.

Иное дело, 4-я Воля, ее поле можно проходить насквозь, въезжать на танке - сопротивления не будет. Потому так легко дышится в поле «крепостного» - оно разряжено. Про Дарвина с его 4-й Волей вспоминали так: «Кому хоть раз посчастливилось сидеть с ним за одним столом...в тесном кругу добрых друзей, а особенно если соседкой его оказывалась милая женщина, тот не скоро такое забудет. С ним каждый чувствовал себя легко и просто, он болтал, весело смеялся, оживленно поддевал, подразнивал, но не обидно, а лишь забавно и даже лестно; притом к гостю он всегда относился уважительно и неизменно старался вовлечь нового человека в общий разговор».

Внешне 4-я Воля практически ничем не отличается от 2-й Воли. Ей присущи те же естественность и простота поведения, уважительность и деликатность обращения, безмятежность и открытость взгляда. Право, я и сам не берусь отличать «крепостного» от «дворянина» при шапочном знакомстве. Впрочем, как уже говорилось, при всем своем сущностном различии Вторая и Четвертые функции внешне почти не отличимы.

* * *

Картина мироздания, живущая в душе 4-й Воли, практически повторяет соответствующую картину 1-й Воли, т.е. космос - это иерархия, состоящая из двух ступеней: верхней и нижней. Разница в том, что «крепостной» автоматически помещает себя не на верхнюю, как «царь», а на нижнюю ее ступень, отводя себе роль пасомого, подчиненного, ребенка.

Отсюда одна из характернейших примет 4-й Воли - ее безвременная детскость, которую, в силу искренности и простодушия, не хочется называть инфантилизмом. В принципе, и 3-я Воля инфантильна, но она пытается маскироваться под взрослого и тем отталкивает. 4-я Воля не маскируется и тем очень располагает к себе, хотя есть в ее поведении черты, вызывающие недоумение и оторопь. Например, Жан-Жак Руссо, попав под одеяло к мадам де Варанс, и там продолжал называть ее «мамочкой», хотя характер отношений очевидно противоречил такому обращению.

Безграничная исповедальность - ахиллесова пята и характернейшая из примет «крепостного». Толстой долго страдал от того, что не способен писать с той искренностью, с какой написана «Исповедь» Руссо. И страдал напрасно. Толстому, с его 1-й Волей, просто не дано было писать с такой бесшабашной откровенностью, на которую способна только 4-я Воля. А легко дается исповедальность ей потому, что у «крепостного» отсутствует чувство личностного самосохранения, не дорога Воля - опора личности, удар по которой мог бы серьезно потрясти его существо. Например, император Клавдий способен был публично сказать на суде об одной из свидетельниц: «Это отпущенница моей матери, из горничных, но меня она всегда почитала как хозяина, - говорю об этом потому, что в моем доме и посейчас иные не признают меня за хозяина, «- и нисколько при этом не смутиться. И не смутиться потому, что гласности предавалось то, что ему, императору и так было известно: он не личность и, что самое важное, не личность, нисколько не обеспокоенная своей безликостью.

Заниженная самооценка - несравненный, бесценный дар. Она делает жизнь «крепостного» как ни у кого легкой, безоблачной, а психику такой устойчивой, что даже время, непременно оставляющее зарубки на нашей душе, развинчивающее психический механизм, над 4-й Волей не властно. Когда твердая основа личности отсутствует, порка - непременная спутница жизни, не более эффективна, чем порка болота.

* * *

Семья - первая из общественных ячеек, которой «крепостной» раз и навсегда передоверяет свою волю. Возраст, положение в обществе никак не влияют на его место в семье, он до конца дней чувствует себя ребенком своих родителей и даже не пытается со временем стать с ними на одну ногу. Два моих приятеля, уже успевшие пожить и поседеть мужчины, по сию пору скрывают от родителей свое пристрастие к табаку, будто ничего не изменилось с той счастливой детской поры, когда их могли наказать за найденные в кармане сигареты.

Дальше - школа. Здесь «крепостной» выделяется примерностью своего поведения. Юный Сережа Костриков (Киров) потрясал учителей своим «поведением примерным, даже беспримерным», а однокашникам запомнился тем, что, попав в школу, направо и налево говорил «Спасибо!», за что и был прозван «Спасибо».

На примере уже взрослого Кирова хорошо видна и та опасность для «крепостного», что таится в его покорности, детскости и искренности. Когда группа делегатов XYII cъезда КПСС пришла к Кирову и предложила ему пост главы партии, он не только наотрез отказался, но и сообщил об этом визите Сталину, чем подписал себе и им смертный приговор.

Так повести себя могла только 4-я Воля и никакая другая. Если, к примеру, с предложением верховной власти обратились бы к 1-й Воле, она, не задумываясь, ответила бы: «Конечно, давно пора!» - и кинулась бы в бой. 2-я Воля энтузиазма по этому поводу не выказала бы, но согласилась бы, обусловив свое согласие волеизъявлением большинства съезда. 3-я Воля отказалась бы, но и сообщать Сталину о предложении не стала бы, а начала бы тайный зондаж на предмет свержения тирана в будущем. Киров пошел своим путем, путем 4-й Воли, и можно сказать, что его гибель была психотипически предопределена.

Пример Кирова еще не предел самоубийственной раболепной психологии 4-й Воли. Случается холопство «крепостных» приобретает прямо патологические формы, доводит их до заболевания, в психиатрии именуемого «помешательство вдвоем». В начале XIX века в Берлине был зафиксирован следующий случай: «Больная - пожилая женщина, убежденная в том, что некий высокопоставленный чиновник собирается на ней жениться, привила эту идею своему мужу; оба были помещены в Шаритэ, где больная вскоре умерла, а муж ее совершенно поправился». Врачи поначалу пытались объяснить этот случай некой «психической инфекцией», но разлет в географии данного явления скоро положил домыслам конец. Появилась монография Режи «Помешательство вдвоем», в которой другими словами было сказано о явлении нам теперь известном, предмете разговора - 4-й Воле, которая в приведенном примере, конечно же, была у мужа и которую, стоящая выше Воля жены, довела до помешательства.

4-я Воля – зомби, но живой, теплый, в отличии от классического зомби – ходячего мертвяка. Поэтому проблема зомбирования лежит не в области психотронного оружия, оно бесполезно, и опыты спецслужб показали, что психику можно ломать, но манипулировать с ней нельзя. Практически все попытки манипулировать с мозгом человека, напоминают мне потуги ломом поменять файлы на жестком диске (кто знаком с компьютером, знает что это такое). Еще более не готово современное знание к зомбированию, поскольку даже место локализации Воли в мозгу не известно, не говоря о способе воздействия на него (попытки нацистских врачей отыскать некие «кристаллы воли» в районе гипофиза закончились провалом). Из сказанного не следует, что зомби невозможны, еще как возможны, они есть, их много, другое дело, что вычленение их из общественной массы требует серьезной психологической работы и тонкой интуиции.

* * *

4-я Воля - вернейшая супруга, лояльнейшая подчиненная. Но вот парадокс, именно «крепостной» часто выглядит со стороны страшным бунтарем и фрондером. Например, «мягкий, как воск», Бухарин считался едва ли не хроническим и почти официальным главой оппозиции Ленину, Молотов - единственный, кто открыто спорил со Сталиным, и это при том, что у обоих была 4-я Воля. Предполагаю, что объясняется этот феномен двояко. С одной стороны, в отличие от «мещанина» - лукавого раба, искательного и в высшей степени чуткого к запросам хозяина человека, 4-я Воля - раба без лукавства, служащая с солдатской прямотой, нечуткая к хозяину, часто продолжающая двигаться прежним курсом после того, как босс уже сделал поворот. Отсюда и ножницы в поведении, походящем на бунт.

С другой стороны, как говорил Томас Манн: «Добровольное рабство - это и есть свобода». Данный афоризм, как ни к кому, приложим к 4-й Воле. Добровольное и искреннее рабство дает ей право на свободное, прямое самовыражение остальных, стоящих выше функций, которое вполне можно принять за восстание, если бы оно имело хоть какие-то последствия.

Всерьез воспринимать бунт «крепостного» можно, только глядя на него издалека. Троцкий не зря называл фронду Бухарина «бунтом на коленях». Внутренняя свобода при выражении своего мнения у 4-й Воли никак не связана со свободой в принятии решений. Как жаловался Руссо в связи с семейными дрязгами: «Чтобы избавиться от всей этой суетни, понадобилась бы твердость, на которую я не был способен. Я умел кричать, но не действовать, мне предоставляли говорить, но поступали по-своему».

Жизнь 4-й Воли - жизнь щепки, брошенной в воду. «Крепостной» не хозяин себе, его судьбой целиком правят рок и инерция. Поэтому однажды, когда собеседник Молотова заявил, что тот стал коммунистом в результате некого последовательного и осознанного выбора, Молотов просто ответил: «Ветром занесло, вот и стал. Ветром понесло, понесло, так и несет. А потом в ссылку попал - деваться некуда».

Кроме простоты, открытости, беззаветности 4-ю Волю отличает искреннее нежелание брать на себя серьезную ответственность. Биограф «Битлз» о Ринго отзывался следующим образом: «Он открытый, дружелюбный и, наверно, самый симпатичный из всех Битлз. Он совершенно не сосредоточен на себе «. И далее биограф приводит характерное для Стара высказывание. Признавая свой успех в фильме «Вечер тяжелого дня», Ринго говорил: «После этого фильма я получил много предложений, и все на главные роли. Однажды я чуть было не согласился сыграть роль Ватсона в фильме о Шерлоке Холмсе, но потом решил, что это все-таки чересчур для меня серьезно. Не хочу браться за роль, где ляжет на меня основная тяжесть. По крайней мере пока. Представляете, какой был бы ужас - провалиться? А вот маленькие роли - это пожалуйста. Ведь тогда ответственность не на мне». Обратим внимание, роль Ватсона, конечно же, не роль Жюльена Сореля или Раскольникова, и тем не менее... В стремлении Ринго играть вторые роли, как в капле воды, отражается психология 4-й Воли, добровольно обрекающая себя на второстепенность, исполнительство, безвестность.

«Думаю, что никогда ни одно человеческое существо не было от природы менее тщеславно, чем я..».- писал Руссо, отмечая тем самым еще одну важную черту психики 4-й Воли, - искреннее отсутствие честолюбия. И, что интересно, история обычно идет «крепостному» навстречу в этом вопросе, делая его редким и случайным гостем на звездном небосклоне человечества.

4-я Воля и сама бывает несказанно удивлена, оказавшись на вершине общественной пирамиды или какой-либо серьезной структуры. Дарвин совершенно искренне писал: «Поистине удивительно, что человек таких скромных способностей, как я, мог в ряде существенных вопросов оказать значительное влияние на взгляды людей науки». Недоумение Дарвина хочется разделить. Чинить произвол над чем-то уже сложившимся, т.е. реально творить, менять что-то в себе и других можно лишь, обладая соответствующим более или менее твердым инструментом - Волей. И когда она из поролона, проявление инициативы, индивидуальности, самостоятельности, новаторства действительно выглядят почти чудом.

* * *

О разных положениях Воли у разных народов будет еще отдельно сказано в связи с конкретными психотипами. Но саму по себе 4-ю Волю можно довольно уверенно приписать великому множеству, живущих в разных концах мира, народам. Общей для них приметой можно считать то, что народы эти были вытеснены на периферию ойкумены: крайний север, крайний юг, дальние острова, тундру, пустыню, джунгли, болота и т.д. Оказались они в таких гиблых местах, думается, в силу массовой покладистости, из-за 4-й Воли. Любимые русским народом анекдоты о чукче - существе покладистом, робком, наивном и доверчивом - могут послужить весомым аргументом в пользу такого предположения.

* * *

Завершая на этом изложение принципов психософии, остается лишь перечислить психические типы, ею порожденные и чье детальное описание читатель найдет в следующем разделе. Список же психотипов выглядит так:

Дата добавления: 2015-07-02