История наркотизма в России 3 страница

Торговля спиртным, как нам уже известно, была запрещена в России еще в годы первой мировой войны. Декрет Совнаркома РСФСР от 19 декабря 1919 г. "О запрещении в РСФСР без разрешения производства и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ"(80) опирался пусть на недолговечную, но все-таки традицию. В этой связи декрет Совнаркома РСФСР от 9 августа 1921 г. "О продаже виноградных, плодовоягодных и изюмных вин" практически воспринимается как отмена предыдущего антиалкогольного законодательства. Следует, подчеркнуть, что в действительности закон 1921 г. не был направлен на увеличение продажи водки. Запрет на производство и продажу водки был сохранен. Разрешена была, к сожалению, продажа вин крепостью не более 14°.(81)

Причины принятия закона 1921 г., а также быстрого распространения пьянства к концу 1920-х гг. лежали, прежде всего, в экономических и социально-политических изменениях, произошедших в стране. Начавшаяся после введения НЭПа переоценка основ торговой политики привела к утечке государственных доходов за счет нерегламентированного производства и продажи спиртного. Уже в начале 1920-х гг. фактом стала монополизация пивных в руках нэпманов. Погоня за выгодой неизбежно подталкивала их к обходу существующих законов. Усилилось проникновение частника в область виноделия, как и в другие отрасли пищевкусовой промышленности, суливших быстрый оборот вкладываемых средств. Высокая, в силу ряда причин, стоимость поступающих на рынок промышленных изделий и низкие цены на хлеб ("ножницы цен") заставляли мелких производителей прибегать к переработке хлеба на самогон. Масса частных посредников, наводнивших города после введения "свободной торговли" и в большинстве своем неучтенных, способствовала доставке самогона в винные лавки.

В качестве причины развития пьянства в условиях 1920-х годов можно назвать также, во-первых, расширение продажи пива и общественных функций тогдашних пивных. Дороговизна зрелищ, непривычность для многих клубов, которые заполнялись в основном молодежью, бытовые стереотипы, воспринятые от дореволюционной эпохи, сделали пивную не только помещением для потребления спиртного, но и по существу наиболее доступным местом общения. Улучшение материального положения и появление в связи с этим большого свободного времени упрочили данную ситуацию. Во-вторых, развитию пьянства способствовал жилищный кризис, который стал остро ощущаться в городах в начале 20-х гг. и дал толчок дальнейшему развитию различных форм общежитий. Заполняли их, в основном, лица, прибывшие из деревни, сами находившиеся в плену старых традиций и, естественно, некритично воспринимавшие подобного рода "бытовое наследие" в городах. Общежития объединяли рабочих, прежде всего на почве быта, а именно здесь наиболее медленно преодолевались отсталые взгляды и привычки.

Выход из сложившегося положения путем проведения новой серии запретительных мер некоторым казался бесперспективным. Он вызывал скептицизм именно ввиду накопленного отрицательного опыта результативности одной ограничительной политики. Нужно было возродить мощшое трезвенническое движение. К тому же этот опыт анализировался большей частью обособленно, в отрыве от изучения причин возникшей ситуации. В результате в августе 1925 г. была разрешена продажа водки. Одновременно оговаривалось, что мера эта временная и лживо обращалось внимание на экономический ущерб, который несло государство при существующих запретах. Вместе с тем не скрывалось, что встать на путь продажи водки побудил, главным образом, поиск средств для выполнения намеченных широких производственных планов.

Внешние приметы надвигающегося недуга - дети, убегающие от пьяных родителей, жены, терпеливо ждущие мужей в дни получки у заводских проходных, - фиксировались печатью особенно пристально уже с 1922 г. "Окончился пятилетний отдых работниц, когда они видели своего мужа вполне сознательным. Теперь опять начинается кошмар в семье. Опять началось пьянство...", - писала в редакцию "Петроградской правды" группа работниц Московско-Нарвского района.(82) Газеты стали публиковать многочисленные письма и коллективные резолюции протеста против самогонщиков. Их авторы апеллировали не только к совести рабочих, но и к правоохранительным органам. Возмущение пороком определяло и размеры предлагавшихся за него наказаний, зачастую максимальных.

Далее, специальным постановлением Совнаркома РСФСР от 9 августа 1921 года, подписанным наркомом продовольствия А.Д. Цюрупой, была разрешена продажа виноградных, плодово-ягодных и изюмных вин с содержанием алкоголя не более 20 градусов, на что требовалось особая санкция отделов управления местных исполкомов.(83) Что же касается отпуска спирта учреждениям, предприятиям и отдельным лицам для технических, медико-санитарных и прочих надобностей, то согласно Постановления СТО РСФСР от 15 февраля 1922 года, он также производился местными спиртовыми органами (рауспирт), правда, исключительно по нарядам соответствующего центрального органа ВСНХ - Госспирта. 26 июня этого же года было издано очередное Постановление СТО о государственно-спиртовой монополии, запрещавшее выпускать спирт из заводов и складов на внутренний рынок для реализации без особых нарядов Центра.(84)

Трудно говорить о какой-либо более или менее организованной борьбе с пьянством в начале 1920-х годов. Лишь эпизодически ею занимались местные партийные и комсомольские ячейки, принимая на своих собраниях порой очень последовательные директивы. Например, в начале 1921 г. Новгородский губком РКСМ постановил, чтобы к 1 февраля прекратили пить все члены губернского комитета, а к 1 апреля - все остальные рядовые комсомольцы.(85) Всплеск пьянства объяснялся «гримасами» новой экономической политики, рассматриваемой в партийных кругах как временное отступление в процессе строительства социалистического общества. Поэтому вполне логичными выглядели упования на изживание пьянства одновременно со свертыванием НЭПа.

Не случайно, именно против самогоноварения был направлен главный удар коммунистической пропаганды. Одним из первых нанес его Владимир Маяковский агитационным стихом 1923 года «Вон – самогон!». Идеологическая подоплека антисамогонной кампании очевидна: стихи, иллюстрированные автором, трактовали пьянство как политическое зло, провоцируемое врагами Советской власти. Соответственно, борьба с алкоголем уподоблялась борьбе с контрреволюцией. Не случайно очень близка их образная трактовка - в виде зеленого змия.

Но правительственные меры двадцатых годов носили скорее характер кампанейщины, штурмовщины и прямого администрирования. Так, в ноябре 1922 года 140-я статья УК РСФСР, предусматривавшая лишение свободы на срок не ниже 1 года с конфискацией части имущества, была изменена в сторону ужесточения карательной практики. Теперь «изготовление и хранение для сбыта, а равно торговля самогоном в виде промысла, с целью личного обогащения, карается - лишением свободы на срок не ниже трех лет со строгой изоляцией, конфискацией всего имущества и поражением в правах на срок до пяти лет». За самогоноварение без цели сбыта и хранение спиртного предусматривался штраф до 500 рублей золотом или 6 месяцев принудительных работ.(86)

Широкую кампанию борьбы с самогонщиками (по РСФСР в 1923 году было изъято 115 тысяч самогонных аппаратов, а в следующем году - 135 тысяч) (87) стимулировала введенная система премиальных отчислений от штрафов. Специальное постановление правительства «О распределении штрафных сумм, взыскиваемых в судебном и административном порядке за незаконное изготовление, хранение и сбыт спиртных напитков и спиртосодержащих веществ» от 20 декабря 1922 года предусматривало поступление половины взысканных сумм для поощрения сотрудников милиции, а остаток делился поровну между «прочими лицами», способствовавшими изъятию и местными исполкомами.(88) В целом неэффективной оказалась и деятельность созданной по инициативе Президиума ВЦИК и утвержденной решением Политбюро ЦК РКП(б) 27 сентября 1923 года постоянной комиссии для борьбы с самогоном, кокаином, пивными и азартными играми под руководством П. Г. Смидовича. В рекомендациях комиссии, наряду с мерами административного воздействия и культурно-просветительной работой, ставился также «вопрос о вине и пиве как возможном отвлекающем от самогона». Но вытеснить самогон с помощью продажи пива и виноградных вин никак не получалось. Да и получиться не могло, так как вся история человечества говорит о том, что один наркотик не выгнать из общества другим наркотиком.

Не удивительно, что уже в 1922 году во многих городах довольно частым явлением стали женские кордоны (нередко вместе с детьми) у заводских проходных в дни получки. Весьма типичным для того времени является коллективное письмо работниц Московско-Нарвского района Петрограда в редакцию «Петроградской правды», написанное осенью 1922 года: «Окончился пятилетний отдых работниц, когда они видели своего мужа вполне сознательным. Теперь опять начинается кошмар в семье. Опять начинается пьянство…».(89) Даже в семьях, не пьяниц, расходы на спиртное составляли почти 7% бюджета. Типичный же бюджет московской рабочей семьи в 1924-1925 годах распределялся таким образом: на культурно-просветительские цели - 48 копеек в год, на религию - 3 рубля, на спиртное (без учета того, что пропивает муж) - 44 рубля 85 копеек.(90)

Возобновилась традиция ходить в гости с алкоголем по праздничным дням, которых в 1920-е годы было немало. Прибавление к старым религиозным праздникам новых - революционных - просто давало дополнительный повод для пьяного застолья. По данным академика С.Г. Струмилина, собранным в 1923-1924 годах, самой распространенной формой досуга всех слоев городского населения Советской России являлись визиты, которые чаще всего сопровождались пьянкой. В 1923 г. даже несовершеннолетние рабочие тратили на приобретение спиртного 4% своего заработка, а у взрослых затраты были еще выше. Сколько же тратилось на покупку самогона, браги и денатурата – неизвестно и трудно поддается подсчетам.(91)

Хотя в 1923 году ассортимент спиртных изделий был весьма широк (столовые и десертные вина, крепкие виноградные вина, портвейны и шампанское), но в основном горожане потребляли самогон и пиво (последнее стало любимым пролетарским пойлом - в среде рабочих сложился стереотип ежедневного его потребления), тогда как потребление виноградных вин (совершенно правильно) стояло на одном уровне с денатуратом и политурой.(92) С переходом к нэпу, как и до революции, губернии России захлестнула пивная волна. Челябинская газета «Советская правда» писала, что в 54-тысячном городе пило все взрослое мужское и половина взрослого женского населения. За первые семь месяцев 1924 года, то есть еще до отмены закона трезвости, челябинцы выпили около 40 тысяч ведер пива, потребление которого значительно увеличивалось от месяца к месяцу. Поставок пива из Троицка явно не хватало, поэтому пришлось «подключать» пивные ресурсы Башкирии, Омска, Самары и Свердловска. Тем не менее «напиток пролетариата» до середины десятилетия с трудом конкурировал с самогоном: дешевизна пива явно уступала крепости самогона, примерно, четверть которого в России делалась с применением различных примесей. Наиболее популярными примесями были: хмель, горчица, хрен, бензин, керосин, табак, полынь, перец, куриный помет, известь, купорос, мыльный камень, наркотики, белена, дурман, денатурат и прочая «дурь». Из них бесспорным лидером был табак, а затем шел хмель и купорос. Понятно, что такая «гремучая смесь», нечто среднее между алкоголем и наркотиком стояла выше всякой конкуренции в иерархии потребительских извращенных пристрастий.

Несмотря на сопротивление значительного числа членов ЦК партии, И.В. Сталину удалось на Октябрьском (1924 года) пленуме ЦК РКП(б) протащить решение о государственном производстве и торговле водкой, правда, как «вынужденную», «грязную» и «временную» меру. На XIV съезде партии в традиционной для него манере Сталин отмечал: «Ежели у нас нет займов, ежели мы бедны капиталами... то остается одно: искать источников в других областях... Тут надо выбирать между кабалой и водкой, и люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках, жестоко ошибаются». (93) Другими словами, родовые муки социализма решено было облегчить привычным типом анестезии - крепкими спиртными изделиями. Как объяснял председатель правительства А.И. Рыков, лучше иметь «русскую горькую», чем нарождающуюся буржуазию в деревнях, которая нарушает законы, истребляет громадное количество хлеба и удовлетворяет «народную нужду» в водке. Таким образом, «пьяная» выручка получила «созидательное» направление.

На основании введенной 5 октября 1925 года казенной винной монополии, исключительное право на приготовление и продажу 40-градусной водки получил Центроспирт, который выбросил ее на рынок по «демпинговой» цене - 1 рубль за бутылку. Но резко усилившееся в связи с этим пьянство заставило Центроспирт уже через месяц повысить стоимость водки почти в полтора раза. А это, незамедлительно, привело к увеличению самогоноварения. Стремясь победить конкурента в лице тайных производителей алкоголя, госорганы были вынуждены с лета 1926 года снижать цены на водку, доведя до 1,1 рубля за бутылку. Эта мера привела к постепенному исчезновению самогона с городского рынка, а «успехи» в экономической борьбе с самогоноварением, в свою очередь, привели к пересмотру правовых норм. Сначала статья 140 была расчленена, затем приготовление самогона для собственных нужд было переведено в разряд административных нарушений. Постановлением СНК РСФСР от 9 сентября 1926 года были отменены премии милиции, отчисляемые от штрафных денег самогонщиков, а с 1 января 1927 года вступил в силу новый Уголовный Кодекс РСФСР, не предусматривающий наказаний за самогоноварение. Перестало оно преследоваться и в административном порядке.(94)

Но это была только одна сторона медали. Хотя выпуск сорокаградусной водки подавался властями как шаг, направленный на борьбу с потреблением самогона, однако основным мотивом выпуска «казенки» и введения винной монополии был поиск дополнительных источников финансирования форсированной индустриализации. По уверению самого Сталина, подобные меры позволяли найти дополнительные оборотные средства «для развития нашей экономики собственными силами».(95) Весной 1926 г. в связи с избыточной денежной эмиссией и инфляцией в повестку дня встала задача изъятия денег у населения, в том числе и путем наводнения села водкой. Впервые эта идея была высказана в конце 1925 года на заседании у А.Д. Цюрупы заместителем наркома внешней и внутренней торговли А.Л. Шейнманом. Хотя она и не нашла однозначной поддержки у руководства страны, но тем не менее вошла в текст секретных замечаний Совнаркома СССР по докладу наркомата торговли к апрельскому (1926 года) Пленуму ЦК партии.(96)

Но уже с 1927 года продажа водки населению была существенно расширена, а «доход» от ее реализации составил около 500 млн. рублей. Доля от продажи спиртных изделий в государственном бюджете в период 1923/24 – 1927/28 гг. выросла с 2% до 12%. Заметим, что в царской России, деньги, вырученные от продажи водки составляли почти треть «пьяного бюджета» – 38% в 1895 г., 31% в 1905 г., 30% в 1909 г. и 26,4% в 1913 г.(97) В новых условиях идея всеобщей трезвости по сути дела становилась антигосударственной. На этом фоне городская среда стала неуклонно дуреть от алкоголя.

Выпускавшаяся в разнообразной таре «рыковка» сделала свое дело. В повседневный быт городского населения все прочнее входила дешевая и доступная водка: если в 1925 году на семью в месяц покупали в среднем 1,5 бутылки, то в 1927 году - 2,4, а в 1928 году – уже 3 бутылки.(98) Особенно резко пьянство увеличилось в рабочей среде. Если в Ленинграде, например, в 1924-1925 годах было выпито 617 тысяч ведер водки, то в 1927-1928 годах потребление выросло до 2063 тысяч ведер. По воспоминаниям современников, в первый месяц после отмены закона трезвости истосковавшиеся по свободной водке жители Челябинска шли в «красногвардейскую атаку» на винные магазины, создавая огромные очереди. В 1927 году, по данным московских профсоюзов, душевое потребление всех видов алкоголя возросло в рабочей среде в 6 раз по сравнению с 1924 годом, а в 1928 году – 8 раз. По материалам другого обследования в 1927 году в крупных городах европейской части РСФСР расходы на пиво и вино только у молодых рабочих составляли 16-17% заработка, что в 1,5 раза превышало затраты на книги. В Ленинграде на вопрос о систематическом потреблении алкоголя утвердительно ответило 58% молодых мужчин и 23% женщин. В маленьком городке Шуя все молодые мужчины пили водку и пиво, причем почти половина из них не скрывала, что при возможности напивались «до потери сознания». В стране увеличилась смертность в результате отравления спиртным: с 2,6 случаев на 100 тысяч человек в 1922 году до 44 – в 1928 году. Возросло и число лиц, страдавших алкогольными психозами. Если в 1922 году они составляли 2% всех зарегистрированных душевнобольных, то в 1927 году их доля возросла почти до 19%. Алкоголизм также стал одной из причин участившихся случаев самоубийств, ставших своего рода знамением этих лет. За первый «полноправный» алкогольный 1925/26 хозяйственный год преступность в крупных городах подскочила в десятки раз, что зафиксировано официальной статистикой. Пьянство породило целую волну хулиганства. Частыми были такие бессмысленные выходки как погромы домов отдыха (например, в Ростове летом 1926 года). Случалось, что пьяные хулиганы бросали палки и камни в низко летевшие самолеты Авиахима: именно так была едва не сорвана первомайская демонстрация в Казани.(99) Лакмусовой бумажкой неблагополучного положения в алкогольной сфере стало появление в октябре 1926 года в Ленинграде первых в стране вытрезвителей, а весной 1927 года - наркологических диспансеров.

Частично факторы роста пьянства после отмены закона трезвости носили бытовой характер, однако более явными стали элементы ретритизма (ухода от действительности) в поведении пьющих людей, особенно безработных. По донесениям политорганов второй половины 1920-х годов на Московской бирже труда безработные «ежедневно устраивают попойки, побоища, пристают к женщинам».(100)

Усугубление алкогольной обстановки в стране после 1925 г. вызвало всеобщую тревогу. С 1928 г. развернуло свою деятельность созданное Общество по борьбе с алкоголизмом. Возникновению Общества способствовала долголетняя традиция борьбы с пьянством, проходившая, как правило, при широком участии общественности и обычно в формах каких-либо неправительственных объединений. Появление Общества по борьбе с алкоголизмом было отчасти вызвано деятельностью его предшественников - созданных в 1924 г. групп по борьбе с наркотизмом.(101)

Несмотря на то, что продажа вин и водки была официально запрещена еще в начале первой мировой войны, а потом закон трезвости был практически подтвержден Советским правительством, многие юноши и девушки поколения 1920-х гг., к сожалению, потребляли алкоголь. По данным 1923 г., более 30% фабрично-заводских подростков Петрограда были знакомы со спиртными изделиями.(102) В том же 1923 г. рабочие подростки тратили на приобретение вина, водки и пива около 4% своего заработка.(103) После официального разрешения продажи водки в 1925 г. пьянство в среде молодежи заметно возросло. В некоторых городах РСФСР, согласно данным опросов, молодые рабочие тратили на спиртные изделия уже 16-17% заработка. Возросло количество юношей и девушек, постоянно употребляющих алкоголь. В Ленинграде, по данным 1929 г., из числа опрошенных молодых рабочих систематически выпивали 58% мужчин и 23% женщин; 38% мужчин и 12% женщин полагали, что делают это лишь от случая к случаю.(104)

Печальные последствия пьянства были достаточно наглядными. Пьющие подростки, как правило, плохо справлялись с производственными заданиями, попадали в число прогульщиков и бракоделов. На одном из воронежских машиностроительных заводов в 1929 г. дирекция собиралась уволить за пьянство сразу 27 молодых рабочих.(105) Пьянство влекло за собою половую распущенность. В среде молодых рабочих росло число добрачных связей, в которые зачастую вступали несовершеннолетние. По петроградским данным 1923 г., половой жизнью жили почти 63% девушек в возрасте от 14 до 18 лет и 47% юношей из рабочей среды.(106) Связи, как правило, носили кратковременный характер и мотивировались любовью 87% женщин и лишь 35% мужчин (по данным московских социологов).(107) Циничное отношение к женщине в основном порождалось пьянством. К такому заключению пришла, в частности, комиссия ЦК ВЛКСМ, присланная в 1929 г. в Ленинград для изучения случаев нетоварищеского отношения к девушкам. Комиссия выявила факты грубого обращения, изнасилования, принуждения к сожительству, многоженства.(108) Непременным спутником пьянства являлось хулиганское поведение молодых рабочих. Пьяные драки, хождение "стенка на стенку" были нередки в 20-е гг. даже в таких крупных городах, как Ленинград.

Пьянство отрицательно сказывалось на физическом и духовном развитии будущего рабочего класса. Молодые рабочие часто сами тяготились скверной привычкой потребления спиртных изделий и хотели от неё избавиться. Еще в 1919 г. на вопрос "Что самое плохое в жизни?" московские рабочие подростки ответили: "Пьянство".(109) Нередко юноши и девушки обращались за помощью к общественным организациям. На адрес справочного бюро ленинградского Дома коммунистического воспитания в 1928 г. пришло анонимное письмо. Девушка-работница писала: "Мне 15 лет, но я очень много пью вина... Не знаю, что будет. Как поступить?". (110) И такие письма были не единичны.

Комсомольские организации активно обсуждали меры по ликвидации пьянства в среде молодежи. Так, еще в 1922 г. комсомольцы Пролетарского завода в Петрограде организовали клуб, чтобы он "отвлекал молодежь от выпивки".(111) Пьющие исключались из комсомола, на заводах и фабриках устраивались показательные суды над пьяницами. Популярными были молодежные дискуссии на антиалкогольные темы. Особенно усилилось участие молодежи в борьбе с пьянством во время культпохода ВЛКСМ в 1928 г. Газета московских комсомольцев "Молодой ленинец" провела в 1928 г. на своих страницах диспут на тему "Борьба с кружкой пива". В Ленинграде на заводе им. К. Маркса действовал постоянный молодежный семинар "Алкоголь и культурная революция".(112) Во многих городах были созданы специальные антиалкогольные отряды молодежи: в Астрахани - по борьбе с шинкарством, в Сталинграде - с пьяным хулиганством, в Ленинграде - по борьбе за закрытие винных магазинов.(113) Весьма эффективной формой борьбы с пьянством были организуемые комсомольцами детские демонстрации под лозунгами: "Отец, брось пить", "Мы против пьяных отцов" и т.д. Определенную роль в антиалкогольной работе сыграли дома-коммуны, бытовые конференции.

Нам уже известно, что в 1928 г. было образовано Общество борьбы с алкоголизмом, активными участниками которого стали многие молодые рабочие. Однако еще до официального оформления Общества передовая рабочая молодежь активно включилась в борьбу с пьянством, что способствовало оздоровлению ее собственного образа жизни.

Декретом СНК РСФСР от 25 сентября 1926 года "О ближайших мероприя­тиях в области лечебно-предупредительной и культурно-просветительной рабо­ты по борьбе с алкоголизмом" в программы школ всех ступеней было введено антиалкогольное просвещение.

В двадцатые годы были проведены сотни антиалкогольных демонстраций, митингов, маевок. Например, с 1923 по 1931 год в СССР проводился так называемый "детский поход на взрослых". К работе по воспитанию трезвого человека наши предшественники 20-х годов не подходили формально; использовалась: оригинальность, прямота, страстность и не­преклонность, свойственные молодым. Детский поход против пьянства имел, конечно, двоякое значение: он воздействовал на взрослых и вместе с тем спо­собствовал подготовке нового трезвого поколения. Были и неувязки. Так, члены противоалкогольного общества резко критиковали (и правильно делали) широко известную в ту пору общественную организацию "Друг детей", которая использовала денежную прибыль от продажи вина и пива на оказание помощи детям.

При обществе борьбы с алкоголизмом была сформирована юношеско-школьная секция. В 1928 году Всероссийское и Всеукраинское общества борьбы с алкоголизмом (29-30 ноября) объединились во Все­союзный Совет противоалкогольных обществ (ВСПО).

Главполитпросветом в программу работы всех школ при клубах и домах культуры было введено преподавание основ антиалкогольной пропаганды. Во­просом изучения алкоголизма занялись многие научные учреждения, в том числе институт социальной гигиены и институт невропсихиатрической профилактики в Москве, паталого-неврологический институт, институт психиатрии и гигиены, институт гигиены и труда в Харькове, паталого-неврологический институт в Киеве, имеющий специальное отделение по противоалкоголизму, и другие. В Харьковском институте народного хозяйства - профессор Ф. А. Несмелов в течение 1928-1929 года прочитал курс лекций по противоалкоголизму.

Примечательно постановление коллегии Наркомпроса РСФСР от 23 апре­ля 1929 года, которое предусматривало к новому учебному году закончить от­работку плана и программы преподавания противоалкоголизма в школах пер­вой и второй ступени, в педагогических и медицинских вузах, а также во всех техникумах и на специальных курсах. Решено было переиздать соответствую­щие учебники с добавлением основных сведений о вреде алкоголя. В планы пе­реподготовки учителей начальных школ на летних курсах были включены во­просы воспитания, трезвости. 15 августа 1929 года состоялась московская кон­ференция пионеров вместе с Обществом борьбы с алкоголизмом, которая в своих решениях потребовала от своих старших товарищей и руководителей - комсомольцев - отказа от выпивки. Решили бороться с алкоголизмом родителей путем демонстраций, добиваться противоалкогольного преподавания в школе.

Постановлением ВЦИК и Совнаркома РСФСР от 2 января 1928 года приготовление, хранение и сбыт самогона, а также изготовление, хранение, сбыт и ремонт самогонных аппаратов вновь запрещались, и за эти нарушения предусматривались административные наказания либо в виде штрафа до 100 рублей, либо в виде принудительных работ на срок до 1 месяца.(114)

Корни алкоголизма лежали, несомненно, глубже сферы классового противостояния. Но если честно, то некоторые основания для того, чтобы связывать употребление спиртного с «нэпманской стихией» все же были. На первом месте стояли экономические причины. 18 января 1923 года ВЦИК и СНК приняли декрет «О дополнительном обложении торговых и промышленных предприятий на проведение мероприятий по борьбе с последствиями голода», которым устанавливалось дополнительное обложение не только предприятий, производящих предметы роскоши и торгующих ими (50% стоимости патентов и 1% с оборота), но и кафе, ресторанов высших разрядов (100% патента и 3% с оборота), торговых заведений пивом и вином (100% их стоимости).(115)

Наряду с факторами меркантильного характера, наличествовали и чисто психологические факторы. Бизнес периода НЭПа был скорее ориентирован на выживание и на прожигание жизни, чем являлся базовой жизненной целью. Явления, названные в литературе «гримасами» или «угаром» НЭПа, достаточно известны и даже хрестоматийны. Не секрет, что нэпманы, неуютно чувствовавшие себя в Советской республике, часто вели себя по принципу «пропадать - так с музыкой», предаваясь пьяным кутежам и разврату. Отсюда - некая «аура», которая ассоциировалась с «последними русскими капиталистами» и влекла за собой вполне определенный спектр впечатлений.(116) Карикатуры в рубриках «Гримасы НЭПа», изображающие дремлющих за столом, уставленным едой и спиртным, жирных нэпманов, быстро стали приметой времени:

«Хорошо!... Душе отрадно!...

Сердце дремлет... Сердце спит...

Только грубо и нескладно

НЭП за рюмочкой сопит...».(117)

Пьянство неизменно присутствовало среди набора «смертных грехов», присущих нэпманам. В 20-е годы «нэпо румяная, угарно пьяная» нередко рисовалась в виде запеленутого младенца, рядом с которым располагались непременные атрибуты в виде пива и карт.(118) В массовом сознании эпохи как в кривом зеркале «шинкари, трактирщики, самогонщики и священники» сливались в одно неразделимое целое. И, конечно, непременным атрибутом всего этого мира было беспробудное пьянство: «Там кутеж, трещат трактиры. Все делишки бражные». (119)

Но самое главное другое. В НЭПе виделась угроза перерождения коммунистов, растворения в новых условиях основ коммунистической морали. Пугало распространение алкогоголя и наркотиков, проституции и азартных игр, коррупции и спекуляции. Вот весьма характерное сообщение «Известий» Воронежского губернского комитета партии с типичными для партийной печати тех лет оценками: «Развелись волчьи ямы буржуазного окружения: кафе, рестораны, игорные притоны, буфеты с алкоголем, тотализатор и т.п. - поджидают коммунистов, особенно молодых, чтобы разложить партию». (120)

Заметим, что в менталитете 1920-х годов (особенно городского населения) нэпман и советский аппаратчик-бюрократ предстают, как кентавр, в неразрывном единстве. Следует признать и то очевидное обстоятельство, что немалую толику в «общее дело» распространения пьянства в Советской России вносили представители местной номенклатуры.

Под давлением как экономических, так и социальных факторов, на антиалкогольном фронте большевистские правители окончательно сдали «командные высоты» как раз ко времени свертывания НЭПа. До конца двадцатых годов Сталин в целом был сторонником сдерживания пьянства. Он поддерживал антиалкогольную борьбу, придерживаясь так называемой «политики пресса», когда сверху планировалось систематическое сокращение выпуска и общедоступности водки (например, в части выпуска спиртных изделий был утвержден не госплановский вариант I-го пятилетнего плана, а несколько сокращенный план, рожденный в недрах ОБСА), а регламентация торговли спиртными изделиями в регионах была отдана в юрисдикцию местным Советам.

Дата добавления: 2015-07-02