Голодные и плачущие

Что видит Бог?

Вы когда-нибудь задумывались над тем, что чувствует че­ловек, когда его ненавидят за цвет его кожи? Я могу поде­литься с вами личным жизненным опытом, потому что я один из немногих белых, которые живут в нашем районе. Когда я только переехал в Бушвик, было невесело. На меня плевали, ругались и обзывали по всякому.

Предрассудки проявляются в разных формах. После многих лет жизни в гетто я стал более чувствительным к этому и понимаю, к какому напряжению это приводит. Могу понять, что чувствует маленький ребенок, который отличается от других; ребенок, которого проклинают и над которым смеются из-за культурных различий. Груст­но, когда маленький ребенок понимает, что не нравится людям, но не понимает почему.

Каждую неделю я нахожусь в разных частях страны и вижу, как люди все время держатся своими маленькими группками. Они чувствуют себя удобно только с людьми, которые похожи на них, и быстро осуждают тех, которые не отвечают их стандартам.

Если бы мы попытались организовать в Бруклине цер­ковь для людей, которые «достаточно хороши», наши две­ри никогда бы не открылись. Но я благодарен Богу за то, что наш алтарь омыт слезами тех, кто нуждаются в Нем более всего.

В прошлом году около двенадцати прихожан нашей церкви умерли от СПИДа. Мы видели, как они медленно погибали из-за вируса. Перед тем как мы провели похо­роны, один из больных СПИДом сказал мне: «Пастор Билл, я побывал в пятнадцати других церквах Бруклина. Когда там узнавали, что я болен СПИДом, то просили меня боль­ше не приходить». Затем он сказал: «Вы единственные люди, которые приняли меня».

Возможно, я чего-то не понимаю, но думаю, что это то, что церковь должна делать.

Когда мы каждую неделю посещаем семьи в многоэтаж­ных зданиях, мы обычно поднимаемся на лифте на верх­ний этаж, а потом, спускаясь по лестнице, проводим ра­боту. В одном пятнадцатиэтажном здании, когда я дошел до двенадцатого этажа, услышал плач ребенка.

Это был этаж, где жили одни из наших сотрудников. Ма­ленький мальчик, который ездил каждую неделю со мной в автобусе, сидел перед дверью своей квартиры, ожидая возвращения мамы. Уже было 16:30, и занятия в школе за­кончились давно.

- Почему ты плачешь? - спросил я его.

Рядом никого не было, и положение было затрудни­тельным.

- Моей мамы нет дома, и она не дала мне обед сегодня. Мне хочется есть. И я не знаю, что делать.

Я отвел его в магазин на углу и купил кусочек пиццы. Он оставался со мной весь день, мы вместе пошли в церковь. Мальчик следовал за мной, как тень.

Каждые несколько минут мы набирали его номер теле­фона, чтобы узнать, не вернулась ли мама домой. Около одиннадцати часов вечера мы наконец-то дозвонились до нее. Я не услышал от матери слов благодарности или хотя бы малейшего выражения беспокойства о мальчике, когда привел его домой. Вместо этого она отругала его и удари­ла по лицу за то, что он привлек внимание к ее глупости.

Что делать, когда плачет ребенок? Понимаешь, что кому-то нужно о нем позаботиться.

Однажды мужчина из Южного Бронкса попытался объяснить мне, почему его красивый район превратился в городской бич. «Всем теперь абсолютно все равно, - ска­зал он. - Когда-то это было чудесное место. Потом здесь поселилась апатия, и наша жизнь так никогда и не стала лучше».

Апатия - это инфекционная болезнь, которая быстро распространяется и может погубить все на своем пути: не только здания, но и семьи. Она не является исключитель­но обитательницей гетто. Вы можете найти ее в наших пригородах, в наших школах, в наших церквах. Когда лю­ди больше думают о себе, чем о других, общество начина­ет разлагаться.

Недавно умер один служитель, которого я хорошо знал. То, что навсегда запомнилось мне о нем, - это вопрос, ко­торый он поместил на бумагах его церкви. Рядом с фото­графией маленьких мальчика и девочки, которые держа­лись за руки, были написаны такие слова: «Какую нужно заплатить цену, чтобы спасти ребенка?»

Чем дольше я живу, тем глубже понимаю, что цену спа­сения ребенка нельзя измерить долларами и центами. Спасти мальчика или девочку можно, только посвятив им часть нашей жизни.

В стране, которая была настолько благословлена, заду­мываешься, почему же так многие нуждаются в помощи. Трудно понять, как страна, где существует больше четы­рехсот церквей, могла так сильно пасть духовно.

Что же случилось с Рефомацией, которая началась, ког­да Мартин Лютер заговорил о своих девяноста пяти тези­сах в Виттенбургской церкви? Что произошло с пробуж­дением, которое пришло через проповеди Джона и Чарлза Уэсли? Почему сейчас в церквах, основанных ими, так мало тех, кто хочет приводить людей к Иисусу?

Когда христиане перестают думать о других, церковь начинает умирать. Организации не могут думать о людях, о людях должны думать люди. Церковь, которая больше всего озабочена своими собственными удобствами и тра­дициями, скоро потеряет основу и причины для своего существования. Именно поэтому сегодняшней евангель­ской церкви нужно поддерживать горячее желание при­водить людей к спасению.

Церковные бюллетени и занавесы говорят: «Мы любим вас». Но демонстрируемое отношение, когда те, которых не любят, появляются в церкви, говорит: «Мы любим вас, только не садитесь рядом со мной».

Когда собирают пожертвование для миссии, многие да­ют больше из чувства вины. Намного легче положить дол­лар в корзину, чем по-настоящему участвовать в служении.

Перед смертью Махатма Ганди, известный лидер Индии, сказал: «Единственное, что удерживало меня от христиан­ства, - это сами христиане». Правда, печально? Печально, потому что это так.

Пора перестать любоваться своим фасадом и собой. Вместо этого нам нужно просить Бога, чтобы Он осветил Своим светом наши сердца. Нам нужно пересмотреть мо­тивы нашего служения. Хотим ли мы услышать аплодис­менты в наш адрес или же нас по-настоящему волнует судьба окружающих нас людей?

Господь не просит нас лично спасти целый мир. Он больше хочет, чтобы мы начали думать о тех, кто нуждает­ся в нашей любви. Мы не пришли в гетто, чтобы служили нам, но послужить самим.

Дата добавления: 2015-06-27