Еще раз о роли корпусных данных в лингвистическом описании 1 страница

Под стоимостью чистых активов акционерного общества понимается величина, определяемая путем вычитания из суммы активов акционерного общества, принимаемых к расчету, суммы его пассивов, принимаемых к расчету.

При уменьшении уставного капитала дебетуют счет 80 «Уставный капитал» и кредитуют счета учета источников уменьшения уставного капитала:

84 «Нераспределенная прибыль (непокрытый убыток)» - на сумму снижения размеров вкладов или номинала стоимости акций для покрытия убытка;

75 «Расчеты с учредителями» - на сумму вкладов, возвращенных учредителям;

81 «Собственные акции (доли)» - на сумму номинальной стоимости аннулированных, выкупленных у акционеров акций.

При уменьшении УК в учете будет сделана проводка:

		- на сумму вклада учредителя, возвращенного ему
81(собственные акции, доли, активы)	- на номинальную стоимость аннулированных акций

АО могут выкупать акции у акционе ров с целью их последующей перепродажи, а так же для аннулирования или распределения среди своих работников. Выкупленные у акционеров акции учитываются на счете 81. Стоимость выкупленных акций по сумме фактических затрат на их приобретение отражается:

50,51

Выкупленные акции в бухгалтерском балансе организации отражаться до одного года после их выкупа. При перепродаже акций делается проводка:

50,51

Аннулированные акции списываются на уменьшение УК проводкой:

Разница в стоимости приобретенных, проданных или аннулированных акций списывается проводками:

91/2		- при уменьшении стоимости от наминала (операционные расходы)
	91/1	- на прочие доходы при продаже или аннулировании акций (т.е. «выравниваем»81 счет)

В хозяйственных товариществах внесенный капитал учитывается, как долевой. На каждого вкладчика открывают отдельный аналитический счет, на котором учитывают сумму внесенного участником вклада, в виде денежных средств или другого имущества. Вносимое имущество оценивается по рыночным ценам, согласованным с участниками.

При выбытии члена товарищества, ему выплачивают часть стоимости имущества пропорционально его доли в складочном капитале. При наличии убытков и уменьшении вследствие этого чистой стоимости имущества до уровня ниже складочного капитала, полученная затем прибыль не распределяется до момента ликвидации разницы.

Движение складочного капитала отражается на счете 80 в корреспонденции со счетом 75.

Величина складочного капитала не является фиксированной и может уменьшаться. По окончанию года сальдо по счету 84 списывается на счет 80:

и распределяется м/у членами товарищества пропорционально их доли.

Операции по уменьшению складочного капитала, отражаются проводкой:

Учет добавочного капитала (УК)

Добавочный капитал формируется из следующих составляющих:

1. Эмиссионный доход, возникающий при реализации акций по цене, которая превышает их номинальную стоимость или представляет собой дополнительную эмиссию акций;

2. Прирост стоимости имущества по переоценке;

3. Курсовые разницы, образовавшиеся при внесении учредителями вкладов в УК организации.

Добавочный капитал, в отличии от уставного, не подразделяется на доли внесенные конкретными участниками, он показывает общую сумму собственности всех участников.

Добавочный капитал учитывается на пассивном счете 83. к счету 83, в соответствии с рабочим планом счетов организации, д.б. открыты субсчета в разрезе составляющих компонентов самого добавочного капитала.

		-на увеличение стоимости ОС
		- коррекция амортизации
		- остаточная (восстановительная) стоимость

Курсовые разницы, возникающие по валютным ценностям, внесенным в УК, отражаются в учете проводкой:

75/1		- «положительная» курсовая разница
	75/1	- «отрицательная»

Средства добавочного капитала могут быть направлены на увеличение УК:

- в части эмиссионного дохода

М.б. также направлены на распределение м/у учредителями:

Учет резервного капитала

РК создают предприятия в соответствии с действующим законодательством или по своему усмотрению. В обязательном порядке создают РК акционерные общества, совместные предприятия. Средства РК акционерного общества предназначены для покрытия его убытка, а также для погашения облигаций АО и выкупа акций в случае отсутствия иных средств. РК не может быть использован для других целей. Размер РК определяется уставом общества, в АО он не может быть менее 15% от УК при этом ежегодные отчисления не могут быть менее 5% от чистой прибыли, а для совместных предприятий и организаций с иностранным капиталом РК не должен быть менее 25% от УК. Отчисления в РК организации производятся за счет уменьшения налогооблагаемой прибыли. При этом сумма отчислений в РК и другие аналогичные фонды не может превышать 50% налогооблагаемой прибыли

Учет РК ведется на счете 82 следующими записями:

РК

Организации создающие РК по своему усмотрению могут его использовать на различные цели, на покрытие убытка от хозяйственной деятельности:

84/3

На выплату доходов по акциям в случае отсутствия прибыли:

75,70

-на увеличение УК

Нижеследующая реплика инспирирована полемической статьей Н.В. Перцова [2006], которая была посвящена использованию данных лингвистических корпусов (и, в частности, НКРЯ) в описаниях русского языка.

Статья Н.В. Перцова включает в себя три основных сюжета; каждый из них заслуживает отдельного обсуждения. Во-первых, автор настаивает на крайней полезности для лингвистов корпусов текстов на исследуемом языке, причем, по его мнению, многие современные лингвисты эту полезность недооценивают. Во-вторых, в статье критически рассмотрен ряд утверждений, которые автор обнаружил в недавних лингвистических публикациях. Наконец, автор излагает некоторый общий взгляд касательно слова как единицы лексики. Коснемся вкратце каждой из этих тем.

Пафос Н.В. Перцова в отношении корпусов текстов кажется несколько преувеличенным. Всем лингвистам очевидно, что лингвистические утверждения должны опираться на языковой материал, а такой материал удобно извлекать из представительного корпуса текстов. Не случайно во множестве диссертационных исследований дается список источников, из которых извлекался материал для анализа (т. е. по существу корпус текстов); при этом нередко указывается метод, посредством которого извлекался материал (напр., «метод сплошной выборки»), и сообщается, что собранная автором картотека составила столько-то единиц.

В отношении древних языков именно корпус текстов является самой надежной базой для выводов об исследуемом языке. Лишь в случаях, когда корпус текстов не содержит достаточных данных или вовсе отсутствует, приходится прибегать к методу реконструкции, который принято считать значительно менее надежным. Разумеется, и для древних языков методологической ошибкой было бы каждое предложение, встретившееся в корпусе, считать на этом основании правильным предложением данного языка. Всем известно, что в реальных текстах встречаются разного рода погрешности (ошибки, описки, отклонения от нормы под влиянием аналогии, неправильности, связанные с тем, что данный язык не являлся родным для автора текста, и т. д.). Кроме того, из опыта работы с текстами на живых языках мы знаем, что в них могут встречаться аномалии, сознательно допускаемые автором текста — в видах языковой игры или для достижения того или иного художественного эффекта. Нет никаких оснований исключать возможность наличия сознательно допущенных аномалий и в текстах на древних языках. Необходимость учитывать возможность наличия аномальных высказываний в корпусе текстов на древнем языке является общим местом для всех тех, кто имеет опыт работы со старинными рукописями

Но при исследовании живых языков нет необходимости ограничиваться анализом примеров из корпуса. Обращаясь к языковой компетенции носителей языка, мы получаем возможность прибегать к эксперименту, как об этом говорится в классической статье Л. В. Щербы об эксперименте в языкознании. Конструируя высказывания и оценивая их правильность на основе языковой интуиции (языковой компетенции) носителей языка, мы получаем возможность непосредственно получить языковой материал, который может быть извлечен из корпуса лишь косвенным образом и с существенно меньшей долей достоверности. Как уже говорилось, в корпусе текстов могут встречаться аномальные высказывания (и тем самым наличие в корпусе не является гарантией правильности). Но еще важнее то, что без обращения к языковой компетенции носителей языка из корпуса никоим образом не может быть извлечен так называемый «отрицательный языковой материал», т. е. сведения о том, какие языковые единицы и конструкции являются неприемлемыми в данном языке. Иными словами, если некоторая единица или конструкция регулярно встречается в корпусе, мы можем с той или иной долей уверенности заключить, что она является правильной единицей или конструкцией данного языка; однако, если она в корпусе не обнаруживается, никаких заключений о ее приемлемости или неприемлемости мы сделать не можем (а можем лишь высказывать предположения, основанные на аналогии), если не обратимся к языковой компетенции носителей языка.

Разумеется, опрос информантов бывает сопряжен с целым рядом сложностей, хорошо известных полевым лингвистам. Информант может неправильно понять обращенный к нему вопрос исследователя, строить ответы, стремясь в первую очередь к тому, чтобы произвести на исследователя желаемое впечатление, руководствоваться своими представлениями о том, каких ответов требуют в том или ином случае этикетные соображения. Если лингвист сам не является носителем исследуемого языка, одним из способов преодолеть указанные трудности может быть работа с довольно представительным множеством информантов, в надежде на то, что эффект нежелательных отклонений будет минимизирован. В полевой лингвистике также разработаны правила, позволяющие сгладить нежелательный эффект системных искажений, — скажем не следует прямо задавать информантам вопрос «можно ли так сказать?», поскольку существует вероятность, что культурные скрипты предписывают носителям соответствующего языка давать утвердительный ответ на такой вопрос независимо от степени языковой приемлемости предъявленной фразы[1].

Однако, если лингвист сам является носителем описываемого языка, ситуация оказывается значительно более счастливой. Он оказывается избавлен от таких трудностей, как непонимание поставленного вопроса или искажающий эффект этикетных соображений. Добросовестность предохранит его от того, чтобы подгонять свою языковую интуицию под предвзятые представления о языковой системе. Разумеется, в этом случае он будет описывать собственный идиолект, который может в каких-то деталях отличаться от идиолектов других носителей языка. Однако при описании языка вообще принято абстрагироваться от различий между идиолектами — разумеется, кроме тех случаев, когда именно особенности идиолектов оказываются в фокусе внимания (напр., когда описывается идиостиль какого-либо писателя).

Ум человеческий не всеобъемлющ. Какие-то релевантные примеры употребления могут остаться незамеченными исследователем, если он будет заниматься исключительно интроспекцией, и он может делать поспешные утверждения, опровергаемые при помощи контрпримеров, которые могут быть конструированы другими носителями языка или почерпнуты из корпуса. В этом отношении корпус может оказать неоценимую помощь, и это хорошо известно лингвистам, которые с незапамятных времен обращались к корпусным данным (картотекам и т. п.) как к материалу для анализа. Однако окончательное суждение касательно приемлемости или неприемлемости высказываний, обнаруженных в корпусе, все равно принадлежит носителям языка. Сам факт наличия в корпусе примеров того или иного явления еще ни о чем не говорит, если носители языка отказываются признать эти примеры правильными.

Здесь необходимо еще одно замечание. Есть лингвистические задачи, для решения которых обращение к компетенции носителей языка ничего не дает и которые могут быть решены только посредством обращения к представительному корпусу текстов. Очевидно, что изучение особенностей языка какого-либо писателя должно опираться на корпус текстов этого писателя. Но и в прочих случаях необходимо понимать, что компетенция носителя языка позволяет ответить на вопрос относительно приемлемости или неприемлемости того или иного языкового выражения, однако она не помогает определить какой из двух альтернативных способов выражения встречается чаще. Поэтому иногда встречающиеся в лингвистических описаниях констатации, включающие слова чаще, преимущественно и т. п., подчас производят впечатление некоторой поверхностности или легковесности. Исследования разговорной речи также не могут опираться на компетенцию носителей языка: как было обнаружено довольно давно, особенности разговорной речи обычно не осознаются говорящими, которые, даже когда им предъявляют их собственные высказывания, не верят, что они могли действительно так сказать. Можно добавить, что для описания таких явлений, как социальная стратификация языка, также ничего не дает опора на интроспекцию исследователя, хотя умело проведенная работа с информантами во многих случаях может оказаться более эффективной, нежели анализ корпусных данных.

Вообще говоря, все сказанное было давно известно лингвистам (хотя и не всегда четко формулировалось). Однако замечания, разбросанные по всему тексту статьи Н.В. Перцова, показывают, что он мыслит «корпусные данные» значительно более узко и, говоря о них, имеет в виду в первую очередь электронное представление этих данных. Именно поэтому он говорит о корпусах как о новшествах в лингвистическом инструментарии и сравнивает их с «благами цивилизации». С точки зрения общей методологии лингвистики, форма представления данных в корпусе (электронный вид, печатные тексты или что-то еще) не имеет принципиального значения; однако можно отдельно обсудить плодотворность использования в качестве инструмента исследования именно электронных корпусов текстов.

Очевидно, что электронное представление корпусных данных имеет неоспоримые преимущества: оно позволяет за считанные минуты получить представительное множество контекстов употребления интересующих нас языковых единиц (конечно, при условии, что корпус снабжен соответствующей системой поиска). Разумеется, поисковые возможности электронных корпусов небезграничны, и, для того чтобы исследовать именные группы с родовой референцией, приемы языковой манипуляции или аллюзии в газетном тексте, пока приходится действовать «по старинке», читая тексты, входящие в корпус, находя в них нужные примеры и выписывая их. (Единственное ощутимое преимущество электронного представления текста заключается в возможности облегчить процесс выписывания примеров путем использования команд “copy-paste”.) Но в целом едва ли кто-то из лингвистов станет отрицать полезность электронных корпусов вообще и НКРЯ в частности. «Скепсис» по поводу электронных корпусов может быть связан скорее с возникающей иногда иллюзией, будто их использование само по себе обеспечивает достоверность результатов исследования.

Здесь представляется вполне удачной аналогия с автомобильным транспортом, которую предложил Н.В. Перцов. Безусловно, автомобиль позволяет быстро попасть в пункт, до которого идти пешком было бы долго и трудно, и нелепо было бы отрицать полезность автомобильного транспорта на том основании, что он «отвращает людей от таких полезных способов передвижения, как ходьба» [Перцов 2006: 228]. Однако, если не знать, в каком направлении следует двигаться, преимущество автомобиля будет сведено к нулю; также автомобиль не имеет преимуществ, скажем, при движении через лесную чащу. Так и использование электронного корпуса может способствовать скорейшему получению нужных данных, но не помогает ни в установлении того, какие именно данные нужны, ни в анализе полученных результатов.

Между тем с использованием данных, получаемых «одним нажатием кнопки», сопряжены важные соблазны. Отсутствие необходимости кропотливой работы по сбору материала может побудить к такой же поспешности в выводах. Н.В. Перцов [2006: 228] недоумевает: «Непонятно, как “нажатие кнопки” может препятствовать какому-либо размышлению — по моему, в случае корпусов оно всячески споспешествует такому размышлению». Возможно, он забыл, как собирался материал «вручную», в «докомпьютерную» эпоху: исследователь читал разнообразные тексты, выписывая из них нужные примеры, попутно размышляя об обнаруживаемых таким образом закономерностях и, возможно, уточняя параметры поиска. Конечно, никто не мешает лингвисту, получившему множество контекстов, далее неторопливо размышлять над ними, в процессе таких размышлений уточнять параметры поиска, вновь получать множество контекстов, пока наконец ему не удастся выявить закономерности, лежащие в основе анализируемых употреблений (правда, в этом случае теряется преимущество электронных корпусов — скорость получения результатов). Однако, к сожалению, бывает и так, что, быстро получив материал, исследователь наскоро его обрабатывает, а обильный материал маскирует поверхностность выводов и создает ложное впечатление фундаментальности. Поэтому несколько наивной представляется надежда Н.В. Перцова, что использование систем автоматического поиска в электронных корпусах «всячески споспешествует» тщательному размышлению. Это напоминает утверждение (продолжим аналогию, предложенную Н.В. Перцовым), что автомобиль «всячески споспешествует» пешему хождению (на том, напр., основании, что можно поехать в автомобиле за город и там предаться пешей прогулке).

Еще раз подчеркну во избежание недоразумений, что я всячески приветствую разного рода новшества и блага цивилизации (в частности, и автомобили, и автоматический поиск в электронных корпусах). Мои опасения связаны с тем, что уже на данном этапе мы видим, что иногда использование обильного материала, полученного посредством автоматического поиска, заменяет детальный анализ этого материала, а по мере того как использование электронных корпусов будет все больше входить в лингвистический обиход (что и неизбежно, и желательно), случаи такого рода могут становиться все более частыми.

Однако основной интерес в статье Н.В. Перцова представляют не отвлеченные рассуждения, а конкретные примеры, посредством которых он стремится демонстрировать крайнюю полезность электронных корпусов и систем автоматического поиска (и неизбежность ошибок в тех работах, авторы которых этими средствами не пользуются). Бегло разберем эти примеры.

Первый из них связан с тем, что Н.В. Перцов считает одним из самых «поразительных “открытий”, извлеченных из НКРЯ». Речь идет о том, что при глаголе промахнуться может выражаться не только валентность агенса (кто), но и прочие семантические валентности: объекта-мишени (по чему), инструмента (из чего) и средства (чем). Тем самым, по Н.В. Перцову, произошло «разрушение старинного лингвистического мифа» (замечу, что «старинным» наблюдение, сделанное в 1970‑е гг., я бы не назвал), состоящего в том, что из четырех семантических актантов глагола промахнуться «только первый может быть синтаксически выражен при данном глаголе» [Перцов 2006: 228]. Правда, Н.В. Перцов сам пишет, что в «классических работах» И.А. Мельчука и Ю.Д. Апресяна, вышедших в 1974 г., «авторы высказались осторожнее: этот глагол неохотно присоединяет любой семантический актант кроме агенса, однако в особых случаях такое все-таки возможно» [Перцов 2006: 229]. Пожалуй, с такой «осторожной» формулировкой вполне можно согласиться: моя языковая компетенция вполне допускает такие сочетания, как промахнуться по мишени или промахнуться с трех шагов, но я готов поверить, что эти сочетания встречаются довольно редко (правда, я бы не сказал, что для этого нужны какие-то «особые» условия, включающие, напр., противопоставление или уступительность). Если же в каких-то последующих публикациях для упрощения картины утверждалось, что такие сочетания вообще невозможны, то не требуется обращения к корпусу, чтобы построить пример, который опровергнет это утверждение (более того, такие искусственно построенные примеры были приведены в упомянутых работах И.А. Мельчука и Ю.Д. Апресяна: Ну, по такой большой мишени из винтовки с оптическим прицелом я не промахнусь!; На расстоянии всего пяти метров он промахнулся в медведя из великолепного бельгийского ружья центрального боя). Поэтому мне кажется странным, что далее Н.В. Перцов пишет: «…поиск в НКРЯ по данному запросу дал совершенно непредсказуемый результат». Тут же выясняется, что выражение «неагенсных актантов» при глаголе промахнуться встречается, но относительно редко; что тут было «непредсказуемого», для меня осталось неясным, и остается столь же неясным, в чем особая ценность корпусных данных применительно к данному случаю.

Следующая иллюстрация, приводимая Н.В. Перцовым, касается вопроса о существовании возвратных форм страдательного залога у глаголов совершенного вида: Н.В. Перцов считает, что такие формы вполне допустимы, хотя и маргинальны. Примечательно, впрочем, что приводимый им пример Книга довольно быстро раскупилась/раскупится публикой, который действительно представляется вполне приемлемым, построен исследователем, а вовсе не извлечен из корпуса. А вот как раз примеры из реальных текстов (правда, пока не вошедших в НКРЯ) иногда производят впечатление языковых аномалий, как, напр., следующие строки из стихотворения Игоря Северянина: В дни пред паденьем Петербурга, / В дни пред всемирною войной,— / Случайно книжка Эренбурга / Купилась где-то как-то мной. Несколько дополнительных примеров из прозы А. Азольского, обнаруженные в НКРЯ, ничего принципиально нового для понимания сути дела нам не дают, тем более что часть из них также находится на грани нормы.

Особый интерес для меня представляли замечания Н.В. Перцова по поводу утверждений, сделанных в нашей книге [Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005]. Остановлюсь на них подробнее; но сразу же замечу, что среди замечаний есть дельные, есть те, с которыми я никак не могу согласиться, однако во всех случаях приведенные данные в статье Н.В. Перцова никак не могут служить иллюстрацией вреда от недостаточного внимания к корпусным данным. Поскольку Н.В. Перцов занумеровал свои замечания, удобно рассматривать материал, следуя его нумерации.

(1) Н.В. Перцов критикует приведенное в нашей статье, написанной совместно с Анной А. Зализняк, описание идеи, которую вносит выражение с вечера в такие сочетания, как собрать вещи с вечера, приготовить обед с вечера: ‘начиная накануне вечером деятельность, основная часть которой запланирована на следующий день’. В связи с этим он приводит два примера из НКРЯ, в которых нет значений ‘деятельности’ и ‘запланированности’. Но мы и не утверждали, что во всех примерах употребления выражения с вечера присутствует идея ‘деятельности’ или ‘запланированности’; более того, в том же абзаце мы привели пример, когда никакой деятельности’ и ‘запланированности’ явно нет: Он как залег с вечера, так и проспал весь следующий день,— и описали значение, вносимое выражением с вечера, так: ‘вечером накануне (того дня, когда происходила основная часть процесса сна)’. Общая идея состоит в том, что выражение с вечера используется, когда речь идет о начале вечером процесса или состояния, основная часть которого приходится на следующий день; но это выражение можно употребить и заранее, когда речь идет лишь о планах или о прогнозах на следующий день (можно сказать Я собрал вещи с вечера накануне отъезда, которому, строго говоря, может еще что-то помешать).

Однако Н.В. Перцов не согласен и с этой идеей. Он спрашивает: «…разве нельзя сказать, например, в одиннадцать часов вечера Он пьян уже с вечера, не выражая при этом ни идеи деятельности, ни запланированности?» Мне кажется, что нельзя: предложение Он пьян уже с вечера, произнесенное в тот же вечер, представляется мне неуместным. Можно лишь придумывать экзотические ситуации, когда оно становится более или менее приемлемым, напр. когда некто планировал на какой-то день обильную выпивку (как персонаж романа «В круге первом», о котором говорится: в воскресенье после его дежурства намечали они с сестриным мужем крепко заложить), но проявил нетерпение и напился еще накануне вечером. Но такая модификация в точности соответствует нашему описанию. Я допускаю, что языковое чутье Н.В. Перцова как носителя языка в данном случае не совпадает с моим; примечательно, однако, что НКРЯ не дает примеров, подкрепляющих его интуицию, так что в любом случае роль корпусных данных этот пример никак не иллюстрирует.

Показательно и рассуждение Н.В. Перцова по поводу второго из приведенных им «опровергающих» примеров: С вечера желтое слепящее солнце тонет в багровом закатном дыму. Утром оно поднимается в том же багровом тревожном мареве… (Б. Екимов). Н.В. Перцов [2006: 232] пишет: «…верно, что здесь сопоставляется вечернее солнце и солнце, поднимающееся на следующее утро; при этом, думается, такое описание не исключено и с точки зрения момента позднего августовского вечера, когда солнце еще не зашло». Не вполне ясно, что в точности имеется в виду. Если Н.В. Перцов полагает, что сопоставления с утренним солнцем могло бы и не быть, то здесь опять-таки имеет место несовпадение его и моего языкового чутья (без этого сопоставления использование выражения с вечера солнце тонет в дыму мне кажется невозможным). Если же речь идет о том, что и вечером можно сказать С вечера солнце потонуло в дыму, чтобы утром снова подняться в том же мареве,— то это никак не противоречит нашему описанию; но, кроме того, это был бы уже не «опровергающий» пример из корпуса, а искусственно сконструированное высказывание, которое не может демонстрировать роль корпусных данных.

(2) Н.В. Перцов не согласен с замечанием из нашей совместной статьи с И.Б. Левонтиной, согласно которому глаголы прогуливаться и слоняться не используются по отношению к животным (в отличие от глаголов бродить и разгуливать). Здесь сразу надо заметить, что, как мне уже приходилось отмечать (ср. [Шмелев 1997: 524]), ограничения такого рода снимаются в случае иронического употребления или частичной персонификации (нередко это бывает, когда речь идет о домашнем животном). Поэтому весьма немногочисленные примеры использования глаголов слоняться и прогуливаться по отношению к животным, обнаруженные Н.В. Перцовым в НКРЯ (слоняются в них терьеры и добродушный кобель, прогуливаются же молодые дрозды и кот Фемистоклюс), вообще говоря, не опровергают наше утверждение (хотя побуждают его уточнить). Но в контексте обсуждаемой проблемы (роли корпусных данных) уместно заметить, что наша статья, о которой идет речь, была одной из немногих статей, вошедших в сборник, которая базировалась как раз на данных электронного корпуса (хотя и относительно небольшого). В корпусе, которым мы располагали во время написания статьи, примеров, где животные слонялись и прогуливались, вовсе не было. Если признать вывод, который мы сделали, не вполне обоснованным, то причину этого разумно видеть не в недостаточном использовании корпусных данных, а в поспешных заключениях на основании таких данных, т. е. как раз в том, в чем я и вижу некоторую опасность чрезмерного доверия данным корпусов.

(3) Следующее замечание Н.В. Перцова касается той же нашей статьи. В ней мы упомянули выражения типа шагать через лужи, в которых глагол шагать, как мы писали, «означает то же, что перешагивать», и заметили, что глагол ступать в такой конструкции не употребляется. Н.В. Перцов справедливо указал, что в НКРЯ есть семь контекстов, в которых глагол ступать указывает на перешагивание через препятствие (в шести примерах через порог и в одном через ручей). Здесь я признаю, что наша формулировка неточна. Правильнее было бы сказать, что глагол шагать может означать ‘идти, перешагивая’, а глагол ступать такого значения в нормальных условиях не имеет; если же речь идет о преодолении единичного препятствия, употребление глагола ступать, как показывают примеры из НКРЯ, возможны, хотя и не очень характерны. В корпусе, которым мы пользовались при написании статьи, таких примеров не было, но, конечно, мы должны были бы более тщательно анализировать собственную языковую компетенцию. Но опять-таки этот пример не столько свидетельствует о необходимости опираться на данные корпусов, сколько предостерегает от поспешности в интерпретации корпусных данных.

Дата добавления: 2015-06-27