В ожидании малыша 19 страница

Что могло показаться странным, потому что Слава видел, что Женя при этом страдал. Действительно страдал.

А Вячеслав переживал от того, что ничем не может ему помочь. Так выходило, что и действительно ничем. Хотя, конечно же, знал, что помочь в состоянии. Надо только чтобы его брат этого захотел. И он ему поможет. Поможет словом. Поможет с помощью лекарств. Сила современной фармакологии как врачу была ему известна.

Но в том-то и дело, что Евгений не хотел. Он только грустно улыбался в усы. И глаза его оставались такими же грустными. Но от помощи отказывался. Даже пытался шутить.

--Ты идиот,--как то сказал Слава брату. Я всеми силами стремлюсь тебе помочь, а ты удивительнейшим образом избегаешь моей помощи. Почему?

--Видишь ли...

Обычно дальше Женя не продолжал. Ему было очевидно как происходящее с ним, так и его собственная реакция на это происходящее. Было лишь удивительно, что этого не видел его брат.

--Я не только не хочу этого видеть, но и мне ты порой кажешься наглым ухмыляющимся идиотом,--бывало, взрывался негодованием Вячеслав.- Ведь более чем явно...

--Более чем явно, что ты лезешь не в свое дело,--перебивал его брат.- Лечи своих больных. А я здоров.

--Ну, конечно же... здоров...--ухмылялся Вячеслав.

На этом диалог с братом обычно заканчивался. Верить, что его брат и на самом деле умышленно стремится только к плохому, Вячеслав не хотел. Но как-то складывалось все именно так. И Славе Григорьеву было трудно избавиться от предчувствия, что если еще немного он пообщается с братом, то станет точно таким же. Пусть и на время, но у него начнется схожая симптоматика. Чего, естественно, Вячеслав не хотел. И к нему уже подкрадывалась грусть, что это так может случиться. И даже казалось, что непременно так и случиться. И ничего нельзя будет изменить. А то и никак не удастся из подобного состояния высвободиться. А значит, кроме ощущения надвигающейся опасности, ему больше ничего будет и не почувствовать. И уже предстоит бороться за свое существование. За свободу своего существования. Ибо, что это еще было, как не свобода. Вернее, свободой называлось то, что с ним происходило сейчас; и то, что будет после излечения. А уж если он заболеет (психически заболеет), то...

Вячеслав не хотел думать, что будет в этом случае. Но он допускал, что будет что-то не очень хорошее. А значит просто следовало делать все, чтобы подобные состояния наступили.

Что почти означало, что ему необходимо было меньше общаться с братом. Когда у Евгения подобные депрессивно-меланхолические состояния пройдут, с ним общаться было можно, и даже, быть может, нужно. Но пока с его уст срывается явный негатив, делать этого не следовало.

Евгений и сам радовался, когда из его сознания исчезал патологический цинизм. В таком случае уже все становилось по-другому. А он радовался жизни. Верил во что-то доброе. И даже не только верил, но словно и сам становился по-доброму светел. Радовался жизни. И... ждал новой депрессии. А когда наступление ее затягивалось - вызывал ее. Начинал думать, что все плохо и будущего нет. И тот час же из его бессознательного выползало все это безобразие. А ему и на самом деле становилось грустно.

Бесперспективность - вот то, что начинало подспудно диктовать свои условия.

И он начинал верить (неосознанно), что плохое действительно к нему придет. И даже уже пришло. А значит еще немного, и оно начнется.

Глава 2

Валентина Мишина была любовницей обоих Григорьевых. Но они не знали что обоих. И по наивности каждый из них считал эту девушку своей невестой.

Вале было двадцать три. Длинные рыжие волосы. Длинная, худая и нескладная фигура. И при этом какая-то по особенному приятная блядинка в глазах. И большой рот. И некрасивое мужское лицо. И динамит между ног.

Ни Евгений, ни Вячеслав не понимали, что каждому из них нравилась в Вале больше. Тайно каждый из них хотел на девушке жениться. Никто из них ей об этом не говорил. Только намекали. Но и Славу, и Женю смущала большая разница в возрасте. И, по сути, им с Валей было неинтересно. Все что им в ней было интересно, это ее рот, попа, и то, что скрывалось у Вали между ног. В каждую из этих частей они любили входить своим членом. Конечно же, когда кто-то из них оставался наедине с девушкой. Хотя, случалось, Валя приходила к братьям, когда они были вместе (пили, например, или играли в шахматы). И под надуманным предлогом вызывала одного из них в другую комнату. Там делала ему минет. Потом вызывала другого. И делала тоже самое.

Никто из братьев, из ложной скромности, не признавался другому, что только что произошло с ним. Хотя по их виду и так все было заметно. Уходили они с Валей напряженные, и немного даже встревоженные. А возвращались с какими-то поистине умиротворенными лицами. А вот взять бы им, например, да и оттрахать Валентину на пару. Да и девушка этого хотела. Но как-то стеснялась предложить.

.............................................................................................................

Валя Мишина была фотохудожница. По сути, фотохудожница была никакая. Но в журнале, где она работала, ей платили достаточно высокую заработную плату. Чему Валя искренне радовалась, считая это заслугой ее таланта. На самом деле если и был у Вали какой-то талант, то скрывался он между ее длинных ног. А главный редактор выписал ей повышенную зарплату потому, что был пожилым честным человеком. И считал, если его сотрудница изредка сосет у него член, то он должен за это ее как-то отблагодарить.

Дата добавления: 2015-06-27