Потерянное детство

Следующее утро началось для меня часов в одиннадцать, так как лег я только около четырех ночи. Меня разбудил Димка, который каким-то непостижимым образом проснулся раньше и заявился в гости. Он все еще пребывал под впечатлением от визита к вампирам, и его приход невозможно было игнорировать.

Чем займемся сегодня? — громогласно спросил брат прямо с порога, наглым образом ворвавшись в мой сон.

Тише, Влад еще спит, — попыталась урезонить его Эмми.

Уже нет, — пробурчал я с кровати.

Вот и славно, — Дима ничуть не смутился. — У нас нет времени на сон.

С чего это вдруг тебя так разобрало? — ворчливо спросил я по пути к ванной.

А для меня работа всегда была приоритетом, — бросил мне вслед Дима, единственными приоритетами которого, как я был убежден, являлись еда и сон, ну и еще, может быть, телевизор и видеоигры.

То, что это дело настолько заинтересовало брата, настораживало. Конечно, Дима обожал разного рода переделки и находил нашу работу по-настоящему захватывающей, но он еще ни разу в жизни не поступался своими привычками ради охоты. Насколько же сильно зацепил его этот случай? Но, увы, несмотря на мучившие меня вопросы, я так и не придал особого значения поведению брата, списав его повышенный интерес на неординар-ность происходящего. В конце концов, ни с чем подобным нам еще не приходилось сталкиваться. Наверное, я не способен заранее почувствовать приближение беды. Опасности — да; как и всякий охотник, я кожей ощущал любое изменение окружающей действительности, но будущие несчастья скрывались от меня под покровом тайны.

— Позвони отцу, — попросила Эмми, стоило мне выйти из ванной комнаты. — Может, ему удалось выяснить что-нибудь насчет считалочки. И потом я хочу узнать, не сталкивался ли он с похожими убийствами вампиров.

Я поспешил выполнить просьбу и набрал номер папы. После пяти гудков трубку сняли, и из динамика донесся радостный голос отца:

Привет, Влад. Что, не удается самим справиться с делом? Помощь старика понадобилась. — Он безошибочно определил причину звонка.

Ты как всегда прав, — я усмехнулся, представляя, как при этих словах на лице отца расплывается довольная улыбка. — Мы, кажется, сели в лужу, и нам просто необходим твой совет.

— Давай, спрашивай, — великодушно разрешил папа.

— Мы наткнулись на довольно большую группу вампиров, — начал я было, но отец перебил:

— Сколько?

Естественно, он желал знать численность вампиров, но, здраво рассудив, я удержался от правдивого ответа. Узнай отец, что мы только вчера находились в окружении более чем пятнадцати вампиров, он бы немедленно потребовал нашего отъезда, а это в планы не входило. Я не меньше Димки увлекся этим расследованием, и никакие кровопийцы не могли меня заставить сбежать из города.

Их было трое, — ответил я, стыдясь самого себя. Эмми и Дима с пониманием взглянули на меня, за что я был им очень благодарен.

Ого! — встревожено воскликнул отец. Судя по его реакции, я поступил правильно, скрыв от него истину. — У вас там все хорошо?

Да, не волнуйся. Благодаря Эмми они не станут к нам лезть. — Я улыбнулся Амаранте. — Знаешь, иногда полезно иметь в друзьях вампира.

Будьте осторожней, — на всякий случай попросил папа. — Так что ты хотел узнать?

Понимаешь, кто-то крайне жестоко расправляется с местными кровопийцами. Их тела находят изувеченными. Может, ты слышал о чем-нибудь подобном?

Отец ненадолго задумался:

Это точно не охотники.

Мы тоже так подумали.

Как насчет передела территории? Что, если их убивают другие вампиры? — предположил он.

Не исключено, — пробормотал я, размышляя над его словами, но мне мало верилось в такую возможность. Что-то подсказывало — тут все гораздо сложнее банального распределения сфер влияния.

Кстати, я кое-что узнал по поводу считалочки, — прервал ход моих мыслей отец. — Она довольно старая, и к детскому фольклору не имеет никакого отношения.

И что же это такое? — недоумевая, спросил я.

Своего рода ключ или пароль. Называй, как хочешь. Она возникла в одном из сообществ вампиров, которые боролись против своих собратьев. Но, впрочем, это было давно, и теперь вряд ли кто об этом помнит, — посвятил меня папа в результаты своего исследования.

Против кого, говоришь, боролись эти вампиры? — переспросил я, не очень уловив суть, а точнее, просто в нее не поверив.

Против других вампиров, — вздохнул отец. — Звучит неправдоподобно, я знаю, но бывало и такое. Они вроде как считали себя и себе подобных некой мутацией, не имеющей право на жизнь. Вот и истребляли всех, в надежде тем самым обезопасить землю. Очистив мир от других вампиров, они думали совершить нечто вроде ритуального самоубийства, на корню истребив свой род.

Крестовый поход против вампиров, организованный самими вампирами? — не поверил я своим ушам. — Но при чем тут стишок?

Да ни при чем. Они использовали его, чтобы отличать своих от чужих. Это что-то вроде опознавательного знака, и никакой смысловой нагрузки он не несет. Кроме разве что малоприятного текста. В то время врага можно было запугать и такой мелочью.

И как давно распалось это общество? — Я прикинул про себя вероятность его возрождения.

Более двух веков назад. Оказалось, невыгодно бороться против своих, тем более если знаешь, что и тебя в итоге ждет смерть. Большая часть вампиров, поборников справедливости, перешла на сторону недавних врагов. Тех же, кто не смирился с необходимостью пить кровь, просто уничтожили.

Спасибо за информацию, — поблагодарил я отца, понимая, какую неоценимую услугу он нам оказал. Конечно, двести лет — много по меркам человеческого времени, но что это для практически бессмертного существа? Нельзя исключать возможность того, что кто-то из сообщества уцелел и эти два века накапливал силу. Что, если он решил возобновить тайное общество именно в этом городке, подальше от цивилизации и вампиров, которые могли бы помнить его былые заслуги?

Ты случайно не знаешь, как они назывались? — поинтересовался я, надеясь, что ответ отцу известен.

Кажется, «Dies irae» или еще как-то. Точно не помню. — Папа отнесся к моему вопросу несерьезно. Похоже, он не верил, что мы столкнулись с одним из пережитков этого сообщества. Но он не видел детей. Уверен, отец изменил бы свое мнение после общения с прелестными малютками.

Мои познания в латыни были весьма скудны, но их хватило на то, чтобы примерно перевести название тайного общества. На русском это звучало как «День гнева». Речь, само собой, шла о судном дне.

Попрощавшись с отцом, я повесил трубку. Предстояло многое обсудить. Я вкратце пересказал наш с папой разговор, думая при этом о его словах. Больше всего меня занимал вопрос о том, где вампир, возродивший сообщество (если принять эту версию за основу), завербовал себе помощников. Именно об этом я и спросил по окончании рассказа.

Должно быть, он снова перетянул на свою сторону других вампиров. — Дима равнодушно пожал плечами. Кажется, ему все более или менее понятно, а скорее всего, просто наплевать. Брата редко интересуют первопричины, для него всегда важнее последствия. Я же, наоборот, люблю докапываться до источников.

Но ведь он уже однажды прокололся с подобной тактикой, — выразил я вслух свои сомнения. — Маловероятно, чтобы тот, кто так долго готовится к возрождению общества, опять совершил ту же ошибку.

Может, и так, — охотно согласился Димка. — Но только нам-то до этого какое дело? Мы даже не уверены, что сообщество кто-то пытается возродить. Не исключено, что эта считалочка просто-напросто пережила своих творцов и пошла, так сказать, в народ.

Эмми, до этого молча слушавшая наш разговор, неожиданно приняла сторону Димы:

— Действительно, Влад, лучше сосредоточиться на уже имеющихся задачах. Если и существует какая-то тайная организация вампиров, то в процессе расследования мы обязательно на нее натолкнемся.

Под двойным напором я был вынужден отступить. Во-первых, один в поле не воин, а во-вторых, у нас и так полно проблем, чтобы ломать голову еще и над этой.

После непродолжительного совещания мы решили заняться детьми, тем более что происходящее с ними одинаково сильно волновало всех нас. Мы единодушно проголосовали за идею Амаранты узнать побольше о том месте, куда отправляют ребят после их окончательной деградации (происходящее с ними представлялось именно так). Мы придумали под видом врачей навестить родителей, недавно лишившихся ребенка из-за его перевода в специализированное учреждение. Но для начала надо было узнать фамилию хотя бы одной такой семьи. Получить эту информацию можно было только в поликлинике, туда мы и направились.

Изображая обычных посетителей поликлиники, мы прошли к кабинету доктора Глухарева и, пристроившись в хвост очереди, принялись ждать подходящего момента, чтобы проникнуть в кабинет (естественно, в отсутствие доктора). Полдня прошло в бездействии, мы были вынуждены пропускать вперед всех занявших за нами очередь и начали вызывать подозрение у окружающих. Мы уже почти потеряли надежду, собрались даже уйти и вернуться ночью (а это сделать будет не так-то просто, ведь это уже будет проникновением со взломом). Часовая стрелка достигла двух часов пополудни — обеденного времени. Оказывается, доктора тоже люди, и им иногда необходимо есть. Дверь кабинета отворилась, и оттуда вышел человек в белом халате. Это был не наш знакомый молодой врач, а сам доктор Глухарев. Высокий, сутулый мужчина нисколько не походил на поджарого Сергея. Доктор прошел мимо, и я как следует рассмотрел его. Глухареву было лет шестьдесят, если не больше, кожа на его руках и лице была вся испещрена пигментными пятнами и морщинами. Этот сгорбленный старик больше походил на привидение, чем на человека. Сходство усиливали бледность и худоба. Имелась еще одна особенность, на которую я сразу обратил внимание. Мне всегда казалось, что педиатры — это такие милые люди с добрыми глазами, беззаветно любящие детей. Глаза же этого врача никак нельзя было назвать добрыми, им скорее подошло бы какое-нибудь определение-антоним. Два маленьких глазка, через которые Глухарев смотрел на мир, злобно поблескивали на лице, и только в них еще теплилось некое подобие жизни.

Заворожено провожая врача взглядом, я испытывал неприятную гамму чувств. Вряд ли бы я отвел своего ребенка к подобному монстру. Но, судя по толпе желающих попасть к нему на прием, так думал я один.

На нашу удачу, люди, уставшие от долгого сидения с маленькими детьми под дверью кабинета, решили воспользоваться часовым перерывом в работе доктора и тоже сходить размяться. Это оказалось как нельзя кстати. Третий этаж поликлиники вымер. Кроме нас, в коридоре никого не было.

— Приступим. — Дима потер руки в предвкушении.

Амаранта направилась к двери кабинета, а мы с Димкой разошлись в разные концы коридора, чтобы предупредить ее, если возникнет опасность. Эмми присела на корточки у двери. Хватило пары движений шпилькой в замке, чтобы он щелкнул, и дверь распахнулась.

Рукой подав знак следовать за ней, девушка вошла внутрь кабинета. Оказавшись вслед за Эмми в святая святых, я приказал Диме оставаться у входа и следить, не появится ли доктор, а сам помогал Амаранте в поисках нужной папки с именами тех, кто отправил детей в лечебное заведение. Таковая нашлась минут через пятнадцать. Мы не стали переписывать данные — слава богу, с нами вампир, который в состоянии мгновенно запомнить кучу информации. Эмми хватило нескольких секунд, чтобы прочитать фамилии с адресами, и мы, предварительно вернув все на свои места, торопливо покинули кабинет, закрыли дверь на ключ и вышли из поликлиники.

Эмми наугад назвала один из адресов, и мы отправились к несчастным родителям. Димка смастерил на ноутбуке удостоверения. Если верить этим самодельным документам, отныне мы являлись представителями той самой поликлиники, один из кабинетов которой буквально час назад бессовестно обыскали.

Приехав по нужному адресу, мы припарковали автомобиль у обочины. Пришлось расстаться с «Рено», иначе хозяин хватился бы машины, а преследования за угон нам ни к чему. На этот раз мы выбрали другое авто. Если постоянно менять транспортные средства, глядишь, люди не заметят, что их автомобилями кто-то пользовался. Перед нами возвышался небольшой двухэтажный домик в стиле кантри. Нас словно занесло в Америку двадцатых годов. Мы с братом поднялись на веранду, Эмми осталась в машине — ее странная манера одеваться могла вызвать ненужные подозрения. Димка нажал на звонок, и по дому разнеслась мягкая трель.

Через минуту дверь открыла невысокая женщина в цветастом переднике. Весь ее облик удивительно гармонировал с домом, как если бы она явилась из той же эпохи, что и он.

Чем могу помочь? — доброжелательно спросила она.

Мы инспекция здравоохранения, — понес я заранее придуманную чушь. — Проверяем работу доктора Глухарева.

Судя по выражению лица женщины, она понятия не имела о существовании подобной организации. Надо сказать, ее неведение было вполне закономерно — мы сами придумали эту инспекцию несколькими часами ранее и очень бы удивились, узнав, что угадали. Но она услышала знакомое имя, и это сразу расположило ее в нашу пользу.

— Проходите. — Женщина отступила в глубь коридора, еще не совсем понимая, чего от нее хотят.

В доме оказалось уютно и тихо. На тумбе неподалеку от входа стояло множество фотографий, среди которых преобладали детские. Женщина пригласила нас пройти на кухню, и Дима направился за ней следом, а я задержался возле этой семейной хроники.

На фотографиях были наглядно представлены все стадии развития болезни маленького мальчика — сына хозяйки. Первые снимки запечатлели курносого младенца с милыми ямочками на щеках. Гордые родители склонились над колыбелькой, ловя каждый вздох ребенка. Вот малыш чуть постарше, примерно годик от роду. Он нетвердо стоит на ногах, держась за папину штанину. И тот и другой безмерно счастливы. Но уже на сле-дующем фото, где мальчику года три, в лице ребенка появляется настороженность, а в глазах родителей — тревога. В пятилетнем возрасте мальчик перестает улыбаться. На фотографии он предельно серьезен, а тревога на лицах матери и отца сменилась обреченностью. На этом же фото появляется еще одно действующее лицо — маленький сверток, в котором без труда можно узнать новорожденного. Следующий снимок запечатлел ребенка в возрасте девяти лет: голова опущена, мрачный, полный ненависти взгляд исподлобья. Родители и трехлетняя девочка стоят обособленно от этого маленького монстра, в их позах явно сквозит страх. Это была последняя фотография мальчика, и я сделал вывод, что примерно в этом возрасте его отправили подальше от дома.

На остальных снимках мальчишки не было, а его сестра выглядела вполне здоровой. Я потерял интерес к созерцанию чужой жизни и тоже пошел на кухню, где Дима уже пил любезно предложенный хозяйкой чай.

Ваш коллега сказал, что вы хотите поговорить о Максиме, — произнесла женщина, и я догадался, что так зовут ее сына.

Скорее нас интересуют результаты работы доктора Глухарева. Но так как ваш сын непосредственно с ними связан, то нам придется задать вам несколько неприятных вопросов. Если, конечно, вы не против, — поспешно добавил я, понимая, что она может просто отказаться говорить с нами.

Но женщина была настроена миролюбиво. Она улыбнулась и поставила передо мной чашку пахнувшего ароматными травами чая.

Буду рада вам помочь.

Для начала мы бы хотели выяснить, как именно вы узнали, что ваш сын болен. Вам сказал об этом доктор Глухарев? — На самом деле меня мало заботили и сам доктор, и поставленный им диагноз, но следовало поддерживать имидж проверяющих.

Знаете, — задумчиво глядя в окно, ответила женщина, — Максим родился вполне нормальным ребенком, пока ему не исполнилось три, я и не думала, что с ним что-то не так. Но потом все так быстро изменилось… Конечно, я знала о болезни, которая калечит детей нашего города, но всегда кажется, что тебя-то уж эта зараза непременно минует. — Она печально посмотрела на нас. — Не повезло. Максим заболел. Это было очевидно. Умом я еще долго не хотела верить в его болезнь, хотя сердцем знала, что он нездоров.

Ребенку было назначено какое-то лечение? — прервал я поток ее откровений.

Конечно, — она кивнула, — мы каждую неделю ходили на прием к Глухареву.

Но ведь болезнь, кажется, неизлечима? — искренне удивился я. Зачем таскать малыша к врачу, если с самого начала известно, что ему нельзя помочь?

Верно, — снова кивок, — но доктор говорил, лечение необходимо, чтобы поддерживать его. Иначе болезнь будет прогрессировать быстрее. Мы продержались до де-сяти лет. Неплохой результат, — криво усмехнулась несчастная мать.

Какие именно процедуры Глухарев проводил с Максимом? — вмешался Дима.

Не знаю, — женщина рассеянно заморгала. — Он не пускал нас в кабинет. Говорил, так ему проще работать с ребенком. — Кажется, до нее только сейчас начала доходить вся странность подобной ситуации. — Но Максимка всегда шел к доктору с радостью. Эти встречи вообще были единственным, что доставляло ему удовольствие, — попыталась оправдаться она. — Только… — Женщина запнулась, но все же решилась продолжить: — Мне иногда казалось, что после этих визитов сыну становится хуже. Поймите, — испугавшись только что сказанного, затараторила домохозяйка, — Глухарев очень нам помог. Не его вина, что Максим так себя вел. Я не хочу, чтобы у доктора были неприятности.

Не беспокойтесь, никто не собирается мешать Глухареву работать и дальше. Просто мы хотим немного облегчить его труд, — заверил ее я. — Где сейчас ваш сын? — спросил я с замиранием сердца, понимая: из нашей неосведомленности она может сделать вывод, что мы не те, за кого себя выдаем. Но задать этот вопрос было необходимо, ведь он приближал нас к нашей основной цели.

В пансионате, — спокойно пояснила женщина, и я вздохнул с облегчением: не догадалась. Похоже, она вообще не очень-то сообразительная.

А где он находится?

Женщина странно на меня посмотрела, но ответила:

Где-то в западной части леса. Там свежий воздух и полная изоляция.

Вы навещаете сына? — поинтересовался я уже уверенней.

Глухарев говорит, что для Максима это вредно. И мы не настаиваем. — Она выглядела смущенной. — Вы можете нас осуждать, но у нас растет дочь. Она здорова, и я…

Вы боитесь, что это может быть заразно?

Нет, я знаю, что это не так. Просто, — с отчаянием в голосе произнесла женщина, — я хочу забыть об этом кошмаре. Вы не представляете, во что он превратился! Я боялась спать по ночам. Мне казалось, что Максим придет и задушит меня. Мой родной сын, и вдруг заду-шит! Понимаете, через какой ад мы прошли? — Она всхлипнула, но сумела подавить рвавшиеся наружу рыдания. — Простите, — прошептала женщина, сникая.

Мы с Димой переглянулись. Кажется, нам удалось выяснить у бедной женщины все, что можно, и больше ей нечего сказать. Решив не травмировать несчастную, мы, простившись, покинули дом.

На улице стоял приятный теплый вечер, и я подумал, а не прогуляться ли нам по парку? В надежде снова увидеть малышку, от которой услышали странную считалочку, мы отправились на детскую площадку.

К нашему общему разочарованию, ее там не оказалось, хотя на «тихой стороне» парка было полно детей.

— Говорят, что с возрастом они становятся все агрессивней, — задумчиво пробормотал Димка, глядя в сторону восьмилетнего мальчугана, терзающего игрушечную машинку. Ребенок изо всей силы долбил машинку о поребрик, каждый раз после удара замирая и любуясь новыми повреждениями.

Мы направились к ребенку. Первой, как обычно, заговорила Амаранта. Похоже, она искренне считала себя непревзойденным детским психологом, а нам с Димой не хватало духу ее разубедить.

Что за модель? — спросила девушка, указав на машинку.

«Жигули», — не отрываясь от дела, ответил паренек. — Не самая лучшая машина, — добавил он, сопя от усердия.

Поэтому ты хочешь ее разбить? — с улыбкой в голосе предположила Эмми. Видимо, ей казалось милым такое отношение к отечественному автомобилестроению. Но следующий ответ ребенка отчетливо продемонстрировал, что ничего милого в мальчике нет и быть не может.

Не-а, — он покачал головой. — Просто очень хочется кого-нибудь убить.

Амаранта замолчала, немного сбитая с толку. Я решил вмешаться и спросил, рассчитывая понять мотивы ребенка:

— Зачем кого-то убивать?

Просто хочется, — с маниакальной настойчивостью повторил мальчик. — Чтобы увидеть, что у него внутри.

Что же тебе мешает? — задал Дима, на мой взгляд, один из глупейших вопросов. Но, как оказалось, ответ многое прояснил.

Он не разрешает, — пояснил мальчишка.

Кто он? — нестройным хором спросили мы.

Папа, — таков оказался ответ ребенка.

Можно было подумать, что он говорит о родном отце, который каждый день твердит малышу, что убивать плохо, рассчитывая хоть как-то сдержать пораженную бо-лезнью фантазию. Но я как-то сразу догадался: речь не о нем. То, с каким чувством ребенок произнес это короткое слово, давало четкое представление, что он имеет в виду вовсе не биологического отца. Слишком много мальчик вложил в эти два слога. Преклонение и послушание сквозило в каждом звуке. Так беспрекословно слушаются только кого-то безмерно важного.

Эмми дернула меня за рукав, и я обернулся. К нашей компании торопливо направлялась женщина средних лет. Скорее всего, она приходилась ребенку мамой, и мы поспешили убраться подальше, не желая привлекать к себе внимания. Наше присутствие на детской площадке и так становилось слишком заметными.

Дата добавления: 2015-06-27