Границы внутри мыслительной сферы

Последовательный ход анализа подводит в этом пункте к очередному рубежу, отделяющему разные уровни организации познавательных психических процессов. Выше уже были рассмотрены принципиальные проблемы и трудности, с которыми связан переход через "психофизиологическое сечение", располагающееся у самого внешнего рубежа сферы психических процессов, отделяющего простейшие психические процессы от психически неосложненных сигналов нервного возбуждения. Анализу были также подвергнуты противоречия и коллизии той эмпирико-теоретической ситуации, которая сложилась у следующего межуровневого барьера, находящегося уже внутри сферы психических познавательных процессов, но составляющего внешний рубеж мышления – "образномыслительное сечение". Проанализированные эмпирические характеристики и закономерности организации мыслительных процессов, возникающие при переходе через рубеж "образ-мысль", относятся ко всей сфере мыслительных процессов. Естественно, однако, что и внутри этой сферы есть свои пограничные линии.

Род "мышление" имеет свои виды, специфические эмпирические характеристики и закономерности которых остались за пределами предшествующего анализа именно потому, что он был посвящен тем общим, родовым свойствам мышления, которые распространяются на его виды. В экспериментальной психологии многосторонне исследованы основные виды мышления. Хорошо известна следующая их классификация: мышление практическое, или предметное, мышление образное и мышление понятийное.

Что касается "чисто" предметного мышления, представляющего собой раскрытие отношений путем оперирования вещами, не опосредствованного "сверху" образами и понятиями, то, как было показано в первой главе, оно составляет историческую и онтогенетическую переходную форму, располагающуюся еще по ту сторону границы собственно мыслительных процессов. Практическое же мышление современного взрослого человека, как и его образное мышление, безусловно является понятийно опосредствованным и понятийно регулируемым. Поэтому все три вида мышления – предметное, образное и понятийное, как и каждый из них в отдельности, представляют сплав характеристик и закономерностей, относящихся к разным уровням организации, в котором собственные свойства каждого из уровней замаскированы и с трудом поддаются выявлению.

Поскольку чисто предметный, дообразный уровень представляет переходную форму, располагающуюся еще по ту сторону границы собственно мышления как интериоризованного оперирования психическими операндами или структурами, очередным объектом рассмотрения становится рубеж, разделяющий уровни допонятийного и понятийного мышления. Этот качественный рубеж является последним перед достижением того высшего "перевального" пункта, за которым следует другая часть маршрута поиска, спускающаяся уже "вниз", к исследованию эффектов обратного влияния высших уровней на более элементарные и более общие. На этой вершине организационной сложности разыгрывается драматическая коллизия идей, очень близкая по характеру трудностей и противоречий к той концептуальной ситуации, которая сложилась у нервно-психического и образно-мыслительного "сечений", но доводящая именно у последнего рубежа эти противоречия и парадоксы до логического упора и предельного обнажения и тем самым приобретающая особую научно-философскую остроту.

Принципиальная трудность наведения "концептуального моста" через качественную границу между двумя реальностями вытекает из самого существа научной задачи объединить их общими закономерностями, но внутри этой общности выявить специфические особенности обеих частных форм. В меру нерешенности этой задачи и, соответственно, недостроенности "концептуального моста" возникают, как было показано выше, попытки обойти трудности, которые приводят к альтернативе двух фиктивных решений: либо к отождествлению специфического с общим, либо к их разрыву и запараллеливанию. Эти альтернативы выражены у двух пересеченных выше основных границ отождествлением ощущения с нервным возбуждением и мысли с образом на одном полюсе и психофизиологическим и "мыслительно-образным" параллелизмом – на другом. Ситуация такой концептуальной поляризации сложилась и у той границы между допонятийным и понятийным мышлением, преодоление которой составляет ближайшую задачу анализа.

Понятие как специфическая структурная единица мысли, воплощающая ее высший уровень, представляет собой несомненную эмпирическую реальность, с которой нас сталкивают самые различные области практического и научно-теоретического опыта. Хорошо известна практическая острота педагогической задачи формирования понятий в ходе обучения (именно понятий, а не только образов и не просто суждений). Не менее явный и острый характер носит картина разрушения понятийных структур при различных афатических и общегностических расстройствах и вытекающая отсюда лечебнопедагогическая и терапевтическая задача их восстановления. Аналогичным образом дело обстоит в области научно-практических задач, связанных с оперативным или вообще инженерно-конструкторским мышлением. Достаточно хорошо известно, какое место занимает проблема понятийного интеллекта в психологии (Пиаже, 1969; 1995; Выготский, 1956). Еще более известно значение этой проблемы для логики со времен Аристотеля и до наших дней. Между тем, вопреки этой эмпирической несомненности и кажущейся теоретической ясности и простоте, на вопрос о специфике понятия как структурной единицы высшей формы мышления ни логика, ни психология не дают сколько-нибудь однозначного ответа. Широко распространены попытки связать специфику понятийной структуры с ее высокой обобщенностью и абстрактностью (Асмус, 1947).

Однако уже при анализе качественного скачка, связанного с переходом через сечение "образ-мысль", было показано, что обобщенность и элементы абстракции не воплощают в себе специфичности мыслительных структур, поскольку та или иная мера обеих этих характеристик имеет место на всех уровнях познавательных процессов, начиная с ощущений и переходных форм сенсорно-перцептивного диапазона, где и обобщенность, и элементы абстрагированности выражены уже вполне отчетливо. Именно эти характеристики сенсорных и перцептивных образов дают основание Р. Арнхейму говорить о "визуальных понятиях" (Арнхейм, 1973), а Р. Грегори – о "разумности глаза" (Грегори, 1972; 1970). Но если обобщенность и элементы абстрагированности свойственны уже образному, первосигнальному уровню психических процессов и поэтому не воплощают в себе даже того структурного скачка, который происходит на образномыслительном рубеже, то тем более эти характеристики, взятые в их общем виде, не специфичны для понятийного мышления как высшего уровня организации познавательных процессов.

Поскольку обобщенность в ее исходных формах присуща уже всем видам образного отражения и поскольку она претерпевает свою перестройку и усиление ее выраженности внутри этого первосигнального уровня (например, при переходе от метрической инвариантности к топологической), ни апелляция к самому факту ее наличия, ни даже ссылка на ее резкое количественное возрастание не могут обосновать преобразование образа в мысль и допонятийной мысли в понятийную. Рост обобщенности образа может привести только к образу более высокой степени обобщенности и абстрагированности, но не к мысли. Аналогично этому рост обобщенности образных компонентов мысли может привести только к более высоко обобщенной допонятийной же мысли, но перехода через структурную границу обеспечить не может. Простое повышение уровня обобщенности не составляет существа перехода к понятийным структурам хотя бы уже потому, что, как показала критика классической формально-логической концепции обобщения, предпринятая с гносеологических и психологических позиций, понятийное обобщение, в отличие от образной генерализации, не только уходит от индивидуального своеобразия отображаемого объекта, но и приближается к нему, и в тем большей мере, чем глубже это обобщение. Психологическая специфичность понятийного обобщения состоит как раз, по-видимому, в том, что здесь особым образом сочетается обобщение с индивидуализацией, абстракция с конкретизацией. Но указание на наличие такой специфичности не заключает в себе ее объяснения, а требует его. Объяснить же специфику понятий путем ссылки на наличие у них общих с допонятийными формами мышления характеристик и на рост их выраженности невозможно. Таким способом "взять" этот последний в рамках познавательных процессов рубеж нельзя. Тем самым, в традиционных определениях особенностей понятийных структур граница между допонятийной и понятийной мыслью оказывается размытой. С другой стороны, именно специфичность высшего уровня мыслительной обобщенности и абстрагированности, воплощенная в понятийных структурах и в ее эмпирической реальности, отчетливо осознанная еще со времен Аристотеля, легла в основание противоположной, но также достаточно традиционной тенденции считать границу, разделяющую сферы допонятийной и понятийной мысли не только не размытой, но, наоборот, непреодолимой, исключающей какие бы то ни было иерархические соотношения между мыслительными формами, располагающимися по обеим ее сторонам. Наиболее явное и даже предельное выражение эта тенденция укрепления "пограничного рва" нашла в вюрцбургской психологической школе, отстаивавшей позицию "чистого" мышления. И если О. Кюльпе, считая мышление столь же первичным, как и ощущение, и по существу тем самым трактуя их как параллельные, т.е. иерархически не соотнесенные, имеющие равный ранг, общности структуры, все же оставлял их в общих рамках психической реальности, то К. Марбе вывел понятийную мысль за пределы этих общих рамок, утверждая, что не существует никакого психологического эквивалента понятия. Такая тенденция обособлять понятийную сферу от особенностей и закономерностей "психического материала", которыми отягощены все более элементарные и нижележащие мыслительные структуры, имеется, однако, не только в концепциях, базирующихся на идеалистических или дуалистических философских основаниях, но и в психологических и логико-философских обобщениях, исходящих из монистических принципов научнофилософского материализма, в частности и в отечественной философско-психологической литературе. Так, широко распространена тенденция связывать специфику обобщенности и абстрагированности понятийных структур с их безобразностью, т.е. опять-таки по существу исключать пространственно-предметные компоненты из состава и вместе с тем из принципа организации понятийных структур. Даже С. Л. Рубинштейн, очень много сделавший для развития единой теории познавательных процессов и для наведения концептуального моста между понятийными структурами и нижележащими мыслительными образованиями, все же считал, что, хотя между понятием и представлением существует единство, "...они исключают друг друга как противоположности, поскольку представление образнонаглядно,...представление – даже общее – связано более или менее непосредственно с наглядной единичностью, а понятие выражает общее и даже всеобщее" (Рубинштейн, 1940). Это полное выведение понятийного обобщения за пределы "наглядной единичности", необходимо связанной с образно-пространственными компонентами, вносит в позиции С. Л. Рубинштейна элемент противоречия, поскольку, подчеркивая специфику понятийного обобщения по сравнению с элементарной образно-эмпирической обобщенностью, воплощенной в модели гальтоновских коллективных фотографий, он справедливо заключит, что "...для общности подлинного понятия необходимо, чтобы оно брало общее в единстве с особенным и единичным и вскрывало в нем существенное" (там же). Если, однако, в понятии действительно сохраняется диалектическая связь всеобщего, особенного и единичного, как это со свойственной ему глубокой проницательностью выявил Гегель, то оно не может не сохранить при этом – пусть в редуцированном виде – компоненты образнопространственной предметности и, следовательно, элементы наглядной схемы. Полное же исключение этих компонентов из понятийной структуры сразу делает рубеж, разделяющий допонятийную и понятийную мысль, непреодолимым. Понятийная мысль оказывается оторванной от всех нижележащих уровней. Широко распространена также установка переносить источники особой специфичности понятийных структур в план лингвистической и логической семантики и пытаться вывести специфику понятия из организации значений знаков естественного языка или искусственного языка логических исчислений. Даже в концепции Л. С. Выготского, очень глубоко проникшей в специфическую структуру понятийных обобщений и природу иерархической системы понятий, различающихся по мере общности (Выготский, 1956), действует именно эта установка на выведение особенностей организации понятия из структуры развивающихся словесных значений. В конце предшествующей главы было, однако, уже указано на то, что "значение" является категорией гораздо более специфической, частной и поэтому теоретически существенно более неопределенной, чем категория психической структуры. Первоначальные психические структуры различного уровня обобщенности филогенетически и онтогенетически формируются задолго до того, как они приобретают второсигнальное символическое опосредствование, преобразующее их в значение знака. Кроме того, принцип организации как первосигнально-образных, так и общих второсигнальномыслительных психических структур, пусть лишь в основных его чертах и в первом приближении, известен. По самому своему существу он является неизмеримо более общим, чем закономерности организации значений лингвистических и логических знаков. Исходя из этого, апелляция к значению как к объяснительной категории, с помощью которой должна быть раскрыта специфика понятийной структуры, фактически ведет к отрыву этой специфики от того более общего принципа организации разноуровневых психических структур, в рамках которого должна быть раскрыта сущность пограничной линии, разделяющей допонятийные и понятийные мыслительные процессы. Другое направление попыток выявить и обосновать специфичность организации понятия связано с разработкой основных положений так называемой диалектической логики, наиболее традиционной логической трактовки понятия просто как совокупности признаков и идущее опять-таки еще от Гегеля справедливое подчеркивание органической целостности понятийной структуры, в которой родовые компоненты являются принципом и основанием видовых различений. Поскольку при этом в рамках родовой общности отдельные виды оформляются через противоположение, "...всякое понятие есть единство противоположных моментов" (Гегель, 1937). Эти положения верно схватывают специфическую сущность понятия, уже в самой эмпирической определенности которого действительно диалектически сочетаются такие структурные и операционные характеристики, как аналитическая расчлененность и синтетическая целостность, абстрагированность и конкретизированность, родовая общность и индивидуально-видовые особенности. Поскольку однако, эта диалектическая многосторонность состава, включающая совокупность взаимно противоположных свойств, берется здесь вне связи с той пространственно-временной структурой, которая в единстве с модально-интенсивностными характеристиками воплощает собственно психическую "ткань", или материал понятийных образований, последние фактически оказываются без реального носителя. Органическая целостность, о которой говорит Гегель, не скрепленная каркасом связной непрерывной структуры и конкретного материала, формирующего ее, неизбежно обращается в фикцию. Такая целостность превращается в набор символически фиксированных признаков, в котором эта структура, по меткому выражению Ж. Пиаже, становится "линеаризованной". Иными словами, если сформулировать это в терминах используемого здесь информационного подхода, – она опускается на общекодовый уровень, т.е. перекодируется в линейную кодовую последовательность и тем самым приобретает форму, которая является прямым объектом уже не психологии и не диалектической логики, пытающейся схватить и удержать эту целостность, а логики формальной или символической. Таким образом, как и в случаях апелляции к логической и лингвистической семантике, сам по себе диалектико-логический подход – поскольку вопреки его обоснованному поиску и конструктивному замыслу целостная структура в нем все же фактически оказывается "рассыпанной" на составные части– ведет к отрыву специфики понятийных образований от общих закономерностей организации разноуровневых психических структур. Пограничный барьер, разделяющий допонятийную и понятийную мысль, опять-таки оказывается концептуально не преодоленным. Суммируя все сказанное, можно заключить, что здесь, у этого рубежа, действительно сложилась ситуация, чрезвычайно близкая к коллизии идей, разыгрывающейся у нервно-психического и образно-мыслительного сечений. Как и в этих двух случаях, здесь возникает фиктивная альтернатива, на одном полюсе которой граница оказывается размытой, специфика утраченной и допонятийный и понятийный уровни фактически отождествляются, а на другом полюсе уровни размыкаются и искомая специфика понятийных структур фактически исключается из более общих закономерностей организации познавательных психических процессов. При этом такой отрыв от общих собственно психологических закономерностей приобретает наиболее явный характер и свою крайнюю форму именно в трактовке природы понятийного мышления. Ранее было показано, что в классических психологических концепциях уже по отношению к более общим и элементарным, чем понятийное мышление, познавательным процессам имеет место тенденция взаимообособлять их разные аспекты. Эта тенденция особенно проявляется в отрыве психических структур от их "материала", подчиняющегося общефизическим законам взаимодействия носителя этих структур с их объектом, и вместе с тем от механизма их формирования, который, естественно, также выпадает из рассмотрения, поскольку он органически взаимосвязан с материалом, лежащим в основе соответствующих психических структур. Здесь, в области теории понятийной мысли, эта тенденция делает еще один принципиальный шаг – линейная последовательность символически фиксированных признаков понятия, составляющая объект логического исследования, обособляется не только от исходного материала и механизма формирования искомых психических структур, воплощающих в себе понятийные формы, но даже от самих психических структур, выраженных прежде всего специфическими модификациями их самых общих пространственно-временных компонентов.

Таким образом, на втором полюсе альтернативы понятийная форма, искомые особенности и закономерности которой составляют предмет данного этапа исследования, оказывается совершенно оторванной от тех общих принципов организации симультанных пространственнопредметных психических структур, которые остались по ту сторону рубежа между допонятийной и понятийной мыслью. Поскольку, однако, ни вариант отождествления специфического с общим, ни вариант их разрыва не содержат путей решения задачи, которое требует выведения специфики высшей частной формы из более общих закономерностей, здесь есть, по-видимому, все основания сохранить ту же стратегию наведения концептуального моста между уровнями, которая была использована при реализации попыток перехода через психофизиологическое сечение и через образно-мыслительную границу.

Как и в предшествующих случаях, эта стратегия использует метод генетических срезов, дающий возможность исследовать особенности более общего и более элементарного уровня в условиях, когда он не осложнен еще зрелой формой надстраивающейся над ним более сложной структуры, подчиняющей нижележащий уровень своему трансформирующему и регулирующему воздействию. Исходя из этого, ближайший шаг анализа требует описания перечня основных эмпирических характеристик, располагающихся по обе стороны границы, разделяющей допонятийное и понятийное мышление; затем последует поиск тех дополнительных ограничений к общему принципу организации мышления, которые определяют структурную специфичность высшей формы по сравнению с нижележащей, и, наконец, попытка представить характеристики описанного двойного перечня в качестве следствий из предполагаемых различий в закономерностях организации допонятийной и понятийной мысли.

Дата добавления: 2015-06-27