Версия единой революции 1 страница

В то время как в СССР складывалась версия «двух революций», Л. Д. Троцкий, уже находясь за рубежом, писал книгу о единой революции 1917 года[16], в которой отстаивал концепцию, некогда общую для партийных теоретиков: Октябрьский переворот и декреты, принятые большевиками в первые месяцы после прихода к власти, были лишь завершением буржуазно-демократической революции, осуществлением того, за что восставший народ боролся в феврале.

[править]За что боролись

Единственным безусловным свершением Февральской революции было отречение Николая II от престола; о свержении монархии как таковой говорить было рано, поскольку этот вопрос — быть России монархией или республикой — должно было решить Учредительное собрание. Однако ни для рабочих, совершавших революцию, ни для солдат, перешедших на их сторону, ни для крестьян, письменно и устно благодаривших петроградских рабочих[17], свержение Николая II не было самоцелью. Сама революция началась с антивоенной демонстрации петроградских работниц 23 февраля (8 марта по европейскому календарю): от войны уже устали и город, и деревня, и больше всех — армия. Но оставались ещё нереализованные требования революции 1905—1907 г.: крестьяне боролись за землю, рабочие — за гуманное трудовое законодательство и демократическую форму правления[18].

[править]Что обрели

Война продолжалась. В апреле 1917 года министр иностранных дел, лидер кадетов П. Н. Милюков в специальной ноте уведомил союзников о том, что Россия остаётся верна своим обязательствам[19]. 18 июня армия перешла в наступление, закончившееся катастрофой из-за падения дисциплины в Русской армии и пораженческой агитации большевиков; однако и после этого правительство отказывалось начать переговоры о мире.

Все попытки министра земледелия лидера эсеров В. М. Чернова начать аграрную реформу блокировались большинством Временного правительства.

Попытка министра труда социал-демократа М. И. Скобелева ввести цивилизованное трудовое законодательство[20] также закончилась ничем. Восьмичасовой рабочий день приходилось устанавливать явочным порядком, на что промышленники нередко отвечали локаутами.

Реально были завоёваны политические свободы (слова, печати, собраний и т. д.), но они ещё не были закреплены ни в какой конституции, и июльский разворот Временного правительства показал, как легко их можно отнять. Газеты левого направления (не только большевистские[21]) закрывались правительством; разгромить типографию и разогнать митинг могли «энтузиасты» и без санкции правительства.

Параллельно ведомствам Временного правительства, к которому власть перешла в феврале 1917 года, сложилась мощная система Советов рабочих и солдатских, а позже и крестьянских депутатов[22], строительство которой началось в городах и деревнях ещё в 1905-м. На практике только Советы, опиравшиеся непосредственно на коллективы предприятий, солдатские казармы и бедное большинство сельских общин, обладали в стране реальной властью. Но они по-прежнему не были узаконены ни конституцией, ни законом - а потому если Калединтребовал разгона Советов, а Корнилов снаряжал для этого поход на Петроград, в этом с юридической точки зрения не было ничего противоправного. После Июльских дней по сомнительным, а то и просто вздорным обвинениям[23] были арестованы многие депутаты Петроградского совета и члены ЦИК — большевики, «межрайонцы», левые эсеры и анархисты, невзирая на их депутатскую неприкосновенность.

Решение всех основных вопросов Временное правительство откладывало либо до окончания войны, либо до созыва Учредительного собрания, которое и должно было стать выразителем воли народа.

[править]Версия «революционной ситуации»

Ситуацию, сложившуюся после сформирования правительства («слишком правого для такой страны», по мнению А. В. Кривошеина[24]), Ленин характеризовал как «двоевластие», а Троцкий как «двоебезвластие»[25]: социалисты в Советах могли править, но не хотели, «прогрессивный блок» в правительстве хотел править, но не мог, оказавшись вынужденным опираться на Петроградский совет, с которым расходился во взглядах по всем вопросам внутренней и внешней политики. Революция развивалась от кризиса к кризису, и первый разразился уже в апреле.

[править]Апрельский кризис

2(15) марта 1917 г. Петроградский Совет позволил самопровозглашённому Временному комитету Государственной думы сформировать кабинет, в котором ни одного сторонника вывода России из войны не оказалось; даже единственному в правительстве социалисту, А. Ф. Керенскому, революция нужна была для победы в войне. 6 марта Временное правительство опубликовало воззвание, которое, по словам Милюкова, «первой своей задачей ставило „доведение войны до победного конца“ и заявляло при этом, что оно „будет свято хранить связывающие нас с другими державами союзы и неуклонно исполнит заключённые с союзниками соглашения“»[26].

В ответ Петроградский Совет 10 марта принял манифест «К народам всего мира»: «В сознании своей революционной силы российская демократия заявляет, что она будет всеми мерами противодействовать империалистской политике своих господствующих классов, и она призывает народы Европы к совместным решительным выступлениям в пользу мира»[27]. В тот же день была создана Контактная комиссия — отчасти для усиления контроля за действиями правительства, отчасти для поисков взаимопонимания. В результате была выработана декларация от 27 марта, удовлетворившая большинство Совета.

Публичная полемика по вопросу о войне и мире на некоторое время прекратилась. Однако 18 апреля (1 мая) Милюков под давлением союзников, требовавших внятных заявлений о позиции правительства, составил в качестве комментария к декларации от 27 марта ноту (опубликованную два дня спустя), в которой говорилось о «всенародном стремлении довести мировую войну до решительной победы» и о том, что Временное правительство «будет вполне соблюдать обязательства, принятые в отношении наших союзников»[28]. Левый меньшевикН. Н. Суханов, автор мартовского соглашения между Петроградским советом и Временным комитетом Государственной думы, считал, что этот документ «окончательно и официально» расписывался «в полной лживости декларации 27 марта, в отвратительном обмане народа „революционным“ правительством»[29].

Такое заявление от имени народа не замедлило вызвать взрыв. В день его опубликования, 20 апреля (3 мая) беспартийный прапорщик запасного батальона гвардии Финляндского полка член Исполкома Петроградского совета Ф. Ф. Линде без ведома Совета вывел на улицу Финляндский полк[30], примеру которого тотчас последовали другие воинские части Петрограда и окрестностей.

Вооружённая манифестация перед Мариинским дворцом (резиденцией правительства) под лозунгом «Долой Милюкова!», а затем и «Долой Временное правительство!» продолжалась два дня. 21 апреля (4 мая) активное участие в ней приняли петроградские рабочие и появились плакаты «Вся власть Советам!»[31]. Сторонники «прогрессивного блока» ответили на это демонстрациями в поддержку Милюкова. «Нота 18 апреля, — сообщает Н. Суханов, — всколыхнула не одну столицу. Точь-в-точь то же самое разыгралось и в Москве. Рабочие бросали станки, солдаты — казармы. Те же митинги, те же лозунги — за и против Милюкова. Те же два лагеря и та же спаянность демократии…»[32].

Исполком Петроградского Совета, оказавшийся не в силах прекратить манифестации, потребовал от правительства разъяснений, которые и были даны [33]. В резолюции Исполкома, принятой большинством голосов (40 против 13) было признано, что вызванное «единодушным протестом рабочих и солдат Петрограда» разъяснение правительства «кладёт конец возможности истолкования ноты 18 апреля в духе, противном интересам и требованиям революционной демократии». Резолюция в заключение выражала уверенность в том, что «народы всех воюющих стран сломят сопротивление своих правительств и заставят их вступить в переговоры о мире на почве отказа от аннексий и контрибуций»[34].

Но вооружённые манифестации в столице прекратил не этот документ, а воззвание Совета «Ко всем гражданам», в котором содержалось и специальное обращение к солдатам[35]:

Без зова Исполнительного Комитета в эти тревожные дни не выходите на улицу с оружием в руках; только Исполнительному Комитету принадлежит право располагать вами; каждое распоряжение о выходе воинской части на улицу (кроме обычных нарядов) должно быть отдано на бланке Исполнительного Комитета, скреплено его печатью и подписанного не меньше чем двумя из следующих лиц…

После обнародования воззвания командующий Петроградским военным округом генерал Л. Г. Корнилов, со своей стороны тоже пытавшийся вывести на улицы войска — для защиты Временного правительства, подал в отставку, а Временному правительству ничего не оставалось, как принять её[36].

[править]Июльские дни

Основная статья: Июльские дни (1917)

Ощутив в дни апрельского кризиса свою неустойчивость, Временное правительство поспешило избавиться от непопулярного Милюкова и в очередной раз обратилось за помощью к Петроградскому совету, пригласив социалистические партии делегировать в правительство своих представителей[37].

После долгих и острых дискуссий в Петроградском совете 5 мая правые социалисты приглашение приняли: Керенский был назначен военным министром, лидер эсеров Чернов взял портфель министра земледелия, социал-демократ (меньшевик) И. Г. Церетели стал министром почт и телеграфов (позже — министром внутренних дел), его товарищ по партии Скобелев возглавил министерство труда и, наконец, народный социалист А. В. Пешехонов стал министром продовольствия.

Таким образом, министры-социалисты были призваны решить самые сложные и самые острые проблемы революции, а в результате — принять на себя недовольство народа продолжающейся войной, обычными для всякой войны перебоями с продовольствием, нерешением земельного вопроса и отсутствием нового трудового законодательства. При этом большинство правительства легко могло блокировать любые инициативы социалистов. Примером тому может служить работа Комитета по вопросам труда, в котором Скобелев попытался разрешить конфликт рабочих с промышленниками[38].

На рассмотрение Комитета был предложен целый ряд законопроектов, в том числе о свободе стачек, о восьмичасовом рабочем дне, ограничении детского труда, пособиях по старости и нетрудоспособности, биржах труда. В. А. Авербах, представлявший в Комитете промышленников, в своих воспоминаниях рассказывал[39]:

Наши заклятые враги, члены рабочей фракции комитета, были вооружены до зубов. Когда на первом заседании на нас обрушились формулы, цитаты, имена и названия, причём с необыкновенной лёгкостью и даже не без изящества, мы были разгромлены ещё до начала битвы... Тщательно скрывая подавленность и понимая недостаток собственной подготовки, мы пытались компенсировать его красноречием и искренностью

В результате то ли красноречия, то ли искренности промышленников приняты оказались только два законопроекта — о биржах и о пособии по болезни. «Другие проекты, подвергнутые беспощадной критике, отправлялись в шкаф министра труда и больше оттуда не вынимались»[40]. Авербах не без гордости рассказывает о том, как промышленники сумели не уступить своим «заклятым врагам» почти что ни пяди, и мимоходом сообщает, что все отвергнутые ими законопроекты (в разработке которых принимали участие и большевики, и межрайонцы) «после победы большевистской революции были использованы Советским правительством либо в их первоначальном виде, либо в том виде, в котором они были предложены группой рабочих Комитета по вопросам труда»…

Популярности правительству правые социалисты в конечном счёте не добавили, но свою собственную растеряли в считанные месяцы; «двоебезвластие» переместилось внутрь правительства. На открывшемся в Петрограде 3(16) июня I Всероссийском съезде Советов левые социалисты (большевики, межрайонцы и левые эсеры) призывали правое большинство Съезда взять власть в свои руки: только такое правительство, считали они, может вывести страну из перманентного кризиса.

Но у правых социалистов нашлось много причин в очередной раз отказаться от власти[41]; большинством голосов Съезд выразил доверие Временному правительству.

Историк Н. Суханов отмечает, что состоявшаяся 18 июня в Петрограде массовая манифестация продемонстрировала значительный рост влияния большевиков и их ближайших союзников межрайонцев, в первую очередь среди петроградских рабочих[42]. Демонстрация прошла под антивоенными лозунгами, но в тот же день Керенский под давлением союзников и отечественных сторонников продолжения войны начал плохо подготовленное наступление на фронте[43].

По свидетельству члена ЦИК Суханова, с 19 июня в Петрограде было «тревожно», «город чувствовал себя накануне какого-то взрыва» [44]; газеты печатали слухи о том, как 1-й Пулемётный полк сговаривается с 1-м Гренадерским о совместном выступлении против правительства[45]; Троцкий утверждает, что сговаривались не только полки между собой, но и заводы с казармами[46]. Исполком Петроградского совета издавал воззвания, рассылал агитаторов на заводы и казармы, но авторитет правосоциалистического большинства Совета был подорван активной поддержкой наступления; «ничего не выходило из агитации, из хождения в массы», констатирует Суханов. Более авторитетные большевики и межрайонцы призывали к терпению…[47] Тем не менее взрыв произошёл.

Суханов связывает выступление мятежных полков с развалом коалиции: 2(15) июля четыре министра-кадета вышли из правительства — в знак протеста против соглашения, заключённого правительственной делегацией (Терещенко и Церетели) с Украинской Центральной Радой: уступки сепаратистским тенденциям Рады стали «последней каплей, переполнившей чашу»[48]. Троцкий считает, что конфликт по поводу Украины был лишь поводом:

Выбор момента подсказан был провалом наступления, пока ещё не признанным официально, но уже не составлявшим сомнения для посвящённых. Либералы сочли своевременным оставить своих левых союзников лицом к лицу с поражением и с большевиками. Слух об отставке кадетов немедленно распространился по столице и политически обобщил все текущие конфликты в одном лозунге, вернее, вопле: надо кончать с коалиционной канителью![49]

По мнению современного историка к.и.н. В. Родионова демонстрации 3 (16) июля были организованы большевиками[50]. Однако, в 1917 году этого не смогла доказать Особая следственная комиссия[47][51]. Вечером 3 июля многие тысячи вооружённых солдат Петроградского гарнизона и рабочих столичных предприятий с лозунгами «Вся власть Советам!» и «Долой министров-капиталистов!»[52][53] окружили Таврический дворец, штаб-квартиру избранного съездом ЦИКа, требуя, чтобы ЦИК взял наконец власть в свои руки. О том же внутри Таврического дворца, на экстренном заседании, левые социалисты просили своих правых товарищей, не видя иного выхода. На протяжении 3 и 4 июля к манифестации присоединялись все новые воинские части и столичные предприятия (многие рабочие выходили на демонстрацию с семьями), из окрестностей прибывали матросы Балтийского флота.

Современный историк Георгий Злоказов пишет о том, что виновность большевиков не подтвердили и рядовые участники июльских событий — рабочие и солдаты[47][54][55], не оспоренных очевидцем-кадетом: манифестации проходили именно перед Таврическим дворцом, на Мариинский, в котором заседало правительство, никто не покушался («о Временном правительстве как-то забыли», свидетельствует Милюков[56]), хотя взять его штурмом и арестовать правительство не составляло никакого труда; 4 июля именно верный межрайонцам 176-й полк охранял Таврический дворец от возможных эксцессов со стороны манифестантов; члены ЦИК Троцкий и Каменев, Зиновьев, которых, в отличие от лидеров правых социалистов, солдаты ещё соглашались слушать, призывали манифестантов разойтись, после того как они продемонстрировали свою волю…[47]. И постепенно они расходились.

Но уговорить рабочих, солдат и матросов прекратить манифестацию можно было только одним-единственным способом: обещать, что ЦИК решит вопрос о власти[57]. Брать власть в свои руки правые социалисты не хотели, и, по соглашению с правительством, руководство ЦИК вызвало с фронта надёжные войска — для наведения порядка в городе[58].

В. Родионов указывает, что столкновения спровоцировали большевики, рассадив на крышах своих стрелков, начавших пальбу из пулемётов по демонстрантам, при этом наибольший урон пулемётчики большевиков нанесли как казакам, так и демонстрантам[59]. Некоторые историки не разделяют этого мнения.[47][60].

Между тем исследования историка русской революции С. П. Мельгунова объясняют наличие разных, порой диаметрально противоположных оценок роли большевиков в июльских событиях: восстание большевиков 3—5 июля намеренно прикрывалось организаторами мимикрией, которая готовилась ими и позднее — в Октябре 1917 — как путь для отступления в случае неудачи авантюры: «большевики вынуждены-де были вмешиваться в стихийное движение, чтобы придать ему организованные формы»[61].

[править]Выступление Корнилова

Основная статья: Корниловское выступление

После ввода войск сначала на большевиков, затем на межрайонцев и левых эсеров обрушились обвинения в попытке вооружённого свержения существующей власти и сотрудничестве с Германией; начались аресты и бессудные уличные расправы. Ни в одном случае обвинение не было доказано, ни один обвиняемый не предстал перед судом, хотя, за исключением Ленина и Зиновьева, скрывавшихся в подполье (которых на худой конец можно было осудить заочно), все обвиняемые были арестованы[47]. Обвинения в сотрудничестве с Германией не избежал даже умеренный социалист, министр земледелия Виктор Чернов; однако решительный протест партии эсеров, с которой правительству ещё приходилось считаться, быстро превратил дело Чернова в «недоразумение»[62].

7(20) июля глава правительства князь Львов подал в отставку, и министром-председателем стал Керенский. Сформированное им новое коалиционное правительство занялось разоружением рабочих и расформированием полков, не только участвовавших в июльских манифестациях, но и как угодно иначе выразивших свои симпатии левым социалистам. Порядок в Петрограде и окрестностях был наведён; труднее было навести порядок в стране.

Белый Остин Путиловец у Зимнего. Лето 1917

Дезертирство из армии, начавшееся ещё в 1915 году и к 1917-му достигшее, по официальным данным, 1,5 миллионов, не прекращалось; по стране бродили десятки тысяч вооружённых людей. Не дождавшиеся декрета о земле крестьяне начали самовольно захватывать земли, тем более что многие из них оставались незасеянными; конфликты в деревне всё чаще принимали вооружённый характер, а подавлять локальные восстания оказывалось некому: присланные для усмирения солдаты, в большинстве своём крестьяне, точно так же жаждавшие земли, всё чаще переходили на сторону повстанцев. Если в первые месяцы после революции советы ещё могли навести порядок «одним росчерком пера» (как Петроградский совет в дни апрельского кризиса), то к середине лета и их авторитет был подорван. В стране нарастала анархия[63].

Ухудшалось и положение на фронте: германские войска успешно продолжали наступление, начатое ещё в июле, и в ночь на 21 августа (3 сентября) 12-я армия, рискуя оказаться в окружении, оставила Ригу и Усть-Двинск и отошла к Вендену; не помогли ни введённые правительством 12 июля смертная казнь на фронте и «военно-революционные суды» при дивизиях, ни заградительные отрядыКорнилова[64].

В то время как большевиков после Октябрьского переворота обвиняли в свержении «законного» правительства, само Временное правительство прекрасно сознавало свою незаконность. Оно было создано Временным комитетом Государственной думы, однако никакие положения о Думе не наделяли её правом формировать правительство, не предусматривали создание временных комитетов с исключительными правами, и срок полномочий IV Государственной думы, избранной в 1912 году, истекал в 1917-м[65]. Правительство существовало милостью Советов и зависело от них. Но эта зависимость становилась всё более тягостной: запуганные и притихшие после Июльских дней, осознавшие, что после расправы над левыми социалистами наступит очередь правых, Советы были враждебнее, чем когда-либо прежде. Друг и главный советник Б. Савинков подсказал Керенскому причудливый способ освободиться от этой зависимости: опереться на армию в лице популярного в правых кругах[66] генерала Корнилова, — который, однако, по свидетельствам очевидцев[67], с самого начала не понимал, почему он должен служить опорой Керенскому, и считал, что «единственным исходом… является установление диктатуры и объявление всей страны на военном положении»[68]. Керенский запрашивал свежие войска с фронта, корпус регулярной кавалерии с либеральным генералом во главе, — Корнилов направил в Петроград казачьи части 3-го конного корпуса и Туземную («Дикую») дивизию под командованием совсем не либерального генерал-лейтенанта А. М. Крымова[69]. Заподозрив неладное, Керенский 27 августа сместил Корнилова с поста главнокомандующего, приказав сдать полномочия начальнику штаба, — Корнилов отказался признать свою отставку; в изданном 28 августа приказе N 897 Корнилов заявил: «Принимая во внимание, что при создавшейся обстановке дальнейшие колебания смертельно опасны и что предварительно отданные распоряжения отменить уже поздно, я, сознавая всю ответственность, решил не сдавать должность Верховного Главнокомандующего, чтобы спасти Родину от неминуемой гибели, а русский народ от немецкого рабства»[70]. Решение, принятое, как утверждает Милюков, «втайне от лиц, имевших ближайшее право в нём участвовать»[71], для многих сочувствовавших, начиная с Савинкова, сделало невозможной дальнейшую поддержку Корнилова: «Решаясь „выступить открыто“ для „давления“ на правительство, Корнилов едва ли соображал, как называется этот шаг на языке закона и под какую статью уголовного уложения можно подвести его поступок»[72]

Ещё в канун мятежа, 26 августа, разразился очередной правительственный кризис: министры-кадеты, сочувствовавшие если не самому Корнилову, то его делу, подали в отставку. Обратиться за помощью правительству оказалось не к кому, кроме Советов, которые прекрасно поняли, что постоянно поминаемые генералом «безответственные организации»[70], против которых следует принять энергичные меры, это именно Советы.

Но сами Советы были сильны лишь поддержкой петроградских рабочих и Балтийского флота. Троцкий рассказывает, как 28 августа матросы крейсера «Аврора», призванные охранятьЗимний дворец (куда после июльских дней переселилось правительство), пришли к нему в «Кресты» посоветоваться: стоит ли охранять правительство — не пора ли его арестовать?[73]. Троцкий счёл, что не пора, однако Петроградский совет, в котором большевики ещё не имели большинства, но уже стали ударной силой, благодаря своему влиянию среди рабочих и вКронштадте, дорого продал свою помощь, потребовав вооружения рабочих — на случай, если дело дойдёт до боёв в городе, — и освобождения арестованных товарищей. Второе требование правительство удовлетворило наполовину, согласившись отпустить арестованных под залог. Однако этой вынужденной уступкой правительство их фактически реабилитировало: освобождение под залог означало, что если арестованные и совершили какие-то преступления, то, во всяком случае, не тяжкие.

До боёв в городе дело не дошло: войска были остановлены на дальних подступах к Петрограду без единого выстрела.

Впоследствии один из тех, кто должен был поддержать выступление Корнилова в самом Петрограде, полковник Дутов, по поводу «вооружённого выступления большевиков» рассказывал: «Между 28 августа и 2 сентября, под видом большевиков должен был выступить я… Но я бегал в экономический клуб звать выйти на улицу, да за мной никто не пошёл»[74].

Корниловский мятеж, более или менее откровенно поддержанный значительной частью офицерства, не мог не обострить и без того сложные взаимоотношения между солдатами и офицерам, — что, в свою очередь, не способствовало сплочению армии и позволило Германии успешно развивать наступление)[75].

В результате мятежа разоружённые в июле рабочие оказались вновь вооружены, а отпущенный под залог Троцкий 25 сентября возглавил Петроградский совет. Однако ещё раньше, чем большевики и левые эсеры получили большинство, 31 августа (13 сентября), Петроградский Совет принял предложенную большевиками резолюцию о переходе власти к Советам: за неё проголосовали почти все беспартийные депутаты[76]. Аналогичные резолюции в тот же день или на следующий приняли свыше сотни местных советов, а 5 (18) сентября за передачу власти Советам высказалась и Москва.

1 (14) сентября специальным правительственным актом, подписанным министром-председателем Керенским и министром юстиции А. С. Зарудным, Россия была провозглашена Республикой. Временное правительство не обладало полномочиями определять форму правления, акт вместо энтузиазма вызвал недоумение и был воспринят — равным образом и левыми, и правыми — как кость, брошенная социалистическим партиям, выяснявшим в это время роль Керенского в Корниловском мятеже.

[править]Демократическое совещание и Предпарламент

Основные статьи: Всероссийское демократическое совещание, Временный совет Российской республики

Опереться на армию не удалось; Советы левели, несмотря ни на какие репрессии против левых социалистов, а отчасти и благодаря им, особенно заметно — после выступления Корнилова, и становились ненадёжной опорой даже для правых социалистов. Правительство (точнее, временно замещавшая его Директория) при этом подвергалось жёсткой критике как слева, так и справа[15]: социалисты не могли простить Керенскому попытку сговориться с Корниловым, правые не могли простить предательства.

В поисках опоры Директория пошла навстречу инициативе правых социалистов — членов ЦИК, созвавших так называемое Демократическое совещание. Представителей политических партий, общественных организаций и учреждений инициаторы приглашали по собственному выбору и меньше всего соблюдая принцип пропорционального представительства; такое подобранное сверху, корпоративное представительство ещё меньше, чем Советы (избранные снизу подавляющим большинством граждан), могло служить источником законной власти[77], но могло, как предполагалось, потеснить на политической сцене Советы и избавить новое правительство от необходимости обращаться за санкцией в ЦИК.

Открывшееся 14 (27) сентября 1917 г. Демократическое совещание, на котором одни из инициаторов рассчитывали сформировать «однородное демократическое правительство»[78], а другие — создать представительный орган, которому до Учредительного собрания было бы подотчётно правительство, не решило ни той ни другой задачи, лишь обнажило глубочайшие разногласия в стане демократии. Состав правительства в конце концов было предоставлено определить Керенскому, а Временный совет Российской республики (Предпарламент) в ходе обсуждений из контролирующего органа превратился в совещательный; да и по составу оказался намного правее Демократического совещания.

Итоги Совещания не могли удовлетворить ни левых, ни правых; продемонстрированная на нём слабость демократии лишь добавила аргументов как Ленину, так и Милюкову: и лидер большевиков, и лидер кадетов считали, что для демократии в стране уже не осталось места — и потому, что нарастающая анархия объективно требовала сильной власти, и потому, что весь ход революции лишь усиливал поляризацию в обществе (что показали и прошедшие в августе-сентябре муниципальные выборы)[79]. Продолжался распад промышленности, обострялся продовольственный кризис; с начала сентября нарастало забастовочное движение; то в одном, то в другом регионе возникали нешуточные «беспорядки», и всё чаще инициаторами беспорядков становились солдаты; положение на фронте стало источником постоянной тревоги. 25 сентября (8 октября) было сформировано новое коалиционное правительство, а 29 сентября (12 октября) началась Моонзундская операция германского флота, завершившаяся 6 (19) октября захватом Моонзундского архипелага. Только героическое сопротивление Балтийского флота, ещё 9 сентября поднявшего на всех своих судах красные флаги, не позволило немцам продвинуться дальше. Полуголодная и полуодетая армия, по словам командующего Северным фронтом генерала Черемисова, самоотверженно несла лишения, но надвигавшиеся осенние холода грозили положить конец и этому долготерпению. Масла в огонь подливали небеспочвенные слухи о том, что правительство собирается переехать в Москву и сдать Петроград немцам.

Красный Фиат Ижорский у Смольного. Осень 1917

В такой обстановке 7 (20) октября в Мариинском дворце открылся Предпарламент. На первом же заседании большевики, огласив свою декларацию, демонстративно покинули его.

Главным вопросом, которым пришлось заниматься Предпарламенту на протяжении всей его недолгой истории, было состояние армии. Правая печать утверждала, что армию разлагают большевики своей агитацией, в Предпарламенте говорили о другом: армия из рук вон плохо снабжается продовольствием, испытывает острый недостаток в обмундировании и обуви, не понимает и никогда не понимала целей войны[80]; программу оздоровления армии, выработанную ещё до Корниловского выступления, военный министр А. И. Верховскийнашёл неосуществимой, а две недели спустя, на фоне новых поражений (на Двинском плацдарме и на Кавказском фронте) заключил, что продолжение войны невозможно в принципе[81]. П. Н. Милюков свидетельствует, что позицию Верховского разделяли даже некоторые лидеры партии конституционных демократов, но — «единственной альтернативой был бы сепаратный мир… а на сепаратный мир тогда никто идти не хотел, как ни ясно было, что разрубить безнадёжно запутавшийся узел можно было бы только выходом из войны»[82].

Дата добавления: 2015-06-27