Философ перед молодыми инквизиторами

Фабрика силлогизмов

Богословие рационально. Рациональность определяется не материалом, а методом исследования, методом обработки этого материала. Еще у Гете сказано:

В мозгах, как на мануфактуре,

Есть ниточки и узелки.

Посылка не по той фигуре

Грозит запутать челноки.

Наше мышление — это некий конвейер, фабрика силлогизмов, которая работает одинаково и у светских ученых, и у церковных. Все зависит от того, какой материал ты закладываешь в конвейер: если ты в линию консервирования заложил огурцы, то на выходе получишь банки с консервированными огурцами. Если положишь помидоры, в конце той же самой линии получишь консервированные помидоры. От человека зависит, какой сегмент человеческого опыта он будет исследовать: религиозный опыт, или экономический, или какой-то иной. Культура логического мышления и там и там потребуется та же самая. Так что теология — это модус присутствия логики в иррациональном мире религии.

Современная университетская культура гораздо более терпима, нежели культура XIX столетия: тогда в образованном сословии считалась научной — а значит единственно верной — только математическая парадигма мышления. Сейчас же образованный человек должен быть полиглотом, владеть несколькими языками. Я говорю не об итальянском или суахили, речь идет о том, что сегодня образованный человек должен владеть и языком естествознания, и языком компьютерной техники, и языком искусств, поэзии и мифа, и языком богословия, и языком философии. Это разные языки, но человек современной культуры должен владеть всеми этими языками, понимать своеобразие каждого из них. Современная культура научилась понимать, что рациональность может быть разной. Рациональность мифа одна, рациональность психологии — другая, рациональность философии — третья. И все они отличны от рациональности формальной логики и математики.

Следующий мой тезис состоит в том, что в университете богословие неизбежно превращается в философию. Здесь необходимо пояснить термины.

Философия — это особый регистр работы человеческого сознания. И этот регистр совершенно отличен от регистра деятельности пророка. Человек, вещающий истины от имени некоего сакрального авторитета, которого он ощущает за своей спиной, не обязан заботиться об аргументации и убедительности своих слов. Совершенно иная ситуация у философа: как частный мыслитель он представляет свое собственное мнение, и поэтому изначально открыт для критики, знает, что с ним могут не согласиться, и потому ищет рациональные аргументы. Именно в этом смысле богословие, оказываясь в среде светского университета, неизбежно превращается в философию: оно должно искать логические доводы.

Когда я листаю дореволюционные курсы, которые читали в духовных академиях, и сравниваю их с лекциями на те же темы в университетах, меня всегда удивляет, что более интересными и живыми являются именно университетские церковно-исторические и богословские курсы, а не академические. Причина понятна, за 13 лет своего преподавания в Университете я ее на своей шкуре очень хорошо прочувствовал. Представьте себе аудиторию, в которой сидят ребята с разных факультетов: физики, математики, биологи, филологи, историки... Эти люди не обязаны слушать мои лекции, не обязаны на них ходить. Это на самом деле собрание молодых инквизиторов, они только и ждут возможности, чтобы вступить в полемику и сказать: «Э, батюшка! Да чего же Вы такое ляпнули, разве можно так говорить? Вы приходите к нам на спецкурсы, там послушайте, чтобы Вам все ясно было». Преподавание в Университете — именно благодаря тому, что там собраны люди разных научных школ — учит отвечать за свои слова. Учит крайне аккуратно выходить за пределы своей компетентности, а лучше вообще этого никогда не делать. Учит четко разделять фактические утверждения и личное мнение.

Преподаватель, который презентует мир православного богословия в светском вузе, должен четко различать две интеллектуальные процедуры: «объяснить» и «доказать». Доказать означает понудить аудиторию к согласию с определенной позицией, объяснить — значит показать наличие внутренней логики в той позиции, которую я излагаю. Именно объяснением, а не доказательством будет заниматься любой филолог, когда возьмется рассматривать позицию автора. Надо заметить, что книга становится нам интересна ровно с той минуты, когда она перестает быть очевидной. Пока читаешь текст, с коим всецело согласен, это скучное чтение. А вот когда в мозгу зажигается красная лампочка и начинается обдумывание: «Вроде бы автор умный человек, а такую чушь говорит… Странно, ведь он же не идиот… С какой же точки зрения он так увидел и оценил эту ситуацию?» — вот тогда начинается реконструкция логики автора, его позиции, попытка объяснить ее для себя, найти разумное зерно.

Можно объяснить логику мифа, символику обряда, христианские догматы, но не доказать. Я могу в светской аудитории объяснить, какое для нас, православных людей, имеет значение принцип обратной перспективы в иконографии. Но это не значит, что я доказал, что сакральная живопись обязана быть такой. В мире религии нет ничего бессмысленного, но в мире религии есть много недоказуемого. Для носителя живой религиозной традиции каждая подробность верования и обряда наполнена смыслом. Задача исследователя — показать, каким именно, и перевести этот смысл на язык университетской лекции.

Итак, задача университетского преподавателя теологии — более объяснять, нежели доказывать. Хотя ряд тезисов по богословию вполне доказателен в точных терминах светских наук (датировка, установление авторства текста, определение значения какого-нибудь термина в определенном круге текстов и тому подобное).

И самое важное здесь — избежать комиссарства. Я помню замечание одного немца-филолога, изучавшего русский язык и литературу: «Русский язык — необычный язык, потому что во всех европейских языках есть три основные интонации: повествовательная, восклицательная и вопросительная, а в русском есть особая, четвертая — это интонация советской учительницы». Упаси Господь в средней школе, а тем более в университете говорить о нашей вере с такой интонацией.

Если богословие появится и нормально пропишется в стенах университетов, оно не будет некоей «вненаучной инъекцией» внутрь университетской мысли. Богословие — это не «всеобщая теория всего», оно не претендует на универсальность своего метода и своего языка (а именно такая претензия на универсальность и есть сегодня признак псевдонаучного мышления).

Дата добавления: 2015-06-27