Майк Кэри 16 страница

– Так обращайся с ним, как с человеком, а не как с тараканом!

– Я просто использовал… – начал я.

– Мне прекрасно известно, что ты использовал, – перебила Имельда. – Ты ударил его электрошоковым оберегом, словно муху прихлопнул, ведь никак иначе бы одолеть не сумел. Да ты просто мерзкий трус! Убирайся из моего дома, пока я тебя не выпихнула!

Вот эта угроза пугала посильнее звонка в полицию. Имельда не станет прятаться за мужчин, но она может просто схватить за шкирку и вышвырнуть. Почему‑то казалось, в этом случае мне не выжить. В знак капитуляции я поднял руки вверх и вышел из гостиной, слыша, как Никки извиняется от моего имени и уверяет, что в этот дом я больше не вернусь.

В коридоре, облокотившись на стену, ждала крошка Лиза. Меня она встретила кривой ухмылкой.

– И что смешного? – поинтересовался я.

– Труп ходячий ты поборол, – презрительно начала она, – а маму не смог!

– А ты сама‑то сможешь?

– Не‑а, – категорично покачала головой девчонка.

Я подождал Никки во дворе, но он, выйдя от Имельды, демонстративно прошествовал мимо.

– Машина на улице, – пристроившись рядом, объявил я.

– Да пошел ты, Кастор! – прибавляя шаг, рявкнул Никки. – Я лучше такси поймаю!

– Никки, этот парень в бумажный самолетик хотел меня сложить! Очень жаль, но я повел себя так, как подсказывала ситуация.

– Ты хоть представляешь, что случится, если Имельда отлучит меня от дома? Кроме нее в стране есть лишь еще один специалист такого же класса и живет он в Глазго. Если Снежная королева рассердится, мне конец! Черт, почему я не велел тебе подождать до завтра?!

– Ладно, прости! Я уже извинялся и извиняюсь еще раз. Ну, что за срочные вести? Что ты хотел мне сказать?

Мы уже вышли на улицу, и когда Никки захлопнул железные ворота, грохот разлетелся по всей округе. Хм, в этом районе так лучше не рисковать…

– Что за срочные вести? – с ядовитым сарказмом переспросил он. – Феликс Кастор попал на удочку, вот что! Та девочка, Эбби Торрингтон, ты сказал, безутешные родители умоляют ее найти?

– Верно, – согласился я, слегка обескураженный его жестокостью. – Никки, давай ближе к делу!

Обернувшись, он приблизил свое набальзамированное лицо опасно близко к моему – мы чуть носами не стукнулись.

– Дело в том, что ты заставил меня гоняться за собственным хвостом: просматривать данные о захоронениях, вскрытиях и еще черт знает о чем. Все это оказалось пустой тратой времени, так как, по данным полиции, девчонка жива.

Затем настал кульминационный момент – Никки преподнес его с неприкрытым злорадством:

– Девчонка только пропала. Погибла не она, а ее родители.

Накануне двенадцатого дня рождения я активно намекал родителям, мол, хочу велосипед. Увы, даже подержанный велик относился к разряду несбыточных желаний: папу сократили с фабрики «Метал бокс» в Бриз‑хилле, и наша семья дошла до такой жизни, что оставалось либо пойти по миру в буквальном смысле, либо отдаться в лапы местных ростовщиков и сделать это образно.

По мере приближения знаменательной даты стало ясно: у родителей имеется тайна, в которую меня не посвящают. Едва я появлялся в гостиной, разговоры тут же обрывались, и комнату накрывала напряженная тишина. Когда спросил старшего брата, связано ли это со мной, он велел заткнуться, дескать, ему нужно делать домашнюю работу. Вот я и решил, что велосипед купили, и семья обнищала окончательно. Признаюсь, меня, малолетнего эгоиста, это даже обрадовало.

Потом за три дня до моего дня рождения мама ушла из дома, точнее, мой отец, Джон, выгнал ее, застукав в койке со своим бывшим коллегой по прозвищу Большой Терри (его звали так, чтобы не путать с худосочным и непримечательным Терри Седдоном). Мама исчезла среди ночи, и ее отсутствие мы с братом обнаружили только следующим утром. Папа объявил: теперь она живет в Скемерсдейле у бабушки Лант. Это оказалось лишь частичной правдой: бабуля выставила собственную дочь, потому что у той не было ни работы, ни средств к существованию. В результате маме пришлось ловить удачу в Лондоне, и мы встретились только через три года.

В общем, стоит признать, иногда я не замечаю того, что творится под носом, а мои интуитивные ассоциации и выводы порой бывают неверными. Пожалуй, можно без преувеличения сказать: несмотря на очевидные ум и хитрость, зачастую я не вижу лес за деревьями.

Однако на этот раз моей вины здесь не было. На этот раз реальность швырнула в меня камушком, которого я никак не мог предвидеть.

Поначалу я попытался сопоставить огорошивающую новость Никки с уже известной информацией.

– Когда? – уточнил я. – Когда они погибли?

– В прошлую субботу, шестого мая, как установил патологоанатом, между полуднем и шестью вечера. Отцу, то есть Стивену, выстрелили в лицо в упор. Следов борьбы не обнаружили: он знал, что от смерти не уйти, и принял ее стоически. Видимо, парень был не из слабаков. А вот женщине досталось куда больше: ее связали, избили ножкой стула, а потом добили выстрелом в живот. Судя по всему, киллер не спешил: по расчетам экспертов, миссис Торрингтон умерла на целых три часа позднее супруга.

– Но… – выдавил я. – Ко мне они приходили тремя днями позже, то есть в понедельник. Ерунда какая‑то! Хочешь сказать…

Я не договорил, внезапно осознав, что в некоторых окнах близлежащих домов загорелся свет. Да, мы явно выбрали не лучшее место для беседы! Я поспешно двинулся к перекрестку.

– Машина там. Объяснишь все по дороге.

Никки не шевельнулся.

– Кастор, я же сказал, что вызову такси. В данной ситуации чем меньше с тобой общаешься, тем проще и безопаснее. Хочешь узнать новости – слушай прямо здесь.

Я заглянул ему в глаза.

– Может, хоть с дороги сойдем? – безнадежно пожал плечами я.

Никки замялся.

– Ну хорошо, – проговорил он через пару секунд. – В Трой‑тауне есть бар. Он и для горячих, и для холодных, по крайней мере в последнее мое посещение было именно так. Пошли!

Погруженный в мрачное молчание, он потащил меня за собой. Ладно, пусть остынет, пока расспросами его лучше не донимать, потом смогу больше выведать. Однако невидимые колесики в голове так и крутились, шестеренки работали на износ: я буквально слышал их стук. Мел и Стив умерли за два дня до нашей встречи. Вывод: либо мне попались чрезвычайно ловкие мошенники, либо тела неправильно опознали.

Хотя сейчас ведь вторник, скорее даже утро среды. Случись субботним вечером ошибка в опознании, у копов имелось предостаточно времени, чтобы исправить ее уже к понедельнику, встретиться с Торрингтонами, принести извинения, взять под козырек и разойтись с миром. Это наверняка занесли бы в протокол, а Никки наверняка бы раскопал.

Значит, возможность оставалась лишь одна: люди, представившиеся Мелани и Стивом Торрингтон, на самом деле ими не являлись. Тогда возникает вопрос: зачем притворяться? Зачем выдавать себя за людей, о гибели которых напишут в завтрашних газетах?

Затем, что всем остальным я бы отказал. Псевдо‑Торрингтонам было необходимо нанять меня для поисков Эбби, и они выбрали оптимальную для этой цели ложь.

Мы свернули в Трой‑таун. Помимо названия особой ассоциации с Троей улица не вызывает: ничего величественного или мало‑мальски привлекательного я не заметил. Никки перешел через дорогу, я – следом. На противоположной стороне улицы – ряд георгианских домов. У каждого второго имелась лестница с перилами из кованого железа, ведущая в расположенный ниже уровня улицы подвал. По одной из таких лестниц спустился Никки, и, спеша за ним, я услышал голоса, хотя вокруг по‑прежнему царила тьма. Затем он открыл дверь, и на лестницу хлынул свет. Вернее, не хлынул, а просочился, потому что света было не так много.

Бар действительно располагался в подвале, назывался «Этаж» и на самом деле принимал и горячих, и холодных. Последнее в переводе на нормальный язык означало, что в него допускались и мертвые, и живые. Присутствие мертвецов ощущалось особенно остро из‑за кисловатого, как у лиственного перегноя, запаха с медицинской нотой формальдегида. Увидеть посетителей было не так просто: зал освещался лишь воткнутыми в бутылки свечами, стратегически расставленными на столах и привинченных к стенам полках. Отблески неровного пламени озаряли приличную по численности публику и крошечный, втиснутый в самый угол бар. Я заказал виски, а вот Никки воздержался. Он вообще старается не вводить в организм инородные вещества. «После смерти иммунная система фактически выходит из игры, – неоднократно говорил он. – Нет кровотока, значит, нет транспортного средства для антибиотиков, фагоцитов и прочей ерунды. Поэтому стоит пустить в организм какую‑то заразу – и все, пиши пропало». Окажись заведение поприличнее, Никки мог бы заказать красное вино и насладиться ароматом, но до «домашнего красного» ни за что не снизойдет!

Мы устроились за самым уединенным столиком, хотя, как ни странно, уединению способствовали кипевшие вокруг беседы. Любое сказанное нами слово утонуло бы в общем гуле. Огненно‑красные обои на стенах по фактуре напоминали тиснение. Наклонившись, я провел по ним пальцем – так и есть, тиснение. Может, раньше здесь был индийский ресторан?

– Готов слушать, – объявил я, для храбрости сделав большой глоток виски.

Настроение моего друга немного исправилось. Нет, моя выходка его по‑прежнему злила, однако чувствовать себя первоисточником тайного знания ему нравится не меньше, чем слушать джаз.

– Я бы и раньше догадался, – наконец заявил он. – Вот только, как мы уже говорили, в последнее время убийств столько, что глаза разбегаются.

Ну конечно! Правая часть колокола Гаусса… В памяти неожиданно возник заголовок одной статьи, который я видел на мониторе компьютера Никки: «Казнь супружеской пары». Черт подери, подсказка была прямо под носом, а я даже внимания не обратил!

– Торрингтонов нашли в их собственном доме, – продолжал Никки. – Где‑то в районе Мейда‑вейл.

– Мейда‑вейл? – переспросил я. – Стив Торрингтон, с которым встречался я, дал адрес на Бишопс‑авеню.

– Какой дом по Бишопс‑авеню?

Пришлось порыться в памяти.

– Шестьдесят какой‑то… Шестьдесят второй!

– Балбес, это же брошенный дом, там сквоттеры живут! А зачем он дал тебе адрес? На коктейль‑прием позвал?

– Нет, велел послать туда счет, – признался я.

– Ясно… Сильно же его беспокоила судьба этого счета! Так или иначе, настоящий Стивен Торрингтон, пока его не убили, жил в Мейда‑вейл. Если хочешь, дам точный адрес, но мой тебе совет: не суйся в эту историю! Убийства были совершены в гостиной – там сдвинули мебель, дабы освободить побольше места, видимо, киллеру захотелось устроить настоящее шоу. Все шкафы и ящики раскрыли, а содержимое разбросали по полу. В отчете сказано: обстановка очень походила на обыск, но убийца будто не знал, что ищет. В таком бардаке копы не смогли определить, пропало ли что‑то из вещей, и, главное, куда делась девочка.

– Эбби, – чуть слышно выдохнул я.

– Да, именно. Ребенка копы вычислили, даже не собирая данных о Торрингтонах. Одна из комнат дома стопроцентно была детской, и ее, как и все остальные, вывернули наизнанку.

Ну, конечно, вывернули и унесли кое‑что из вещей! Я знал это, так как за исключением куклиной головы, лежащей в моем гребаном кармане, все они находились у меня в офисе, упакованные в черный пластиковый пакет, подарок от типа, назвавшегося Стивеном Торрингтоном. Представив, как он рылся в вещах девочки, родители которой истекали кровью за стенкой, я чуть не задохнулся от злости на собственную наивность. Неудивительно, что он услал сообщницу в машину! Кем бы ни был тот хлыщ, своим актерским способностям он, похоже, доверял, а вот ее – не очень, и рисковать не собирался. Пожалуй, нужно отдать ему должное: роль убитого горем отца он сыграл бесподобно. Разве только горе редко выражают так явно… Мне следовало догадаться! Следовало заподозрить неладное!

Ну и, допустим, заподозрил бы, как бы я поступил? Не взялся бы за дело? Эбби умерла – это я знал точно, потому что через лондонскую ночь смог дотянуться до ее духа. Я дотянулся и утонул в темном колодце горя и отчаяния: других чувств девочка, видимо, не испытывала.

Солгали мне или нет, но за работу я взялся ради Эбби, значит, и до конца ее довести следует ради Эбби. В тот момент я искренне надеялся, что на каком‑то этапе снова столкнусь с так называемым Стивом Торрингтоном и отомщу за поруганное достоинство, умело применив монтажную лопатку.

От лопатки мысли плавно перетекли к синякам «Мел». Теперь я нисколько не сомневался в том, что они были самой настоящей фикцией, частью бутафории, призванной скрыть ее смущение и недостаток эмоций в голосе. Да, этот ублюдок использовал все имеющиеся возможности, ничем не побрезговал!

– Что же, по мнению копов, там случилось? – спросил я, не без труда отвлекаясь от неприятной темы.

Никки только плечами пожал.

– Пока у них нет ни одной версии. По крайней мере в официальных данных ничего не значится. Зато обнаруженные на месте преступления пули они практически вывернули наизнанку, так что искомый ствол теперь вряд ли пропустят. Вернее, не ствол, а стволы, поскольку были использованы два разных вида оружия. Вот только в баллистической базе данных соответствий не оказалось, следовательно, пока это тоже тупик. Естественно, копы сняли отпечатки пальцев, но нашлись лишь принадлежащие обитателям дома, а кроме них ни одного, даже самого размытого. Со следами картина та же, что и с оружием: доказать вину подозреваемых они помогут, а отыскать – нет.

– А соседи что говорят?

– Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Хотя просочились обрывки сплетен. Некоторые считали случившееся только вопросом времени. Судя по всему, Торрингтоны портили общую картину: к ним денно и нощно шлялись подозрительные личности. Один парень появлялся особенно часто, высокий, статный, в длинном кожаном плаще и неизменно с двумя головорезами, смотревшими ему в рот, будто он Господь Бог. Люди считали его либо гангстером, либо продюсером студии грамзаписи, либо и тем и другим в одном лице. Устав от бесконечных хождений, кто‑то сердобольный даже подал жалобу в службу защиты детей: наверное, решил, что Торрингтоны – педофилы, торгующие телом дочери.

Стакан с виски замер на полпути ко рту. Да, пожалуй, это объясняло бы, почему девочка так горевала!

– И? – Я нетерпеливо подтолкнул Никки, с одной стороны, желая услышать утвердительный ответ, с другой – страшась.

– К Торрингтонам послали инспектора, отчет которого приложен к заявлению. Полный текст раскопать не удалось, но, насколько я понял, Эбби показалась ему здоровой, совершенно нормальной девочкой. Возможно, чересчур серьезной и погруженной в себя, но в меру упитанной и ухоженной. Собеседование она прошла без проблем: думаю, с процедурой ты знаком. «Несоответствующего возрасту интереса или знаний об интимных отношениях несовершеннолетняя не обнаружила». Уютная, прекрасно обставленная комната, чистая, аккуратная одежда… В общем, не то чтобы увидеть дымящийся пистолет – инспектор даже запах пороха не учуял.

– Но что‑то ведь там творилось, – мрачно заметил я. – Множество посетителей, некоторые из них – постоянные, наведывались в дом с такой регулярностью, что соседи даже внешность запомнили! Так чем могли заниматься Торрингтоны?

– Торговали наркотиками? Делали пластические операции? Кастор, мой конек – сбор информации, а не гадание по хрустальному шару! Что смог узнать, я тебе уже сообщил, и на сегодняшний вечер это вся информация, собранная столичной полицией. Эбигейл официально числится пропавшей, а ее родители определенно мертвы. Знаю, по работе ты то и дело сталкиваешься с призраками, но случалось ли, чтобы воскресшие тебя нанимали?

В кои веки Никки не рассмеялся над своей шуткой: вероятно, заразился моим подавленным настроением и наверняка злился на то, что я испортил его свидание с Имельдой.

Глотнув виски, я даже не почувствовал его вкус.

– А с Писом что? – спросил я. – О нем какую‑нибудь информацию раздобыл?

Никки напустил таинственный вид, как бывает всегда, когда у него появляется по‑настоящему сенсационная информация.

– Да, есть немного, – признался он, – даже не знаю, что к твоему делу относится, а что нет.

– В смысле?

– В смысле, в основном факты довольно старые, восходят к ранним этапам его биографии. Они вряд ли помогут тебе его найти.

– Все равно лучше расскажи.

Никки вспыхнул, из‑под таинственности проступило до сих пор не угасшее раздражение.

– Слушай, Кастор, сейчас я вовсе не член твоего фан‑клуба и не потерплю, чтобы со мной разговаривали, как с обслугой, которую можно…

– Пожалуйста! – взмолился я. – Нижайшее, покорнейшее пожалуйста с сахарной глазурью и розовым бантиком!

– Так‑то лучше. Случай Писа из тех, когда чем глубже копаешь, тем больше находишь. Криминальное досье, которое мы уже обсуждали, оказалось многостраничным. Такое впечатление, что стоило ему где‑нибудь осесть – тут же впутывался в историю. Как я рассказывал, после недолгого пребывания в армии он сумел извлечь из строевой подготовки хоть какую‑то пользу: устроился в частное охранное предприятие на Ближнем Востоке, имевшее прескверную репутацию. Но вскоре половину правления посадили за попытку организации военного переворота в Ливии, и Пис остался ни с чем.

В голосе Никки звучало что‑то, подсказывавшее: самое вкусное он оставил напоследок. В другой ситуации я бы давно потерял терпение и велел ему перейти к делу, однако сегодня куда благоразумнее казалось подыграть.

– Что‑нибудь еще? – прикинулся идиотом я.

– Раз спросил, то да.

– Слушаю…

– В 1999 году Деннис Пис подал иск, рассматривавшийся судебным органом штата Нью‑Йорк. Ответчиком числится Антон Фанке, ну, сатанист, о нем я тоже рассказывал, а одной из свидетельниц – некая Мелани Карла Джефферс, она же Мелани Карла Сильвер, она же Мелани Карла Торрингтон.

Я выругался, и Никки согласно кивнул.

– Вот тебе и цыпочка! Но самое любопытное еще впереди. Только послушай… Это был иск об опеке над несовершеннолетней. Истец утверждал, что ответчик не выполняет родительские обязанности, и просил передать ему опекунские права над… Уверен, дальше ты сам догадаешься, пальцем тыкать необязательно.

В ушах сильно зашумело, и я не знал, от чего больше: от простуды или от прилива адреналина, вызванного рассказом Никки.

– Над малышкой по имени Эбигейл? – для проформы уточнил я, а собственный голос показался глухим и каким‑то невнятным.

– Бинго! В тот момент девочку звали Эбигейл Фанке.

– Эбби его дочь!

– По крайней мере так считал Пис, и в принципе, несмотря на фамилию ребенка, здесь факты на его стороне. Тринадцатого марта 1993 года в Буркина‑Фасо выдано свидетельство о рождении, в котором матерью значится Мелани Карла Джефферс, а отцом – Деннис Пис.

– Незадолго до этого он вышел из тюрьмы.

– Твое внимание радует! Да, так и есть. Узнав эту пикантную новость, я решил поднять протоколы уагадугуского суда, что стало жуткой проблемой, потому как все они оказались рукописными. Не раз и не два пришлось просить об одолжении, но в конце концов я своего добился. Мелани – не помню, какую фамилию она носила в тот момент – внесла за Писа залог, а потом дала взятку судьям. В таком виде ситуация кажется логичнее… Я уже говорил, будь он сам при деньгах, до вынесения приговора мог откупиться буквально за полцены. Но, возможно, денег не оказалось, возможно, понадобилась помощь ангела.

– Да уж, ангела…

– Потом они как следует отметили его освобождение, и девятью месяцами позже родилась малышка Эбби. По‑моему, все сходится… А сейчас Деннис пустился в бега вместе с дочерью, мертвой или живой – официально неизвестно.

– Знаю…

– Это знаешь, а вот о том, что в процессе он убил Мелани Джефферс и ее нынешнего бойфренда, явно не догадывался. Равно как и о том, что кто‑то разыскивает Писа, причем разыскивает интенсивно, даже наплел целое море ерунды и утопил в нем тебя!

Я покачал головой, которая болела так, будто могла отвалиться в любую секунду, а Никки оскорбился.

– Неужели я задел твою профессиональную гордость? – съязвил он.

– Нет, просто, по твоим словам, главная фигура в этой истории – Пис. А я полагаю, главная фигура – Эбби.

– С точки зрения Писа – несомненно. Еще бы, чтобы только добраться до нее, он совершил как минимум два убийства! Но все разыскивающие его ребята…

– Если они ищут Писа, почему не наняли обычного детектива? Зачем пришли ко мне?

Никки открыл было рот, чтобы ответить, но рассеянно поморгав, закрыл.

– Неужели не понимаешь? Людей, способных куда лучше и быстрее выследить человека, который не хочет, чтобы его нашли, превеликое множество. Однако, разыскав Писа, они могли не найти Эбби. Для поисков призрака нужен специалист по изгнанию нечисти. К нему они и отправились.

Я неуверенно поднялся.

– Ты что, пьян? – с презрением трезвенника осведомился Никки.

– Нет, кажется, подхватил какую‑то инфекцию.

– Ничуть не удивительно, учитывая, сколько дряни ты в себя вливаешь! Кастор, возможно, твое тело не храм, но ведь и не мусорный же контейнер! Послушай моего совета: хочешь дожить до старости…

– Никки, лучше изложи его в письменном виде и пошли мне по почте. Сейчас я не в том настроении… Ты как, насчет такси не передумал…

– Нет, лучше умереть, чем с тобой поехать!

– Никки, ты уже умер.

– Очень смешно!

– Ладно… Спасибо за помощь! Вот, если решишь что‑нибудь заказать, – я оставил на столе двадцать фунтов и, пошатываясь, направился к двери. Наверное, видок у меня был не лучше, чем у холодных посетителей «Этажа». Черт подери, я и чувствовал себя холодным.

Приблизившись к «хонде» Мэтта слева, я воочию убедился, в какой ужас католики‑оборотни превратили крыло. Бр‑р, до чего неприятно: брат доверие оказал, а я… Раз за рулем находился не владелец машины, у него могли возникнуть проблемы со страховкой.

Хотя, с точки зрения верующих, невзгоды и страдания укрепляют дух, лишь этим и оставалось утешаться.

Юркнув в салон, я повернул ключ зажигания и не без труда сосредоточился на дороге: перед глазами расплывались черные пятна. Сразивший меня недуг и не думал сдавать позиции, наоборот, наступал с каждой секундой. Впрочем, ночь получилась жуткая, и, пожалуй, не стоило удивляться тому, что тело функционирует не на сто процентов.

В таком состоянии следовало думать о дороге, но мысли невольно возвращались к рассказу Никки. Возможно, счастья маленькой Эбби при жизни не хватало, зато родителей имелось более чем достаточно. Двое погибших субботней ночью, плюс двое, утром понедельника заявившихся ко мне в офис, и пятый – Деннис Пис, ни в одной из тех пар не фигурировавший. А еще католики: орден Anathemata разыскивал девочку, отчаянно разыскивал. Складывалось впечатление, что маленькие колеса вращаются внутри больших, а маленькие костерки подпитывают большое пламя. Крошка Эбби была ключом к огромной тайне – в этом я не сомневался, но, к сожалению, ни на шаг не продвинулся в понимании того, в чем именно дело. «Кое‑кто не замкнул круг, верно? Птичка в последний момент вылетела из гнезда», – сказал оборотень Цукер, искусно нанизывая одну метафору на другую. Хоть по частям, хоть целиком, фраза казалась бессмыслицей, но неожиданно я понял: птичкой назвали Эбби Торрингтон. А в гнезде, из которого она вылетела или сбежала, по‑видимому, обитало что‑то жуткое и после смерти не дающее ни свободы, ни покоя.

На подъездной аллее Пен я очутился в половине второго. Дом стоял, погруженный во тьму, что не значило ровным счетом ничего, потому как окна подвала выходят не на улицу, а в сад. Господи, только бы она еще не легла! Мы бы помирились, пропустили по паре стаканчиков бренди, а потом я, возможно, даже проверил бы на ней кое‑что из последних рассказов Никки: вдруг сознание Пен гибче и эластичнее моего?

Увы, выяснить так и не удалось. Я не сделал и трех шагов, как фары стоявшей через дорогу машины ярко вспыхнули, пригвоздив меня к двери, словно бабочку. Хлопнули дверцы, справа и слева послышались синхронные шаги. Я сжал кулаки: похоже, намечается драка.

– Кастор, расслабьтесь!

Ладно, но только чуть‑чуть, и лишь потому, что это голос Гари Колдвуда. Секундой позже, подобно зловещему Носферату,^[41]из яркого света фар появился сам детектив‑сержант и похлопал меня по плечу, слишком близко к шее. Голова к тому времени просто раскалывалась, и от панибратского прикосновения ее пронзили раскаленные искры боли.

– Что, покой нам только снится? Кастор, вы хреново выглядите.

– Я и чувствую себя хреново, значит, все логично и взаимосвязано.

Глаза Колдвуда прожигали насквозь. Ему явно хотелось что‑то сказать, но это «что‑то» требовало определенной подготовки.

– Речь о Поли? – подсказал я.

– О ком? – недоуменно переспросил детектив‑сержант.

– О Робине Поли, наркобароне и убийце. На процессе я должен был стать главным свидетелем, помните? Вы еще сказали, что он попробует на меня наехать.

Колдвуд категорично покачал головой: нет, мол, не то.

– Поли мертв, – объявил он, – равно как и три его ближайших помощника. Сегодня утром мы выловили их тела из Темзы и теперь считаем устранение Поли первым ходом в войне между преступными кланами. Прости, Фикс, следовало тебя предупредить.

– Да уж, следовало, – с непроницаемым видом кивнул я. Ясно, переходим на «ты». – Только в следующий раз лучше пошли мне е‑мейл. Патрульные машины у дома посреди ночи – что соседи скажут?!

Ни один мускул не дрогнул на лице Колдвуда: похоже, он меня даже не слышал.

– Фикс, нам придется начать с самого начала…

– Нет, «нам» не придется.

Детектив‑сержант невесело улыбнулся.

– Черт, ты абсолютно прав: «нам» не придется! Просто… Просто я стал тебе доверять, до определенной, конечно, степени. Если оставить разную чушь, а пороть чушь ты превеликий мастер, думаю, тебя можно назвать честным.

Повисла небольшая пауза.

– И ты тащился сюда через весь город, чтобы меня обнять? – нагло осведомился я.

Колдвуд покачал головой. За время разговора к нам подошли мужчина и женщина, встали по разные стороны от меня, и констебль по очереди их оглядел. А я даже глаз не поднял: в ослепительном свете фар много не увидишь.

– Фикс, это детектив‑сержант Баскиат и детектив‑констебль Филдс. Они приехали с места преступления и хотели бы, чтобы ты с ними его осмотрел. Поскольку в основном с тобой общаюсь я, ко мне они и обратились. Я сказал: ты постараешься помочь, но добавил, мол, учитывая поздний час, возможно, придется подождать до утра.

Голос Колдвуда стал сухим и формальным: он тщательно обдумывал свои слова, будто они могли попасть в официальный протокол. Скорее всего именно тон заставил меня кивнуть так же тщательно и осторожно, чтобы голова, не дай бог, не лопнула и не упала. Похоже, дело хреновое, чреватое непредсказуемыми последствиями, и я обязательно должен был выяснить, что к чему.

* * *

Поехали мы на запад – куда же еще! – через Масвелл‑хилл и Финчли к Хендону. Патрульных машин оказалось две – Колдвуд втолкнул меня в одну, сам сел за руль, а во второй разместились одетый в форму водитель, Баскиат и Филдс.

– Может, расскажешь, что к чему? – после двух минут ледяной тишины осведомился я.

Колдвуд едва удостоил меня взглядом.

– Не сейчас, – только и сказал он.

Поездка действительно получилась долгой, но мне показалась чуть ли не вечной. Я так устал, что глаза закрывались сами собой, а головная боль превратилась в громкий треск в ушах. Видимо, это какой‑то грипп, и подхватил я его в самое неудачное время. Гадание по чаинкам, которым иногда балуется Пен, – занятие мудреное и неблагодарное, вот гадание по телодвижениям копа представляется куда более надежным способом заглянуть в ближайшее будущее. Конечно, я мог и ошибаться, но, похоже, впереди меня ожидали огромные неприятности.

Где‑то в районе Хендон‑лейн мы, наконец, остановились. Колдвуд вышел первым и открыл дверцу с моей стороны. Лишь выбравшись из салона, я понял, как жарко было в машине: прохладный ночной ветерок холодил вспотевшее лицо.

– Нам сюда, – протянул руку Колдвуд.

Мы стояли перед зданием из желтого кирпича, чем‑то напоминавшим молитвенный дом. Кстати, машина, съехав с дороги, затормозила на мощенной клинкером площадке. Очевидно, когда‑то здесь была стоянка, но сейчас ее с трех сторон огородили лентой, на которой красовался огромный плакат «НЕ ВХОДИТЬ». Судя по разбитым окнам и высоченным сорнякам, вплотную подступившим к кирпичным стенам, само здание давно не использовалось. С одного боку к нему примыкал столб с указателем; только я к нему повернулся, как фары второй машины, остановившейся с чуть слышным вздохом гидравлической подвески, очень кстати его осветили: «Дом друзей». Что же, к друзьям попасть всегда приятно. Вдоль улицы тянулись фабричные и складские помещения. Все окна темные, так что единственными источниками света были фонари, да и из них добрая половина оказалась перебита. Наверняка постарались мальчишки с хорошим глазомером, достаточным количеством расколотых кирпичей и неуемным – свободного времени.

Дата добавления: 2015-06-28