Литературно-художественное издание 8 страница

Надо сказать, что и хозяйское отношение домового к скоту часто двойственно: он то холит, то губит скот; нерасположение домового к скотине может быть и совершенно немотивированным. Точно так же, вопреки устоявшимся представлениям о нем как о «благодушном хозяине дома», домовой в многочисленных рассказах о нем или невидимо шалит, вредит в избе (топает, кричит, кидает кирпичи, разбрасывает посуду и т.п.), или беспричинно выживает хозяев из дома. Кроме того, по достаточно распространенным поверьям, он может красть детей и приносить болезни, то есть опять-таки быть источником несчастий. Домовой невидимо расхаживает по избе, и нечаянно попавший на его «дорогу» человек может тяжело заболеть, умереть (Яросл.).

Обычно невидимый, а только слышимый или осязаемый домовой стонет и плачет перед бедой, «наваливается» на человека к переменам (причем уже неотвратимым), а появляется, становится видим к несчастью.

Появляется домовой-судьба не только в облике старшего в доме (часто тождественном облику реального хозяина дома), но и в обличье недавно умерших обитателей избы или тех домочадцев, которым предстоит опасно заболеть, умереть. Домовой в отсутствие хозяина дома носит его одежду, кажется редко и к несчастью (Вятск.); домовой имеет вид хозяина дома, является к несчастью (Яросл.); перед смертью хозяина он садится на его место и работает его работу [Даль, 1880А]; домового – своего двойника – видит лишь тот человек, которому грозит несчастье: если домовой идет впереди, человек умрет, идет сзади – ему грозит беда [Даль, 1880А]; домовой имеет человеческий вид: хозяина дома, по большей части – уже умершего, или старшего в семье; увидеть домового в образе еще живого человека – к смерти этого человека, «самое явление это, говорят, с того света» (Яросл.); домовой – предок рода, обреченный в батраки живущим в доме и каждый раз принимающий облик последнего умершего в семье (Тамб.).

Очевидно, что домовой-вещун не только самый первый покойник в доме, в роде (родоначальник, предок), не только самый двойник хозяина в доме, но и двойник любого из живущих в доме. Двойник-судьба, он становится зримым перед бедой.

Подобное сочетание старшего и последнего покойников (в одном или двоящихся образах) характерно для верований многих народов. «Раздвоение» патронов дома отмечено, например, Л.Я. Штернбергом у гольдов, где старший покойник воплощает «душу счастья дома», прочие же покровители дома сменяются по очередной смерти живущих в нем людей [Штернберг, 1936].

Также распространены и представления о двойниках-охранителях, спутниках человека, становящихся видимыми перед несчастьями.

Домовой-двойник, возможно, и дух-охранитель, и жизненная сила, душа, «хозяин» человека: в поверьях русских крестьян душа материальна, почти в точности повторяет человеческое обличье. Это соответствует общим для разных народов представлениям о душе не только как о достаточно самостоятельной материальной субстанций, но и как об обладающем независимым бытием «хозяине», двойнике человека. Человек живет потому, что в нем живет особый дух, его двойник. У примитивных народов душа (двойник) так и называется – «хозяин» [Штернберг, 1936]. Этот «хозяин» может не только обитать внутри человека, но и передвигаться отдельно, вне его, и даже обладать самостоятельным бытием.

То, что домовой-двойник – своеобразная «внешняя» душа человека в материальном обличье, подтверждается и сходством домового с тенью, с отражением в зеркале. В ряде районов России домовой пастень, стень – это и призрак, тень, и двойник человека, видимый в зеркале при гадании [Черепанова, 1983]. «Тень-отражение» – один из традиционных обликов души в верованиях многих народов.

Итак, домовой – предок, покойник, двойник – не столько рачительный «хозяин» дома, сколько «душа-хозяин» человека, «хозяин» судеб живущих в доме людей, судеб дома.

Появление домового (не обязательно в облике двойника) почти всегда равнозначно появлению персонифицированной судьбы и даже смерти: девушка, увидевшая домового, умирает (Арх.); у женщины в жизни было три напасти, и каждый раз перед ними «наваливался» домовой (Тульск.); домовой прикладывает руку к губам старика отца – старик умирает (Орл,); влезает в окно и ложится на печь – в доме умирает ребенок (Курск.); выметает сор из дома – дом сгорает (Тверск.); домовой показывается к большому пожару (Вятск.); дворовые «приносят» девушке смерть: «Одна из двух подруг-девушек села в большой угол, между тем как другая влезла на печку и стала смотреть сквозь хомут (если кто пожелает увидеть дворового, – стоит ему лишь надеть хомут на себя, причем этим способом можно узнать о будущем). Вдруг она увидела двух страшных «черных» мужиков, которые несли гроб: они поставили гроб в большой угол. Это и были дворовые. Девушка так испугалась, что упала с печки, А та девушка, что в большом углу сидела, в тот год умерла» (Олон.).

Конечно, старший домовой, «хозяин», дед, предок, по поверьям крестьян, следит и за соблюдением определенных правил поведения в доме (хотя не столько за ведением хозяйства, сколько за уважительным или неуважительным к себе отношением). Однако он все же скорее «судьба семьи», «судьба дома», переменчивая и не вполне предсказуемая; он может быть и добрым, и равнодушным, и злым (Волог.); может «озорничать бессмысленно и зло», «внушать безотчетный страх» (Олон.), может быть «причудлив» [Даль, 1880А]. Соответственно двойственно, немотивированно проявляется отношение «переменчивого, как судьба», домового к человеку: «Еще не так тебя испугаю!» – заявляет внезапно появившийся перед женщиной домовой, после чего она вскоре падает, расшибается и умирает (Новг.). Домовой «наваливается к худому»: «И бабе сразу худо все пошло: мужика застрелили, дочка спилась, померла... К худому! Это домовой так делает!» (Новг.).

Естественно, что в свете всех этих представлений видеть домового было нежелательно: увидевший домового умрет или онемеет (Тамб.); домовой днем не виден и наказывает тех, кто пытается его увидеть [Ушаков, 1896]; домового можно увидеть на Пасху, но кто его увидит, тот долго не проживет (Сарат.); тот, кто увидит домового, будет болеть шесть недель (Тульск.).

Те, кто все-таки решались поглядеть на домового, могли увидеть его через хомут или через борону (через три бороны), а также посмотрев в печку или опустившись на третью ступень лестницы, ведущей на двор, и глянув промеж ног (Олон.). Увидеть домового можно было и в Чистый четверг, и на Пасху, между заутреней и обедней, пошарив по углам дома, двора со свечой от Пасхальной заутрени.

Способы увидеть домового, дворового были иногда достаточно сложными. Крестьяне Архангельской губернии полагали, что для этого необходимо простоять всю праздничную пасхальную службу, держа красное яйцо и свечку. Затем ночью, до петухов, нужно с зажженной свечой и яйцом стать перед отворенной дверью хлева и сказать: «Дядя дворовый, приходи ко мне, не зелен, как дубравный лист, не синь, как речной вал, приходи таким, каков я; – я тебе христовское яичко дам!» После этого из хлева выйдет дворовый в обличье двойника говорящего. Однако нельзя никому рассказывать об этой встрече, иначе рассерженный дворовый сожжет дом, передавит скот, а хозяина доведет до самоубийства. Еще более сложный способ описывается крестьянами Вятской губернии: чтобы «сойтись с домовым», нужно взять траву плакун, растущую на болоте, и повесить ее себе на шелковый пояс. Затем взять озимь с трех полей, завязать в узелок и привязать к змеиной головке на гайтане (вместо нательного креста). В одно ухо положить козью шерсть, в другое – последний кусок пряжины, взятый тайно; надеть сорочку наоборот (наизнанку); идти ночью в хлев, завязав глаза тремя слоями материи. Придя в хлев, сказать: «Суседушко-домоседушко! Раб к тебе идет, низко голову несет, не томи его напрасно, а заведи с ним приятство, покажись ему в своем облике, заведи с ним дружбу да служи ему легку службу!» Если после этого раздастся пение петуха, иди домой. Если же раздастся шорох и появится старик в красной рубахе с «огневыми глазами», со свечой в руках, необходимо схватиться за гайтан, змеиную головку, плакун-траву, а также за пояс и держаться за них. В противном случае домовой отстегает того, кто осмелился его вызвать. Появившись, домовой поставит условием договора с ним: во-первых, давать ему каждую ночь по свече, во-вторых, держать в хлеве козу. Кроме того, он будет стараться стащить с вызвавшего его человека гайтан и пояс. Если выдержать все это, домовой обязуется «рассказывать обо всем на свете» и помогать.

Итак, домовой-дворовой – существо многоликое. Он и «хозяин» скота, двора, дома, и «старший», предок, и персонифицированная судьба, и «душа-двойник» человека. Домовой-судьба в поверьях крестьян непредсказуем, отношения же с домовым – «хозяином» дома определялись своеобразным договором между ним и обитателями избы, в котором можно выделить обычай чествования и угощения домового, с одной стороны, и наказания вредящего домового – с другой.

Вера в домового издавна была общераспространенной на Руси: «...верят, что во всяком доме живет черт под именем домового, он ходит по ночам в образе человека, и когда полюбит которую скотину, то оную всячески откармливает, а буде не полюбит, то скотина совсем похудеет и переведется, что называется не ко двору», – писал в XVIII в, М. Д. Чулков.

Д.К. Зеленин полагал, что древнейшее имя домового – мара. Оно «родственно древневерхненемецкому mara, английскому nightmare – «кошмар», французскому cauchemar <... > Отсюда русское кикимора, маруха, как нередко называли злых домовых» [Зеленин, 1991].

Само слово домовой появилось на Руси, по-видимому, не ранее XVII-XVIII вв. Тем не менее представления о духе двора и дома, бесе-хороможителе, сходном по некоторым проявлениям с домовым, прослеживаются в средневековых житиях (XIV-XVвв.).

Крестьяне ряда районов России «вносили» домового духа в избу уже при начале строительства вместе с устанавливаемым в срубе (на месте переднего угла) деревцем (в Сибири это кедринка – см. СУСЕДКА).

При переходе в новый дом обязательно приглашали с собой и домового. В Новгородской губернии, приготовив в подполье нового дома хлеб и водку для домового, хозяин ночью, без шапки и в одной сорочке, приглашал его на новое место жительства. В Курской губернии водку и хлеб помещали в трубу и, взяв ковригу испеченного в новой избе хлеба, в полночь, обратившись к востоку, звали: «Хозяин, пожалуйте ко мне на новоселье!» Ковригу оставляли на припечке или на столе. Если она оказывалась надкушенной, это означало, что домовой пришел. Перебираясь в новый дом, хозяйка брала горшок недоваренной каши и доваривала ее в новой избе; домового при этом нередко «перевозили» в лапте (Арх.); «перевозили» его и на помеле, хлебной лопате. На Терском Берегу Белого моря в новую избу входили с кошкой или поленом, приглашая домовых: «Хозяин с хозяюшкой, спасибо большо, а в новый дом пожалуйте вместе, на веселое житье».

В Вологодской губернии домового зазывали так: «И здесь оставайся, и туда пойдем».

Домовой, позабытый на старом месте жительства, тосковал, иногда даже умирал и мог извести скот, навлечь беды на семью. По рассказу из Орловской губернии, дворовые, оказавшиеся после пожара без крова, так стонали и плакали, что для каждого из них построили временный шалашик, попросив: «Хозяин-дворовый, иди покель на спокой, не отбивайся от двора своего». Домовой, дворовой – «хозяин», «душа и судьба» человека и дома – не мог не сопутствовать всей жизни крестьянина.

ДОННЫЙ – «хозяин» моря (Сев.),

Сведения о донном единичны. В былинах упоминаются Царь Донской и Поддонный царь. В поверьях Терского Берега Белого моря донный – «хозяин» моря и «хозяин» зверей; он предсказывает, каким будет промысел: «Прежде на торос поезжают до покручеников нанимают, кто побогаче. Мамин отец на море ходил спрашивать, каков будет промысел. Мама запросилась с ним. «Вы, девки, забоитесь!» – «Нет». Ну, и взял с собой.

Ну, и сели они в стороне. А дед сел к проруби. Самый-то донный вышел весь в волосах. Водой весь залит – в носу, в ушах.

Говорит деду: «Спрашивай, я буду сказывать!» Дед спросил: «Будет ли промысел?» Вода спала, донный стал сказывать. И столько заревело вокруг зверей, что страсть. Дед пришел на берег, говорит: «Будет промысел, нанимайте людей».

ДРОЖУХА – лихорадка (см. ЛИХОРАДКА).

ДУХ – душа, дыханье; бесплотное существо, призрак; нечистая сила, черт; ветер.

«Иду я по чистому полю, навстречу мне семь бесов с полудухами, все черные, все злые, все нелюдимые» [из заговора] [Забылин, 1880].

В. Даль определяет дух как «бестелесное существо» – это «обитатель не вещественного, а существенного мира».

«Относя слово это к человеку, иные разумеют душу его, иные же видят в душе только то, что дает жизнь плоти, а в духе – высшую искру Божества, ум и волю или же стремление к небесному. Добрый дух, ангел, дух света, чистый; злой дух, дух тьмы, Диавол, нечистый дух...» [Даль, 1880]. Отметим, однако, что, хотя В.Даль определяет дух как «бестелесное явление», в народных воззрениях душа и духи часто вполне материальны, телесны: душа может быть и слегка измененным подобием человека, и маленьким человечком, и т.п. В поминальные дни душу обогревают, угощают. Также материален и добрый дух, ангел-хранитель, которого, по поверьям, можно раздавить, если спать на правом боку; крестьяне Новгородчины верили, что ангел-хранитель прополаскивает душу только что скончавшегося человека в стоящей рядом с умершим чашке с водой.

В широком смысле и леший, и водяной, и домовой – духи, однако чаще они именуются не нечистыми духами, но просто нечистыми. Односложно – духами – разных представителей нечистой силы называют редко. Духи (в отличие от божеств) принадлежат к низшему уровню верований. Они постоянно и ежечасно взаимодействуют с человеком и в основном двойственны в своих проявлениях – «добры или злы по обстоятельствам». Исключение составляют духи, представления о которых подверглись наибольшему влиянию христианства, – ангел-хранитель (добрый дух) и черт, бес-искуситель (злой дух).

В Смоленской губернии (и некоторых других) духами именовали ветры: ветры, по мнению юхновских и гжатских раскольников, «суть духи грешных людей <... > Духи эти, или ветры, находятся во власти четырех ангелов. Один из этих ангелов находится на восточной стороне, другой на закате, третий на полдне, четвертый на полночи; поэтому и ветры дуют не с одной стороны, а с четырех».

ДЬЯВОЛ – старший над злыми духами, Сатана; злой дух; черт.

ДЬЯВОЛОВКА – чертовка.

«Бог дает путь, а Дьявол крюк»; «Свят дух по земле, а Диавол сквозь земли (при крике петуха)» [Даль, 1984]; «Дьявол стар, да празднества ему нет»; «Гнев дело человеческое, а злопамятство – дьявольское»; «Всех чертей знаю, одного Дьявола не знаю»; «При церквах проживают, а волю дьявольскую совершают» [Даль, 1880]; «Дьявол, заступи дорогу < имя >, едущему на торг, чтобы не имел счастья и обнищал» [из заговора] [Запольский, 1890].

Образ дьявола, от греческого diabolos – «клеветник», привнесен в народные поверья христианством и получил преимущественное развитие, разработку не столько в устной, сколько в письменной традиции – в апокрифах, житиях святых и т.п., причем в памятниках древнерусской и средневековой литературы Дьявол чаще именуется Сатаной (Сатанаилом) (см. САТАНА).

Один из традиционных обликов Дьявола – черный человек огромного роста. В средневековом видении святого Антония Дьявол – великан, «иже до облак доседаше высотою, под ним же озера, яко моря кипящие». Он ловит души, летающие в виде птиц. В народных поверьях Дьяволу также приписывается темный, черный цвет, большой рост, сиплый, очень громкий голос, способность к оборотничеству. Излюбленный облик Дьявола – змей (змий).

Среди русских крестьян были распространены воззрения, согласно которым Дьявол, как и другие злые духи, – падший ангел; он обязан своим появлением Богу: Злые духи «произошли тоже от Бога, как и весь мир, то есть по Его желанию» (Волог.); «Когда ангел возгордился перед Богом, Бог обратил его в Дьявола» (Новг.).

В некоторых крестьянских версиях повествования о миротворении Дьявол (Сатана) принимает участие в создании мира, например, он достает из-под безбрежных вод землю, затем, будучи проклят Богом (за попытку утаить часть земли), творит болота, рытвины, а также полчища демонов и мороз (Новг.). В апокрифах повествуется и о других деяниях Дьявола: ему приписывается попытка соблазнить Еву; он подговаривает Каина убить Авеля; пытается испортить ковчег; после потопа соблазняет людей в идолопоклонство. Дьявольским наваждением в XIX–XX вв. считались самоубийство, болезни, особенно психические расстройства, пьянство.

Дьявола (как Сатану) крестьяне часто описывают пребывающим в Аду (см. САТАНА). Дьявол – главный в иерархии злых духов, однако иерархия эта в народных поверьях очень своеобразна: Дьявол и Сатана (как черт и бес) в ней равнозначные, самостоятельные, одновременно существующие злые духи, каждый из которых заведует своей областью злых дел: «Черт, Дьявол, бес, Сатана, сим вымышленным особам простолюдины определяют разные степени и достоинства и уверяют, что черт смущает, бес подстрекает, Дьявол нудит, а Сатана знамения творит для колебания крепко в вере пребывающих», – писал в конце XVIII в. М. Чулков [Чулков, 1786]; «Самый главный начальник ада – Демон; Сатана – сильный и особенно злой и коварный; Дьявол – это главный соблазнитель людей на всякий грех... он производит вихри; черти – это общее название злой силы» (Волог.).

Иерархия злых духов в поверьях крестьян не единообразна, четкого различения даже главенствующих злых духов в ней нет. Установить различия тем более трудно, что крестьяне часто избегают называть нечистых духов собственными именами (из опасения привлечь их), заменяют их на «он», «лукавый» и т.п.

Дьявол, в общем, достаточно далек от повседневной жизни крестьян – и как верховное, наделенное высшей властью существо, которое повелевает постоянно сообщающимися с людьми чертями (бесами), и как существо, иноположное обыденности, но обладающее особыми разрушительными силами. К ним прибегают в различных случаях. К Дьяволу, дьявольским силам, Сатане обращены «черные», вредоносные заговоры (см. САТАНА).

Образ Дьявола как героя народных поверий (с неизмененным именем) чаще встречается, пожалуй, в северных и северо-восточных районах России. В Вологодской губернии, например, рассказывали о дворце Дьявола: «В Кокшеньге недалеко от проезжей дороги лежат шесть больших камней… По поверьям местных жителей, на этих камнях невидимо стоит воздушный дворец господина Дьявола. В этот дворец по временам собираются черти большие и малые и здесь производят свои торжества и сборища. Здесь же живут под строгим надзором мелких бесов и некоторые из тех людей, которые прокляты или похищены Дьяволом... В Кокшеньге есть даже человек, который знаком с чертями и может показывать как самый дворец, так и его обитателей; показывает он, само собой, не даром, а за плату, которую и вносит исправно чертям».

В севернорусских поверьях дьяволами именуются леший, черт; на Камчатке дьяволовка – чертовка. Слова дьявол, дьяволяк, дьяволовка часто употребляются в бранных выражениях.

ЕГА, ЕГА-БАБА, ЕГИ-БАБА, ЕГИБИСНА, ЕГИБИХА, ЕГИБИЦА, ЕГИБИШНА, ЕГИБОБА, ЕГИБОВА, ЕГИЧНА – баба-яга.

«Коли мать кричала Липунюшку, в те поры егибица подслушала ее и пришла на другой день к бережку и кричит толстым голосом» (Вятск.); «В избушке живет ега-баба» (Арх,).

В некоторых районах России егибицей, егибовой называли не только бабу-ягу, но и ведьму (Новг., Яросл.). Егибисной, егичной именовали дочь бабы-яги (Вятск., Сев. Дв.) (см. ЯГА БАБА).

ЕНДАРЬ – сказочный зверь.

По поверьям Вятской губернии, ендарь живет под старым дубом и питается воздухом. Подробнее он не описывается, облик его неясен.

ЕРЕТИК (ЕРЕТИК ЖЕЛЕЗНОЗУБЫЙ, ЕРЕТИК ЛЕСНОЙ), ЕРЕСТУН, ЕРЕТНИК – колдун; дух, тень умершего колдуна, знахарь, встающий из могилы; выходящий из могилы мертвец; злой дух, чудовище, нечистая сила.

ЕРЕТИЦА, ЕРЕТНИЦА – колдунья; умершая колдунья, которая встает из могилы.

«Он еретик, мне колюху [болезнь] посадил» (Арх.); «Избавь от лихой боли, от девки-чернавки, от колдуна-еретика» [из заговора] (Перм.); «Мертвец был не простец, колдун и еретик» (Самар.); «В той улице Маришка живет, еретница она, кореньщица» (Симб.); «Окол коршуна хожу, окол коршуна хожу, уж я бабу ищу, еретицу ищу» (Олоп.).

Во многих районах России, в основном на севере, северо-востоке, в Поволжье, в Сибири, еретиками, еретицами именовали колдунов, колдуний: «Крестьяне до сих пор верят в порчу, думают, что еретникам и еретницам, то есть злым людям, знающим наговоры, легко испортить молодых». «Еретник портит людей двояко: через зелье и может напустить так, по ветру» (Вятск.). В верованиях Печорского края еретница сходна с вещицей, ведьмой: она летает через трубу, поедает младенцев. Характеристики еретиков и еретиц в поверьях традиционны для общерусских представлений о колдунах и колдуньях; иногда это наделяемые сверхъестественными, колдовскими способностями, но особо злые существа. «Ереститься» вообще означает «сердиться, злиться», а «ерестливый» – «сердитый, злой». «Ересно» – «волшебство, колдовство»: «Ране ересно напущали на скота да, на свадьбах да, худые люди всякие» (Арх.). Кроме того, еретик – это и «вероотступник», «отщепенец».

Еретики и еретицы часто упоминаются в заговорах, ограждающих «от волхуна, от бабы самокрутки и девки простоволоски; от еретников, от клеветников...» (Перм.); «от ведунов и полуведунов, от тридевять колдунов и полуколдунов, от учеников и полуучеников, от ненавистников, от еретиков, полуеретиков, от метниц и полуметниц, от еретиц и полуеретиц» (Тульск.).

Еретиками и еретицами в тех же районах России именовали умерших колдунов и колдуний (или даже исключительно покойников-колдунов и колдуний – в отличие от живых колдунов). Еретики-покойники и еретицы-покойницы сходны по описаниям с упырями, вурдалаками. «Один и тот же человек – кудесник, знахарь и порчельник – называется в жизни колдуном, а по смерти, если бы он заходил по ночам и стал бы есть людей, – что бывало на веках, – еретиком» (Арх.). Еретик – «умерший колдун, знахарь, встающий из могилы в полночь и шатающийся до первых петухов. Простой народ верит, что еретики, вставая из могилы ночью, не могут, однако же, ходить... но скачут» (Ю. Сиб.).

В поверьях Тамбовской губернии «еретицы – женщины, заживо продавшие душу черту». Днем они «ходят в виде безобразных, оборванных старух, к вечеру собираются в поганых оврагах, а ночью уходят в провалившиеся могилы, в гробы нечестивых». Провалившиеся могилы – «верное пребывание еретиц». Тот, кто случайно оступится в такую могилу, иссохнет, если же увидит в ней еретицу – умрет. «Бродят» еретицы весной и осенью. Не попадая в могилы, пробираются через трубы в бани и там пляшут.

Мертвые колдуны и колдуньи традиционно наделяются способностью «ходить» по смерти. Эти «посмертные хождения» объясняются по-разному: колдунов «земля не принимает» (Сарат.); они «не гниют в земле до времени», лежат неспокойно (Яросл.). Умершие без покаяния и причастия и «не сдавшие чертей» колдуны бродят, пока их тела не съедят черви (Новг., Вятск.). «Колдун передает свое знание в глубокой старости и перед смертью, иначе черти замучат его требованиями от него работы». Но если колдун умрет, не передав никому своих тайн, «он ходит оборотнем. Эти превращения и хождения по свету колдунов по смерти бывают и в таком случае, если колдун заключил договор с чертом на определенное число лет, а умер, по определению судьбы, раньше срока. Вот он и встает из могилы, доживая на свете остальные годы» (Орл.).

Так или иначе, но наделенные сверхъестественными силами, способностями колдуны сохраняют их и после смерти: они не оканчивают свое существование, но продолжают «жить».

Облик «встающих по смерти» колдунов, в общем, повторяет облик живых, лишь обряженных в «смертную» одежду людей, но они наделены длинными, острыми зубами, «сокрушающими сталь», и способностью стремительно бегать, «бежать наравне с лошадью» (иногда еретик бежит, не разжимая сложенных крестом на груди рук).

По общераспространенным поверьям, мертвые колдуны, еретики и еретицы преследуют людей, кусают их, пьют кровь, загрызают, поедают. Особенно опасны они ночью, до пения петухов. Однако, если не оглядываться на него, еретик-колдун не страшен. Боится он лутошки, ладана, травы «чертогона». Могилы подозреваемых в «хождениях» колдунов разрывали, поворачивали покойников ниц, подрезали им пятки, вбивали в спину осиновый кол.

В Сибири, Поволжье, на севере России, в некоторых других районах еретиками, наряду с покойниками-колдунами, именуются и вообще все беспокойные, вредящие мертвецы, которые выходят из могил: еретик – это который помрет, а затем ходит (Забайк.).

Причины «хождения по смерти» покойников разнообразны (см. ПОКОЙНИКИ). Особенно опасны, вредны, по поверьям, умершие неестественной, безвременной смертью (самоубийцы, опойцы). Это люди, прервавшие отпущенный им срок бытия, но доживающие его за гробом или – по роду своей смерти – попавшие в распоряжение нечистой силы, сами ставшие частью природных стихийных сил, наделенные способностью влиять на эти силы: «выпивать» влагу, «наводить» тучи и т.п.

В заговоре из Симбирской губернии еретником именуется «опивец зубастый, головастый, как гадина», существо получеловеческое-полустихийное, «отводящее» дождь, тучи: «...в гробу < он> распластался, язык его в темя вытягался; Божий тучи мимо проходят, на еретника за семь поприщ дождя не изводят. Беру я, раб Божий, от дупла осинова ветвь сучнистую, обтешу орясину осистую, воткну еретнику в чрево поганое, в его сердце окаянное, схороню в блате смердящем, чтобы его ноги поганые были не ходящие, скверные его уста - не говорящие, засухи не наводящие...»

Причиной беспокойства умершего и обращения в еретика могло быть и его непогребение, погребение не «по правилам» без должных обрядов, проклятье (заклятье) близких, тайный сговор с нечистой силой. По поверьям Сургутского края, люди, которые становились еретиками, порою не отличались при жизни ничем особенным и лишь перед смертью предупреждали домашних, чтобы их опасались. Всех «сомнительных покойников» оставляли на несколько дней в церкви, без погребения.

Нередко, в представлении крестьян, «ходил» не сам умерший, но обратившийся в него нечистый: «Были три мушшыны уи три невестки... Оны ушли промышлять, эти мужья-то. Промышляли ходили – зашли в избушку; избушку истопили и угорели до смерти. И, значит, пришли еретики к ним, свои платья сняли, ихно платье на себя надели. К жонам и пришли к ихним, вроде как мужья пришли...» (Арх.). На Русском Севере были популярны такие рассказы о женихах и мужьях-еретиках.

По поверьям, «войти в человека» стремился и ставший еретиком покойник, колдун. Злые колдуны «подстерегают минуточку, когда к суседу подойдет скорая смертушка, и только душа расстанется с телом, ерестун входит в покойника. Тогда в семействе пойдут нехорошие дела – неподобные. И такие есть ерестуны, которые «обвертываются», то есть принимают на себя чужой лик и стараются пробраться в свою или чужую семью. Живет ерестун, кажется, как надо быть хорошему крестьянину, а смотришь, из семейства и из деревни станут пропадать люди один за другим: это их ерестун поедает. Чтобы извести обвороченного колдуна, надо взять плетку от коня нелегченного и ударить ерестуна на испашку (наотмашь). Тогда он с ног долой, и до могилы в нем души нет. А чтоб он опять не ожил в гробу, так надо ему вбить осиновый кол в спину промеж: самых плеч» (Олон.).

Плетка или недоуздок от нелегченного коня или новая погонялка – традиционные средства против ерестунов в поверьях многих районов России. Боится еретик и крика петуха. В повествовании из Вятской губернии еретника, поселившегося в новом доме, изживает приказный – с помощью «колдовского» писания деловых бумаг, пистолета и шпаги.

Беспокойный умерший, колдун, еретик персонифицирует смерть, уничтожение, представляемые как поедание человека стремительно перемещающимся, длиннозубым мертвецом. В верованиях Сибири, северных, северо-западных районов России отмечен железнозубый, лесной, водяной еретик, существо и человеческое, и стихийное, связанное с лесом, водой. Железнозубый (лесной) еретик – «чудовище с железными зубами, живущее в глубине лесов и пожирающее случайно зашедших к нему путников» (Колыма). В рассказе, записанном на Вологодчине, «железнозубые парни» приходят на посиделку из озера и поедают всех девушек, кроме одной. Сходные существа, в повествовании из Новгородской области, появляются из-за леса. Видимо, такие образы более связаны с представлениями о лесных, водяных божествах-пожирателях, которые прослеживаются в поверьях многих народов.

ЖАРЕНИК, ЖАРЕНИЦА – существо, живущее в гороховом поле, в огороде, в овине.

Облики жареника и жареницы в поверьях русских крестьян почти не описаны. По-видимому, эти персонажи входят в разряд «полуденных» духов, которые обитают в созревающем поле во время летнего расцвета, «жара» (см. ПОЛУДНИЦА, УДЕЛЬНИЦА).

Жареником и жареницей пугали ребятишек, чтобы они не рвали в поле горох (Волог.). Жареница связана и с огородом, домом, печью: девочка, пропалывающая огород, видит жареницу между грядок (Волог.); жареница живет в подовине у печки: «Вся так и горит и светится» (Волог.).

Сведения о жаренице, по имеющимся пока материалам, ограничены Вологодчиной. Жареница в поверьях вологодских крестьян, по-видимому, персонификация жара – и печного, и полдневного.

ЖЕЛТЕЯ, ЖОЛОТИЦА – лихорадка.

Желтея – одна из лихорадок, «дочерей Иродовых»: «Желтея же как желтый цвет в поле» (Влад.), то есть «желтит», иссушает человека (см. ЛИХОРАДКА).

ЖИРОВИК, ЖИРОВОЙ ЧЕРТ, ЖИРОВЫЙ – нечистый дух в доме; домовой.

Дата добавления: 2015-06-28