Эми Эллиот-Данн. Я собиралась позвонить, и я позвонила

Спустя десять дней.

Я собиралась позвонить, и я позвонила. Встреча состоится только вечером — возникли предсказуемые сложности, поэтому я убиваю день прихорашиваясь.

Я вымылась в уборной «Макдоналдса» зеленым жидким мылом и вытерлась бумажными полотенцами, переоделась в дешевый тонкий сарафан. Придумываю, что буду говорить. Как ни странно, я вся горю от нетерпения. Дерьмовая жизнь изрядно надоела: стирка в общественной машине (вверху барабана обязательно застрянет чье-нибудь исподнее, и надо мучительно выковыривать его непослушными пальцами), всегда подозрительно сырой угол ковра в комнате, подкапывающий кран в ванной.

В пятом часу я выдвигаюсь на север, к месту встречи — речному казино под названием «Аллея подков». Заведение возникает передо мной неожиданно — мерцающая неоном двойная вывеска посреди редковатого леса. Подъезжаю на пустом баке (прежде для меня это было лишь фигурой речи), паркую автомобиль и озираюсь по сторонам. Горстка стариков — ползут на яркие огни, подобно искалеченным насекомым, переставляя «ходунки» и костыли, дыша кислородом из баллонов. За восьмидесятилетними — мальчики в дешевых костюмах, насмотревшиеся фильмов о Лас-Вегасе и пытающиеся косить под знаменитостей из «крысиной стаи» в занюханном казино среди лесов Миссури.

Я прохожу под сверкающим бигбордом — возрожденная ду-уоп-группа пятидесятых, всего два концерта. Внутри казино толчея и уныние.

Монетки со звоном летят в прорези автоматов, а те радостно дребезжат, и это никак не соответствует унылым, обрюзгшим лицам игроков, что сидят и затягиваются сигаретами, сдвинув кислородные маски. Монетка за монеткой, монетка за монеткой. Дзинь, дзинь, дзинь… Монетка, монетка… Просаженные здесь деньги идут на скудное финансирование общественных школ, где за партами маются дурью внуки этих старикашек. У кого-то мальчишник; стайка молодых бездельников с влажными от выпивки губами на нетвердых ногах фланирует мимо и даже не замечает меня, шелушащуюся и с мальчиковой стрижкой. Долетают обрывки их болтовни — что-то насчет снять девок. Но здесь, за исключением меня, сплошь «золотые шестидесятые». Никого они не склеют, только наклюкаются от расстройства еще больше и сядут за руль — дай бог им по дороге домой никого не угробить.

Как и условились, я сижу в небольшом баре слева от входа, наблюдая, как ансамбль из престарелых пацанов музицирует перед такими же длинноседоволосыми слушателями, а те хлопают и топают и выуживают артритными пальцами дармовой арахис из чаш. Скелетообразные певцы, натянувшие блестящие смокинги на свои мощи, неторопливо и осторожно кружатся в танце смерти.

Поначалу я думала, что назначить встречу в казино — хорошая идея. Недалеко от шоссе, вокруг полно пьяных и старых, ни те ни другие не отличаются зоркостью. Но теперь беспокойство переполняет меня, в голову лезут мысли о камерах наблюдения на каждом углу и на дверях, которые в любой миг могут захлопнуться и отрезать мне пути отхода.

Он появился, когда я уже почти собралась уходить.

— Эми.

Да, я позвонила Дези, чтобы сделать его своим помощником (и соучастником). Я никогда полностью не порывала с ним, и, что бы там ни говорила Нику и своим родителям, этот парень нисколько мне не досаждает. Дези — еще один мужчина с берегов Миссисипи. Я всегда знала, что рано или поздно он мне пригодится. Типичный рыцарь на белом коне, он без ума от несчастных женщин. На протяжении многих лет, после окончания «Уикшира», я справлялась о его личной жизни, и всякий раз, какой бы ни была новая девушка, он отвечал: «К сожалению, она недостаточно хороша». Я догадывалась, что понятие «хороша» включает расстройства желудочно-кишечного тракта, тягу к болеутоляющим снадобьям, склонность к суициду. Счастливее всего Дези бывает, когда находится у постели. Не в постели, а рядом: с бульоном, свежевыжатым соком и бархатным голосом: «Бедная малышка…»

Сейчас он спешил ко мне в белом костюме для середины лета (Дези обновляет гардероб ежемесячно — то, что можно носить в июне, совершенно не годится для июля; меня всегда восхищала щепетильность Коллингсов в отношении к одежде). Он выглядит хорошо, а я не очень. Я прекрасно знаю о своих запотевших очках и лишнем жире на талии.

— Эми. — Он гладит меня по щеке, а потом обнимает.

Обнимает — неточное слово. То, что делает Дези, напоминает плетение кокона точно по твоему размеру.

— Дорогая, ты не представляешь. Этот звонок! Я думал, что сойду с ума. Я думал, что потерял тебя навеки! Как я мечтал, чтобы с тобой ничего не случилось, и вдруг… этот звонок. У тебя все хорошо?

— Сейчас да, — отвечаю я. — Сейчас я чувствую себя в безопасности. Какой ужас… — И тут я разрыдалась.

На самом деле разрыдалась, чего вовсе не собиралась делать. Но слезы чудесно соответствуют текущему моменту и приносят такое облегчение, что я даже не пытаюсь сдерживаться. Я до того измотана — тщательное планирование на пределе нервов, боязнь быть пойманной, потеря денег, полная беспомощность, испытанная впервые в жизни.

Обычно после непродолжительного — не больше двух минут — плача я выгляжу довольно неплохо. Под слегка распухшим носом мокро, но зато губы стали полнее, глаза увеличились, щеки раскраснелись. Я отсчитываю, рыдая на хрустящем плече Дези: «Раз Миссисипи, два Миссисипи»… Опять эта река… И справляюсь со слезами ровно через минуту и сорок восемь секунд.

— Прости, что я не мог приехать раньше, дорогая, — говорит Дези.

— Я знаю, как плотно Жаклин наполняет твой график… — нерешительно отвечаю я.

Мамочка Дези — щекотливая тема в наших взаимоотношениях.

Он пытливо смотрит на меня:

— А ты выглядишь совершенно… по-другому. Особенно лицо. И твои бедные волосы… — Дези спохватывается: — Эми, я никогда не думал, что могу так радоваться. Расскажи, что произошло.

Я рассказываю готическую сказку о злобе и одержимости мужа, о провинциальной брутальности Среднего Запада, о босоногой беременности и животном доминировании. О насилии и таблетках, о пьянстве и побоях. Об острых носах ковбойских сапог на твоих ребрах, о страхе и предательстве, о последних словах Ника: «Я найду тебя. Сколько бы на это ни ушло времени. Ты моя».

О том, как мне пришлось удариться в бега ради спасения моей жизни и жизни будущего малыша. О том, что мне необходима помощь Дези. Ты мой спаситель! Моя история целиком удовлетворяет его стремлению защищать обиженных женщин, поскольку в ней мне досталось больше, чем им всем, вместе взятым. Когда-то давно, в общежитии, я рассказала ему об отце, который по ночам приходит в мою спальню, о себе в розовой длинной ночнушке, о том, как не отрывала взгляда от потолка, пока отец не уйдет. Я знаю, после этой лжи Дези втрескался в меня. Он фантазировал, что занимается со мной любовью нежно и умиротворенно, гладя при этом по голове. Воображал, как я тихо плачу, отдаваясь ему.

— Я никогда не смогу вернуться к прежней жизни, Дези. Ник меня убьет. Я и сейчас не чувствую себя в безопасности. Но и не хочу, чтобы он попал в тюрьму. Я просто решила спрятаться. И не ожидала, что полиция заподозрит его в убийстве.

Я устремляю томный взор на эстраду, где семидесятилетний скелет поет о любви. Сидящий неподалеку парень с прямой как палка спиной и аккуратными усиками бросает пластиковый стакан в мусорное ведро, что стоит возле нашего столика. Брик! (Это из умных словечек, что я нахваталась от Ника.) Пожалуй, едва ли я могла бы выбрать более живописное местечко.

Потом парень смотрит, склонив голову, прямо на меня, с преувеличенным недоумением. Был бы он мультяшным персонажем, почесал бы в затылке с резиновым скрипом. Почему-то мне кажется, что он похож на полицейского. Поворачиваюсь к нему спиной.

— Ник — последняя причина, из-за которой тебе стоит беспокоиться, — заявляет Дези. — Давай сюда беспокойство, теперь оно мое. — И протягивает руку в привычном жесте. Он хранитель моих забот, это у нас ритуальная игра еще с подростковых времен.

Я делаю вид, будто что-то кладу ему на ладонь, он сжимает кулак, и я в самом деле чувствую себя уверенней.

— Надеюсь, Ника ждет смерть за ту боль, которую он тебе причинил, — говорит Дези. — В любом разумном обществе такой негодяй должен быть наказан.

— Так-то оно так, но мы живем в безумном обществе — придется мне скрываться и дальше. Как ты думаешь, я совершила ужасную глупость?

Я заранее знаю ответ.

— Конечно нет, дорогая. Ты сделала то, что должна была сделать. Глупостью было бы поступить как-то иначе.

Дези ничего не спрашивает о беременности. Я предвидела, что он не станет проявлять любопытство.

— Никто, кроме нас двоих, не должен знать, — говорю я.

— Я позабочусь о тебе. Чем могу помочь?

Изображаю нерешительность, покусываю губу, отвожу взгляд, а потом заявляю прямо:

— Мне нужно немного денег на жизнь. Я даже подумывала, не устроиться ли на работу…

— О нет! Не надо! Твои фото мелькают повсюду. Во всех выпусках новостей, во всех журналах. Кто-нибудь обязательно тебя узнает. Даже с этой, — он прикасается к моим волосам, — новой спортивной стрижкой. Красивой женщине спрятаться очень трудно.

— Ты прав, к сожалению, — киваю я. — Но мне бы не хотелось, чтобы ты думал, будто я решила просто воспользоваться… Я не знаю, к кому еще обра…

Официантка — самая обычная брюнетка, изображающая из себя симпатичную брюнетку, — ставит на наш столик заказанные напитки. Отворачиваясь от нее, замечаю, что усатый молодчик продолжает следить за мной с легкой улыбкой. Я слишком беспечна. Прежняя Эми никогда бы не появилась здесь. Мой мозг одурманен запахом диетколы и собственного пота.

— Я заказала тебе джин-тоник.

Дези деликатно кривится.

— Что-то не так? — спрашиваю я, хотя уже догадываюсь.

— Это мой весенний напиток. Летом я пью «Джек Дэниелс» с имбирным пивом.

— Ну давай закажем «Джек» с имбирем, а я выпью твой джин.

— Нет-нет, все отлично, не волнуйся!

Краем глаза я снова замечаю подглядывающего:

— Тот парень, ну, с усами, следит за мной?

— Он смотрит на… певцов, — кинув взгляд в его сторону, заверяет Дези. И причем последнее слово произносит с сомнением: — Тебе нужны не только деньги. Ты устала от всей этой беготни. Устала прятать лицо от людей, с которыми… — он обвел рукой казино, — с которыми не имеешь ничего общего. Устала жить в скотских условиях.

— Мне еще лет десять так жить. Пока моя история не забудется.

— Ха! И ты готова ждать эти десять лет, Эми?

— Ш-ш-ш! Не произноси моего имени.

— Ну, Кэтти, или Дженни, или Меган, или еще как-нибудь. Не смеши меня.

Дези сует вернувшейся официантки двадцатку и жестом отпускает ее. Она уходит, улыбаясь. Двадцатка на чай! Как это непривычно. Я отпиваю из стакана. Подозреваю, «ребенок» не станет возражать.

— Не думаю, что Ник выдвинет обвинения против тебя, если вернешься, — неожиданно сообщает Дези.

— Что?

— Твой муж приезжал поговорить со мной. Кажется, он чувствует свою вину…

— Он приезжал к тебе? Когда?

— На той неделе. Слава богу, до того, как я с тобой поговорил.

Вот это да! За последние десять дней Ник проявил больше интереса ко мне, чем за пять лет. Мне всегда хотелось, чтобы мужчины боролись за меня — и боролись насмерть. Ник решил допросить Дези — отличное начало!

— И что он говорил? Как выглядел?

— Вел себя как последняя гнида. Хотел повесить твое исчезновение на меня. Рассказал какую-то безумную историю о том, как я…

Мне всегда нравилась моя выдумка, будто Дези собирался покончить с собой. Да, он сильно переживал из-за нашего разрыва, был подавлен и опустошен, блуждая возле школьного городка в надежде встретить меня.

Пожалуй, он вполне способен на суицид.

— А что Ник говорил обо мне?

— Думаю, он догадывается, что теперь, когда весь мир узнал о твоей беде, ему не удастся причинять тебе боль. Общество не позволит. Ты можешь безбоязненно к нему вернуться, потом развестись и выбрать подходящего спутника жизни. — Он пригубил бокал.

— Но мне нельзя возвращаться, Дези! Даже если люди поверили в виновность Ника. Окажется, что обманщица я, — они меня возненавидят. Я стану самой неприкасаемой из неприкасаемых…

— Ты моя неприкасаемая. Я люблю тебя, несмотря ни на что. Я защищу тебя от всего. Не нужно беспокоиться ни о чем.

— Но ведь мы не сможем ни с кем общаться…

— Если захочешь, уедем из страны. В Италию или Испанию, на твой выбор. Будем есть манго на солнышке, спать допоздна, играть в скрэббл, лениво листать книги и плавать в океане.

— А когда умру, что от меня останется, строчка петитом? Нет, Дези, у меня еще есть гордость.

— Я не позволю тебе жить в кемпинге. Ни в коем случае. Хочешь, отвезу в дом на озере? Там вокруг ни души. Буду доставлять все, что тебе понадобится. Поживешь тайно, пока мы не придумаем, что делать дальше.

Дом, о котором говорил Дези, на самом деле стоял в глухом углу. А желание обеспечивать меня всем необходимым я ощущала словно исходящий от него жар. Дези аж корчился под дорогим костюмом, так хотел, чтобы я согласилась. По сути своей он был типичным коллекционером. Четыре автомобиля, три дома, уйма костюмов, а обуви и вовсе не счесть. Теперь ему приспичило поместить меня под стеклянный колпак. Предел мечтаний рыцаря в белом: вырвать затюканную принцессу из плена злополучных обстоятельств и запереть в золотом неприступном замке.

— Нет, я не могу на это пойти… А что, если копы будут меня разыскивать и по какой-то причине заявятся к тебе?

— Эми, полиция считает, что ты мертва.

— Нет, все-таки я должна какое-то время пожить самостоятельно. Можешь просто дать мне немного наличных?

— А если я откажусь?

— Тогда я буду знать, что твое участие — притворство. Буду знать, что ты не отличаешься от Ника, хочешь всего лишь власти надо мной.

Дези через стиснутые зубы высосал джин-тоник.

— Это чудовищное обвинение.

— Чудовищно так поступать.

— Я не хочу получить власть над тобой. Я хочу помочь тебе. Поживи в доме на озере. Если почувствуешь давление с моей стороны или другое неудобство — просто уедешь. Самое страшное, что может с тобой произойти, — это несколько дней отдыха. Расслабишься немного.

Вдруг рядом с нашим столиком возникает давешний усач. На его лице смущенная улыбка.

— Простите, мэм, вы не из семьи Энлоу, часом?

— Нет, — отворачиваюсь я.

— Еще раз простите, но вы так похожи…

— Мы приехали из Канады, — решительно заявляет Дези. — Уж извините.

Парень закатывает глаза, чертыхается вполголоса и возвращается к барной стойке. Но продолжает искоса поглядывать на меня.

— Нужно ехать, — говорит Дези. — Давай отправимся в дом на озере. Отвезу тебя прямо сейчас.

В особняке у Дези шикарная кухня. Там есть спальня, по которой хоть на коне скачи, такая она огромная. Там есть Wi-Fi и кабельное телевидение — чего еще можно желать? Ах да, вместительной ванны, махрового халата и кровати, которая не скрипит, будто вот-вот развалится.

Правда, ко всему этому прилагается Дези. Но Дези вполне управляем.

Усач теперь смотрит на меня пристально и вовсе не доброжелательно.

Я наклоняюсь и легонько целую Дези в губы. Он должен понять, что это и есть мой ответ.

— Ты замечательный мужчина. Прости, что втянула тебя.

— А я вовсе и не прочь.

Мы направляемся к выходу, мимо особенно депрессивного бара, — там во всех углах бубнят телеящики. И тут я вижу Шлюшку.

Шлюшка устроила пресс-конференцию.

Энди выглядит юной и невинной. Похожа на няньку, но не сексуальную няньку из порнофильмов, а настоящую — ту, что в самом деле играет с детьми. Я знаю, что эта Энди ненастоящая, ведь я интересовалась ее повадками. В реальной жизни она носит открытые блузки, выгодно подчеркивающие грудь, и обтягивающие джинсы; ее волосы длинные и волнистые. В реальной жизни она выглядит, как пишут в Интернете, — «я бы вдул».

Сейчас на ней скромное платье спортивного покроя, волосы зачесаны за уши. Похоже, она недавно плакала — под глазами розовые припухлости. Она выглядит усталой и задерганной, но очень симпатичной. Гораздо красивее, чем я думала. Никогда не смотрела ей прямо в лицо. Оказывается, у любовницы моего мужа веснушки.

— Ох, дерьмо… — говорит одна из женщин своей подружке с волосами цвета дешевого каберне.

— Да уж… А я начала было сочувствовать этому парню, — отвечает та.

— У меня кое-какая хрень в холодильнике старше, чем эта девчонка. Ну и засранец!

Энди стоит перед микрофоном и сквозь опущенные ресницы смотрит на листок бумаги, дрожащий в ее руке. На верхней губе капельки пота блестят в свете софитов. Она смахивает пот указательным пальцем и говорит, откашлявшись:

— Вот мое заявление. У меня была связь с Ником Данном. Все началось в апреле две тысячи одиннадцатого и продолжалось по июль этого года, до того дня, когда исчезла его жена Эми Данн. Ник был моим преподавателем в колледже Северного Карфагена. У нас завязалась дружба, которая переросла в более серьезные отношения.

Энди прерывается, чтобы еще раз прочистить горло. Брюнетка позади нее — не намного старше — протягивает стакан с водой. Энди принимает трясущейся рукой, пьет.

— Мне ужасно стыдно оттого, что я позволила себе связь с женатым мужчиной. Это против всех моих убеждений. Но я верила, что на самом деле его люблю. — Она всхлипывает, голос срывается. — Думала, что люблю Ника Данна, а он любит меня. Он утверждал, что они с женой охладели друг к другу и скоро разведутся. Я не знала, что Эми Данн ждет ребенка. Сейчас я сотрудничаю с полицией по любым вопросам, связанным с делом об исчезновении Эми Данн, и готова помогать всеми силами.

Голосок у нее тоненький, детский. Она смотрит на ряд камер и вдруг оборачивается, словно в испуге. Румянец, красный, как яблоко, расплывается пятнами на щеках.

— Я… я… — Энди плачет.

Ее мать — а это видно по таким же огромным анимешным глазам — кладет ладонь ей на плечо. Девушка продолжает читать по бумажке:

— Мне стыдно за свой поступок. Я хочу попросить прощения у родственников Эми за то, что внесла свою лепту в их боль. Я сотрудничаю с полицией по любым вопро… Ой, я это уже говорила.

Она неуверенно улыбается, а собравшиеся репортеры подбадривают ее смешками.

— Бедная дурочка, — говорит красноволосая.

Она мелкая шлюшка, за что ее жалеть? Представить трудно, чтобы кто-то пожалел Энди. Буквально отказываюсь в это поверить…

— Я двадцатитрехлетняя студентка, — продолжает она. — Я прошу об одном: дайте мне справиться с болью, дайте мне немного времени…

— Удачи тебе, — бормочу я, глядя, как Энди уходит, а полицейский, сопровождающий ее, отказывается отвечать на вопросы журналистов.

Ловлю себя на том, что поворачиваюсь влево, будто желаю проследить за ними.

— Бедная овечка, — говорит пожилая женщина. — Она выглядит напуганной.

— Наверное, он все-таки убийца.

— Он был с ней больше года.

— Подонок!

Слегка толкнув меня локтем, Дези спрашивает одними глазами: «Ты знала? Ты в порядке?» Мое лицо перекошено яростью — какая еще, к матери, бедная овечка! — но я притворяюсь, что всему виной известие об измене Ника. Я киваю, улыбаясь. Да-да, я в порядке… Но когда мы собираемся идти дальше, я вижу своих родителей, приближающихся к микрофону. Как всегда рука об руку, как всегда — пара. Похоже, что мама недавно подровняла волосы. Я задумываюсь, стоит ли обижаться на то, что она находит время заниматься собой, когда ее дочь исчезла. Когда кто-нибудь умирает, а его родня продолжает вести привычный образ жизни, всегда слышишь: имярек этого как раз и хотел. А вот мне этого почему-то не хочется.

— Наше заявление будет очень коротким, — говорит мама. — На вопросы отвечать не станем. Для начала мы бы хотели поблагодарить за огромную поддержку, оказанную нашей семье. Кажется, что весь мир любит Эми так же, как и мы. Эми, мы помним твой нежный голос, твой мягкий юмор, твой живой ум и доброе сердце. Ты и в самом деле удивительная. Мы вернем тебя. Я уверена, у нас все получится. Это во-первых. Во-вторых, мы поняли, что совсем не знали нашего зятя Ника Данна до сегодняшнего утра. С самого начала этого кошмара он был менее внимательным, менее заинтересованным, менее обеспокоенным, чем следовало. Трактуя сомнения в его пользу, мы приписывали отстраненность Ника душевному потрясению. Теперь же мы знаем, как обстоят дела в действительности. Мы отказываемся поддерживать Ника. Впредь мы будем самостоятельно заниматься поисками Эми, не переставая надеяться, что ты, доченька, вернешься к нам. Твоя история не закончена. Весь мир ждет новой главы.

«Аминь», — слышится мне чей-то голос.

Дата добавления: 2015-06-28