Под единым знаменем 8 страница

— Руки вверх, проклятая свинья!

Бригаденфюрер подчинился. Вильке наклонился к эсэсовцу, отвернул полу халата и потянул за уходившую в карман цепочку. Достав кошелек с ключами, он подошел к стене, отодвинул портрет Гитлера и сунул нужный ключ в отверстие.

Вихтенберг был до того поражен осведомленностью своих «гостей», что на какое-то время профессиональный интерес погасил острое чувство страха, прервал судорожные попытки найти выход из положения...

Дверца сейфа открылась. Там был установлен массивный серо-зеленый телефонный аппарат. Ильин снова напомнил эсэсовцу, что именно он должен сказать и каким тоном.

— Предупреждаю, Вихтенберг, останетесь живы, если сделаете так. Малейшее отклонение — и я без предупреждения стреляю. Ясно?

— Очень ясно...

— Все! Звоните.

Вихтенберг вытер испарину, взял трубку и стал набирать номер. Откликнулся голос телефонистки-диспетчера. Она сообщила, что гауптштурмфюрер где-то на территории завода... Вихтенберг повесил трубку. Это было хуже. По расчетам Ильина и Вильке, Бамлер должен был находиться в это время у себя.

Вторично позвонил уже сам Вильке. Он приказал телефонистке немедленно найти арбайтслейтера Бамлера и передать ему, чтобы он сейчас же позвонил бригаденфюреру Вихтенбергу на виллу.

Не прошло и пяти минут, как в углу комнаты раздался пронзительный трезвон. Звонок высокочастотного аппарата был установлен вне сейфа.

Ильин кивнул Вихтенбергу. Под дулами направленных на него пистолетов, бригаденфюрер отдал распоряжение Бамлеру доставить во второй цех ящик, который поступит на завод, и без него не вскрывать. В трубке было отчетливо слышно, как подобострастно захлёбывался арбайтслейтер: «Слушаюсь, господин бригаденфюрер... Ясно, господин бригаденфюрер... Будет выполнено, господин бригаденфюрер! Хайль Гит...»

Вильке нажал рычажок аппарата, закрыл дверцу сейфа и ключ положил к себе в карман.

Ильин отвел Вихтенберга в сторону и, усадив на диван, приказал не двигаться. Тем временем Вильке уже набирал номер по обычному телефону, стоявшему на столе.

— Пивная? — спросил Отто.

— Да, — послышалось в ответ.

— Пиво у вас сегодня свежее?

— Конечно. Утром привезли...

— Превосходно! Я немедленно пришлю за пивом, — и Отто Вильке повесил трубку.

Вихтенберга трясло. Пожалуй, теперь эсэсовец волновался несравненно больше, чем в тот раз, когда его привезли на «Майбахе» в лес. К этому у него было достаточно оснований. В данное ему слово сохранить жизнь он, разумеется, не очень верил. Весь лоск с него сошел, и в своем длинном халате с бледным, трясущимся лицом он походил отнюдь не на «тигра», а скорее на разорившегося бюргера. Дрожащим голосом попросил он дать ему со стола сигарету.

Ильин не тронулся с места. Молчал и Отто. Немного спустя Вильке извлек из кармана портсигар. Алексей удивился: никогда прежде не видел, чтобы Отто курил. Вильке открыл портсигар и достал пожелтевшую сигарету с чуть прижженным концом. Подавая ее Вихтенбергу, с трудом сдерживаясь, сказал:

— Это ваша сигарета. Вы тогда не докурили ее в лесу... Берите! Она успела подсохнуть и отлично загорится...

Вихтенберг низко опустил голову. Он не взял сигарету и не повторил свою просьбу. О, сколько бы он отдал, чтобы уйти от возмездия! Как жестоко корил он себя за то, что легкомысленно отнесся к охране своей персоны и даже своим ближайшим эсэсовцам, охранявшим виллу, запретил входить к нему без вызова...

Время тянулось медленно. Невероятно медленно. Большие настольные часы пробили только половину двенадцатого... Прошла целая вечность, пока они отмерили еще четверть часа... По расчетам Ильина и Вильке, ящик уже должен был находиться на заводе. Но кто знает, как там все происходит?

На веранде было очень тихо. Лишь со стороны сада, уходившего вглубь двора виллы, едва слышно доносилась веселая песенка. Это часовой-эсэсовец наигрывал на губной гармонике, поглядывая на украинок. Они вскапывали клумбу: хозяин виллы, оказывается, любил цветы, что, однако, не мешало ему быть убийцей...

Часы пробили двенадцать, потом четверть первого, половину первого... Большая стрелка уже вновь стала взбираться вверх... Подошло время обеда. Вихтенберг знал, что старик-эсэсовец должен был осведомиться, как обычно, подавать ли ему обед. Но его почему-то не было. Бригаденфюрер тяжело вздохнул. И тут словно молнией ударило по окнам, задребезжали стекла, будто что-то хлынуло из-под земли и встряхнуло виллу. Почти одновременно донесся оглушительный грохот взрыва.

Вихтенберг вскочил, испуганно глядя на окна. Из-за леса поднимался столб густого дыма. Поглядывая то на Ильина, то на Вильке, то вновь бросая взгляд на бушевавший над лесом вулкан, Вихтенберг вдруг понял, и у него вырвалось:

— Это ваш ящик?!

Вильке кивнул, сунул руку в карман и достал пистолет. Вихтенберг смотрел на него, как загипнотизированный. Но Отто спокойно подал ему «вальтер».

— Вы поклялись фюреру вернуть подаренное вам оружие... Не так ли? Пожалуйста, возьмите его...

Вихтенберг остолбенел.

— Берите, — повторил Ильин, перерезая провода телефонов. — Он заряжен! Там один патрон... Пожалуй, теперь это для вас лучше, чем предстать с объяснениями перед Гиммлером...

Бригаденфюрер дрожал.

— Накиньте на себя что-нибудь, Вихтенберг... Простудитесь! — сказал Алексей Ильин на прощание.

* * *

Генерал-интендант в сопровождении оберлейтенанта покинул «гостеприимную виллу» на поджидавшей их санитарной машине. Надо было торопиться. Со всех сторон к заводу мчались пожарные машины, грузовики с эсэсовцами, легковые с гестаповцами, немало попадалось и санитарных машин. В этот час им давалось предпочтение, их пропускали без проверки. В санитарной машине рядом с Хеслером сидел Ильин, а на носилках лежал прихваченный около пивной Рихард Краммер. Ему и шоферу грузовика Вилли Фишеру пришлось немало поработать...

Санитарная машина с визжащей сиреной была уже далеко от места событий, а облако дыма, окутавшее всю окрестность, по-прежнему было огромно. Хеслер гнал машину вовсю: друзьям, борющимся против фашизма под единым знаменем, предстояло осуществить еще много сложных операций...

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

Вот уже более двух недель лучшие разведчики изучают несколько сильно укрепленных немцами сел, расположенных поблизости от железной дороги и железобетонного моста через реку с высокими обрывистыми берегами. Судя по карте, эта ветка имеет сугубо второстепенное значение, но наблюдения разведчиков и рассказы местных жителей свидетельствовали о том, что гитлеровское командование придает ей большое значение. В самом деле, движение по ветке происходит только днем, а на ночь оккупанты выставляют усиленную охрану. В окрестных селах они держат многочисленные гарнизоны полиции, в обязанности которой входит, прежде всего, охрана подходов к железнодорожному полотну.

Все это привлекло внимание партизан. Вскоре было установлено, что по этой дороге в течение дня непрерывным потоком идут эшелоны с танками, пушками, самолетами, автомашинами, цистернами с горючим...

Партизанское командование тотчас же направило на дорогу несколько групп минеров, но ни одной из них не удалось прорваться к полотну. На базу минеры вернулись с потерями. Оказалось, что лес, под прикрытием которого подрывники пытались приблизиться к железной дороге, на подступах к полотну густо заминирован.

Эта неудача не остановила партизан. Группы минеров вторично вышли на задание, но лишь одной из них удалось добраться до насыпи и заложить под рельсы взрывчатку. Результаты не порадовали. Утром, перед началом движения, немцы пропустили контрольный (он же ремонтный) поезд. Шел он медленно, и впереди паровоза катилась вереница платформ с песком. Взрыв заложенной партизанами мины не причинил поезду большого вреда, а дорога тотчас же была отремонтирована.

Партизанский штаб принял решение взорвать мост. Задача была очень трудной. Охране моста оккупанты уделили, пожалуй, даже больше внимания и сил, чем охране всей дороги. На подступах к нему они воздвигли дзоты, бункера и всякого рода укрепления, прорыли к ним траншеи и подземные ходы, весь предмостный район обнесли колючей проволокой, а прилегающую местность, конечно, пристреляли. Каждый засевший в укреплениях гитлеровец был способен чуть ли не с закрытыми глазами вести точный прицельный огонь.

Шла уже третья неделя, как партизанские разведчики рыскали по округе, изучая местность, пути подхода к мосту, систему охраны, ее вооружение и прочие детали, необходимые для успешного проведения операции.

По сведениям разведчиков, ночью охрана состояла из двадцати немецких солдат, одного офицера, двух унтеров и полусотни полицейских из окрестных гарнизонов. Все они довольно усердно стерегли мост. Зато в дневное время всего несколько полицейских несли караульно-наблюдательную службу. Остальные в первой половине дня, как правило, отдыхали в дощатом бараке у подножья моста, а во второй, если погода благоприятствовала, гоняли мяч, а то и отлучались в ближние села.

С первого взгляда все эти обстоятельства казались благоприятными для того, чтобы совершить диверсию в дневное время, но, взвесив все «за» и «против», партизаны все же решили действовать ночью. И прежде всего по тем соображениям, что днем по пути к мосту партизанские части, которые предпримут такую попытку, неизбежно будут обнаружены гитлеровскими гарнизонами, расположенными в окрестных селах, и, таким образом, будут вынуждены ввязаться в бой, не успев подойти к намеченной цели.

План налета на мост, разработанный командованием партизан, в общих чертах сводился к следующему. На выполнение задания отправляются три отборные партизанские роты. Две из них, двигаясь с юга на север, заблаговременно переправляются через реку вдали от моста и близлежащих к нему населенных пунктов, обходят их, а с наступлением полной темноты поворачивают на юг и движутся к железной дороге, чтобы к 23 часам примерно в километре от моста занять исходные позиции для атаки... Третья же рота, усиленная легкой пушкой, батальонными и ротными минометами, с наступлением темноты направляется непосредственно к мосту с южной стороны. Ее задача — не обнаруживая себя, максимально приблизиться к объекту, окопаться по всем правилам позиционной войны и ровно в 23 часа внезапно обрушить всю свою огневую мощь на фашистскую охрану, создавая впечатление, будто партизаны собираются захватить мост с этого направления.

В действительности же, третья рота, оставаясь на месте, должна лишь отвлечь внимание противника, а захватить мост на короткий отрезок времени, необходимый подрывникам, чтобы заложить взрывчатку, должны первая и вторая роты.

Командиры рот сделали пометки на картах, согласовали детали взаимодействия и, сверив часы, разошлись по ротам, чтобы готовить бойцов к выполнению задания.

... Время было около полуночи. Еще с вечера небо заволокло, только что взошедшая луна изредка на мгновение проглядывала в разрывах темных, бегущих на запад грозовых туч. Духота, утомительный марш так измотали партизан, что и полуторачасового привала им показалось бы мало, если бы можно было прилечь, расслабить мускулы, не шевелиться. Но отдыха не было. Мириады невидимых комаров и мошек одолевали усталых, взмокших от пота людей.

— Спасу нет! — взмолился кто-то в темноте.

— Ей-ей, хуже фашистов эти крылатые кровопийцы... Тех гадов хоть перестрелять можно, а этих чем возьмешь? — поддержал его другой голос.

— Заедают заживо! Одно спасение — уходить скорее... — резюмировал третий.

Так и не отдохнув, партизаны вновь тронулись в путь. Достигнув исходного рубежа, роты развернулись в боевой порядок. Более полутораста человек, пригибаясь к влажной высокой траве, что стелилась по лугу вплоть до самого моста, шаг за шагом стали продвигаться к цели. Время от времени в скупом лунном свете, пробивавшемся сквозь облака, впереди всплывали очертания полукруглых бетонных арок моста. И с каждым разом все больше беспокоился и суетился один из проводников, взятых разведчиками в ближней деревне. Без умолку он нашептывал шедшему рядом с ним командиру разведчиков, мастеру спорта Игорю Лобанову об опасностях, ожидающих партизан. Сперва он уверял, что немцы заминировали все подступы к своей казарме-бараку, что стоит по ту сторону речки, будто оставили они лишь узкую, только им известную тропинку. Потом начал уверять, что и луг, по которому идут партизаны, где-то впереди густо начинен минами, что пройти там никак невозможно — и мины, и вязко, и будто псы там у немцев есть в дозорах, а они уж непременно еще издали почуют приближение людей. Но партизаны чем больше слушали этого испуганного, щуплого мужичонку с трясущейся козлиной бородкой, тем меньше верили ему и продолжали упорно идти вперед. Конечно, проводник ненадежный, но времени для выбора у разведчиков не было, — взяли его из первой с краю хаты, а теперь уж нельзя отпускать от себя до окончания операции.

— Как же это, братцы-товарищи! Сами на гибель идете и меня неволите, — взмолился проводник, убедившись в тщете своих попыток повернуть партизан вспять.

— У нас, дядька, за паникерство и ложные сведения дают девять граммов... Ясно? — ответил ему Игорь Лобанов, уже не раз побывавший со своими разведчиками в этих местах. — Говорить надо то, что знаешь, а не то, что со страху мерещится. Ты, дядька, намотай на свою бородку вот что — если мы подойдем к мосту, и луг окажется не заминированным, то отзвоним тебе все двенадцать евангелий... Понял?

— Как не понять... — уныло ответил проводник и больше уже ни о чем не заговаривал, только беспокойно озирался по сторонам.

Опасаясь, как бы этот трусливый человечишко, а может быть, и немецкий прихвостень, не убежал и не наделал шуму, Лобанов приказал одному разведчику не спускать с него глаз.

Медленно, бесшумно цепь партизан приближалась к мосту. По расчетам разведчиков, до него осталось менее километра. Кругом царила тишина. «Значит, на том берегу все идет хорошо, третья рота подошла, не обнаружив себя», — с облегчением подумал Лобанов, не переставая всматриваться в темную даль. Ведь он со своим взводом был в ответе за правильность выхода рот к цели. Но теперь все уже как будто позади. Менее четверти часа остается до того, как с противоположной стороны реки обрушится шквал огня. Затаив дыхание, крадутся партизаны. Кашлянуть или чихнуть в эти секунды смерти подобно!

Примерно в трехстах метрах позади цепи партизан, в жиденьком кустарнике, осталась шестерка приземистых откормленных лошадей, навьюченных доброй полутонной взрывчатки. Их сопровождают минеры — асы партизанского подрывного искусства — во главе с Сашей Гибовым, рослым, стройным, красивым парнем с пышными вьющимися волосами. Но последнее время Саша сутулится. Пришлось ему как-то просидеть в студеной воде с рассвета дотемна, с тех пор его мучают фурункулы. Но Саша не унывал, он изобрел оригинальный способ борьбы с болячками стал азартным игроком в чехарду, притом постоянно исполнял роль «козла». От резких толчков в момент прыжка фурункулы лопались, а Саша издавал пронзительный крик, эхо которого долго перекатывалось по лесу.

Однажды, когда Сашу вновь одолели фурункулы, минерам предстояло выполнить ответственное задание, а обстановка в районе лагеря была такой, что приходилось соблюдать полнейшую тишину, даже разговаривали шепотом. Гибов не мог ходить, и потому решили его заменить. Но Саша сыграл в чехарду, предварительно засунув себе в рот кляп. Сделал он это так добросовестно, что когда кончилась игра, то вместе с кляпом вывалился совершенно здоровый зуб. В тот же день Саша отправился с товарищами на задание, а несколько суток спустя два вражеских эшелона слетели под откос. Один из них, состоявший из цистерн с горючим, горел четверо суток. С тех пор партизаны подшучивали над Сашей Гибовым:

— За один зуб — два эшелона!

— Не просто два эшелона, а с четырехдневным фейерверком!

Вот и теперь кто-то из подрывников шутит:

— А за мост, Саша, дашь зуб?

— Полчелюсти отдам, но при условии, что немцы восстановят мост не раньше, чем мне вставят зубы...

Шутливый разговор затихает по мере приближения большой и малой часовых стрелок к цифре 11. Все чаще подрывники поглядывают на часы, ждут начала... Тогда и они вслед за атакующими цепями партизан ринутся с навьюченными лошадьми к мосту. Лишь бы удалось хоть на 10—15 минут захватить мост, а за подрывниками дело не станет. У них все подготовлено, подсчитано, проверено...

Последние минуты тянутся особенно медленно. Всматриваясь в темную даль, каждый представляет себе, как на том берегу их товарищи, закончив последние приготовления, ждут команды открыть огонь. Еще несколько секунд томительного ожидания — и треск залпов разорвет тишину... Но что это? Минутная стрелка отклонилась на одно, два, три деления от цифры 12, а тишину ничто не нарушает. Лишь по-прежнему где-то ближе к мосту нестройно квакают лягушки.

Загадочная тишина! В цепи наступающих командиры рот сверяют свои часы с часами Лобанова и еще раз убеждаются, что ошибки нет, что установленное время прошло. Партизаны невольно замедляют шаг. Душно. Темно. На какую-то долю минуты лунный свет проникает сквозь разрывы облаков и из тьмы отчетливо выплывает мост. До него теперь рукой подать. А третья рота по-прежнему безмолвствует...

Что же делать? Короткий совет на ходу, и командиры рот шепотом передают по цепочке приказ остановиться и залечь. Проходит еще несколько минут зловещей тишины. У всех на уме один вопрос — что случилось с товарищами и что теперь делать?

Вдруг со стороны моста раздался глухой выстрел ракетницы, и огненный шарик прорезал ночную тьму. На несколько секунд становится светло, а затем еще темнее, чем было. Партизаны лежат. Кажется, гитлеровцы ничего не заметили, но почему вдруг там, в расположении врага, кто-то перестал играть на губной гармошке? Почему? И как бы в ответ на это взлетает вторая ракета, следом за ней третья, четвертая... «Заметили!» — но партизаны продолжают лежать, все еще надеясь, что вот-вот третья рота даст о себе знать.

Непродолжительная пауза нарушается взлетом почти одновременно выброшенных с разных мест ракет. Весь луг виден как днем! И тут с моста раздается длинная очередь крупнокалиберного пулемета. К нему тотчас же присоединились еще несколько. Мгновенно на темном фоне неба образовалась густая сеть трассирующих пуль, словно осы зажужжали они в воздухе. Забухали и минометы. То тут, то там на лугу вздымаются огненные фонтаны. Партизаны кипят от злости, бранят и фашистов, и куда-то запропастившихся товарищей. Пытаться овладеть мостом, действуя с одного направления и потеряв преимущество внезапности, было бы просто преступлением, но и лежать на открытом лугу под огнем врага, ожидая, когда к нему прибудут, несомненно, уже вызванные подкрепления, не было никакого резона. Теперь, пожалуй, и третья рота, появись она на том берегу, не смогла бы обеспечить успех операции. Уже по всей округе, а не только из расположения охраны моста взлетают разноцветные ракеты. Это означает, что гарнизоны в близлежащих деревнях подняты по тревоге и спешат сюда.

Трезво оценив создавшееся положение, партизанские командиры решили отходить, пока не отрезаны пути отступления. Итог печальный: есть раненые и один убит, задание не выполнено.

— Сорвали, дьяволы, операцию! — негодует высокий партизан со вскинутым на плечо трофейным пулеметом. Эта пудового веса ноша для Володи Голуба нипочем. Он мастер спорта и, к сожалению, «мастер» на крепкие словечки. Негодуя, он сыплет ими как из рога изобилия.

— Не спеши, Володя, осуждать третью роту. Мало ли что могло с ними в пути случиться, — пытается урезонить его Олег Лоран.

Этот уравновешенный, застенчивый паренек дружит с Володей еще со школьной скамьи. Вместе они начинали заниматься спортом, вместе пришли на «Динамо» просить отправить их в тыл врага. Тогда на столичном стадионе формировалась из спортсменов-добровольцев Бригада особого назначения. В ее ряды уже были зачислены прославленные мастера советского спорта Королев, Шатов, Иванкович, Митропольский, братья Знаменские, Щербаков и другие. Зачислили и друзей-спортсменов Голуба и Лорана. Почти все разведчики и подрывники, участвующие в этой операции, добровольцы-спортсмены.

Обычно Голуб прислушивается к мнению Олега, но на этот раз и ему не удается угомонить дружка.

— Набаловали их, вот что! — кипятится Володя. — Носится командование с этой ротой, будто они самого Гитлера поймали... Подумать только, какое задание, сучьи дети, сорвали! Ведь два шага осталось — и мосту «капец»!.. А теперь что? Попробуй сунься снова! Фрицы так рубанут, что ноги не унесешь... У них теперь ушки на макушке! А завтра как часы — чих-пых, чих-пых — и понесутся эшелоны к фронту...

— Будет шуметь! — прервал Голуба повелительный голос Лобанова. — Установи-ка вон у того дерева свою «бандуру» и смотрите в оба. Дорога там проходит. Перекрыть надо...

Стрельба совсем уже прекратилась, но гитлеровцы все еще продолжали неистово выбрасывать ракеты, освещая подступы к мосту.

Люди отходили молчаливые, усталые, злые. Когда мост остался далеко позади, Лобанов отпустил проводника с козлиной бородкой.

— Не поминай лихом, дядька, но и не забывай, о чем предупреждал тебя! У нас, учти, слово с делом не расходится...

Бормоча благодарности и уверения, проводник вскоре исчез.

Когда роты, переправившись через речку, двигались кратчайшим путем, чтобы до рассвета миновать два укрепленных немцами села, где-то позади возник шум боя. Остановились, прислушались. Отчетливо различили буханье партизанской пушки-сорокапятки. Сомнений не было. Это вступила в бой третья рота.

Время было далеко за полночь, но командиры рот не стали раздумывать. Оставив одно отделение для охраны раненых, они снова повели людей к мосту, почти по тому же маршруту, по которому недавно прошла третья рота. Они заходили ей с тыла. Иначе было не успеть.

Бой у моста разгорался. Частые взрывы мин и снарядов подчас заглушали перепалку пулеметов и стрекотню автоматов. Послышались трескучие разрывы гранат. Заполыхало зарево пожара. По всей вероятности, это горел барак гитлеровцев.

Еще два-три километра отделяли роты от места боя. Партизаны, не щадя сил, торопились на помощь товарищам. Одним из первых был Володя Голуб, который, делая семимильные шаги, догнал и даже опередил разведку. Весь мокрый, он разодрал спереди гимнастерку, и она развевалась словно куртка. У изнемогавшего от усталости Олега, своего второго номера, Володя давно уже забрал добрую половину запасных коробок с патронами к пулемету.

— Мост рванули!

— Вот тебе и третья рота! Молодцы!

На мгновение, пока эхо взрыва еще перекатывалось вдали, перестрелка прекратилась. Казалось, там, у моста, никто не уцелел. Но мост был невредим. В свете догоравшего барака он был отчетливо виден. Словно заколдованный стоял он во всем своем зловещем величии. Стрельба возобновилась.

Что же в таком случае взорвано? Вражеский склад с боеприпасами? Или немцы прямым попаданием мины взорвали припасенный партизанами тол?

Беспокойство за судьбу товарищей овладело партизанами. Они ринулись вперед, но вскоре им встретились группы партизан третьей роты. Они несли убитых и тяжело раненных товарищей.

Бой постепенно затихал. Вслед за первыми группами показались остальные партизаны третьей роты. Помощь запоздала.

В этот день третья рота понесла большие потери, из строя выбыло более трети состава. Тяжело ранен был и командир роты, капитан Николаев. Рассказывали, что в тот момент, когда рота огнем прикрывала подход минеров к мосту, вышел из строя весь расчет единственной партизанской пушки. Минеры группы сибиряка-спортсмена Алексея Завгороднего, тащившие тяжелые ящики с толом, были вынуждены залечь под самой насыпью. Двигаться дальше не было никакой возможности. Выход к мосту гитлеровцы преградили ураганным огнем. Узнав об этом, раненный в грудь капитан Николаев вырвался из рук перевязывавшей его санитарки и побежал к осиротевшей пушке. Следом за ним приползла санитарка Татьяна Александрова со связным, доложившим о случившемся с пушкарями. Только они втроем подкатили «сорокапятку» к самой насыпи, как был убит связной. Татьяна едва успевала подносить снаряды. Метким огнем Николаев подавил несколько огневых точек врага, но снаряды были на исходе и капитан передал минерам приказание всем запасом тола взорвать насыпь. Как только грянул мощный взрыв, Николаев дал команду: «Всем отходить!» — и рухнул на землю, потеряв сознание. Его спасла Татьяна. Бинты у нее давно кончились, но надо было немедленно перевязать капитана, и она сорвала с себя гимнастерку и полотняную армейскую рубашку; сделала перевязку и, взвалив раненого на спину, ползком вытащила его с поля боя.

Всех раненых и убитых партизаны вынесли, но пушка осталась. Единственную, чудом уцелевшую лошадь они впрягли в передок пушки и положили на него Николаева. Следом шла Татьяна. Вся ее одежда состояла из лифчика и изодранной юбчонки. Партизаны любили ее за храбрость, веселый нрав и порядочность. Любили и уважали. Никто не позволял себе никаких вольностей, в ее присутствии никто не осмеливался произносить бранные, непристойные слова. Так сумела она поставить себя, хотя было ей всего девятнадцать лет. Даже закоренелый сквернослов Володя Голуб тотчас замолкал, когда партизаны потехи ради пугали его: «Тише, Татьяна идет!»

Вскоре со стороны моста показались и подрывники со своим командиром Алексеем Завгородним. Навстречу им бросился Саша Гибов и другие партизаны. Всех интересовали результаты. Оказалось, что после взрыва четырехсоткилограммового заряда образовался большой котлован, но мост остался невредимым.

Наконец, показались взводы, прикрывавшие отход роты, командование которой принял на себя военный врач Александр Александрович Бронзов. Сухощавый, всегда собранный, Бронзов уже успел прославиться среди партизан как искусный хирург и... талантливый разведчик. Из всего командного состава роты только он остался в строю. Остальные были убиты или тяжело ранены, когда рота по пути к мосту оказалась вынужденной вступить в бой с фашистами. В этом и была причина того, что рота не успела к мосту в назначенное время. Случилось это километрах в пятнадцати от железной дороги.

...Солнце близилось к закату, когда третья рота, проделав тридцатикилометровый марш на пути к вражескому мосту, расположилась в лесочке на отдых. С наступлением темноты предстояло преодолеть совершенно открытую местность, приблизиться к мосту и, окопавшись, в 23 часа открыть огонь по врагу. Перед последним, самым трудным переходом надо было отдохнуть, плотно закусить, проверить исправность оружия.

В полутора километрах от леса виднелась деревня. Тянувшийся от опушки леса до деревни пологий, густо заросший кустарником овраг позволял скрытно приблизиться к окраине селения. Командир роты решил воспользоваться этой возможностью, чтобы, пока светло, произвести разведку. По возвращении разведчики доложили, что в деревне нет ни немцев, ни полицаев и что ближайший немецкий гарнизон расположен в шести километрах в сторону железной дороги. Оттуда часто приезжают за продуктами полицейские, а иной раз и немцы. Бывает это в первой половине дня. По словам жителей деревни, партизаны у них еще никогда не бывали.

— Значит, люди ничего не знают о событиях на фронте, питаются гитлеровской пропагандой! Это не годится... — решил политрук роты, старший лейтенант Боголюбов.

Взяв последнюю полученную с Большой земли газету и пачку листовок с обращением к населению временно оккупированной фашистами территории, он отправился в деревню. Его сопровождали три партизана, вооруженные пулеметом и автоматами. Один из них, разведчик Александр Бавтута, любимец политрука, только что вернулся оттуда.

Деревня раскинулась в живописной низине среди множества фруктовых садов. Было в ней десятка два далеко отстоявших друг от друга дворов. Однако весть о приходе партизан мгновенно облетела все дома. Посмотреть на них и послушать, что они скажут, собрались и стар и млад. Слушали Боголюбова не дыша, а потом засыпали вопросами. Изголодались люди по правдивому слову и, наверное, не разошлись бы до утра, если бы женщины не стали наперебой приглашать партизан угоститься перед уходом. Боголюбов раздал листовки, взглянул на часы. Время позволяло задержаться еще на час, и партизаны, сопровождаемые женщинами, отправились в дом, что стоял наискосок. Только Боголюбов по просьбе прикованного к постели старика-хозяина дома задержался на несколько минут. Старик попросил оставить ему газету, которую читал им Боголюбов. Узнав, что это единственный экземпляр и потому оставить его нельзя, старик захотел хотя бы взглянуть на нее, подержать ее в руках. Дрожащими руками взял он газету, прочел вслух заголовок и несколько раз поцеловал его, приговаривая: «Правдушка наша родная, коли ж знова сможем тебя иметь?!» С волнением он вспоминал о том, как довелось ему побывать в Москве по сельским делам, как принимал его всероссийский староста Михаил Иванович Калинин...

С интересом слушал Боголюбов старика и не сразу обратил внимание на какой-то быстро нараставший шум. Когда же послышался отчетливый рокот моторов и он осознал надвигающуюся опасность, было уже поздно. На предельной скорости в деревню въехало четыре грузовика с немецкими солдатами. Машины подкатили к дому, где полчаса назад собирались крестьяне, резко затормозили, и соскочившие с них гитлеровцы стали окружать дом.

Боголюбов схватился было за автомат, но, взглянув на испуганные лица хозяйки и ее дочери, медленно опустил его. Он понял, что если станет стрелять, то погибнет не только сам, но погубит и всю семью старика. Он успел сунуть автомат и полевую сумку в стоявшую в сенцах кадку с дождевой водой, спрятать пилотку со звездочкой и снять с себя гимнастерку, прежде чем в хату ворвались фашисты, но выдать себя за местного жителя не удалось. Его скрутили и стали обычными для фашистов методами выпытывать у него, где находятся остальные партизаны и куда он дел свое оружие.

Дата добавления: 2015-06-28