Герб Болгарии 2 страница

рым был тогда Константин VI, сын Ирины, выступил ему навстречу. У крепости под названием Пробат (Delprobar) на реке Св. Григория он встретился с Кардамом. После стычки, произошедшей ближе к вечеру, те, кто были с римлянами, убоявшись, бежали под покровом ночи и бесславно вернулись назад. Однако и болгары были охвачены страхом и повернули домой. В июле того же года Константин вновь выступил с войском на бол­гар и возвел крепость Маркели (Marcelli). Двадцать первого числа упомя­нутого месяца Кардам встретил его со всем своим войском. Император, положившись на свою беспримерную смелость и поверив лжепророкам, су­лившим ему победу, без всякого порядка ринулся на неприятеля. Получив мощный отпор, он был обращен в бегство и вернулся в Константинополь. В этой битве, помимо множества простых воинов, он потерял многих пер­вых царедворцев: магистра Михаила, драконария Аахану (Lachana gragone), патрикия Барду, протоспафария Стефана, а также Никиту и Феогноста, бывших некогда преторами, и немало других царедворцев. Вместе с ними погиб и Панкратий, лжепророк и астролог, который предсказал императо­ру победу. Болгары в этом сражении захватили обоз, деньги, коней, ковры со всей царской утварью. На шестом году правления Константина Кардам отправил к нему посольство с требованием уплаты обычной дани, угрожая, в случае отказа, лично возглавить набег на всю Фракию и дойти до Золо­тых ворот. Император, отослав ему конский навоз, ответил, что, учитывая его преклонный возраст, ему не стоит утруждать себя столь дальним путе­шествием в Константинополь, тем более что он сам вскоре навестит его в Болгарии. Георгий Кедрин в том месте, где упоминает об этом посольстве Болгарина, не говорит, что император отослал ему навоз. По его словам, он лишь ответил, что уже отдал ему сполна все то, что должен был отдать по договору. Итак, обе стороны, собрав большие рати, сошлись для битвы. Болгарин, видя, что вынужден сражаться в крайне невыгодной позиции, воздержался от схватки. Отступая восвояси, он нанес большой урон рим­ским владениям. По возвращении домой он заболел лихорадкой и через несколько дней отправился на тот свет. Его преемником был Крум (Crunno), муж большой отваги. Как пишет Паоло Эмилио (III), в междоусобной вой-

не между Кадалохом (Cadalo) и славянином Аюдевитом, правителями Пан-ноний, он примкнул к Людевиту. Последний, заручившись поддержкой Крума, напал на Борну, достойного наместника императора Западной [Рим­ской] империи в Далмации, и изгнал его из большей части земель упомяну­той провинции. Болгары после этого вступили в спор с франками о грани­цах Панноний. Вначале переговоры велись через послов (Oratori) в спо­койном духе, но затем перешли к угрозам. Видя, однако, что вместо слов император грозит мощным войском, они заключили мир. Крум, по обычаю своих предшественников, постоянно беспокоил набегами фракийские обла­сти и грабил римлян. Когда император Никифор на седьмом году своего правления послал жалованье римским солдатам, служившим в Струмице, налетели болгары и отняли у них тысячу сто фунтов золота. Перебив мно­жество римлян, включая главнокомандующего и других высших чинов, ко­торые там были, они захватили всю солдатскую амуницию и вернулись до­мой. В том же году перед Пасхой Крум, выступив со своими отрядами, захватил Сардику и, помимо великого множества другого люда, перебил там шесть тысяч римских солдат. Это привело Никифора в такую ярость, что он почти лишился рассудка. Посему он вместе со своим сыном Ставра-кием начал подготовку к войне с болгарами. В июле, выступив из Констан­тинополя, он повел с собой войска не только из Фракии, но и из более уда­ленных областей. Начал он упомянутый поход на болгар девятнадцатого числа упомянутого месяца. Однако еще до вторжения в Болгарию его лю­бимый слуга Византии сбежал к Круму из Маркели, прихватив с собой императорское облачение и сто фунтов золота. Многие полагали, что это бегство сильно ударило по Никифору. Через три дня после первых стычек он уверовал в свою удачу. Однако не Богу он приписывал победу, уповая на удачливость и рассудительность одного только Ставракия, и грозил вое­начальникам, которые были против его участия в походе. Он приказал так­же убивать скот, детей и [стариков] всех возрастов без всякого снисхожде­ния, не позволяя людям хоронить трупы своих соплеменников. Его занимал лишь сбор добычи. Он приказал повесить крепкий замок на ризницу Кру­ма, приказав охранять ее как свою собственную, и отрезал уши и другие

члены бедным христианам, если те хотя бы притрагивались к упомянутым сокровищам. Он также сжег палаты (Sala), носившие называние «Крумов двор». Крум, хотя это и унижало его достоинство, обратился к нему с таки­ми словами: «Раз ты победил, то возьми то, что тебе любо, и уйди с ми­ром!» Однако Никифор, будучи противником мира, не принял его предло­жения. Тогда Крум, разгневанный его злонамеренностью, послал во все входы и выходы из страны много леса и приказал закрыть их деревянными укреплениями, усилив охрану теснин. Никифор, узнав об этом, после ски­таний по стране пришел в отчаяние и, предсказывая всем бывшим с ним грядущее предательство, сказал: «Даже если бы у нас были крылья, ни для кого нет надежды на спасение». Упомянутые приготовления заняли два дня недели, то есть четверг и пятницу, а в ночь на субботу перед Никифором предстало огромное разъяренное войско. Заслышав, как подходят неприя­тельские отряды, у всех, кто был с императором, подкосились ноги от стра­ха. И все они без всякого сострадания были преданы смерти. Среди погиб­ших были: патрикии Аэций Петр и Сисиний Трифил, а также патрикий Феодосии Салибара, причинивший немало зла и горя прежней императри­це Ирине. Были убиты: эпарх, патрикий и командующий восточными сила­ми (gouernatore de' Levantini), многие протоспафарии, спафарии, дворцо­вая охрана, начальник охраны, или друнгарий императорской гвардии, пре­тор Фракии, многие командиры отрядов и несметное число воинов. В этом сражении, произошедшем под Славмиром (Slaumir) недалеко от Никопо­ля, погибли все римляне. В руки врага попало все оружие и домашняя ут­варь императора вместе со всем его серебром. Болгары проявляли тогда такую жестокость, что Павел Диякон, рассказывая об этом сражении, го­ворит: «Не приведи Бог, чтобы христианам когда-либо еще пришлось пе­режить бесчестье такого поражения, которого не оплачешь никакими сле­зами. Крум, обезглавив Никифора, насадил его голову на вилы и выставил на всеобщий обзор в знак своей победы и унижения всех греков. Затем, отрубив шейную кость и удалив кожу (catena), он сделал из черепа чашу, обитую золотом, и распивал из нее вино со своими боярами и другими сла­вянскими государями». После этого он приступил к осаде города Топира

(Tomiri), называемый ныне Русион (Castello de' Russi). Римляне, видя, что положение их ухудшается, свергли сына Никифора Ставракия, кото­рый, получив множество ранений, чудом сумел вернуться с болгарской вой­ны, и поставили императором курополата Михаила, называемого также Рангаве (Rangabo). Он предпринял поход против болгар, но не совершил ничего достойного — Болгарин после осады захватил Девельт, уведя всех его жителей вместе с епископом, и император был вынужден вернуться об­ратно. На втором году его правления Крум, горя желанием схватить неких болгар, перебежавших от него к римлянам, послал одного их своих бояр по имени Драгомир к императору с предложением заключить мирный договор на тех условиях, которые при Феодосии Адрамитине и патриархе Германе были включены в договор, присланный тогдашнему болгарскому государю Кормесию (Cormesio): что границей будет Милеон Фракийский (Ameleon Tracese); что ему полагается одежд, или красных кож на пятьдесят фунтов золотом и, кроме этого, что обе стороны должны выдавать и высылать пе­ребежчиков, а также тех, кто в будущем окажется предателем своего госу­даря. И что купцы обеих держав должны иметь патенты, скрепленные пе­чатью своего государя, и, если у кого-либо из них не окажется патента, то все его добро может быть отобрано и изъято в казну. Кроме этого, Крум написал императору: «Если будешь долго раздумывать над заключением мира, я пойду на Месемврию». Однако император по наущению худых со­ветников не принял мира. Под предлогом ложного благочестия и сострада­ния, [якобы] заботясь о репутации империи, они говорили, что не подобает ни выдавать, ни предавать тех, кто бежал и нашел убежище под крылом империи, приводя евангельское изречение, гласящее: «Приходящего ко Мне не изгоню вон». Посему в середине октября полки Крума направились в сторону Месемврии с машинами, таранами и прочими стенобитными ору­диями, которые он научился делать из-за неосмотрительности императора Никифора, который был сущим несчастьем для Римской империи. [Дело было так]. Некий араб, принявший христианство при Никифоре, был боль­шим мастером в изготовлении таких машин. Никифор, послав его в Адриа­нополь, не только не дал ему никакой надбавки, но, сократив его жалованье

(поскольку тот вечно роптал на этот счет), приказал хорошенько выпороть. Оскорбленный араб бежал к болгарам и научил их сооружать всевозмож­ные машины. С помощью упомянутых машин Крум до конца упомянутого месяца овладел городом, и никто не осмелился дать ему отпор. Ошеломлен­ный этим известием император немедленно, первого ноября, послал за пат­риархом, чтобы посоветоваться с ним о мире. При этом присутствовали также митрополиты Никейский (Niceno) и Кизикский (Ciziceno). Патри­арх и митрополиты вместе с императором были за принятие условий мира, а худые советники вместе с игуменом Студийским (Rettore dello studio) Фе-одосием — против, говоря, что никто не заключает мир, отметая божествен­ные заповеди. Когда все это происходило, первого ноября [на небе] появи­лась комета в форме двух ярчайших лун, которые сходились и расходились на разные лады, так что казалось, что они образуют человеческую фигуру без головы. И на следующий день пришло печальное известие о падении Месемврии, повергнувшее всех в величайший ужас от ожидания еще боль­ших бед. Враги же нашли в Месемврии изобилие всего, что необходимо для удобства жителей и граждан подобного города, и владели им наряду с Де-вельтом. В Девельте они обнаружили тридцать шесть бронзовых пушек, которые извергали на неприятеля жидкий искусственный огонь, а также огромное количество золота и серебра. Вскоре после этого, в феврале, бе­жавшие от болгар римляне принесли императору весть о том, что Крум со­бирается внезапно напасть на Фракию. Пятнадцатого числа упомянутого месяца император выступил из города, но вернулся, ничего не совершив. После взятия Месемврии император, отказавшись заключать мир с Кру-мом, приказал, чтобы солдаты, собранные из разных областей, до наступ­ления весны отправились во Фракию, что вызвало всеобщий ропот, осо­бенно у каппадокийцев и армян. В мае император сам выступил со своими [легионами], и вместе с ним его супруга Прокопия отправилась проводить его до акведука близ Гераклеи. Войско, негодуя на это, поголовно злосло­вило и осуждало Михаила. Двенадцатого мая, когда по часам был восход, произошло солнечное затмение в двенадцатом градусе Тельца, и Крума охватил величайший ужас. Император с военачальниками и войском совер-

шал маневры по Фракии, но не шел на Месемврию и не предпринимал ни­чего из того, что могло бы нанести урон противнику, следуя бессмыслен­ным указаниям своих советников, которые, не имея никакого военного опыта, твердили, что неприятель не осмелится вступить с ним в бой. Вопреки это­му в начале июня Болгарин выступил со своим войском. Опасаясь числен­ного перевеса сил императора, он повернул войско на Версиникию, которая находилась примерно в тридцати милях от лагеря императора. В состояв­шемся позже сражении римляне были разбиты, и болгары с большой добы­чей вернулись домой. Вину за это поражение римлян Зонара возлагает на Льва Армянина, командующего восточными силами, который сменил Ми­хаила на престоле. Лев, страстно домогаясь власти, стал в начале сражения бранить и бесчестить императора перед войском, говоря, что он изнежен и малоопытен в военном деле. После этого, приказав своим легионам следо­вать за ним, он покинул строй. Это и послужило причиной поражения рим­лян. Император, бежав, спасся с горсткой своих [приближенных], оставив в распоряжении врага укрепления и шатры со всем своим обозом. За это римляне лишили власти Михаила и отдали ее Льву Армянину. Однако че­рез шесть дней после избрания Льва императором Крум, оставив своего брата с войском осаждать Адрианополь, выступил с болгарской конницей и осадил Константинополь от Влахернских стен до Золотых ворот, проявив всю свою доблесть. Пристально рассмотрев стены города и увидев слажен­ные действия императорских полков, он убедился в бесполезности осады и обратился к переговорам. Однако перед заключением мира он попытался овладеть Константинополем, расположив к себе его граждан. Император, воспользовавшись этим, попытался устроить ловушку для Крума, но не сумел довести дело до [успешного] завершения из-за неловкости тех, кому было доверено исполнение этого замысла. Им все же удалось ранить Кру­ма, но рана оказалась несмертельной. Крум из-за этого впал в такое неис­товство, что, как умалишенный, помчался к Св. Маманту (Santa Mama) и сжег дворец, который там находился. Затем, погрузив на телегу бронзово­го льва с ипподрома, медведя, дракона (Dragoncello), плиты из камня и отборного мрамора, он возвратился назад и захватил находившийся в осаде

город Адрианополь. Оттуда он увел в Болгарию множество христиан, и среди них епископа Мануила, а также отца и мать Василия, ставшего впос­ледствии императором и получившего прозвище Македонянин, вместе с самим Василием, который в ту пору был еще ребенком. Живя там, упомя­нутые христиане обратили многих болгар в Христову веру и распространи­ли по всей Болгарии христианское вероучение. После кончины Крума (име­нуемого греческими историками Друном (Drune)) власть перешла к его брату Омуртагу (Murtag) (именуемому некоторыми Ормуртагом (Ormortag), а Кедриным — Критагом (Crytag)), который оказался гораздо свирепее сво­его брата. Видя, что болгары постепенно переходят к христианству, он вос­пылал гневом и, призвав к себе епископа Мануила и его главных соратни­ков, начал вкрадчивыми речами убеждать их отказаться от христианской веры и принять веру болгарскую. Не сумев ничего от них добиться ни обе­щаниями, ни угрозами, он умертвил их, запытав до смерти. Позднее, по­терпев несколько поражений от римлян и оказавшись не в состоянии про­тивостоять им, он заключил с римлянами перемирие на тридцать лет и вы­дал всех пленных. Среди пленных, собравшихся для отбытия на свою роди­ну, он увидел вышеупомянутого Василия, миловидного отрока, который смеялся и лихо отплясывал посреди толпы. Подозвав его к себе, он взял его на руки и, поцеловав, угостил яблоком редкой величины, которое тот, сидя на коленях у Болгарина, с радостью принял. После заключения (как было сказано) перемирия с римлянами Омуртаг не раз вступал в схватку с вой­ском, которое император Западной [Римской] империи Людовик, сын Карла Великого, держал на его границах. По причине этих взаимных споров Омур­таг отправил к Людовику послов. Речи послов и послания от Болгарина озадачили и, как пишет Аймоин (IV), изумили Людовика. Для выяснения истины он отослал к болгарскому королю вместе с упомянутыми послами некоего Махельма (Machelino) из Баварии, велев ему расследовать причи­ну упомянутого посольства. Некоторое время спустя находившийся в Ахе-не (Acquisgrana) Людовик, получив донесение, что болгарские послы на­ходятся в Баварии, велел задержать их там до своего [особого] распоряже­ния. Узнав, что его аудиенции добиваются также послы от бодричей

(Abroditi) — которых принято называть предецентами (Predenecenti), — жив­ших у болгарских границ в Дакии на Дунае, он велел их незамедлительно принять. Явившиеся к нему послы стали жаловаться, что болгары без вся­кого на то права постоянно разоряют их земли, и попросили о помощи в борьбе с ними. Император велел им отправляться домой и там ждать, пока не прибудут послы от болгар. Упомянутых болгарских послов он принял в мае в Ахене, где был созван собор по установлению границ между болгара­ми и франками. Выслушав послов, он отослал их в Болгарию к королю Омуртагу со своими посланиями. Омуртаг, выслушав послов, велел им, поспешно вернувшись к императору, просить его незамедлительно признать упомянутые границы и пределы, или же пусть каждый отстаивает их по своему разумению и в меру своих сил. Император не дал ему скорого отве­та, поскольку распространились слухи о смерти Омуртага. Для выяснения истины он послал палатинского графа (Conte del suo palazzo) Бертриха к маркграфам Бальдриху и Герольду, стражам границ с аварами в Каранта-нии. По его возвращении, узнав, что слухи о смерти Омуртага неверны, император вызвал к себе болгарских послов и отослал к их государю без каких-либо посланий. Посему разгневанный Болгарин принялся непрерывно разорять владения Людовика. Вторгшись в Верхнюю Паннонию, он пре­дал ее огню и мечу. Раздосадованный этим Людовик, считая, что причиной этого послужила нерасторопность герцога Фриули Бальдриха, отозвал его из упомянутой провинции и доверил ее управление четырем маркграфам, опытным военачальникам, наказав им впредь не допускать вторжений Бол­гарина в глубь страны. Болгарин, находясь в мире с Восточной [Римской] империей, по собственной воле пришел на помощь императору Михаилу Бальбе в борьбе с Фомой, пытавшемся всеми способами захватить власть. Придя со своим войском в селение Кидукт (Cedotto), он привел Фому в большое смятение, поскольку тот не мог одновременно сражаться и с горо­дом и с болгарами. Посему Фома со всем своим войском повернул на Омур­тага. Омуртаг, вступив с ним в битву, одержал победу, перебив немало вра­жеских воинов и захватив остальных в плен. После этого болгары, испол­ненные великой гордости, с большой добычей вернулись домой. Позднее,

когда власть в империи перешла к Феодоре, вдове императора Феофила, Омуртаг отправил к ней посольство с угрозой разорвать заключенный им договор о перемирии. Императрица ответила, что не желает ничего более, чем пойти и дать ему такой отпор, на какой она только способна. Если же, с Божьего позволения, победа останется за ней, то пусть он поразмыслит, каким стыдом для него это обернется. Если же победит он, то эта победа принесет ему мало чести или не принесет чести вовсе. Болгарин, получив такой ответ, отказался от намерения вести войну и решил (как и прежде) возобновить договор, заключенный им некогда с римлянами; и двинулся с большим войском на славян, которые жили в Паннонии и совершали опус­тошительные набеги на Болгарию. Битва Омуртага с упомянутыми славя­нами была долгой и жестокой — ни те, ни другие не желали ни на йоту усту­пать противнику в воинской славе и доблести. Однако болгары, как пишет Аймоин (IV), приведя несметное число пехоты и конницы, постоянно вво­дили в бой свежих воинов взамен обессиленных и павших, и славяне потер­пели поражение. Главной же причиной поражения славян было то, что они в самом начале недооценили силы болгар. Изгнав из упомянутой области славянских государей, Омуртаг поставил в ней правителей из болгар. Сес­тра Омуртага, оказавшись некогда в плену, была уведена в Константино­поль. Живя при дворе императора, она была крещена и наставлена в Писа­нии, а после заключения мира с Омуртагом возвращена своему брату. В обмен на нее Омуртаг выдал римлянам Феодора Куфару, которого дер­жал в плену. Вернувшись в Болгарию, она стала прилагать все усилия к тому, чтобы обратить брата в христианскую веру, о которой не раз с ним беседовала, справляя в меру своих сил все священные таинства. Омуртаг, хотя и слышал об этом прежде от Куфары, не желал отступать от своей веры, пока не оказался вместе со своими подданными вынужден к этому [силой обстоятельств]. Когда вся его держава страдала от чумы и голода, он впал в отчаяние и не знал, на что решиться. Посему он решил прибегнуть к помощи Того, о Ком не раз упоминала его сестра — Иисуса Христа. Он стал молить его о спасении от стольких бед, и его молитва была столь убе­дительной для Господа, что была незамедлительно услышана. Увидев это,

он отправил посольство с просьбой прислать к нему мужа, который мог бы наставить его в вопросах веры и совершить над ним обряд крещения. К нему незамедлительно был отправлен епископ, отменно исполнивший упо­мянутую службу. Как пишет Кедрин, была и другая причина, по которой упомянутый государь утвердился в христианской вере. Испытывая чрез­мерную страсть к охоте и, посему, желая наслаждаться ей как на выезде, так и у себя дома, он построил новый дворец и приказал монаху Мефодию, превосходному живописцу родом из Рима, украсить весь упомянутый дво­рец живописью, изобразив разные виды животных. И, не без божествен­ного соизволения, случилось так, что он не назвал, каких именно животных он хотел бы видеть изображенными. Оставив это на усмотрение живопис­ца, он сказал лишь, что животные должны быть ужасны видом. Поэтому честный монах, не умея изобразить ничего более ужасного, написал Второе пришествие Христа. Болгарин, увидев с одной стороны изображение сон­ма праведников, а с другой — мучений, уготованных грешникам, решил це­ликом отказаться от предрассудков своих предков. Первые вельможи его державы, возмутившись этим, хотели его свергнуть, но он, приказав нести перед собой крест, с малыми силами одолел их и заставил принять христи­анство. Платина в жизнеописании папы Николая I пишет, что болгары по­знали Христа при этом папе, и что Адриан II послал к ним трех епископов для наставления их в христианской вере: [субдиакона] Сильвестра, Лео­парда [из Анконы] и Доминика из Тревизо. Лупольд, [епископ] Бамберг-ский, в большей степени, чем остальные, опиравшийся на болгарские лето­писи и греческих авторов, утверждает, однако, что при императоре Людо­вике I к болгарам прибыли два епископа для наставления их в христианском вероучении. Согласно «Истории франков» (La Storia di Francia), болгары познали Христа в 882 году. Бьондо во 2-й книге II декады открыто это отрицает, говоря, что болгары, приняв христианство задолго до этого и сде­лавшись потом схизматиками, в бытность королем Далмации Сверопила приняли католическую веру. То же самое утверждает и автор «Registrum cronicarum». Он пишет, что римский папа Николай I направил к болгарам епископов и священников, чтобы изгнать из их страны еретика Фотина

(Fotino), заразившего [Болгарию] своим лжеучением; и что вскоре после этого болгары, соблазненные многочисленными дарами и щедрыми посу­лами константинопольских иерархов, изгнали латинских священников и приняли греческих. Впоследствии это привело к многочисленным спорам и раздорам между латинянами и греками. Вернемся, однако, к рассказу о ко­роле Омуртаге. Доведя болгар до упомянутого [незавидного] состояния, он отправил послание константинопольской императрице, прося ее дозволить его народу, жившему в немалой тесноте на ограниченном пространстве, рас­ширить свою территорию и даровать ему еще немного земли, дабы через это привязать к себе болгар и заключить с ними мир на вечные времена. Императрица милостиво вняла его просьбе и уступила ему всю область Ве­рея (Ferrea), которая прежде отделяла болгар от римлян. Этот край болга­ры на своем языке нарекли Загорой (Zagorie). Епископство упомянутой области император Лев Философ подчинил адрианопольскому архиепис­копству горы Гем. Долгое время после этого болгары жили с римлянами в дружбе — вплоть до времени Симеона Лабаса. Он наследовал болгарский трон после Омуртага или, как считают болгары, после Бориса I и на месте селения Огиг (Oggige) основал Великий Преслав (Prislaua Maggiore). Этот город, лежащий у подножия Гема, долгое время находился во власти бол­гар. При упомянутом Симеоне из-за неких несправедливых податей, взи­мавшихся римлянами с болгарских купцов, болгары начали войну с римля­нами. Оба войска, выступив в поход, сошлись в битве во Фракии. Римляне были разбиты, а их военачальник убит. Попавших в плен римлян Болгарин отослал в Константинополь, предварительно отрезав им носы. Разгневан­ный этим император немедленно отправил посла с множеством подарков к жившим на Дунае венграм, прося их совершить.вторжение в Болгарию, сам же тем временем стал готовить большое войско для войны на суше и на море. Однако перед началом боевых действий император, которым был тогда Фока, отправил к Болгарину посла с предложением мира, но примирения не последовало. Симеон, опасаясь, что упомянутый посол, прикрываясь своей миссией, прибыл, чтобы разведывать и высматривать, бросил его в темницу и стал готовиться к походу против Фоки. Во время этих приготов-

лений в его владения вторглись венгры, нанося им большой урон, и Симеон был вынужден, отложив поход против Фоки, защищаться от венгров. В сражении с ними он был разбит, многие из его воинов пали, а остальные попали в плен. Сам Симеон сумел бежать и укрылся в Доростоле (Dorostolo), или Дристре (Drista). Император выкупил у венгров всех болгар, попав­ших в плен. После упомянутого поражения Симеон отправил посла к импе­ратору, которым был тогда Лев Философ, для обсуждения условий мира. Император, поверив в искренность намерений Болгарина, послал для зак­лючения мира Хиросфакта (Gherosfatto), однако Болгарин, удержав у себя Хиросфакта, отправился в поход на венгров. Разбив и обратив в бегство венгров, он опустошил их земли и написал императору, что не заключит с ним мира до тех пор, пока тот не вернет ему всех болгар, томящихся у него в плену. Посему император решил сразиться с ним и, вызвав все восточные и западные легионы, пришел дать бой болгарам. Болгары, помня о воин­ской славе и доблести своих предков, бились отважно и одержали победу, после которой принялись непрестанно опустошать римские владения. Им­ператор, желая положить этому конец, заключил вынужденный мир с бол­гарами, и соблюдал его, пока был жив. После его смерти и перехода власти к его брату Александру Симеон направил [к новому императору] посла для подтверждения мира, заключенного со Львом. Упомянутый посол был при­нят Александром без должного почета, и Симеон вновь развязал войну. Не встретив никакого отпора, он разорил римские владения и возвратился до­мой с богатой добычей. Тем временем Александр занемог и от разрыва вены, вызванного чрезмерным употреблением вина и пищи, скончался, оставив после себя опекунами над своим девятилетним племянником Константи­ном VII, сыном Льва и Зои, и регентами империи патриарха Николая, ма­гистра Стефана, магистра Иоанна Эладу, ректора [Иоанна] и двух других мужей, возведенных им в достоинство патрикиев. При регентах из-за раз­лада во мнениях и неуважения к юному императору дела римлян шли все хуже и хуже. Болгарин, рассчитывая воспользоваться этим разладом и без труда овладеть Константинополем, пришел под его стены с большим войс­ком и предпринял несколько попыток взять город приступом. Убедившись,

однако, что город не имеет недостатка в защитниках и захватить его невоз­можно, он отвел войско к Евдому (Hebdomo), где было решено заключить мир. Посему император был препровожден патриархом и другими опекуна­ми во Влахернский дворец. Туда же прибыл и Симеон с двумя своими сы­новьями: Баяном, волхвом, превращавшим людей в зверей, и Петром, ко­торый вскоре наследовал его трон. Несмотря на всевозможные знаки по­чтения, оказанные Болгарину, и множество подарков, он соглашался зак­лючить мирный договор с императором только в той форме, на которой на­стаивал, и никак иначе. Поскольку предложения Болгарина были унизи­тельны для чести императора, греки их отвергли. Посему, получив благо­словение патриарха и разделив трапезу с Константином, он вернулся к сво­ему войску. Разграбив и испепелив всю Фракию, он стал лагерем под Ад­рианополем. В древние времена, до того, как император Адриан, расширив его, назвал в свою честь Адрианополем, что по гречески означает «город Адриана», этот город носил имена Тримонциум (Trimontio) и Ускудама (Vstridama). Он стоит на реке Гебр, называемой современными авторами Марицей, в месте впадения в нее Тунджи (Tuns), и расположен целиком на равнине по соседству с многочисленными холмами. Видно, что город этот был весьма велик, если даже в наши дни, когда добрая половина его стен разрушена и уничтожена, их протяженность составляет пятнадцать миль. Лабас, став лагерем под Адрианополем, не располагал силами для его захвата. Страстно желая овладеть им, он, в конце концов, сумел до­биться своего с помощью денег. Несколько подкупленных им солдат гар­низона под покровом ночи предали город в его руки, чем обрекли на вели­кие бедствия его несчастных жителей, потерявших и жизнь и имущество. Константин, видя успехи Болгарина, решил, не полагаясь более на опеку­нов, довериться любви своей матери, рассчитывая на силу духа и рассуди­тельность, которые она всегда проявляла. Вернув ее во дворец, откуда она была удалена неосмотрительным Александром, он полностью восстановил ее достоинство и разделил с ней власть. И это принесло свои плоды. Вос­становив свое положение, Зоя привела с собой во дворец Константина и братьев [Константина и Анастасия, сыновей Гонгилия], сделав братьев ка-

мергерами, а Константина — магистром императорской спальни (Maestro di Camera dell'Imperatore), и изгнала патриарха Николая, Василицу, Гаври-лопула и всех остальных бывших приближенных Александра. Устремясь умом и сердцем к возвращению потерь, она вызвала восстание в Адриано­поле и вернула город под его исконное ярмо. Не ограничившись этим, она, заключив на востоке мир с арабами и другими враждебными народами, со­брала большое войско из восточных и западных легионов и, назначив ко­мандующим опытнейшего доместика схол Фоку, послала его против Бол­гарина. Фока, вступив в битву с неприятелем, одолел его, учинив великую резню. Когда разбитое войско Болгарина уже бежало без оглядки, Фока, изнывавший от жары и усталости, захотел освежиться. Никого не предуп­редив, он в одиночку покинул поле боя и направился к источнику. Когда он утолял жажду или умывался, его конь, вырвавшись из рук, ускакал обратно к войску. Узнав коня, многие из солдат рассудили, что их военачальник погиб. Придя в смятение, они прекратили сражаться и преследовать бегу­щих. Симеон, увидев все это с холма, куда он бежал, собрал всех, кого мог, и, восстановив строй, двинулся на солдат неприятеля. Те, оставшись без командира, тут же обратились в бегство. Болгары бросились их преследо­вать и перебили немалое их число, так что сам Фока с горсткой своих вои­нов едва успел укрыться в Месемврии, имперском городе, лежащем на Боль­шом море. Императрица, узнав об этом поражении, немедленно отправила приказ Иоанну Воге собирать новое войско, а Роману Лакапину, друнга-рию, то есть адмиралу флота, велела перевезти его на кораблях в Месемв-рию в помощь командующему против болгар. Однако из-за распрей между Вогой и адмиралом новое войско так и не было собрано, и адмирал (не без надежд на захват власти) вернулся в Константинополь. Туда же вернулся и Вога. Когда каждый из них изложил свои доводы, суд приговорил адми­рала, покинувшего войско, к лишению зрения. Однако приговор не был приведен в исполнение из-за заступничества некоторых мужей, имевших влияние на императрицу. Болгарин, воодушевленный победой, подошел к Константинополю, чтобы обложить его осадой. Однако Фока вновь выс­тупил против него. Вступив в сражение, он разбил и обратил его в бегство,

Дата добавления: 2015-06-28