VII. Единство Евразии 2 страница

Суть компенсаторных связей в системе межгосударственных отношений состоит в том, что никакой политический выигрыш государства (или государств) в системе не может носить абсолютного характера. В крайнем выражении, проигрыш в чём-то одном может компенсироваться выигрышем в другом, потеря одного компенсируется приобретением другого. Но это – только в крайнем выражении, в абстракции. В действительности, относительность динамического равновесия и устойчивости в системе связана именно с тем обстоятельством, что действие компенсаторных связей благодаря самым разнообразным причинам и условиям, бывает, как правило, неадекватным или же разновременным, что вызывает ту или иную степень нарушения равновесного состояния системы в целом и или в её отдельных подсистемах. <…>

…Концепция «баланса сил» (именно как концепция) есть отражение в сознании объективного закона выражения функционирования системы. Отражение это может проявиться в двух формах: в виде практической политики «баланса сил» и в виде различных теоретических концепций «баланса сил». <…>

Баланс сил, если рассматривать его как общий принцип равновесия системы межгосударственных отношений, который в этом качестве является основой жизнедеятельности системы, присущ всем без исключения историческим состояниям системы межгосударственных отношений, включая и нынешнее. Иное дело политика «баланса сил». В классическом понимании этого термина, то есть в понимании её как политической игры на равновесие, эта политика ограничена своими историческими рамками и категорией государств, которые её применяли. Но в более широком толковании политика «баланса сил» также присуща всем историческим состояниям системы межгосударственных отношений. Другое дело, что эти политика может проявляться и проявляется в действительности в соответствующих конкретным обстоятельствам формах.

Чтобы избежать в дальнейшем смешения понятий «политика баланса сил» и «баланс сил» как отражение динамического равновесия, логичнее было бы пользоваться категорией «соотношение сил», которая в большей степени отражает существо явления. <…>

В общесистемном смысле понятие соотношение сил является по существу системным отражением соотношения основных классовых сил на мировой арене, и в этом понимании его можно признать одной из основных характеристик системы межгосударственных отношений. Каждому историческому состоянию системы соответствует своё собственное общесистемное соотношение сил, и здесь вариантная структура представляет не что иное, как соотношение основных видов связей между государствами в системе в каждый данным момент времени, или, иными словами, вариантная структура представляет конкретно-историческое соотношение сил в его структурном выражении. По этой причине понятие соотношения сил может наряду с понятием вариантной структуры служить критерием особенности исторических состояний системы.

Соотношение сил в системе межгосударственных отношений можно определить как специфический для каждого конкретного периода времени и конкретной подсистемы характер связей между государствами. Соотношение сил в этом смысле связано всегда с определённой ситуацией и даёт картину отношений между государствами в связи с конкретным положением вещей в системе в целом или в отдельных её подсистемах. <…>

Понятие «соотношение сил» применительно к системе межгосударственных отношений есть понятие политическое. Оно связано с характером взаимоотношений различных государств, с их коренными интересами, с проблемами политических союзников и т.д. Оно является также важной структурно-функциональной характеристикой, поскольку отражает конкретные структурные отношения. В целом понятие «соотношение сил» является одной из основных характеристик системы и её структуры как в общем, так и в каждый данный отрезок времени и в данных конкретных обстоятельствах. <…>

Соотношение военных, экономических и других объективных параметров государств, независимо от того, подсчитаны они или не подсчитаны, всегда находят своё проявление, хотя и косвенное, в политике соответствующих государств, а через неё и в соответствующих структурных связях и отношениях, в различных межгосударственных ситуациях, то есть в соотношении сил в системе в целом или в отдельных её подсистемах. Здесь действует тот же механизм системного отражения объективных процессов, что и во взаимодействии между системой межгосударственных отношений и мировыми социально-экономическими процессами.

В каждый исторический отрезок времени, в каждой конкретной ситуации соотношение сил как в широком, так и в узком значениях есть явление объективное, и в этом смысле оно противостоит внешнеполитической деятельности государств. В свою очередь, исходя из своих интересов и целей, государства стремятся в каждом конкретном случае изменить соотношение сил в свою пользу. Внешнеполитическая деятельность государств, направленная на изменение соотношения сил, представляет, таким образом, субъективный аспект соотношения сил в системе, который соответственно дополняет объективную сторону соотношения сил.

Всякие изменения соотношения сил в системе или в характере основных структурных связей оказывают существенное воздействие на внешнюю политику государств. Соотношение сил в системе в каждый данный момент определяет в целом устойчивость и равновесность системы. Изменения соотношения сил обычно сопровождаются теми или иными формами структурных кризисов, структурными преобразованиями, масштабы которых зависят от характера и глубины изменений в соотношении сил: больше и серьёзнее они в случае изменения соотношения сил на уровне центросиловых отношений; меньше – при изменениях соотношения сил в отдельных узлах противоречий. Через структурные кризисы, структурные преобразования система приходит к новому соотношению сил, к новому состоянию равновесия. <…>

Структурный кризис находит выражение в нарушении сложившегося в системе соотношения сил, и то же время он есть процесс перехода к некоторому новому соотношению сил. В различных системах существуют и свои формы разрешения кризисов. В системе межгосударственных отношений эти формы могут быть мирными или немирными. Независимо от формы разрешения кризиса результатом является качественно новая система равновесия, новое соотношение сил на основных структурных уровнях.

Кризисные процессы в системе межгосударственных отношений отличает необратимость. Кризис, когда он вызван глубинными причинами, не может завершиться восстановлением прежнего состояния равновесия и прежнего соотношения сил. Он всегда сопровождается большими или меньшим структурными изменениями, поскольку сама суть кризиса состоит в ломке каких-то старых отношений и замене их иными, новыми. Другое дело, что эти качественные перемены могут происходить в старых формах, и это может создавать иллюзию сохранения прежней сущности явления. <…>

С понятиями «кризис», «стабильность», «динамическое равновесие» тесно связаны и такие функциональные понятия, как «дифференциация» и «интеграция». Дифференциация и интеграция – понятия, взаимодополняющие друг друга. Одно не существует без другого: нет процесса дифференциации без интеграции и наоборот. Это – важная функциональная закономерность всякой сложноорганизованной развивающейся системы. Под интеграцией и дифференциацией здесь имеется в виду не юридические оформленные политические союзы государств и не международно-правовые акты установления или разрыва каких-то отношений между государствами. Интеграция и дифференциация – это объективные процессы в системе, связанные с существенными структурными преобразованиями.

Дифференциация порождает определённые системные противоречия и создаёт условия неустойчивости в системе. Вследствие действия на систему различных внешних и внутренних сил, ведущих к возрастанию тенденции к дифференциации, устойчивость структурных отношений между государствами сменяется их неустойчивостью, давая простор и место для новых процессов интеграции и дифференциации. Системная дифференциация означает возрастание несоответствий, противоречий в отношениях и связях между государствами. С обострением борьбы между ними развивается системная дифференциация. Отношения дифференциации присущи как системе в целом, так и её отдельным частям (подсистемам).

Возрастание системной дифференциации неизбежно приводило бы систему в состояние полной неустойчивости и неравновесности, если бы этому не противодействовал обратный процесс, то есть интеграция. Если дифференциация вызывает в системе противоположный процесс – интеграцию, то и интеграция, устраняя противоречия, порождённые процессами дифференциации, в свою очередь создаёт новые комплексы противоречий и тем самым – условия для новой дифференциации. Оба эти процесса могут быть одновременными и разъединёнными. Дифференциация на одном структурном уровне может сопровождаться одновременными интеграционными процессами на других структурных уровнях, в других подсистемах, но таким образом, что в целом для структуры одни процессы относительно компенсируются другими. <…>

В ходе функционирования системы и, прежде всего в ходе функционального взаимодействия её структурных уровне – уровней центросиловых и узловых отношений – постоянно возникают относительно кратковременные, специфические состояния системы, которые можно определить как международная ситуация. Понятие «международная ситуация» обычно связывается с той или иной формой структурного кризиса или конфликта. Острота международной ситуации прямо зависит от степени остроты соответствующего ей кризиса (конфликта).

Оценка ситуации включает обычно и оценку соотношения сил в системе в данной конкретной конфликтной ситуации, возможные действия заинтересованных сторон, возможные направления развития ситуации. Обычно оценка ситуации носит динамический характер, то есть ситуация рассматривается в определённых временных границах. Но эта оценка может быть и статичной – в виде мгновенного «слепка» со структуры.

Ситуация не является особым компонентом структуры системы межгосударственных отношений: она, как и структурные конфликты, есть следствие, результат функционирования системы. В тоже время каждая ситуация может иметь свою собственную, особую структуру, которая определяется на основании анализа конкретного материала. <…>

Вопросы для самопроверки:

1. В чем специфика системы межгосударственных отношений?

2. Что такое структура системы межгосударственных отношений?

3. Дайте определение понятиям «центросиловые отношения» и «узлы противоречий».

4. Как соотносятся понятия «система» и «подсистема»?

5. Что такое «закон динамического равновесия» и в чем он проявляется?

6. Что такое структурный кризис?

Современные буржуазные теории
международных отношений: критический анализ [51]

в) Кибернетический подход Карла Дойча.

В 50–60-х годах среди буржуазных ученых были довольно широко распространены попытки описания государственной политики, включай и внешнюю, с помощью понятий кибернетики. Государство, страна, нация описываются как кибернетическая система, имеющая «вход» и «выход» и управляющаяся с помощью механизма обратной связи. Стратегия определяется как «приспособление», как попытка управления окружающей средой. Взаимодействие между государствами описывается в терминах движения и обмена информации. <…>

Видный американский политолог К. Дойч попытался соединить теорию коммуникаций с исследованиями в рамках политической пауки, чтобы создать «кибернетическую» модель внешней политики. Дойч считает, что структурно-функциональный подход, развитый Т. Парсонсом и Р. Мертоном, в некоторых отношениях «предоставляет большую свободу» исследователю политики и создателю моделей, чем «идеальные типы» Вебера. Но и структурно-функциональный метод, по мнению Дойча, не обещает много в поисках «количественных данных, границ и измерений». Перспектива расширения спектра возможностей этого метода представляется Дойчу связанной с введением понятий коммуникации и контроля, с использованием «кибернетического подхода». В этом он увидел свою задачу и попытался ее решить в рамках предложенной им модели.

Дойч изображает страну в качестве многостороннего «рынка» товаров и ресурсов, основанного на рынке факторов производства. Это определение включает, в частности, согласованность в рынке труда, рынке земли (посредством механизма миграции), рынке материалов и услуг (включая управление и технологию), в многостороннем рынке кредита, многостороннем рынке государственных служб, который иногда называют «социальной инфраструктурой». Граница между рассматриваемой системой, в данном случае страной, и внешней средой определяется Дойчем как нарушение непрерывности в потоке деловых контактов и согласованности действий.

Исходя из такого определения страны и границы, Дойч дает весьма спорные определения автономии и суверенитета. Автономия определяется им как отсутствие возможности предсказания извне реакции системы даже при самом полном знании окружающей обстановки. С «внутренней точки зрения» автономность системы характеризуется наличием у нее комбинации приема и запоминания информации. Суверенитет, по Дойчу, всего лишь ярко выраженный тип автономности. Страна может быть признана суверенной, уверяет Дойч, если, «рассматривая ее извне, можно увидеть, что ее решения не могут диктоваться или изменяться в (однозначном) соответствии с окружающей средой». Это, по мнению Дойча, не свидетельствует о том, что у решений нет реальных пределов и что их не приходится принимать с учетом ограничений окружающей обстановки. Рассматривая систему изнутри, можно, говорит Дойч, называть страну суверенной, если она обладает в пределах своих границ устойчивым и согласованным механизмом по принятию решений. Исходя из данных им определений, Дойч отмечает, что влияние зарубежных событий должно падать по мере ослабления связи между внешней средой и внутренней системой принятия решений.

Недостатки определений, предлагаемых в схеме «кибернетического подхода» (именно с кибернетической точки зрения, не говоря уже о социально-политической стороне дела), заключаются в том, что предсказание поведения системы всегда основывается на некоторых признаках и не связано необходимой причинной связью с понятием автономности. Если система неавтономна, то тот, кто на нее влияет, конечно, имеет основания для предсказания поведения системы в том смысле, что он его же и определяет, однако обратное утверждение неверно. Поэтому определения автономности и предсказуемости логически не эквивалентны. Дойч предложил упрощенную модель воздействия внешних факторов на политическую систему. В этой модели он описывает влияние внешней среды, передающееся посредством связующего звена или, иначе, «подсистемы», находящейся внутри большей системы (государства), и эта «подсистема» включает в себя те слои населения, которые непосредственно соприкасаются с внешним миром.

В своих относительно абстрактных кибернетических построениях Дойч претендует на вполне практические рекомендации по управлению буржуазным государством. Эти методы он называет «стратегиями обратной связи». Первую стратегию, воздействующую только на связующую группу, он назвал стратегией «приспособления», вторую – «изоляции», третью – «попытками управлять окружающей средой».

Для сильного буржуазного государства, по Дойчу, имеет имеет смысл не разрушать связи, а укреплять их, расширяя таким способом свое влияние во внешнем мире, чтобы не прибегать к грубым методам насилия. Одна из наиболее важных стратегий, и частности, состоит в том, чтобы крепче прикрепить связующую группу (этот критический, как отмечает Дойч, элемент в схеме внешнего влияния) к внутреннему миру, системы. Такая группа становится, по его мнению, тем более восприимчивой к зарубежному влиянию, чем более ослаблены ее связи с внутренней системой, например «если это сегрегированное или подвергнутое дискриминации меньшинство или если это экономический или социальный класс, который находится вне привилегий или отчужден». Под первой группой имеется в виду негритянское население, под второй – рабочий класс. <…>

По мнению Дойча, его схема даже в самом грубом варианте может служить двум целям: установлению уязвимых мест системы и выявлению полуколичественных оценок балансов политических сил, потоков коммуникации.

Если увеличивается роль как внешней среды, так и каналов поступления зарубежной информации и в то же время укрепляются внутренние взаимосвязи в системе, то можно, уверяет Дойч, предсказывать увеличение давления па связующие звенья вследствие возрастающей перегрузки коммуникаций и требований. Возрастающие частичные неудачи связующих звеньев приспособиться к увеличенной нагрузке могут привести к увеличению напряженности и враждебности. В соответствии со своей механистической моделью Дойч предсказывает давление на связующие группы, а в некоторых случаях – частичное разрушение, отчуждение, изгнание или же в противном случае ассимиляцию, абсорбцию многих членов этих групп. В частности, имеются в виду национальные меньшинства.

Если национальная система близка к распаду, то страна будет чрезвычайно чувствительной к внешнему воздействию. По мнению автора, так бывает, например, в гражданских войнах. С другой стороны, национальное общество с высокой степенью взаимосвязи, высокой приспособляемостью и «обучаемостью» может оказаться способным «поглотить» воздействие внешних обстоятельств, удержать свои связующие группы в условиях частичной автономии, но все же в пределах национального общества, и отреагировать на нее происходящее действиями с целью приспособления. Дойч, используя термин У. Росс Эшби, называет такую систему «ультрастабильной». Наконец, если связующие группы и системы крепки, то могут быть разорваны каналы поступления зарубежной информации.

Другую сторону подхода Дойча составляет проблема управления внешней политикой иных стран через каналы внешнего воздействия. В частности, он задается таким вопросом: «Предположим, что мы заинтересованы в манипуляции другой страной или в изменении реакции другой страны на нашу политику, что тогда нам следовало бы предпринять с точки зрения этой модели?».

В качестве примера Дойч разбирает мероприятия, вытекающие из его модели, которые были бы необходимы для США с тем, чтобы заставить Францию «отказаться» от независимой политики в области ядерного вооружения. Суть их заключается в умелом пропагандистском давлении, чтобы, изменяя представления политически активных слоев населения Франции в сторону признания ненужности собственного ядерного оружия и соответствующим образом изменяя поток деловых сделок, можно было бы укрепить позиции «атлантистов» во Франции.

Дойч выдвигает утверждение о полной достоверности данных, подученных от опросов общественного мнения. «Мы используем, – говорит он, – результаты опросов общественного мнения, как индикаторы изменения представлений населения».

Согласно Дойчу, на отношение населения влияют по крайней мере три группы явлений: отдельные знаменательные события; более мелкие, но постепенно накапливающиеся события; действия правительств вместе со средствами массовой коммуникации, которые эти правительства либо контролируют, либо оказывают на них воздействие. «Каждый из этих видов влияния..., – отмечает Дойч, – может быть положительным, т.е. в пользу образа или предложенного действия, в котором мы заинтересованы, или же они могут быть отрицательными..., поскольку ухудшат отношение или вызовут оппозицию к намеченному действию».

По мнению Дойча, в проведения практической политики обходимо учитывать принципы изменения общественного мнения. Основное сопротивление изменению общественного мнения и воздействию зарубежных событий сосредоточено на внешней структуре общества. Сила этого противодействия определяется объемом и значением внутренних деловых контактов и внутренних коммуникаций. <…>

Вопросы для самопроверки:

1. В чем суть «кибернетического подхода» Дойча?

2. Как Дойч определяет государство?

Плешаков Константин Викторович, современный российский политолог и геополитик, заведующий сектором геополитических исследований Института США и Канады РАН.

Плешаков К.В.
Геополитика в свете глобальных перемен [52]

<…> Геополитические поля.

Очевидно, в геополитике как таковой целесообразно вычленять разного рода геополитические поля, которые оказывают воздействие на геополитический баланс в там или ином регионе.

Эндемическое поле – это пространство, контролируемое национальной общностью длительное время, достаточное для того, чтобы и сама общность, и другие общности (этносы и государства) рассматривали это пространство как несомненно принадлежащее данной национальной общности. Эндемическое поле – это территория, на которой национальная общность сформировалась как таковая и которая, в процессе формирования общности, находилась под ее контролем. Эндемическое поле, как и все геополитические поля, не имеет четких границ и перетекает в другие разновидности геополитических полей.

Пограничное поле – это пространство, находящееся под контролем национальной общности, однако не освоенное ею (демографически, экономически, коммуникационно и т.д.) в достаточной степени, чтобы слиться с эндемическим полем, являющимся сердцевиной государства. Право контроля национальной общности над этим полем может оспариваться национальными меньшинствами, живущими на этой территории, при этом сопредельные государства не имеют исторических претензий на пограничное поле.

Однако слабый контроль национальной общности над пограничным полем может вызывать желание других государств распространить свой контроль на пограничное поле в той или иной форме…

Перекрестное поле – это пространство, на которое претендует два или более государства. Перекрестное поле также не освоено центральной общностью в достаточной степени, чтобы слиться с эндемическим, однако оно отличается от пограничного. Во-первых, перекрестное поле может находится не на периферии национальной общности, а внутри эндемического поля… Во-вторых, у другого (или других) государств имеются исторические права на перекрестное поле, будь то историческая принадлежность, этнический или религиозный состав…

Наконец, тотальное поле – это все непрерывное пространство, находящееся под контролем национальной общности. Для СССР на конец 80-x годов, например, таковым тотальным полем была континентальная Евразия, в которую входила территория СССР, других стран Варшавского договора, Монголии и в 1978-1988 годах – Афганистана. Непрерывность тотального геополитического пространства является его важнейшей характеристикой, потому что, контролируя все (или, если речь идет об океаническом пространстве, большинство) коммуникации в нем, государство имеет возможность осуществлять полный контроль над ним.

В том же случае, когда в той или иной степени зависимая территория находится вне тотального поля, иначе говоря, когда коммуникации, ведущие к ней, государством не контролируются, то эта территория остается геополитической опорной точкой, и контроль над ней весьма ослаблен. Так, Вьетнам, Лаос и Камбоджа, рассматривавшиеся в 80-х годах Западом как советская сфера влияния, находились в пространстве, коммуникации к которому СССР не мог контролировать. <…>

Это заставляет выделять геополитические опорные точки в особую категорию. Контроль над ними не может быть сильным, режимам в них предоставляется значительная автономия, они, как правило, рассматриваются как средство противодействия противнику. Основная же конфронтация с противником осуществляется в другом регионе – на стыке двух тотальных полей, как это было с ролью Кубы, Анголы и Эфиопии относительно главной конфронтации между СССР и НАТО в Европе.

XX век породил особый, новый вид геополей – метаполя, а именно пространства, осваиваемые совместно несколькими государствами в военном, политическом и экономическом отношении, причем в ходе освоения, даже при наличии в партнерстве слабых и сильных, всем участникам предоставляются потенциально равные возможности по освоению такого поля. Примером метаполей могут считаться Западная Европа (осваиваемая ЕЭС и НАТО) и Юго-Восточная Азия (осваиваемая АСЕАН и Японией). Однако необходимо отметить, что эти метаполя появились в силу необходимости сплотиться перед лицом геополитического давления извне: СССР – для Западной Европы, СССР, КНР и Вьетнам – для Юго-Восточной Азии.

Формы контроля над пространством

Как представляется, можно предположить определенную классификацию качественно разных полей, в той или иной форме, контролируемых государством. Если, говоря о тотальном, пограничном и прочих полях, мы сосредоточивались, в сущности, на интенсивности контроля государства над пространством, то сейчас необходимо обозначить различные формы его контроля над пространством. Что особенно важно в контексте нашей темы, в контроле над пространством – феномене сущностно географическом – бывают, как будет показано ниже, задействованы и идеологические мотивы. Можно предположить следующую классификацию форм контроля над пространством.

Политический контроль в прямой или опосредованной форме опирается на ту или иную политичную инфраструктуру, будь то партийные, государственно-административные, договорные или «властоно-делегированные» ее разновидности. Как правило, политическая инфраструктура является комплексным феноменом. Например, в 1949-1953 годах СССР осуществлял непрямой политический контроль над КНР как через договорные механизмы, так и через делегирование власти в КНР лидерам КПК, в особенности ее промосковскому звену, представленному Лю Шаоци и менее значительными лидерами уровня Гао Гана. <…>

Военный контроль должен рассматриваться и трактоваться в терминах классической геополитики, а именно как поддержание контроля над строго определенной территорией военными средствами…

Совершенно очевидно, что принципиальный ракетно-ядерный контроль никогда не мог быть переведен в практическую плоскость в силу неприемлемости издержек войны. Традиционный же военный контроль продолжает выполнять свои функции…

То, что часто именуется проекцией военной мощи на некую территорию, может пониматься как опосредованный военный контроль. С этим связан вопрос о ракетно-ядерном контроле над пространством. Такого рода контроль может быть определен именно как опосредованный, направленный на консервацию той или иной крупномасштабной геополитической ситуации. Неприемлемость ракетно-ядерной войны для военных сверхдержав задает большие ограниченна для такого рола контроля. Этот опосредованный контроль оказывает чрезвычайно большое влияние на практическую политику, ограничивая масштабы геополитической экспансии, но иногда и охраняя плоды этой экспансии.

Экономический контроль над пространством по своей природе не может носить тотального характера, и на любом пространстве существуют зоны или ниши, на которые этот контроль не распространяется. Вместе с тем можно говорить о растущей роли этой формы контроля над пространством, которая неуклонно усиливалась по мере как глобализации международных отношений, так и возрастающего воздействия экономики на все структуры современных обществ.

В условиях растущего отрыва субъектов экономических отношений от национального государства становится все труднее отождествлять экономический контроль с той или иной державой, хотя до сих пор, несмотря на интернационализацию экономических субъектов и их растущую ориентацию на мировое сообщество в целом (вместо традиционной ориентации на свое национальное государство), все же можно говорить о национальном экономическом контроле над иностранными территориями, при этом все констатации такого рода должны сопровождаться оговорками.

Как представляется, тенденция к дистанцированию экономических субъектов от национальных государств будет только нарастать, поэтому уже сегодня нужно рассматривать крупнейшие конгломераты таких субъектов как новых носителей внегосударственного контроля над пространством.

Цивилизационный контроль над пространством является феноменом объективным, но достаточно трудно поддающимся четкому описанию. Через культурные архетипы разного порядка (начиная от поведенческих и кончая мировоззренческими) та или иная цивилизация в состоянии в этом смысле контролировать чрезвычайно большие территории. Это имеет прямое отношение к контролю над пространством и борьбе за этот контроль. Так, сегодня цивилизационое поле России, несомненно, распространяется на обширные, формально зарубежные территории, что порождает, например, острый контроль с Украиной в ряде ее регионов, являющихся составной частью русскою цивилизацнонного поля. <…>

Однако здесь имеется и более сложная проблема: идеологический контроль. Идеология уже в силу своей природы (постулируя необходимость изменения мира) ведет к геополитическому расширению. На поверхности выступая как борьба чистых идеологий (например, коммунизма и либертарианства – так можно условно обозначить идеологию США), идеологическое противостояние практически всегда связано с желанием или необходимостью освоить новое пространство либо отстоять свое. Идеологии борются, в сущности, не за контроль над умами, а за контроль над пространством.

Формально говоря, идеология тоже может контролировать пространство, как доказал опыт большевизма или нацизма. Создание Компартии Китая в той же мере помогло СССР на определенное время распространить свой контроль на Китай, как и выдвижение Квислинга в Норвегии облегчило Германии контроль (пусть и кратковременный) над этой страной. В то же время контролировать пространство способны только чрезвычайно сильные и агрессивные идеологии. <…>

Коммуникационный контроль является наиболее прямой, в полном смысле слова архаичной формой контроля над пространством. Тем не менее этот контроль оказывает непосредственное воздействие на совокупную степень контроля государства над тем или иным пространством. <…>

Дата добавления: 2015-06-29