Introduction to Law 15 страница

Всё, что даёт на светочувствительной пластинке красное пятно, как и вообще красный цвет, несёт в себе разрушение. Но, тем не менее, это один из семи существующих в Природе творческих принципов. Без разрушительной, главным образом, но достаточно мощной энергии уранита человек не сможет высвободить ещё более мощную, но созидательную в своей основе энергию, заключённую в октаэдре алмаза.

Уранит по своему удельному весу в периодической системе Менделеева стоит во 2-й группе химических элементов на 92-м месте. Удельный же вес углерода настолько мал, что Менделеев вполне оправданно отнёс его в 4-ю группу, где он занял всего 6-е место. Исходя из этого, нетрудно, наверное, понять, что для превращения такого маловесомого химического элемента в совершеннейший по форме, идеально чистый и самый твёрдый кристалл, нужно затратить энергии куда больше, чем при получении из тяжёлого газообразного вещества, а наша планета на первых ступенях своей эволюции, несомненно, находилась в газообразном состоянии, такого же тяжёлого, но аморфного по форме и не способного даже резать мягкое железо минерала.

Сколько энергии на создание вещества затрачено, столько по известному закону Природы оно в себе её и содержит. А не может быть смертоносной высвобожденная энергия алмаза потому, что, как мы помним, углерод есть основное составное биомассы. Поэтому время, когда человек овладеет энергией октаэдра алмаза, наши предки называли Эрой Белорады, то есть Эрой Светлого Разума, которая наступит после Покры – Эры Ошибок и Кривд, когда человек освободится от необходимости использовать энергию уранита и предоставит все его эманации только силам Луны, ибо своё назначение на Земле к тому времени он выполнит.

Эра Белорады, называемая браминами Индии Шамбалой, а последователями Заратуштры – Агартою, – не простое утешение, а серьёзный логический вывод, вытекающий из глубокого анализа естественных законов нашей Природы и Вселенной, в доказательство чему можно привести сколько угодно аргументов, но это заняло бы слишком много места, и мы всё равно в результате придём к тем же понятиям целесообразности. Могу сказать лишь, что в частности для Руси, по моим астрологическим выкладкам и с учётом того, что наши широты уже начинают испытывать благодатное для них и всех ариев влияние созвездия Водолея, переломным и во многом предопределяющим дальнейшее развитие нашего Отечества к лучшему должен стать год 1996.

Но это ещё не будет прямой путь к Белораде. В своём поступательном движении к ней и Русь, и всё человечество познают ещё немало разочарований и не раз впадут в заблуждения, как сейчас, например, возрождается бессмысленный и коварный по своей сути средневековый обычай покаяния. Что может быть безнравственнее искупления грехов, то есть отпущения их за ту или иную плату? Купил индульгенцию и продолжай в том же духе...

Потому в индуистском словаре Сензаря, в Зенд-Авесте и в русском дохристианском лексиконе слова «покаяние» и «искупление» отсутствуют. Взамен их на путевом каменном столбе в Таврии словенской символикой и орфографией YI века н.э. выбита словесная осьмава:

«Затрудни голову. Кривду покрой правдой. Познай себя трудом».

Если бы ныне популярный академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв хотя бы бегло ознакомился с кругом интересов и уровнем познаний наших дохристианских «чернокнижников» и вник в смысл их путеводной осьмавы, он, несмотря на свои христианские убеждения, наверное, вряд ли отважился бы сказать:

«Я думаю, что с крещения Руси вообще можно начинать историю русской культуры... Из варварской державы на краю света вдруг появилась держава с мировой культурой... («Огонёк» №10, 1988).

Да и без того академику должно быть понятно, что культура вдруг не возникает, тем более в мировом масштабе. Не говоря уже о том, что сам термин «культура» исконно русский, прадавний и в X веке н.э., когда крестили Русь, не употреблявшийся нигде, кроме Руси.

Не торопи меня, читатель. Я знаю, твоё терпение не безгранично, и помню о нашем герое – Маклае, на путях которого нас ждёт немало приключений и довольно экзотики. Но есть вещи более важные, предварительно не сказать о которых мне в той их части, в коей я сведущ, было бы непростительно.

Не уродит тучно нива, если под ней нет плодоносного гумуса, который создавался Природой тысячелетиями. Народ тоже сродни ниве, только иной для него нужен гумус.

Первый советский нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский мыслил чересчур поверхностно, утверждая, что начало человека определяется тем, когда он появился на свет из чрева матери. Или лукавил, иными словами повторяя тезис другого из первых советских наркомов, Лейбы Давидовича Бронштейна, прозвавшего себя, как пишут его биографы, по фамилии своего тюремщика Троцким, что весьма символично, но символика эта никак не сочетается с присвоением новоиспечённым Троцким русской транскрипции греческого имени Лев, который, чтобы оправдать братоубийственную гражданскую войну и безумное «отречение от старого мира», провозгласил, будто «Мы – родом из Октября», то есть сплошь Иваны, не помнящие родства. И то, уже навострил свои перья, поставил на стол чернильницу с желчью перековавшийся в ударном порядке из «левых коммунистов» в «стопроцентного» большевика в скором будущем академик М. Н. Покровский, уже запестрела ущербной «правописью» бумага, вбирая в себя с желчью циничные клеветы на праотцов наших... Кончит этот, другой примется и желчью, и смолой густо мазать память нашу...

Наивные тщеславцы, вознамерились восстать против Природы! Впрочем, не такие уж наивные...

Одним из первых крупномасштабных актов Наркомпроса РСФСР была реформа нашей азбуки, названная реформой «правописания», о которой Иван Бунин в своих «Окаянных днях» сказал: «По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания». Сказал так, ибо понимал, что нарушить веками воссоздававшийся разрушенный при крещении Руси и принятия кириллицы лад азбуки, значит, разрушить потребовавшие столько же времени для своего совершенства логику и мудрость начертания слова и составления из слов фразы. Говорю «составления», а не «построения», так как древнеслов'янское слово «строить» означает «кастрировать», «укрощать», отсюда строй солдат – солдаты укрощенные. Потому ныне некоторые «энтузиасты» вместо лада русской азбуки навязывают нам так называемый «строй русской азбуки», то есть азбуку, как это грубо ни звучит, кастрированную.

Современные рукописи уже не дают возможности определить систему мышления писавшего, чтобы в случае необходимости по уцелевшему отрывку рукописи воспроизвести всю мысль автора в её законченном виде. Только по разрозненным клочкам рукописей таких людей, как академик Владимир Иванович Вернадский, до самой своей смерти в 1945 году, не принимавший, как и Бунин, «нового правописания», можно восстановить целые его статьи, даже если ты и не совсем сначала улавливаешь их содержание, но воспринял исходящую от клочка рукописи её биоэнергию, затем по начертанию слов и составлению из них фраз понял систему мышления этого человека и его логики применительно к данному отрывку материала.

Потом, как только умер В. И. Ленин, некий доктор от психиатрии Г. В. Сегалин, заведовавший психотехнической лабораторией Уральского политехнического института и там же работавший преподавателем, начал издавать массовый журнал «Клинический архив гениальности и одарённости», чтобы, взяв на вооружение будто бы научный психоанализ Зигмунда Фрейда, который тот в действительности позаимствовал из соответствующих умозаключений в Талмуде, снабдив их латинской терминологией из медицинского лексикона, «научно доказать», что все гении русского народа от Пушкина и Гоголя до Чехова и Леонида Андреева были психически ненормальными параноиками и либо сексуальными маньяками, либо сексуально обделёнными мастурбантами, свихнувшимися от неудовлетворяемой таким образом похоти.

Надо полагать, русские гении, восстав из гробов, вели на сей счёт с д-ром Сегалиным и Ко доверительные беседы или объявившиеся на Руси выдающиеся психотехники поделились с ними результатами экспериментов на себе, из скромности утаив подвиги личной жертвенности во имя науки. Но, оказывается, цель преследовалась иная: чтобы завершить итоги трёхлетних размышлений по поводу эвропатологии русских гениев кратким резюме:

«... сущность жизни «русских людей»... – слишком обильная жестокостью тёмная жизнь «неумного племени».

На этом резюме, «вольно» скомбинированном из очерков живого ещё Максима Горького, которого один из сотрудников д-ра Сегалина д-р И. Б. Галанд также взялся заочно «психопрепарировать», в 1927 году крепко и обожглись. Свой-то своя познаша, но говорится ведь: «От своего запопадливого дурака меньше проку, чем вреда». Пришлось поплатиться...

Неугомонные, однако, натуры. Не удалось возвести в степень объективного познания трюки с талмудическими наставлениями Зигмунда Фрейда, ударим по объективному познанию «классовым чутьём», объявив царевных Науки Генетику и Кибернетику «буржуазными лженауками». Казалось, на этот раз всё, победа, триумф! На волне всеобщего ликования простой юрист из Ленинграда Исай Израилевич Презент успел даже проскочить в академики по биологии и философии. И... чёрт возьми, снова осечка!

Но опять-таки не все пока резервы исчерпаны, в сусеках осталась ещё археология. Остатки-то материальной культуры немы, отчего же не истолковать их как заблагорассудится? В желательном, разумеется, направлении. Поди, проверь, где они теперь возьмут людей, ведающих, что на так называемом Збручском «идоле» изображены просто четыре стороны света с их основными приметами в летнее время, а вовсе не что-то от культа богов-идолов, как это трактует наш корифей археологии академик Б. А. Рыбаков, с этакой пиитической вольностью перенося западноевропейский политеизм на российскую почву? Откуда им нынче, мол, знать, мыслит, наверное, Б. А. Рыбаков, что, кроме восьмилетнего принудительного идолопоклонства при Владимире I, никаких идолов уже по крайней мере три тысячи лет до того времени на Руси не было?

Чтобы не быть голословным, прокомментирую, как обещал, два примера из сотен, какие нетрудно набрать в сочинениях академика Б. А. Рыбакова по слов»янскому и особенно русскому «язычеству». Двух этих примеров достаточно, дабы уяснить, как нам подаётся вызывающий сейчас повышенный интерес предмет, долженствующий ответить на вопрос: кто мы, чьи мы дети?

На стр. 21 книги Б. А. Рыбакова «Киевская Русь...» опубликован рисунок паляницы хлеба, какие пекли наши пращуры и пекла моя мать к 23 сентября, когда по календарю Кола Живота (зодиакальному) начинается Новый год. Вот этот рисунок.

Паляница круглая, ибо космические тела сферические, и мы видим их круглыми. На круге во всю его плоскость – восьмиконечная звезда с одинаково круглыми, за исключением одной эллипсовидной, точками в каждом её углу – восьмизначный знак солнечной энергии и планеты Солнечной системы: Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, эллипсовидный, ибо не имеющий своей постоянной орбиты «небесный странник» Фаэтон и Нептун. Все восемь планет, оказывающих своё постоянное воздействие на Землю, которая здесь поэтому и не показана, также, как не имеющий самостоятельного влияния на Землю Плутон, который, как вы помните, наши пращуры называли Чаклуном (Колдуном), – он всё «ворожит», через какую бы из планет передать на Землю свою слабую, но дурную силу. Чаще всего он попадает в квадратуру с Ураном, но иногда это удаётся ему и с другими планетами, однако сравнительно редко.

В Солнечной системе Меркурий (по-древнерусски Гарун) движется быстрее всех планет, его энергия сродни человеческому мышлению, поэтому на палянице по ходу часовой стрелки он занимает центральное место, там, где должна быть цифра 12. Следующая Венера или Вересница, определяющая плодородие Земли. Под Гаруном внутри восьмиконечной звезды полусфера видимого мира с пятью точками над ней – пятизначный символ человека, который я уже объяснял.

На новогодней палянице хлеба отображено миропонимание наших пращуров: вся Солнечная система с её творческими принципами, определяющие цикличность периодов на Земле (високосные годы) знаки Зодиака, значение солнечной и межзвёздной энергии, место Земли в космическом пространстве и место человека в Природе, а также его назначение – труд, что равнозначно познанию.

Академик Б. А. Рыбаков, однако, ничего об этом не говорит, ограничиваясь краткой подписью под правильно воспроизведённым рисунком: «Архаичное КУЛЬТОВОЕ (подчёркнуто мною. - А. И.) изображение рала на новогоднем хлебе...»

Но здесь я уже не могу подумать о его неразумении, ибо тут опять повторяется тот же приём, что с Припятскими болотами.

Постоянно ссылаясь на нашу летопись, академик Б. А. Рыбаков не может не знать то, о чём я говорил выше, что идолопоклонство на Руси в течение восьми лет насильственно насаждалось только при Владимире I. И, тем не менее, пишет: «... культовое изображение...» Слово же «культ» от латинского «cultus» – поклонение, которого в нашем «языческом» лексиконе, как и слова «покаяние», не существовало, ибо пращуры наши в современном значении этого слова ничему и никому не поклонялись, а стремились к познанию мира и воздавали должную хвалу не какому-то идолу, а чисто условному Триглаву, которого и божеством-то можно назвать с большой натяжкой: Сварогу, сварганившему этот мир, и его порождениям – Перуну, управляющему порядком всей жизни на Земле, и Свентовиту, отвечающему за то, чтобы после ночной тьмы всеобязательно возрождался свет дня и даже в ночи светила Луна и зажигались звёзды; воздавали хвалу потому, что мир устроен разумно, но человек, тоже обладающий разумом, должен быть достоин разумного, поэтому позорно для человека поклонение кому-то или чему-то, в чём он не удостоверился путём объективного познания. И ему не следует забывать об этом даже в пылу битвы. Вот почему наголовники рукоятей мечей, фотография которых помещена в книге Б. А. Рыбакова на стр.383, изображают трёхдольные шеломы, то есть разум Триглава. Имели эти наголовники и другое значение – служили у воинов одновременно символом их верности земле праотцов – Родине, понятие которой у русов означало также высшее счастье.

Позорным считалось и что-то выпрашивать или вымаливать, хотя слово «молим» – наше исконное, но означало оно не «молить», как теперь, а «пожалуйста».

Академик Б. А. Рыбаков, повторяю, меня не удивляет. Он лишь в свою очередь свидетельствует о своей приверженности догме борьбы двух противоположностей, в данном случае слишком явной пропаганды и объективного познания, в котором тоже есть своя диалектика, но в главном, в поисках начал всего сущего, в том числе морали, существуют иные, более многозначащие принципы.

Как исторический путь народа измеряется веками и тысячелетиями, так и начало генетического возраста каждого его представителя теряется в трудно вообразимых далях. И совсем не случайно, не вдруг, а непременно в исторически обусловленные периоды появляются на свет гении, венчающие опыт и познания своего народа в той или иной области.

Колосс с идеями Маклая, ещё юношей, скорее всего, генетически почувствовавшего, что у гуманизма необходимо есть естественное начало, должен был вырасти на интеллектуально-нравственном гумусе Руси, и он вырос ни позже, ни раньше, а в исторически обусловленное ему время, хотя мало посвящённому, возможно, кажется, что куда ни кинь, всему вопреки. Нет, не вопреки, а всё же благодаря. Поэтому и нельзя рассматривать Маклая отдельно от всего, о чём я сейчас веду речь, то уходя в своих экскурсах в прадавние времена, то возвращаясь к дням вчерашним или к дню сегодняшнему. В этом суть разнородных начал и их следствий, которые в определённый час неизбежно должны были сомкнуться в борениях вокруг такого гения, какого мы знаем под именем Николая Николаевича Миклухо-Маклая.

Потерпи немного, читатель, и ты увидишь, как разрозненные, казалось бы, нити моего рассказа сойдутся в один узел.

Продолжим описание Б. А. Рыбакова последней битвы русов с византийцами, которая произошла, конечно же, не в день Перуна, 20 июля, а в день последующий, как правильно исправил составитель, переводчик и комментатор украинского издания нашей летописи Леонид Махновец (Лiтопис руський. KniB, 1989, с.43).

«... ни та, ни другая сторона не добилась победы. Начались переговоры о мире...»

Дальше Б. А. Рыбаков цитирует придворного византийского историка Льва Диакона, сославшись перед этим на перевод греческого текста М. М. Копыленко, но можно ли допустить, чтобы учёный с научной степенью академика не заглянул в оригинальный текст, если в нём говорится о важнейшем для всей дальнейшей истории Руси событии – встрече императора Византии Иоанна Цимисхия с великим киевским князем Светославом? Не потому ли академик берёт безответственный перевод греческого текста и никак его не комментирует, чтобы согласиться с переводчиком, мол, да, Светослав был «угрюмым и диким», а затем утвердительно сказать о его мнимом поражении?

Обратимся поэтому к оригинальному тексту Льва Диакона и попутно прокомментируем его, насколько позволяют нам знание происходивших исторических событий и значения многого, чего христианин Лев Диакон не понял в поведении Светослава и его отличительных знаках.

Встреча эта произошла у берега Дуная 23 июля 971 года, после того, как накануне Цимисхий запросил у Светослава мира и пригласил его к себе в ставку для переговоров, но тот ехать туда отказался по причине, которую вряд ли нужно объяснять. Пришлось Цимисхию, укротив свою гордыню, самому отправиться к Светославу. Однако, мысля по-ромейски, император Византии желал, если не удалось воинской силой, то хотя бы пышностью своего облачения и богатством нарядов сопровождавшей его свиты, состоявшей не только из императорских телохранителей, но также из лучших военачальников, которых в Византии за их подвиги называли «бессмертными», поразить могущественного князя «варваров», на что академик Б. А. Рыбаков, отдадим ему здесь должное, тоже обращает внимание.

Итак, Лев Диакон – очевидец встречи:

«Государь, покрытый парадными, золотой ковки, доспехами, подъехал верхом к берегу Истра; за ним следовали многочисленные сверкавшие золотом всадники. Скоро показался и Святослав (отсюда, возможно, и пошло христианское искажение имени СвЕтослава. – А. И.), переплывший реку в скифской лодке (это лишний раз подтверждает, что скифами греки называли русов, если и в конце X века продолжали именовать их так же. – А. И.). Он сидел на вёслах и грёб, как все, ничем среди других не выделяясь.

Внешность у него была такая: среднего роста, не очень большого и не очень малого, с густыми бровями, с голубыми глазами, с прямым носом, с бритой головой и с густыми длинными волосами, свисавшими с верхней губы (усами. – А. И.). Голова у него была совсем голая, и только с одной её стороны свисал клок волос, что означало признак знатности рода (Лев Диакон, очевидно, не знал истинного значения этого клока волос: у русов он означал вольность мысли, а клинообразно, буквой «Аз», идущие от носа вниз длинные усы – вольность духа, поэтому такие же «оселедцы» на бритой голове и усы носили позже запорожцы; понятия же о знатности рода в аристократическом смысле в дохристианской Руси вообще не существовало, хотя это не значит, что знатных родов не было, но знатность рода определялась не по какому-то особому происхождению, а по делам. – А. И.); шея мощная, плечи широкие, а вся фигура довольно поджарая. Выглядел он хмурым и суровым. В одном ухе висела у него золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами с рубином, вставленным между ними (золотая серьга с рубином и двумя жемчужинами, вдетая в мочку левого уха, где сосредоточены биологически активные точки, одинаково контролирующие работу сердца и мозга, как раз и служила у русов отличительным знаком князя, которому доверена кровь народа (рубин) и оба её начала, мужское и женское (две разнополые жемчужины), то есть судьба будущих поколений; воеводы носили в левом ухе просто золотые серьги, а рядовые дружинники – серебряные, поскольку золото и серебро стимулируют работу биологически активных точек нашего тела, как иглы иглотерапевтов. – А. И.). Одежда на нём была белая, которая ничем другим, кроме заметной чистоты, не отличалась от одежд других.

Сидя в лодке на скамье гребцов (обратите внимание на эту не понятую Львом Диаконом деталь: сидел в лодке «на скамье гребцов», ибо не кичился никакой знатностью, а не поднялся и не вышел из лодки навстречу императору не из дикой невежливости варвара, а потому, что победителю вставать перед побеждённым негоже. – А. И.), он поговорил немного с государем об условиях мира и уехал... Государь с радостью принял условия русов...»

А сейчас посмотрим, как подаются эти исторические события в «Повести временных лет», которая приписывается черноризцу Феодосьевского Печёрского монастыря Нестору, хотя и не оспаривается, что составлялась она по указанию Владимира Мономаха игуменом Свято-Михайловского Выдубецкого монастыря Сильвестром.

Цитирую по уже упоминавшемуся новейшему киевскому изданию (стр. 42–43):

«И послал он (Светослав. – А. И.) послов к цесарю в [город] Дерестер, – ибо здесь был цесарь, – говоря так: «Хочу я иметь мир с тобою твёрдый и дружбу». И, это услышав, цесарь обрадовался и послал ему дары, превосходившие первые (не на этом ли основывается академик Б. А. Рыбаков, говоря о «поражении» Светослава? – А. И.).

Светослав же принял дары и начал советоваться с дружиной своей, говоря так: «Если мы не заключим мир с цесарем, а разведает цесарь, то, придя, обступят они нас в ГОРОДЕ (подчёркнуто мною, ибо вспомните лодку Светослава – его лагерь находился в то время на дунайском Острове Русов, где взять его в облогу, как город, было никак невозможно. – А. И.). А руська земля далеко есть и печенеги с нами враги, – то кто нам поможет? Учиним же мир с цесарем, ибо он же согласился нам на дань, – и всего пусть будет довольно нам (вспомните у Льва Диакона: «Государь с радостью принял условия русов», следовательно, условия договора при встрече Цимисхия и Светослава были Предрешены; у Светослава без союзных болгар оставалось 10 тысяч испытанного в боях войска, и он угрожал императору Византии походом на Цареград, поэтому тот поспешно и согласился на дань.– А. И.) Если же он станет не давать дани, то снова, собравши воев больше, чем в первый раз, придём из Руси к Цесареграду (вот оно и есть, снова придём к Цареграду. – А. И.)».

И понравилась речь эта дружине, и послали они лучших мужей к цесарю. И пришли в Дерестер, и сказали [о них] цесарю. А цесарь НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОЗВАЛ ИХ (обычно послов при византийском дворе томили ожиданием приёма у императора неделями и даже месяцами, а здесь сразу на второй день, ибо император Иоанн Цимисхий-данник Светослава Хоробрее. – А. И.), и МОЛВИЛ ЦЕСАРЬ: «Пусть говорят руськи» (тоже деталь многозначащая, не синкелий – ближайший советник патриарха разрешил послам говорить, как полагалось по строжайшему этикету византийского двора, а сам император «молвил». – А. И.). Они же сказали: «Так говорит князь наш: «Хочу я иметь настоящую дружбу с цесарем греческим на все будущие времена».

Цесарь же, рад будучи, повелел писцу писать в хартии все речи Святославовы. И стали послы говорить все речи, – и стал писец писать, – говоря так: «Согласно с другим договором (Византия в 968 году уже спасалась от полного своего разгрома мирным договором, когда Светослав, освобождая от её владычества Болгарию, за одну летнюю кампанию взял приступом 80 городов по Дунаю, и ему оставалось всего 4 дня пути до Цареграда. – А. И.), что состоялся при Святославе, великом князе руськом, и при Свенельде, писано при Фиофиле-синкеле к Иоанну, прозванному Цимисхием, цесарю греческому, в Дерестеле, месяца июля, индикта 14, в год 6479 [971].

Я, Святослав, ВЕЛИКИЙ (подчёркнуто либо Сильвестром, либо другими переписчиками «Повести временных лет». – А. И.) князь руський, как клялся, [так] и утверждаю этим договором присягу свою, что хочу [вместе] с русами, которые подо мной, БОЯРАМИ (при Светославе на Руси были князья-вассалы и воеводы, а вовсе не аристократы бояре, как здесь имеется в виду. – А. И.) и прочими людьми, иметь мир и настоящую дружбу с каждым – и [с] великим цесарем греческим, и с Василием, и с Константином, и с [иными] БОГОВДОХНОВЕННЫМИ (обстоятельства заключения этого договора в летописи описываются по отчёту послов Светослава без ссылки на него, а договор цитируется по греческому тексту, который после его утверждения был наверняка подчищен и исправлен, так как ни при каких обстоятельствах не могли послы «язычников» русов, тем более будучи послами победителей, употребить слова «боговдохновенными», ибо по их твёрдым убеждениям, власть над людьми давалась не от бога, а от людей же, как оно всегда было и есть в действительности. - А. И.) цесарями, и со всеми вашими до конца века...

Как и клялся я цесарям греческим, а со мною БОЯРЕ (? – А. И.) и Русь вся, будем мы придерживаться договора. Если же мы нарушим что из сего и [со] сказанного раньше, то я и [все, кто] со мной и подо мной, пусть будем прокляты БОГОМ, В КАКОГО ВЕРУЕМ, – в Перуна, и в ВОЛОСА, БОГА СКОТА (не могли послы русов употребить слово «бог» в единственном числе, как не могли скрепить печатью Светослава, которая публикуется в «Лiтописi руському» на стр. 42, и три слова с упоминанием бога Волоса, ибо на обеих сторонах печати двухвильный знак Перуна и Даждьбога, но нет, как и не было у князей Руси на печатях волохатого знака бога Влеса; грекам эта подделка понадобилась для того, чтобы показать русов всё ещё скотоводами, лишний раз подчеркнуть их варварство. – А. И.), – пусть будем мы золотые, как золото это (то есть из живых людей превратимся в такой же бездушный жёлтый металл, как золотая дощечка-подставка писца, что, кроме всего, ясно показывает отношение русов к подлинной цене золота. – А. И.), и своим оружием пусть будем мы посечены, и пусть мы умрём. Вы же имейте это за правду, что ныне сотворил я и написал на хартии этой, а мы своими печатями запечатали».

Понятно, почему летописец-христианин цитирует греческий текст договора, а не русский. Иначе ему пришлось бы опровергнуть Черноризца Храбра, который в X веке, то есть во времена Светослава, писал о русах-«язычниках»: «Словени погани суще чъртами и ръзами чътяху и гатаху». Говоря не об азбуке, а о каких-то чертах и резах «язычников», христиане тем самым хотели подчеркнуть, будто те имели письменность примитивную. На самом же деле у наших пращуров к тому времени уже по меньшей мере две с половиной тысячи лет была фонетическая азбука и не менее совершенная грамматика: 7 падежей, 3 рода, те же, что и теперь, только под другим названием части речи, необычайное, сравнительно с тем же греческим языком, богатство флексий и т.д. Словом, считать нашу дохристианскую письменность какой-то недоразвитой у нас нет никаких оснований. Другое дело, что русские «язычники» не хотели признавать принесённый христианами книжный язык, поскольку пользовались только живым народным языком и соответствовавшей ему прадавней азбукой.

Написанное христианином Слово о полку Игореве начинается:

Не лепо ли ны бяшетъ, братие,

начати старыми словесы трудных пов•стий

о пълку Игорев•, Игоря Святъславича?

Русский «язычник» XII-XIII вв. те же строки написал бы:

Не лепо ль нi будi, брацiя,

словом старым поведку тежку початi

ожестi полка Игopia, Игорья Светославiчья?

Согласно прежнему правописанию, в слове «братие» вместо «т» должно было стоять «ц», ибо речь о цепи родственной взаимосвязи; «ны» употреблялось как «Hi» – «они»; «бяшетъ» – инородная форма русского «будi»; «начяти» «язычник» здесь не употребил бы потому, что в родительном падеже была близкая по звучанию форма существительного «начазi» – естественного начала чего-либо; «словесы» имело ироническую форму «словсiя» – «плетёт словеса»; труд почитался и никакой из его видов не считался тяжёлым, но рассказ о каких-то утратах – «поводка тежкiя», но не «повесть», ибо тогда это почти соответствовало бы теперешнему «приключения»; «ожестi», поскольку речь о жизни и смерти полка, а Игорь остался жив, поэтому в конце его имени «Аз»; «свет» и «слава» ни в имени, ни в отчестве не разделялись как «свят» и «слава», имя-отчество в данном случае писалось бы в притяжательном падеже с «ь» и «я» в окончаниях слов.

Было бы, конечно, неразумно выхвалять достоинства того или иного стихосложения в ущерб одному из них, но, мне кажется, лучшие образцы как христианской, так и древней «языческой» поэзии равно имеют право на место в нашей унаследованной от праотцов духовной сокровищнице.

Но вернёмся ещё раз к летописи, чтобы завершить наш рассказ о Светославе.

«Учинив мир с Греками, Светослав двинулся на лодках к днепровским порогам. И сказал ему ВОЕВОДА ОТЦА ЕГО СВЕНЕЛЬД (обратите внимание на этого человека. – А. И.): «Обойди, княже, их на конях, ибо ПЕЧЕНЕГИ В ПОРОГАХ (подчёркнуто мною. – А. И.)». Но не послушался он его и двинулся на лодках.

Тем временем послали ПЕРЕСЛАВЦЫ (имеется в виду столица Болгарии Великий Переслав. – А. И.) К ПЕЧЕНЕГАМ [гонцов] (зачем же было переславцам посылать гонцов к печенегам, если, по словам Свенельда, они были уже в порогах? – А. И.), говоря: «Идет Святослав в Русь, ВЗЯВ ИМУЩЕСТВА У ГРЕКОВ И ПОЛОН БЕСЧИСЛЕННЫЙ (так, если верить Б. А. Рыбакову и примечанию Л. Махновца на стр. 43 украинского издания «Лiтопису руського», уносил бедняга Светослав ноги после своего «поражения» 21 июля 971 года; «полон» здесь не пленные византийцы, а освобождённые из византийского плена русичи. – А. И.), а с дружиной малой». УСЛЫШАВ ЖЕ ПЕЧЕНЕГИ ЭТО, ЗАСТУПИЛИ ПОРОГИ (вот когда только, ибо, как свидетельствуют наши «языческие» источники, не болгары из Великого Переслава, а сговорившийся с византийцами варяг Свенельд известил печенегов. – А. И.). И пришёл Святослав к порогам, однако невозможно было пройти пороги, И СТАЛ ОН ЗИМОВАТЬ В БЕЛОБЕРЕЖЬЕ (отчего же не нападали на него печенеги в Белобережье – чистом поле, если он был «с дружиной малой», а они воевать в поле мастера? Потому что, кроме своей дружины, Светослав располагал также «полоном бесчисленным» из бывших воев русичей, которые вместе разгромили бы печенегов и в чистом поле. Поэтому они засели в порогах, зная от лазутчиков Свенельда, что у Светослава мало съестных припасов. – А. И.). И не было у них еды, и настал голод великий, так что по полгривны была голова лошадиная. И зимовал здесь Святослав. А когда приспела весна, пошёл Святослав в пороги.

Дата добавления: 2017-01-14