II теория эроса 1 страница

I ПСИХОАНАЛИЗ

1 - Врач, так называемый невропатолог, нуждается в психологических занятиях, если он хочет помочь своим пациентам, ибо нервные расстройства — во всяком случае, все то, что называют «нервозностью», истерией и т. д.,— имеют психическое происхождение и логически требуют психотерапевтического подхода. Холодная вода, свет, воздух, электричество и т. д. оказывают преходящее действие, а порой и вовсе неэффективны. То, что заставляет больного страдать,— это его душа, и притом в ее сложнейших и высших функциях, которые теперь уже едва ли осмеливаются причислить к сфере медицины. Здесь врач должен быть также психологом, т. е. знатоком человеческой души.
Раньше, более пятидесяти лет назад, с психологической подготовкой врача дело обстояло еще довольно плохо. Его учебник по психиатрии ограничивался лишь клиническим описанием и систематизацией душевных болезней, а преподаваемая в университетах психология была либо философией, либо так называемой экспериментальной психологией, начало которой положил Вильгельм Вундт1. Школа Шарко (Salpetriere(* Название больницы), Париж) дала первые импульсы развитию психотерапии неврозов: Пьер Жане2 начал свои эпохальные исследования психологии невротических состояний, а Бернхейм3 в Нанси с большим успехом снова возродил в свое время забытую инициативу Льебо4 по лечению неврозов суггестивным методом. Зигмунд Фрейд перевел книгу Бернхейма, которая стала значительным импульсом его собственного творчества. Психологии неврозов и психозов тогда еще не было. Именно Фрейд, и в этом его бессмертная заслуга, заложил основы психологии неврозов. Его учение исходило из практического опыта лечения неврозов, т. е. из опыта применения метода, который он назвал психоанализом.
Предваряя более подробное изложение, следует кое-что сказать об отношении к обозначенной проблеме прежней науки. Здесь мы наблюдаем любопытную картину, снова подтверждающую замечание Анатоля Франса: «Les savants ne sont pas curieux»(* «Ученые нелюбопытны» (фр.).). Первая крупная работа5 в этой области с трудом вызвала едва слышный отклик, хотя она дала совершенно новое понимание неврозов. Некоторые авторы отзывались об этом с одобрением и вместе с тем на следующей же странице продолжали рассматривать случаи истерии по-старому. Они поступали примерно так, как если бы кто-то признавал идею или факт шаровидной формы Земли и при этом спокойно продолжал представлять Землю в виде диска. Следующие публикации Фрейда вообще остались без внимания, хотя они, в частности, содержали наблюдения, имевшие для психиатрии неоценимое значение. Когда Фрейд в 1900 г. написал первый труд по психологии сновидений6 (до этого в данной области господствовал почти полный мрак), это вызвало смех, а когда около 1905 г. он выпустил книгу о психологии сексуальности7, это вызвало брань. И не в последнюю очередь именно этот поток «ученого негодования» способствовал чрезвычайно широкой известности, простирающейся далеко за пределы науки.
Мы должны поэтому несколько ближе рассмотреть эту новую психологию. Уже во времена Шарко знали, что невротический симптом носит «психогенный» характер, т. е. исходит от души. Знали также, а именно благодаря работам школы Нанси, что любой истерический симптом может быть вызван посредством суггестии. Равным образом знали, благодаря исследованиям Жане, о психомеханических условиях такого нарушения функций истерического характера, как анестезия, парез, паралич и амнезия. Однако не было известно, каким образом коренится в душе истерический симптом; психические причинные взаимосвязи были совершенно неизвестны. В начале восьмидесятых годов д-р Брейер, венский врач старой школы, сделал открытие, которое, собственно, стало началом новой психологии. У него была молодая, весьма интеллигентная пациентка, которая страдала истерией, в частности, со следующими симптомами: спастический (сковывающий) паралич правой руки, возникающие время от времени «отсутствующие», или сумеречные, состояния сознания; она также настолько утратила способность к речи, что уже не владела своим родным языком, но могла еще изъясняться по-английски (так называемая систематическая афазия). В то время существовали попытки выдвинуть анатомические теории подобных нарушений, хотя в мозговых центрах, обеспечивающих функцию руки, столь же мало наличествовало какое-либо повреждение, как и у нормального человека. Симптоматология истерии имеет много примеров нарушения сенсорных функций. Одна дама, которая в результате истерического возбуждения полностью потеряла слух, имела обыкновение довольно часто петь. Однажды, как раз тогда, когда пациентка пела песню, ее врач незаметно сел за фортепиано и стал тихо ей аккомпанировать; при переходе от одной строфы к другой он внезапно изменил тональность, в ответ пациентка, сама не замечая этого, стала петь дальше в измененной тональности. Итак: она слышит и... не слышит. Сходными явлениями представляются различные формы систематической слепоты. Один мужчина страдал полной слепотой истерического происхождения. В ходе лечения он снова обретает свою зрительную способность, но сначала и притом довольно долго лишь частично, а именно: он видит все, за исключением людских голов. Всех окружающих людей он видит без голов. Итак, он видит и... не видит. Благодаря большому числу подобного рода наблюдений было установлено, что лишь сознание больного не видит и не слышит, тогда как в остальном функция зрения находится в полном порядке. Эти факты прямо противоречат сущности органического нарушения, которое всегда влечет за собой нарушение самой функции.
Вернемся после этого отступления к случаю, приведенному Брейером.

2 - Органические причины нарушения отсутствовали; случай поэтому следовало понимать как истерический, т. е. психогенный. Брейер заметил, что когда он заставлял пациентку во время ее искусственно вызванных или спонтанных сумеречных состояний рассказывать о своих навязчивых воспоминаниях и фантазиях, то ее состояние затем в каждом случае на несколько часов облегчалось. Это наблюдение он планомерно использовал для дальнейшего лечения. Пациентка придумала для этого удачное название «talking cure»(* «Лечение разговором» (англ.)) или — в шутку — также «chimney sweeping»(** «Чистка дымохода» (англ.)).
Пациентка заболела, когда ухаживала за своим смертельно больным отцом. Понятно, что ее фантазии были связаны главным образом с этим полным переживаниями временем. В сумеречных состояниях реминисценции того времени снова выступали с фотографической точностью, и притом вплоть до последних деталей настолько отчетливо, что пришлось предположить, будто бодрствующая память никогда и не была в состоянии действовать столь пластично и точно. (Это нередко встречающееся в состояниях сужения сознания обострение способности воспоминания называют гипермнезией.) Выявились удивительные вещи. Один из многочисленных рассказов был примерно таким.
Однажды ночью она сидела с охваченным сильным жаром больным, в большой тревоге и напряженном ожидании, так как из Вены должен был приехать хирург для операции. Мать на некоторое время ушла, и Анна (пациентка) сидела у постели больного, положив правую руку на спинку стула. Она стала грезить наяву и увидела, как от стены к больному приближается черная змея, чтобы укусить его. (Весьма вероятно, что на поляне за домом действительно встречались змеи, которых девушка уже раньше пугалась и которые теперь давали материал для галлюцинаций.) Она хотела отогнать животное, но была словно парализована; правая рука, свисавшая со спинки стула, словно онемела, лишилась чувствительности и способности двигаться, и, когда она смотрела на нее, пальцы превращались в маленьких змей с головами мертвецов. Вероятно, она пыталась прогнать змею парализованной правой рукой. Поэтому потеря чувствительности и двигательной способности руки оказалась в ассоциативной связи с галлюцинацией со змеями. Когда галлюцинация прошла, она в страхе хотела молиться, но все языки отказались ей служить, ни на одном не могла она говорить до тех пор, пока наконец не вспомнила один английский детский стишок и смогла тогда продолжать думать и молиться на этом языке.
Такова была ситуация, в которой возникли паралич и нарушение речи; в процессе проговаривания этой ситуации устранялось и само нарушение. И таким способом, судя по всему, этот случай вообще был излечен.
Здесь я вынужден ограничиться лишь одним примером. В цитированной книге Брейера и Фрейда подобных примеров приведено множество. Понятно, что такого рода ситуации производят весьма сильное действие и впечатление, и поэтому легко допустить их причинное значение для возникновения симптома. -Господствовавшая тогда в учении об истерии теория «nervous shock»(*«Нервного шока» (англ.)), имеющая английское происхождение и энергично поддерживаемая Шарко, была способна объяснить открытие Брейера. Отсюда произошло так называемое учение о травмах, согласно которому истерический симптом (и — поскольку симптомы в их совокупности составляют болезнь — истерия вообще) имеет своим источником душевные травмы (Traumata), следы которых неосознанно сохраняются годами. Фрейд, вначале работавший с Брейером, мог весьма основательно подтвердить это открытие. Оказалось, что ни один из сотен истерических симптомов не возникает случайно, а всегда имеет причину в душевных событиях. В этом отношении новая концепция открывала простор для эмпирической работы. Но творческий дух Фрейда не мог долго оставаться на этой поверхности, ибо уже вставали более глубокие и трудные проблемы. Понятно, разумеется, что моменты сильного страха, подобные тем, которые переживала пациентка Брейера, могут оставлять долго сохраняющиеся следы. Однако как вообще случается такое, что именно она переживала такие моменты, которые ведь уже сами по себе имеют весьма отчетливую печать патологии? Может быть, это вызвано напряженным уходом за больным? Но тогда подобное должно было бы случаться гораздо чаще, ибо, к сожалению, необходимость напряженного ухода за больными не редкость, а нервное здоровье сиделки и без того не всегда бывает на высоте. На эту проблему в медицине есть замечательный ответ; говорят: «х в задаче — это предрасположенность». Некто «предрасположен» именно к таким вещам. Но проблема Фрейда была такова: в чем состоит предрасположенность? Такая постановка вопроса логически вела к исследованию предыстории психической травмы. Ведь мы часто наблюдаем, как вызывающие нервное возбуждение ситуации весьма по-разному воздействуют на различных участников или как вещи, которые одним безразличны или даже приятны, другим внушают величайшее отвращение, например лягушки, змеи, мыши, кошки и т. д. Случается, что женщины спокойно ассистируют при кровавых операциях, однако прикосновение кошки заставляет их содрогаться всем телом от ужаса и отвращения. Мне известен случай одной молодой дамы, которая страдала тяжелой истерией, явившейся следствием неожиданного испуга. Она была однажды на званом вечере, и, когда около 12 часов ночи возвращалась домой в сопровождении нескольких знакомых, сзади вдруг быстрой рысью на них выскочил экипаж. Все, кроме нее, отступили в сторону; она же, гонимая страхом, осталась на середине улицы и побежала прочь прямо перед лошадьми. Кучер щелкал кнутом и выкрикивал ругательства, но тщетно: она пробежала вниз всю улицу, которая вела к мосту. Там силы ее оставили, и, чтобы не попасть под лошадей, она в полнейшем отчаянии хотела прыгнуть в реку, однако прохожим удалось ей помешать. Эта же самая дама в С.-Петербурге, в тот самый кровавый день 22 января 1905 г., оказалась случайно на улице, которую солдаты как раз «очищали» залповым огнем. Справа и слева от нее падали убитые и раненые; она же, сохраняя полнейшее спокойствие и присутствие духа, заметила ведущие во двор ворота, через которые ей удалось выбраться на другую улицу и спастись. Эти страшные мгновения не вызвали у нее впоследствии никаких осложнений. Она чувствовала себя потом вполне здоровой и была даже в лучшем расположении духа, чем обычно.
Сходное в принципе поведение можно наблюдать достаточно часто. Отсюда с необходимостью вытекает вывод, что интенсивность травмы сама по себе, очевидно, малозначительный патогенный фактор, но сама травма, надо полагать, имеет для пациента особое значение; т. е. нельзя сказать, что шок сам по себе при любых обстоятельствах имеет патогенный характер,— напротив, чтобы оказать свое действие, он должен сочетаться с некоторой особой психической предрасположенностью, которая при определенных обстоятельствах выражается в том, что пациент бессознательно придает шоку особое значение. Тем самым найден ключ к тайне предрасположенности. Мы должны, таким образом, задать себе вопрос: каковы особые обстоятельства той ситуации с экипажем? Страх охватил даму, когда она услышала топот приближающихся лошадей; ей на мгновение показалось, что здесь заключен страшный злой рок, что это означает ее смерть или еще что-нибудь ужасное; и тогда она уже совсем потеряла рассудок.
То, что оказало действие, исходило, очевидно, от лошадей. Предрасположенность пациентки к тому, чтобы столь нелепым образом отреагировать на это незначительное событие, могла, таким образом, состоять в том, что лошади для нее означают нечто особенное. Можно было бы предположить, что она, например, однажды пережила какой-либо связанный с лошадьми опасный случай. Так на самом деле и оказалось. Ей было около семи лет, когда во время ее катания со своим кучером лошади испугались и бешено помчались по направлению к высокому и отвесному берегу реки. Кучер спрыгнул и кричал ей, чтобы она сделала то же самое, на что она из-за смертельного страха едва смогла решиться. Но она все же спрыгнула вовремя, тогда как лошади вместе с каретой разбились вдребезги. То, что такое событие оставляет глубокие следы, едва ли нуждается в доказательстве. Однако это не объясняет, почему впоследствии вполне безобидный намек на сходную ситуацию вызвал столь неадекватную реакцию. Пока нам известно лишь то, что позднейший симптом имел свой пролог еще в детстве. В чем здесь состоит патология, пока неясно. Чтобы проникнуть в эту тайну, нам нужна еще дополнительная информация. А именно: накопленный опыт показал, чтo во всех до сих пор проанализированных случаях наряду с Травматическими жизненными событиями имеют место особого рода нарушения, относящиеся к сфере эротики. «Любовь», как известно, понятие растяжимое, простирающееся от небес до преисподней, объединяющее в себе добро и зло, высокое и низкое. Знание об этой сфере претерпело в концепции Фрейда значительное изменение. Если раньше он, находясь в известной мере под влиянием учения Брейера о травмах, искал причины неврозов в травматических жизненных событиях, то теперь центр тяжести проблемы сместился совсем в другую сторону. Лучше всего пояснить это на примере нашего случая. Хотя мы понимаем, что лошади, пожалуй, могли играть в жизни пациентки особую роль, но мы не понимаем ее позднейшую, столь преувеличенную и неуместную реакцию. Та характерная черта в этой истории, которая свидетельствует о болезни, состоит в том, что она испугалась именно вполне безобидных лошадей. Если же мы вспомним, что часто наряду с травматическими жизненными событиями имеет место нарушение в сфере эротики, то и в данном случае следовало бы выяснить, не имеем ли мы, может быть, дело с чем-либо необычным в этом отношении.
Дама знакома с одним молодым человеком, с которым намерена обручиться; она любит его и надеется стать счастливой с ним. Больше пока ничего не открывается. Однако отрицательный результат поверхностного опроса не должен нас смущать, и нам следует продолжить исследование. Когда прямой путь не достигает цели, имеются окольные пути. Вернемся поэтому снова к тому странному моменту, когда дама бежала перед лошадьми. Мы осведомляемся о званом вечере и о том, что это было за торжество, в котором она участвовала; это был прощальный ужин в честь ее лучшей подруги, которая, чтобы поправить расстроенные нервы, на долгое время отправлялась на заграничный курорт. Подруга замужем и притом, как мы слышим, счастлива; у нее есть также ребенок. К сообщению о том, что она счастлива, мы вправе отнестись с недоверием; ведь если бы это действительно было так, то у нее, вероятно, не было бы причин для требующего лечения нервного расстройства. Задавая вопросы по поводу других обстоятельств, я узнал, что пациентка, когда ее догнали знакомые, была снова доставлена в дом хозяина, принимавшего гостей, так как в столь позднее ночное время это было наиболее подходящее место. Там ее, находящуюся в состоянии изнеможения, радушно встретил хозяин. Здесь пациентка прервала свой рассказ, запнулась и, смутившись, попыталась сменить тему. Здесь явно дело касалось какого-то неожиданно всплывшего неприятного воспоминания. После преодоления упорного сопротивления больной выяснилось, что той ночью произошло еще нечто весьма примечательное. Радушный хозяин страстно признался ей в любви, из-за чего возникла ситуация, которую ввиду отъезда хозяйки дома можно было бы считать несколько затруднительной и тягостной. Это признание в любви, по утверждению больной, было для нее как гром среди ясного неба. Однако подобные вещи обычно всегда имеют свою предысторию. Работа следующих недель состояла в том, чтобы шаг за шагом расследовать всю длинную любовную историю, пока не получилась полная картина, которую я попытаюсь приблизительно обрисовать следующим образом.
Ребенком пациентка имела совершенно мальчишеский характер, любила только бурные мальчишеские игры, презирала свой собственный пол и избегала каких бы то ни было свойственных своему полу форм поведения и занятий. С наступлением половой зрелости, когда проблемы, связанные со сферой эротики, могли бы стать ей ближе, она стала избегать общения, ненавидела и презирала все, что хотя бы издалека напоминало о биологическом назначении человека, и жила в мире фантазий, не имеющем ничего общего с действительностью. Так, примерно до 24 лет, она избегала каких бы то ни было маленьких приключений, надежд и ожиданий, которые обычно в этом возрасте глубоко волнуют женщину. Но затем она ближе познакомилась с двумя молодыми людьми, которые, видимо, прорвали окружавшую ее колючую изгородь. Господин А. был супругом ее тогдашней лучшей подруги; господин В. был его холостым приятелем. Оба ей нравились. Однако вскоре ей показалось, что господин В. ей нравится гораздо больше. Вследствие этого между ней и господином В. быстро установились близкие отношения, и даже шла речь о возможной помолвке. Благодаря своим отношениям с господином В. и со своей подругой она часто встречалась и с господином А., чье присутствие ее нередко необъяснимым образом возбуждало и нервировало. В то время пациентка как-то оказалась на большом званом вечере. Там присутствовали также ее знакомые. Она была задумчива и мечтательно играла своим кольцом, которое вдруг соскочило с ее пальца и укатилось под стол. Оба молодых человека стали искать его, и господину В. удалось его найти. Он с многозначительной улыбкой надел кольцо ей на палец и сказал: «Вы знаете, что это означает!» Тогда ее охватило странное, непреодолимое чувство; она сорвала кольцо с пальца и выбросила его в открытое окно. Возникла, как легко понять, неловкая ситуация, и она вскоре, глубоко расстроенная, покинула общество. Вскоре после этого, по воле так называемого случая, она, находясь в летнем отпуске, была на курорте, где отдыхали также господин и госпожа А. У госпожи А. в то время явно начали расстраиваться нервы, вследствие чего она из-за недомоганий часто оставалась дома. Пациентка поэтому имела возможность гулять вдвоем с господином А. Однажды они катались в маленькой лодке. Она бурно веселилась и внезапно упала за борт. Плавать она не умела, так что господин А. лишь с трудом смог ее спасти и поднял ее, находящуюся в полуобморочном состоянии, в лодку. Там случилось так, что он ее поцеловал. Это романтическое событие закрепило ее привязанность. Однако пациентка не давала себе осознать глубину этой страсти, очевидно, потому, что она издавна привыкла проходить мимо таких впечатлений, или — точнее говоря — привыкла бежать от них. Чтобы обмануть себя, она с тем большей энергией устремилась к обручению с господином В. и каждый день убеждала себя в том, что любит господина В. Эта странная игра не могла, разумеется, остаться незамеченной острым взглядом женской ревности. Госпожа А., ее подруга, чувством проникла в тайну и поэтому страдала; тем самым росла ее нервозность. Отсюда возникла необходимость поездки госпожи А. за границу на лечение. На прощальном ужине злой дух подступил к нашей больной и прошептал ей: «Сегодня ночью он будет один; с тобой должно что-нибудь произойти, чтобы ты попала в его дом». И это действительно произошло: посредством своего странного поведения она попала в его дом и достигла того, чего хотела.
После такого разбора всякий, пожалуй, будет склонен полагать, что только дьявольская изощренность может изобрести и задействовать такое сплетение обстоятельств. В изощренности сомневаться не приходится; однако ее моральная оценка вызывает сомнения, так как я считаю долгом подчеркнуть, что мотивы этого драматического представления никоим образом не осознавались пациенткой. История произошла с ней, как казалось, сама собой, без того, чтобы она осознавала какие-либо мотивы. Однако вся предыстория делает очевидным, что все бессознательно было направлено к этой цели, тогда как сознание трудилось над тем, чтобы добиться помолвки с господином В. Бессознательное влечение, вынуждавшее ее пойти по другому пути, оказалось сильнее.
Здесь мы возвращаемся к нашему первоначальному рассмотрению, а именно к вопросу о том, чем определяется патологический характер (соответственно странность, преувеличенность) реакции на травму. На основании тезиса, выведенного из других опытных данных, мы сделали предположение, что и в данном случае помимо травмы имеет место нарушение в сфере эротики.
3 - Это предположение полностью подтвердилось, и это учит нас, что травма, которая якобы имеет болезнетворное действие, есть не более чем толчок к тому, чтобы проявилось нечто ранее не осознавшееся, а именно — существенный эротический конфликт. Тем самым травма теряет свое исключительное значение, и место учения о травмах занимает более глубокая и объемлющая концепция, где в качестве патогенного фактора предстает эротический конфликт.
Часто задают вопрос: почему именно эротический конфликт должен быть причиной неврозов, а не какой-либо другой? На это следует ответить: никто не утверждает, что так должно быть; однако оказывается, что часто бывает именно так. Вопреки всем возмущенным заверениям в обратном, дело обстоит все же так, что любовь8, ее проблемы и ее конфликты имеют фундаментальное значение для человеческой жизни, и, как всегда выясняется при тщательном исследовании, они гораздо важнее, чем предполагает индивидуум.
От теории травм поэтому отказались как от устаревшей; ибо с пониманием того, что не травма, а скрытый эротический конфликт есть источник невроза, травма теряет свое каузальное значение9.

Примечания

1 Grundziige der physiologischen Psychologie, 5. Аи/!. 1902.
2 L'Automatisme psychologique, 1889; Nivroses et idees fixes, 1898.
3 Hippolyte Beniheim, De la Suggestion et de ses Applikations a la Therapeutigue, 1886. Немецкое издание З. Фрейда: Die Suggestion und ihre Heilwirkung, 1888.
4 A. A. Liebault, Du Sommeil et des etats analogues consideres аи point de vue de Vaktion du, moral sur le physique, 1866.
5 Breuer und Freud, Studien tiber Hysterie, 1895.
6 Die Traumdeutung, 1900.
7 Drei Abhandlungen tur Sexualtheorie, 1905.
8 В том ее, естественно, широком смысле, который включает в себя не только сексуальность. Тем самым вовсе не утверждается, что эротика и нарушения в ее сфере являются единственным источником невроза. Нарушение в области любви может иметь вторичную природу и быть обусловленным более глубокими причинами. Есть и другие возможности получить нервное расстройство.
9 Исключение составляют подлинные травматические неврозы, такие, как шок от взрыва (Granatschock), «railway spine» [букв.— «железнодорожный костыль» (англ.); здесь, видимо, имеется в виду шок типа «столбняка»].

Описанные в предыдущей главе результаты дали неожиданное разрешение вопроса о травме; но зато исследование столкнулось с проблемой эротического конфликта, который, как показывает наш пример, содержит множество отклонений от нормы и поэтому на первый взгляд не допускает сравнения с обычным эротическим конфликтом. Прежде всего необычно и почти невероятно то, что, как получается, осознается лишь видимость, тогда как действительная страсть пациентки остается скрытой. В данном случае, однако, бесспорно то, что действительное отношение осталось в тени и лишь отношение кажущееся господствовало в поле зрения сознания.

4 - Если дать теоретическую формулировку этого факта, то получится примерно следующее положение: при неврозе имеют место две тенденции, строго противоположные друг другу, и одна из них бессознательна. Это положение намеренно сформулировано очень общо, ибо я хотел этим подчеркнуть, что патогенный конфликт хотя и содержит, пожалуй, личный момент, но одновременно в индивидууме проявляется и конфликт человечества, ибо отсутствие единства с самим собой есть, вообще говоря, признак человека культуры. Невротик — лишь особый случай находящегося в разладе с самим собой человека, который должен был бы объединить в себе природу и культуру.
5 - Как известно, культурный процесс состоит в прогрессирующем обуздании животного начала в человеке; это — процесс одомашнивания, который не может осуществляться без возмущения со стороны жаждущей свободы животной натуры. Время от времени нечто вроде дурмана охватывает втягивающееся во власть культуры человечество: древность пережила это в докатившейся с Востока волне дионисийских оргий, которые стали существенной и характерной составной частью античной культуры и чей дух немало способствовал тому, что в многочисленных сектах и философских школах последнего дохристианского столетия стоический идеал развился в аскетизм и из политеистического хаоса того времени вышли аскетические религии Митры и Христа. Вторая волна дионисийского дурмана свободы прошла через западное человечество в эпоху Ренессанса. Трудно оценивать собственную эпоху. В ряду революционных вопросов, поставленных за последние полвека, был и «сексуальный вопрос», вызвавший к жизни целое литературное направление. В этом «движении» коренились также начала психоанализа, теоретическое оформление которого было довольно существенно определено его односторонним влиянием. Никто не может быть полностью свободен от современных течений. Затем «сексуальный вопрос» был оттеснен далеко на задний план политическими и мировоззренческими проблемами. Это, однако, ничего не меняет относительно того основополагающего факта, что инстинктивная природа человека снова и снова приходит в столкновение с культурными рамками. Названия меняются, а суть дела остается той же самой. Кроме того, сегодня нам известно, что отнюдь не всегда только животная инстинктивная природа находится в разладе с культурным принуждением, но часто именно новые идеи, стремясь выйти из бессознательного на дневной свет, оказываются так же, как и инстинкты, в разладе с господствующей культурой. Сегодня, например, можно было бы легко выдвинуть политическую теорию невроза, поскольку современный человек снедаем главным образом политическими страстями,— теорию, по отношению к которой «сексуальный вопрос» был лишь незначительным прологом. Возможно, окажется, что политическое есть лишь предвестник некоторого еще более глубокого религиозного потрясения. Невротик участвует, не осознавая этого, в господствующих течениях эпохи и отображает их в своем собственном конфликте.
6 - Невроз теснейшим образом связан с проблемой эпохи и представляет собой, собственно, неудавшуюся попытку индивидуума в себе самом разрешить всеобщую проблему. Невроз есть разлад с самим собой. Основой этого разлада у многих людей становится то, что сознание хотело бы придерживаться своего морального идеала, бессознательное же стремится к своему аморальному (в современном смысле) идеалу, который сознание хотело бы отвергнуть. Такие люди желали бы стать порядочнее, чем они, в сущности, есть. Но конфликт может быть и обратным: есть люди, которые по видимости весьма непорядочны и не делают над собой ни малейших усилий. Но в сущности это есть лишь наигранная поза грешника; ибо задний план у них составляет моральная сторона, которая точно так же оказалась оттесненной в бессознательное, как у нравственного человека — безнравственная природа. (Крайностей поэтому по возможности следует избегать; ибо они всегда возбуждают подозрение в противоположном.)
Нам потребовалось это общее рассуждение для того, чтобы чуть лучше разъяснить понятие «эротического конфликта». Исходя из этого, можно рассмотреть, с одной стороны, психоаналитическую технику, а с другой — проблему терапии.
Что касается этой техники, то, очевидно, речь идет о следующем вопросе: как мне кратчайшим и вместе с тем наиболее эффективным путем прийти к знанию о бессознательных событиях в жизни пациента? Первоначальный метод был гипнотическим: либо опрос в состоянии гипнотической концентрации, либо спонтанное продуцирование фантазий со стороны пациента (именно в этом состоянии). Этот метод иногда еще применяется, однако по сравнению с современной техникой он примитивен и часто неудовлетворителен. Второй метод был разработан в Цюрихской психиатрической клинике — так называемый метод ассоциаций1.
Этот метод точно показывает наличие конфликтов в форме так называемых комплексов эмоциональных представлений, которые обнаруживают себя через типичные помехи в эксперименте2. Но наиболее важным методом, позволяющим добиться знания о патогенных конфликтах, является, как впервые показал Фрейд, анализ сновидений.
По поводу сновидения можно сказать, что тот камень, который строители отбросили, стал краеугольным. Правда, сновидение, этот мимолетный и невзрачный продукт нашей души, лишь в современную эпоху стало объектом столь основательного пренебрежения. Раньше его ценили, видя в нем предсказателя судьбы, посланника богов, предостерегающего и утешающего. Теперь мы используем его как провезвестника бессознательного; оно должно поведать нам тайны, скрытые от сознания, и делает это с удивительной полнотой. 7 - «Явное сновидение», т. е. сновидение в том виде, в каком мы его вспоминаем, есть, согласно концепции Фрейда, фасад, который вначале не позволяет нам догадываться о внутреннем содержании дома, а, напротив, тщательно скрывает его посредством так называемой цензуры сновидения. Но если мы, соблюдая определенные технические правила, заставляем видевшего сон говорить о деталях своего сновидения, то вскоре оказывается, что его фантазии обладают определенной направленностью и концентрируются на определенном содержании, имеющем личностное значение и высказывающем смысл, который мы вначале не предполагали обнаружить за сновидением, но который, как можно показать с помощью тщательного сравнительного анализа, находится в очень тонкой и охватывающей мельчайшие детали связи с фасадом сновидения. Этот особый комплекс идей, в котором соединяются все нити сновидения, есть искомый конфликт в определенной, обусловленной обстоятельствами вариации. Мучительные и непримиримые противоречия конфликта, с точки зрения Фрейда, при этом настолько скрываются или же разрешаются, что можно говорить о своего рода исполнении желаний. Правда, лишь в редких случаях это — исполнение явных желаний, как это происходит в снах, вызванных телесными возбуждениями, например в случае ощущаемого во сне чувства голода, когда желание есть удовлетворяется во сне роскошной трапезой. Также и настойчивая мысль о том, что вот сейчас надо встать, находящаяся в противоречии с желанием спать дальше, приводит к реализующему желание представлению во сне о том, что ты уже встал и т. д. Однако далеко не все сновидения имеют столь простую природу. Согласно Фрейду, есть бессознательные желания, которые имеют природу, несовместимую с представлениями бодрствующего сознания. Существуют тягостные желания, в которых человек предпочитает не признаваться себе, и именно такие желания Фрейд считает подлинными источниками сновидения. Например, дочь нежно любит свою мать; ей снится, однако, что ее мать, к величайшему горю дочери, умерла. Согласно концепции Фрейда, эта дочь могла иметь неосознанное, в высшей степени тягостное желание, чтобы ее мать, к которой она тайно питает неприязнь, как можно скорее исчезла из этого мира. Даже самая безупречная дочь не застрахована от подобных наваждений, которые она, пожалуй, стала бы отрицать самым отчаянным образом, если бы ее захотели на этом поймать. Явное сновидение по видимости не содержит в себе никакого осуществления желаний, а, напротив, скорее опасение и озабоченность, т. е. как раз то, что противоположно предполагаемому бессознательному побуждению. Но ведь известно, что преувеличенная озабоченность очень часто и по праву вызывает подозрение в противоположном. (Критически настроенный читатель, разумеется, спросит: а является ли представленное в сновидении опасение преувеличенным?) Таких сновидений, где по видимости нет и следа осуществления желаний,— бесчисленное множество. Обрабатываемый в сновидении конфликт не осознается; точно так же бессознательна вытекающая из него попытка его разрешения. Видевшая сон фактически стремится устранить свою мать. Но быть устраненной означает на языке бессознательного: умереть. Видевшая сон, однако, не обязательно одержима этим стремлением, так как, точнее говоря, не она сфабриковала сон, но бессознательное. Последнее имеет неожиданное для видевшей сон стремление — устранить мать. Именно тот факт, что это ей снится, доказывает, что она не думает об этом сознательно. Она вообще не понимает, почему это мать должна быть устранена. Мы знаем теперь, что определенный слой бессознательного содержит в себе все то, что из реминисценций утрачено в воспоминании, и, далее, все то, что из инфантильных побуждений уже не может" найти реализации во взрослой жизни. Можно сказать, что многое, проистекающее из бессознательного, первоначально носит инфантильный характер: таково и данное желание, которое звучит очень просто: «Папа, а правда, если мама умрет, то ты на мне женишься?» Это инфантильное выражение желания представляет собой эрзац сегодняшнего желания видевшей сон выйти замуж — желания, которое по причинам, подлежащим в данном случае выяснению, для нее мучительно. Эта мысль или, скорее, серьезность соответствующего намерения, как говорят, «вытеснена в бессознательное» и с необходимостью должна получить там инфантильное выражение, ибо находящийся в распоряжении бессознательного материал — это по большей части инфантильные реминисценции.
В случае рассматриваемого нами сновидения речь идет, как может показаться, о некотором инфантильном чувстве ревности. Видевшая сон в известной степени влюблена в отца, и поэтому она хотела бы устранить мать. Но действительный ее конфликт состоит в том, что она, с одной стороны, очень хочет выйти замуж, а с другой — не может решиться на это: ведь точно не известно, как это все будет, насколько устроит ее муж и т. д. А кроме того, дома так хорошо, и если придется расстаться с любимой мамочкой и быть такой взрослой и самостоятельной?.. Но она не замечает, что проблема замужества теперь всерьез встала на ее пути и настолько захватила ее, что она уже не может пятиться назад к отцу и матери, не привнося в семью этот поставленный судьбой вопрос. Она уже не прежний ребенок, она теперь та, кто хочет выйти замуж. И такой она возвращается, а именно — с желанием иметь мужа. Но в семье муж — это отец, и желание дочери иметь мужа, без того, чтобы она это осознавала, направляется на отца, Но это — инцест. Таким образом возникает интрига инцеста вторичного порядка. Фрейд здесь выдвигает предположение, что тенденция к инцесту первична и составляет подлинное основание того, почему видевшая сон не может решиться выйти замуж. Рядом с этим основанием прочие приведенные основания не имеют для него большого значения. В противоположность такому пониманию я уже давно отстаиваю ту точку зрения, согласно которой случаи инцеста отнюдь не доказывают наличия общей склонности к инцесту, подобно тому как факты убийства не говорят о наличии некой общераспространенной и порождающей конфликты жажды убивать. Я, правда, не захожу так далеко, чтобы отрицать наличие в каждом индивидууме задатков для любого преступления. Но есть все же огромная разница между наличием подобного задатка и актуальным конфликтом и основанным на этом конфликте раздвоением личности, имеющем место в случае невроза.
Если внимательно проследить историю невроза, то, как правило, обнаруживается некоторый критический момент, когда всплывает именно та проблема, от которой стремятся уклониться. Так вот это уклонение есть реакция столь же естественная и общераспространенная, как и лежащие в ее основе леность, инертность, малодушие, робость, незнание и бессознательность. Где становится неприятно, трудно и опасно, там часто колеблются и по возможности этого избегают. Я считаю эти основания совершенно достаточными. Без сомнения наличествующая и абсолютно правильно рассмотренная Фрейдом симптоматология инцеста кажется мне вторичным, уже патологическим феноменом.
Сновидение часто имеет дело с деталями по видимости нелепыми, из-за чего оно производит смешное впечатление, или же оно с внешней стороны кажется настолько непонятным, что мы в лучшем случае можем подивиться ему, и поэтому нам всегда приходится преодолевать известное сопротивление, прежде чем мы всерьез возьмемся за то, чтобы терпеливым трудом распутать его сложные хитросплетения. Когда мы наконец проникаем в действительный смысл сновидения, то мы уже находимся в центре тайного мира сновидца и с удивлением видим, что и сон, по видимости бессмысленный, имеет очень глубокий смысл и говорит, собственно, лишь о важных и серьезных вещах. Это познание внушает нам несколько большее уважение к так называемому суеверию, придающему значение снам, для которых рационалистическое умонастроение нашего времени до сих пор не оставляло ничего другого.
Как говорит Фрейд, анализ сновидений есть «via ге-gia»(* «Царская дорога» (лат.)) к бессознательному; анализ сновидений ведет к глубочайшим тайнам личности, благодаря чему он является бесценным инструментом в руках врача и воспитателя души.
8 - Аналитический метод вообще, не только специально фрейдовский психоанализ, слагается главным образом из многочисленных анализов сновидений, когда в ходе лечения сновидения постепенно поднимают из глубины содержание бессознательного, чтобы это содержание попало под влияние дезинфицирующей силы дневного света, благодаря которому снова обнаруживаются многие ценные и, казалось бы, утраченные фрагменты. При таком положении дел не приходится удивляться тому, что для многих людей, имеющих ложные представления о самих себе, лечение поначалу оказывается настоящей пыткой, так как они — в соответствии с античным мистическим положением «отрешись от того, что имеешь, и тогда ты получишь!» — должны таким образом принести в жертву почти все свои самым интимным образом любимые иллюзии, с тем чтобы дать возродиться в себе чему-то более глубокому, более прекрасному и объемлющему. Есть довольно старые мудрые истины, которые при лечении снова выходят на свет, и особым курьезом является то, что на высоте нашей сегодняшней культуры этот вид воспитания души показывает свою необходимость — воспитания, которое во многих отношениях можно сравнить с техникой Сократа, хотя анализ и проникает гораздо глубже.
Фрейдовское направление исследований стремилось доказать, что эротический, соответственно сексуальный, момент имеет всецело преобладающее значение при возникновении патогенного конфликта. Согласно этой теории имеет место коллизия между тенденцией сознания и аморальным, несовместимым с ней бессознательным желанием. Бессознательное желание инфантильно, это значит, что оно происходит из детства и никак не может приспособиться к сегодняшнему дню, почему оно и вытесняется, и притом из моральных соображений. У невротика душа ребенка, который плохо переносит преднамеренные ограничения, смысла которых он не понимает; он, правда, стремится усвоить мораль, однако оказывается тем самым в разладе с самим собой, хочет, с одной стороны, подавить себя, а с другой — освободиться,— и эту борьбу называют неврозом. Будь этот конфликт осознанным во всех деталях, вероятно, из него никогда не возникали бы невротические симптомы; таковые возникают лишь в том случае, если человек не в состоянии увидеть другую сторону своего существа и настоятельность относящихся к ней проблем. Лишь при этом условии, как представляется, возникает симптом, который помогает непризнанной стороне души найти свое выражение. Поэтому симптом есть — по Фрейду — реализация непризнанных желаний, которые, будучи осознанными, оказались бы в резком противоречии с моральными убеждениями. Как уже было сказано, эта теневая сторона души ускользает от сознательного усмотрения; больной поэтому не может вступать с этой стороны в переговоры, исправлять ее, приходить с ней к соглашению или отказываться от нее, ибо актуально он вовсе не обладает бессознательными побуждениями; они, будучи вытесненными из иерархии побуждений сознательной души, стали автономными комплексами, которые, преодолевая большое противодействие, надлежит посредством анализа снова вернуть в подчинение. Иные пациенты прямо-таки хвастаются тем, что теневой стороны для них не существует; они уверяют, что не имеют никакого конфликта; однако они не видят, что зато на их пути стоят другие вещи неизвестного происхождения, такие, как истерические капризы, придирки, которыми они донимают самих себя и своих ближних, катар желудка невротического происхождения, боли там и тут, беспочвенная раздражительность и множество прочих симптомов нервного заболевания.
9 - Фрейдовский психоанализ упрекали в том, что он высвобождает вытесненные (к счастью) животные инстинкты человека и может тем самым причинить непоправимый вред. Из этого опасения с очевидностью явствует, сколь мало доверяют действенности современных моральных принципов. Делают вид, будто лишь проповедуемая мораль удерживает человека от разнузданности; куда более действенным регулирующим принципом является, однако, нужда, полагающая границы действительности, которые гораздо более убедительны, чем все моральные основоположения. Верно, что психоанализ делает осознанными животные инстинкты, однако он делает это не для того, чтобы, как думают многие, предоставить им необузданную свободу, а для того, чтобы подчинить их порядку осмысленной целостности. Полностью владеть своей личностью — это преимущество при любых обстоятельствах; в противном случае вытесненное содержание снова и лишь в других местах встает у человека на пути и мешает ему, причем в местах отнюдь не второстепенных, а как раз самых чувствительных. Но если люди будут воспитаны так, чтобы отчетливо видеть теневую сторону своей природы, то можно надеяться, что они на этом пути научатся также лучше понимать и любить своих ближних. Когда становится меньше лицемерия и больше самопознания, то это может лишь способствовать тому, чтобы люди научились считаться со своими ближними; ибо они слишком легко склоняются к тому, чтобы несправедливость и насилие, которое они причиняют своей собственной природе, переносить и на окружающих.
Если следовать фрейдовскому учению о вытеснении, то может, правда, показаться, что свою инстинктивную природу подавляют лишь, так сказать, слишком моральные люди. Аморальный человек, необузданно любящий свою инстинктивную природу, должен был бы в соответствии с этим быть полностью свободным от неврозов. Но это, как учит нас опыт, разумеется, не так. Такой человек может точно так же страдать неврозом, как и другие. Если мы применим к нему наш анализ, то обнаружим, что у него просто-напросто в вытесненном состоянии оказалась мораль. Если аморальный человек страдает невротическим расстройством, то он являет собой, как метко сформулировал Ницше, образ «бледного преступника», который не находится на высоте своего поступка.
Здесь возможна точка зрения, согласно которой вытесненные остатки порядочности в подобном случае являются лишь инфантильно-традиционными конвенциями, налагающими на инстинктивную природу ненужные оковы и поэтому подлежащие искоренению. Но принцип «Esrasez I'infdmel»(* «Раздавите гадину!» (фр.)) вел бы лишь к теории абсолютного прожигания жизни. Такая теория была бы, естественно, весьма фантастичной и бессмысленной.

Дата добавления: 2017-01-14