На задворках Рулон-холла 2 страница

И так, постепенно, раз за разом, Карлсон так завнушала себя, что ей уже не хотелось ни третий глаз открыть, ни радоваться, ни веселиться, а ведь близилась встреча с Рулоном. Блядь, которая меньше была завнушена мамкиной хуйней, даже работала будучи в миру сутенершей и проституткой, становилась с каждым днем все открытее, радостнее и активнее, включаясь в великую судьбу Рулона, а не в мамку, от которой добра не жди.

И вот Гурун повез трех самок на встречу к Рулону. Трех дур, привыкших жить в бедности и скуке, поразила обстановка роскоши, активности, сексуальности и веселья в Рулон-холле. Блядь сразу же включилась в эту атмосферу, с радостью ребенка воспринимая всю эту суету и беготню, даже маты и ругательства, сыплющиеся от яростных жриц, не смущали Блядь, у которой была очень трудная жизнь в миру, она просто уже привыкла бороться с конкурентками, идиотами, которые пытались ее использовать, изнасиловать, отнять деньги. Карлсон же была воспитана в тепличных условиях, ей все всегда приносили на блюдечке с голубой каемочкой, холили, нежили, взращивали в ней все комплексы и пороки. Почти каждая фраза со стороны жриц повергала ее в шок.

«Какие плохие тети, а накрашены-то как, прямо как шлюхи», - думала маразматичка,

«И как только Рулон держит таких рядом с собой, он же святой, а это что такое – какие-то исчадия ада. Вот только одна жрица более-менее нормальная», - подумала дура, глядя на наименее агрессивную жрицу в зеленом боа.

Она была в шоке от яркости женщин Рулона. В глубине души она очень завидовала им, хотела стать такой же яркой и активной, хотела стать актрисой, певицей и яркой жрицей, но мамкина хуйня в башке не давала ей нормально проявляться:

«Нужно быть как все, никогда нельзя первой проявлять инициативу, быть ярко накрашенной плохо – так делают только бляди».

И в довершение ко всему, у дуры не оказалось с собой нарядного платья, которое бы походило хотя бы отдаленно на одеяния жриц. А у Бляди, напротив, было с собой нарядное платье, которое она выпросила у Гуруна, так как хотела приехать на встречу к Рулону яркой и красивой.

- Я не пойду на встречу, у меня нет платья, - завыпендривалось разбалованное уебище.

Внутри Карлсон дико завидовала Бляди, так как она сама хотела взять себе это платье, но более активная Блядь опередила ее.

Весь разбешенный Гурун, стараясь сдерживать свою ярость, начал уговаривать дуру собираться на встречу.

- Нет, я не могу без платья идти, - психовала дура.

- Ну посмотри, сколько здесь тканей, платков и боа, ты можешь сделать великолепный наряд, даже лучше, чем у Бляди, - уговаривал, как папочка, весь покрасневший от злости Гурун, боясь, что Рулон будет гневаться на него, если Карлсон, о приезде которой было уже доложено мудрецу, не придет.

- Нет, - уже забилась в истерике дура.

Тут Блядь, с презрением слушавшая всю эту хуйню мамкиной дочки, начала снимать платье, затем, кинув платье Карлсону, сказала:

- Скорей одевайся, Рулон ждет.

Блядь отличалась активностью и свободой, в то же время эта открытость и свобода позволяла ей почувствовать ту благодать, которая исходит от мудреца, и поэтому ей было важнее, чтобы Мудрецу было хорошо, а не свои амбиции.

И, конечно же, с таким настроем, с такой открытостью только Блядь смогла остаться с Рулоном и стать жрицей.

Блядь сделала себе импровизированный наряд из платков и ленточек, который, кстати, смотрелся лучше, чем платье на обиженной Карлосоне. На встрече с Рулоном, когда нужно было петь, танцевать и ярко проявляться, Карлсон все отсиживалась в сторонке, думая, куда я попала, вить ежели Рулон – это святой человек, то тогда почему все танцуют стриптиз, поют матерные песни и ругаются друг на друга, но я все равно буду хорошей девочкой, я все равно буду как монашка, я все равно спою возвышенную, сентиментальную песню. Так попы завнушали всех, кто слушает их бредни, они сказали, что духовность – енто только сентиментальность, духовный человек только поет дифирамбы Богу, только молится, сидит в пещере, а с сексуальной энергией, которая есть у каждого работать не научили.

И вот, вошел он – Богочеловек, излучая из своего сердца огромную любовь, благодать и радость.

Сердца всех учеников открылись для принятия великой мудрости и благодати, но стереотип духовного Учителя, который сложился в голове у Карлсона, не давал ей воспринимать истину в чистом виде, которую передавал чучикам Рулон без всяких догм и представлений.

- Что это за старикашка, - подумала Карлсон, глядя на великого мастера сталкинга – Рулона.

Селену, у которой ради практики практически не было макияжа, и ближайшего ученика Рулона Сантошу она приняла за прислугу. Жрицы долго и громко хохотали над тупой дурой, когда узнали о ее дебилизме.

Она ожидала, что он будет красивый, высокий, в Шаманском или языческом костюме, будет громогласно распевать мантру АУМ и благословлять своим перстом направо и налево. То, что она увидела, потрясло ее до глубины души. В комнату вошел сгорбленный старикан и заговорил со всеми старческим голосом.

- А вот и я!

- Вот мудрец, - радостно вторили ему самки.

- Ну, кто радуется? – спросил он.

На сцену выскочили жрицы, показывая веселые сценки.

Совсем потекла крыша у Карлсона, когда жрицы начали высмеивать Гуруна, изображая в сценках, как он тантрит всех баб без разбору. У Карлсона было множество иллюзий насчет того, что она единственная, кого тантрит Гурун и, ну, конечно, он еще тантрил Блядь и Леночку, ну энто токмо пока, а потом он ради нее изменится и станет другим, а вот Нищий Барин навсегда останется ей верен, они все врут, это только ее он будет тантрить. Так думала жадная дура, мечтая побыстрее заарканить Нищего Барина, привязать его цепями к своей мохнатой пизде и усесться с ним в семейке. Наплевать на волю другого человека, наплевать на то, что он проводник воли Бога на земле. «Ну и что, - думал проводник мамкиной хуйни на землю, - ради меня он должен бросить все, потому что мама мне так сказала, а мама всегда права».

После песни, которую пела Блядь, наконец, на сцену выползла Карлсон. Она вошла в состояние Монашки и начала петь всякую хуйню срывающимся голосом.

- О, мой Гуру, о мой Бог, - выла она срывающимся от волнения голосом.

Жрицы Рулона – ярко накрашенные и раскомплексованные, с трудом сдерживали смех. Дура продолжала свои завывания, не замечая, как глупо она выглядит, а в конце песни рухнула, изображая любовь и смирение, протягивая руки к Рулону. Внешне она изображала любовь к Богу, а внутри ее грыз один вопрос – как же оказаться наедине с Нищим Барином? И затем в первом же письме, которое она написала Рулону, она задала один единственный вопрос: а как мне поехать на семинары с Нищим Барином, и, конечно же, на такой вопрос она не получила ответа.

Встреча с Богочеловеком прошла, а у дурищи в душе будто коты посрали. Все оказалось совсем не так, как она представляла в своей тупой репе, с Нищим Барином в одной постели и в семейке она не оказалась, даже с Гуруном после ее дурости ей ездить не светило, а то, глядишь, распугает нахрен всех нормальных рулонитов, а предстояло ей посидеть в Рулон-холле, но не рядом с Мудрейшим, а в городе Мудограде, чоб просветлевать начать постепенно, так как крыша такой завнушенной овцы просто посыпется от забойных практик просветления, которые устраивает Рулон своим ученикам. В Мудограде она уже побыла пару дней перед встречей с Гуруном, старшей там была мужикоподобная грубая шварцнуха – Кочерга, которая страшно не понравилась Карлсону, избалованной своей мамашкой. Но шиза и тут настигла Карлсона.

- Я должна обрубить концы, я должна обрубить концы, я должна ехать домой, я должна попрощаться с родителями, я должна забрать документы из института, - твердила дура нелепые оправдания.

На самом же деле у нее просто не было четкой духовной цели, она была бессмысленна, так же как и ее срандители. В рулон - холле ее перестали хвалить, перестали давить на центр удовольствия, и енто было сделано намеренно. Начиналась реальная работа. Но Карлсон, вместо того, чтоб обрадоваться ентому, продолжала мечтать о принцах, дворцах и серенадах под окном. И енто в конце концов повлекло ее в мирскую трясину, чтобы завязнуть в ней навеки. Две недели она мурыжила Кочергу, просясь домой, но Кочерга никак не хотела отпускать несмышленую дурищу, жалея ее. Но мамкина хуйня оказалась сильнее, она ломанулась прочь из Рулон-холла с криками:

- Здесь просветляют!

***

Что толку в утренниках, в вечеринках?

Эх, погулять бы на своих поминках!

На кладбище такая благодать!..

Найти бы ящик, чтоб в него сыграть!

Владимир Резниченко.

Съебалась Карлсон с Рулон-холла и стала целыми днями жрать, спать и ебать себе мозги. Под покровом ночи она просочилась домой, прошмыгнула мимо родаков, оказалась в своей спальне, бросилась на кровать и завыла. Карлсон отказалась первое время разговаривать даже с родителями, сказала, что у нее особые практики, что ей нужно медитировать, что ее нельзя тревожить. Она лежала на кровати и рыдала, жалея, что съебалась с духовного пути, что променяла Гуру Рулона на пирожки. Ей было стремно появляться на глаза рулонитам.

- У меня сейчас только молитва и пост, - заявила Карлсон срандителям.

- Ох, ах, как же это ты, доча? – заквокала вокруг ее поганая.

- Я теперь почти святая, мне совсем немного осталось до просветления.

И Карлсон еще долго так выебывалась перед погаными от того, что боялась признаться себе и срандителям, что просто оказалось слабо ей тусоваться в Рулон-холле.

Карлсон разрывалась между двумя крайностями: между мамкиной хуйней, которая прочно втемяшилась в ее тупую репу, и сильной тягой к знанию, к просветленному мудрецу Рулону. У Карлсона был очень сильный магнетический духовный центр. Благодаря ему она сразу же почувствовала ту огромную энергию, которую излучали глаза просветленного. Карлсону очень повезло, что в детстве на нее очень много орал ее отец- полковник, он орал так много, что у нее выработался сильный иммунитет к любым неудачам, даже появилась некоторая гибкость поведения, так несвойственная многим мамкиным дочкам и сыночкам.

Гибкость Карлсона была такой, что она проявлялась хитро и даже слишком. Весь день она валялась в постели, запершись в комнате, а под вечер или ночью, когда поганые ложились спать, она прокрадывалась в кухню и начинала пиздить продукты. Сначала она пыталась сделать так, чтобы пропажа продуктов не была заметной, но затем, войдя во вкус, не могла остановиться и сжирала все содержимое холодильника, затем аккуратно убирала все обертки, весь мусор с кухни и вновь запиралась в комнате, набрав продуктов еще и с собой. Погань деликатно делала вид, что каждый день холодильник не освобождается без ее участия. Погань жалела свое чадо, она специально с вечера закупала самые любимые продукты Карлсона и загружала ими холодильник. Чем же занималась Карлсон целый день? Она начиталась ебанутых книжек и решила по йоговски покончить с собой.

- Мое сердце останавливается! Мое сердце останавливается!- твердила и повторяла дура с завидным упорством. При этом она попивала газировку, соки и жрала сыр, хлеб, печенье, курицу гриль и торты. От неподвижности и переедания Карлсон заплыла жиром и еле шевелилась.

В одну из ночей погань, которой уже надоела игра в кошки-мышки, засела в засаде за холодильником. И вот, когда на часах пробил час ночи, в кухню ввалилась огромная туша. У погани волосы встали дыбом. Она не могла узнать в этом чудовище свою дочь, которую видела в состоянии щепочки, когда она вернулась из Рулон-холла.

Волосы у Карлсона были засаленные и растрепанные, она была похожа на ведьму: запавшие глаза, жадный взгляд, вместо одежды какие-то лохмотья. Тряся своим пузом, Карлсон воровато подбежала к холодильнику и начала там отождествлено копаться, трясясь от жадности.

- Дочка, что с тобой?- задала вопрос погань, глядя на своего выродка и вылезая из засады.

- А-а-а-а,- с диким криком ломанулась с кухни Карлсон. Хлопнув дверью, она вновь заперлась в своей келье, зажгла еще больше свечей и благовоний, порешив окончательно откинуться в махапаранирвану и даже не жрать больше.

- Черт, погань увидела меня, увидела, что я вовсе не святая, а наоборот обожравшаяся свинья.

Карлсону было очень стыдно от того, что кто-то увидел ее свинство. Она лежала на кровати и с еще большим остервенением повторяла:

- Мое сердце останавливается! Мое сердце останавливается!

Поганая в это время бесилась на кухне. Она подняла своего муженька.

- Что творится с нашей дочерью?- голосила она.- Совсем пропадает дитя! Что-то делать нужно!

- Пойдем к ней, - пробасил полковник, - по-моему, ей давно нужно ремня дать.

- Нет, ремня не надо, она же еще маленькая, - как всегда мамаша зашлась в праведном гневе, защищая своего выродка.

Поганые поперлись к двери комнаты, где обитало их ненаглядное чадо. Тыкнулись они в дверь, но дверь была накрепко закрыта. Карлсон в своем психозе, никак не желая общаться с предками, подперла дверь тяжеленным шифонером, предварительно закрыв на все защелки.

Разбесившийся полковник со всей дури начал толкать запертую дверь плечом. Его лицо перекосилось от натуги, он побагровел и ревел, как бык.

Карлсон со страху чуть не ебнулась с кровати. Она уже забыла о том, что хотела подохнуть до сроку, она уже забыла о том, что ее сердце останавливается. По всему было видно, что даже желание подохнуть у дуры было не целостным. Даже этого она не могла добиться в жизни. Представьте, какой смешной анекдот: «Она ничего не могла добиться в жизни, даже умереть.»

А приколов с Карлсоновским суицидом было очень много, а так как ебанутая была всегда очень творческой, ее суициды тоже были весьма разнообразны.

Так вот, вернемся к разъяренному свиноподобному полковнику и его дочке.

- Только бы не вошел, а то ведь прибьет на хуй,- тряслась мамкина дочь, боясь высунуться из-под одеяла. А если бы Карлсон хотела покончить с собой, то какая хуй ей разница была бы, прибьет ее папашка или нет.

Дверь была выбита, шкаф отодвинут, а родаки влетели в задымленную благовониями комнату.

Вся комната была обклеена портретами Рулона и всяких разных святых, иерархов и мессий, кругом безвкусно были приделаны всякие цветочки из бантиков. Комната напоминала склеп. Шторы были задернуты. Стоял спертый запах благовоний и спизженой жрачки. Долго еще дом сотрясался от криков разъяренного полковника и от воя Карлсона и ее ебанутой мамаши.

Следующая попытка шизофреника покончить с собой была недели через две. К тому времени животик мамкиной дочки нехило похудел, так как, охуев от свинообразия своей дочери, погань стала жутко контролировать ее меню.

Карлсону это очень не понравилось, а также то, что погань начала выпихивать ее на тусовку рулонитов, которые через какой-то третий глаз или пятую жопу узнали про приезд Карлсона, а потому теперь постоянно названивали к ним домой.

- Иди, так и быть, ты хоть, когда раньше ходила, не такая жирная была, - даже параша (честно скажу, хотела написать «папаша», но видимо правду не скроешь) снисходительно отнесся к этой идее.

Для дурищиной гордыни это было хуже смерти. Ей было очень позорно и стыдно, что она оказалась слабой и не смогла остаться на духовном пути в Рулон-холле. Ей было стремно, что она такая жирная, она беспокоилась, как о ней подумают люди, зависела от оценки мышей, которым было в реальности похуй на нее вместе со всей ее жирностью и духовным путем.

Это было невыносимо для дуры, хоть в реальности этого и не существовало, но какое-то иллюзорное мнение людей заставило дуру в очередной раз пытаться избавиться от своего скафандра- разжиревшей туши.

- Люди даже больше отождествлены со своей важностью и величием, со своей ложью и иллюзиями, чем даже с телом,- рассказывал нам великий Рулон на одной из лекций.

- А почему так происходит?- продолжил Великий, - а потому, что мы считаем себя больше даже не телом, а мыслями. Мы больше отождествляем себя с какими-то критериями, которые обязательно должны быть осуществлены, мы не видим окружающий мир, мы видим только свое хуевое воображение. Все вы, хуевляне, спите, - разбесившись, выкрикивал слова истины Рулон, - вы спите в воображении, которое как презерватив натянуто на ваше сознание, закрывая от реального видения мира и себя. Все дерьмо, в котором мы завязли по уши: войны, наркомания, обман, убийства от того, что люди одержимы своим воображением, они не видят мир реально. Один говорит:

- Я- Вася Батарейкин, лучший рабочий завода игрушек.

Другой говорит:

- Я- Иван Застрелило, наемный убийца, у меня пока есть жена, теща и три ребенка.

Третий, как Карлсон, говорит:

- Я- Святой в третьем поколении, в прошлом воплощении я был великим тантроебом, а в этой жизни у меня миссия - спасать людей от блуда путем отрезания хуев, а у женщин - придавливанием грудей.

И соберись эти три человека вместе, то началась бы между ними война, вить каждый мнит себя пупом земли, каждый считает, что он прав. Но, если бы чучик посмотрел и сказал: «Я - человек», и другой тоже, вот тогда бы возникло понимание. И вот, когда какой-то критерий из миллиона не соблюден, у чучика возникает дискомфорт: как это так, погань говорила, что у моего принца трусы должны быть в горошек, а у моего дебила они в цветочек.

Ужас, мне говорили, что если бомж говорит тебе три волшебных слова, то все, это тот, с кем ты обретешь счастье. Три слова есть, а счастья нет. Ну да ладно, стерпится, слюбится, - вступает в ход другая иллюзия.

- Иллюзии и неправильные критерии важнее для вас, даже чем тело, - бушевал Рулон. Почему молоденькие девочки топятся, вешаются, травятся? А потому, что мамкина хуйня столкнулась с жесткой реальностью: три волшебных слова бомж забыл, пизданул об косяк, на руках мало таскал, и другие ситуации. Мать говорила: «Ты у меня красивая, умная», а тут в трамвае старушенция, которой какой-нибудь увалень на ногу наступил, заявляет, что ты дура и уродина. Для некоторых особо чувствительных это вообще может послужить поводом для самоубийства. Тысячи дур рассуждают: раз все идет не так как мне сказали, значит, все, пиздец, жизнь потеряла смысл, жизнь неправильная, значит надо съебываться из ентой жизни. Но самого главного дуры не просекают, что съебавшись из тела, они остаются сами собой, и проблему не решают. Проблема, засевшая в их тупых мозгенях, в подсознании, останется с ними, и в следующей жизни им придется вновь рождаться, страдать, переживать подобную ситуацию и дохнуть, якоже тараканам от дихлофоса.

- Вас учили суициду всю жизнь на примерах, так ярко описанных у ебучих классиков. Дурная Катерина Островского и Анна Каренина Достоевского запудрила мозги всем вам, но мы так жить больше не будем! Да! – закончил свою огненную речь Великий Просветленный всех времен и народов.

- Вот что!

- Да, мудрец! – вторили ему яркие, яростные и сексуальные самки, окружающие его кресло.

Так как с остановкой сердца у дуры никак не выходило, она решила идти другим путем. Лежа в постели, перед сном в течение недели идиотка хладнокровно планировала ситуацию убиения своего бренного тела. Войдя в образ ведьмы, в пятницу 13 числа, Карлсон начала свой леденящий душу ритуал самоубивания. Она расстелила клеенку на полу, чтобы не запачкать кровью дорогой, чуть ли не персидский ковер, который подарили предкам на день свадьбы – самый печальный день в их жизни. Подготовила дура самый большой кухонный нож, наточила его с помощью точильного бруска, спизженного у папаши. Она зажгла вокруг клеенки 6 свечей, зажгла ладан, включила тяжелую, давящую музыку со страшным сатанинским хохотом и завываниями, затем начала танцевать танец смерти, потрясывая оставшимся жирком и извиваясь как змея. Когда же ритм музыки достиг апогея, тогда она остановилась в центре клеенки с ножом, направленным в сердце. Вошедшая в транс от музыки Карлсон приблизила нож к себе, желая продырявить свое сердце, но не тут то было. Коснувшийся груди нож был холодный и острый. Боли Карлсон боялась очень сильно, так как постоянно жалела себя, свое пухленькое и белое тело. Страх своими липкими лапами захватил все ее существо. Она замерла с ножом у груди. Сердце так колотилось, что его удары отдавались в ушах дуры, подобно трансовым звукам бубна. Мысли неслись в голове, словно зайцы, за которыми гонится волк. Руки идиотки тряслись, охуенная порция адреналина впрыснулась в кровь. Дыхание участилось, она то сильнее давила на нож, то отпускала. Эта борьба инстинкта самосохранения и мамкиной хуйни продолжалась около двух часов. Дурища вся взмокла, холодный пот стекал по телу, лицо стало бледным, и вот, через два часа нож выпал из ее рук, а сама она без сил рухнула на почти персидский ковер и пролежала в полной прострации до утра, не в силах встать или уснуть. Удрученная неудачей, Карлсон на время оставила все попытки самоубийства, за исключением одной попытки утопиться и одного раза – попытки отравления газом, когда она чудом осталась в живых после пятичасового сидения в кухне, полной газа. В этом виден был весь ее эгоизм, так как легко мог взлететь на воздух весь дом, а вить не один чучик не просил ее делать взрыв. Почему же, если дура решила сдохнуть, она должна тащить за собой целую свиту соседей.

Больше всего жрицы Рулона ржали над последней, коронной попыткой Карлсона сдохнуть. Тут она проявила несвойственные для нее чудеса конструкторства. Очень долго она планировала операцию утопления. Но, видимо, умереть ей было не суждено, и, к тому же, общение с Рулоном помогало не зацикливаться на хуйне и бороться со слабыми мыслями. Но в тот момент Карлсону казалось, что она полна решимости подохнуть. Она спиздила со стройки два тяжеленных кирпича, подготовила свое длинное пальто до пят. Она вычислила по звездам, кофейной гуще, конскому волосу, то время, когда родаков не будет дома. Это было утром. Мать уперлась к подруге, отец на работу, бабушка в магазин. Словно агент 007, дурища прокралась к своему пальто, пихнула в карман кирпичи, натянула на бошку капюшон, чтоб никто из знакомых ее не увидел. А пока дура шизовала, рулониты веселились. Рулон рассказал веселый анекдот «Семейное Счастье».

Молу Нассредина женили на уродине. Увидев ее, Мола в отчаяньи ударил себя по голове и по коленям, но было уже поздно.

Утром, когда Мола собрался уходить, жена спросила:

- Кому из соседей и родственников мне можно показаться, а кому нельзя?

- Милая моя жена, показывайся, кому хочешь, только не мне!

- Вот такая у вас будет семейная жизнь, если вы будете жить по мамкиному, если вы будете ждать принца на алых парусах и хватать себе первого встречного бомжа (кто первый подойдет). Жена в бигудях, халате и тапочках – это ли не уродина? – вопрошал Мудрец.

- Да, да, уродина!

- Полное чмо! – бесились рулониты.

-А как там Карлсон? – спросил вдруг Мудрый.

- Все хочет вешаться и топиться! – отвечали жрицы.

- Ну ладно, когда топиться-то надоест, пущай в Рулон-холл приходит петь, танцевать, веселиться. Хватит там уже хуйней-то маяться, - при этом Рулон на внутреннем экране ярко представил свою непутевую ученицу и послал ей волну любви и поддержки, так как почувствовал, что у дуры совсем крышу рвет.

А в этот момент Карлсон в пальто с капюшоном, с кирпичами, которые постоянно долбили ее по ногам, приблизилась к бурной речке. Только она зашла в воду по колено, так сразу же ее начало тянуть куда-то вправо. Ноги соскальзывали. Карлсон вдруг захотела оказаться рядом с Рулоном в тепле, радости и безопасности. Еще шаг вперед. Сердце вновь заколотилось, стало страшно, а вдруг будет больно, Карлсон четко представила, как ее уносит бурное течение, бьет о камни, она задыхается, захлебывается… Расхотелось сразу дуре умирать, и решило уебище становиться нормальной, она решила похудеть и стала вновь проситься на встречу к Рулону. Взялась дуреха за ум. Каждый день она читала «Путь Дурака», танцевала, красилась, стала активно проводить занятия с рулонитами в группе, и это высокое стремление преобразило ее из недоноска в нормальную самку, поентому и смогла Карлсон пробиться к Рулону вновь, стать одной из самых ярких жриц.

- Учитесь говноеды, - говорил Рулон своим ученикам, часто приводя Карлсона в пример, ведь вряд ли у кого было больше мамкиной ереси, чем у нее, но она справилась, сумела отбросить хуйню, а теперь она скоро поедет в Америку с концертами Рулон-гиты, которую она будет петь тысячным стадионам, просветляя их забойной мудростью великого учения Секору.

Глава 3.

Дата добавления: 2017-01-14