Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Гиллиан Флинн Острые предметы 9 страница




– А вы можете говорить об этом без ее согласия? – спросила я. – Вам ведь восемнадцать исполнилось?

– Да, недавно. – Он чинно отпил чая, словно каждый глоток был на счету.

– Дело в том, что мне хотелось бы описать вашу сестру для наших читателей, – сказала я. – Об Энн Нэш ее отец мне рассказал, и было бы жаль, если о Натали ничего не будет сказано. Ваша мама знает, что вы говорите со мной?

– Нет. Ну и ладно. Как-нибудь переживем. – Он нервно засмеялся.

– Его мама на дух не выносит прессу, – сказала Мередит, отпивая из стакана Джона. – Для нее личное неприкосновенно. Представляете, она даже вряд ли знает, кто я, хотя мы с Джоном вместе уже целый год.

Он кивнул.

Она нахмурилась, видимо недовольная тем, что он не стал рассказывать какие-нибудь подробности об их романе. Она убрала ноги с его колен, скрестила их и стала ковырять пальчиком диван.

– А сейчас, говорят, вы живете у родителей Мередит?

– Да, и теперь у нас есть свое жилье: старый фургон за домом, – ответила Мередит. – Моя сестричка злится: раньше она там зависала со своими подружками, такими противными. Кроме вашей сестры. Ваша – клевая девчонка. А мою вы знаете? Ее Келси зовут.

Не стоит удивляться: дочь маминой подруги так или иначе будет связана с Эммой.

– Какая Келси, высокая или маленькая? – поинтересовалась я.

– Ой, точно. В нашем городе многовато Келси. Моя сестра высокая.

– Да, я с ней знакома. Кажется, они очень дружны.

– Это правильно, – веско сказала Мередит. – Малышка Эмма руководит всеми в школе. Дурак будет тот, кто перебежит ей дорогу.

«Довольно об Эмме», – подумала я, но мне все представлялось, как она обижает младших школьниц. Подростки – гнусный народ.

– Значит, Джон, вы теперь живете в фургоне. Все хорошо, обжились?

– Нормально, – ответила за него Мередит. – Собираем по знакомым помощь для него. Мама даже добыла CD-плеер.

– Вот как? – Я подчеркнуто посмотрела на Джона. Мол, пора бы и тебе высказаться, приятель. Хватит мне уже тратить время на твою подружку.

– Я просто не могу сейчас жить дома, – сказал он. – У нас у всех нервы на пределе, понимаете? К тому же повсюду остались вещи Натали, а мама никому не разрешает к ним прикасаться. В коридоре стоят ее туфли, а в ванной висит ее купальник, и мне приходится видеть его каждый день, когда принимаю душ. Это невыносимо.

– Могу себе представить.

Действительно: помню, что розовое пальтишко Мэриан висело в шкафу в прихожей до тех пор, пока я не поступила в университет. Может, и до сих пор там висит.

Я включила диктофон и подтолкнула его через стол к юноше.

– Джон, расскажите, какой была ваша сестра.

– Ох, это был славный ребенок. Она была очень умна. Просто невероятно.

– В чем это проявлялось? Она хорошо училась или просто была сообразительной?

– Ну, в школе она не так уж блистала. У нее были проблемы с дисциплиной, – ответил он. – Но думаю, это из-за того, что ей было скучно. Я считаю, она могла бы перескочить класс или два.

– Их мама боялась, что она будет слишком выделяться, – вмешалась Мередит. – Она всегда переживала, что Натали не такая, как все.

Я посмотрела на него, удивленно подняв брови.

– Верно. Мама действительно хотела, чтобы Натали была как другие дети. Сестренка была баловницей, сорвиголовой, и немножко со странностями. – Он засмеялся, глядя на свои ноги.

– Вы можете привести какой-нибудь случай для примера? – спросила я.

Истории из жизни – это то, что так нравится Карри. К тому же мне самой стало интересно.

– Как-то раз она изобрела свой язык. Конечно, это была детская игра, и получилась непонятная тарабарщина. Но она ведь и алфавит написала, что-то вроде китайских иероглифов. Даже учила меня этому языку. Точнее, пыталась. Быстро поняла, что я ее грамоту не осилю, и разочаровалась. – Он снова издал нервный смешок, такой глухой, словно шел из-под земли.

– Она любила школу?

– Ну, новенькой быть трудно, а здешние девочки… хотя, думаю, девчонки везде противные.

– Джонни! Грубиян! – Мередит игриво толкнула его.

Он никак не отреагировал.

– Кстати, Эмма… Она ведь ваша сестра?

Я кивнула.

– Она некоторое время дружила с Натали. Они вместе бегали в лесу, потом Натали приходила домой в ссадинах и прямо-таки ошалелой.

– Правда? – Вспоминая, с каким презрением она произносила имя Натали, я с трудом могла себе это представить.

– Да, они были настоящими подругами, хоть и недолго. Думаю, Эмме стало с ней скучно, ведь Натали была на несколько лет младше. Точно не знаю. Потом они из-за чего-то повздорили.

Так легко избавляться от подруг Эмма, конечно, научилась от мамы.

– Хотя ничего страшного, – сказал Джон, словно пытаясь успокоить меня. А может, себя. – Она много играла с одним мальчиком, Джеймсом Кэписи. Это сын работников фермы, примерно на год моложе, с которым больше никто не водился. Вроде бы они неплохо ладили.

– Он говорит, что последним видел Натали живой, – сказала я.

– Он врет, – заявила Мередит. – Я тоже слышала эту байку. Он всегда был выдумщиком. Его мама умирает от рака, отца у него нет. На него никто не обращает внимания. Вот он и сочиняет небылицы. Не слушайте его.

Я снова посмотрела на Джона, он пожал плечами.

– Ну это же сказка, – сказал он. – Какая-то сумасшедшая хватает Натали среди бела дня… Да как женщина могла такое сделать?

– Кто его знает… А как мужчина мог такое сделать? – прибавила Мередит. – Извращенец, по-любому. Генетический урод.

– Джон, я должна вас спросить: вас в полиции опрашивали?

– Да, вместе с родителями.

– И у вас есть алиби на обе ночи, когда произошли убийства? – Я ожидала бурной реакции, но он спокойно пил чай.

– Нет. Я катался на машине. Иногда у меня бывает нестерпимое желание уехать отсюда, понимаете? – Он метнул взгляд на Мередит, и та скривила губки. – Просто не могу привыкнуть к такому маленькому городку. Бывает, хочется куда-нибудь забрести и ненадолго потеряться. Я знаю, что тебе этого не понять, Мер.

Мередит молчала.

– Понимаю, – сказала я. – В юности я здесь чуть было не начала страдать клаустрофобией. Могу представить, каково тем, кто приехал из другого города.

– Джонни слишком благороден, – перебила меня Мередит. – Он обе ночи провел со мной. Просто не хочет меня в это впутывать. Так и напишите. – Мередит говорила отрывисто. Напряженно выпрямив спину, она раскачивалась из стороны в сторону, точно в состоянии религиозного экстаза.

– Мередит, – прошептал Джон, – не надо.

– Джон, спасибо тебе, конечно, но я не хочу, чтобы люди считали моего парня детоубийцей!

– Расскажи это в полиции, и через час они узнают правду. Мне это будет только во вред. Никто и не думает на самом деле, что сестру убил я. – Джон взял локон волос Мередит и мягко провел пальцами от корней к концам.

У меня на бедре жгуче отозвалось «щекотно». Я верила юноше. Он прилюдно плакал, рассказывал о своей сестре всякие глупости, играл с волосами своей девушки, и я ему верила. Я уже почти слышала, как Карри посмеивается над моей наивностью.

– Кстати, о случаях, – заговорила я. – Хочу спросить вас об одном. Правда ли, что, когда вы жили в Филадельфии, Натали нанесла однокласснице увечье?

Джон застыл, повернулся к Мередит, и лицо его изменилось. Его передернуло, рот перекосился, и мне показалось, что он вот-вот бросится к двери, но потом он отклонился назад и вдохнул.

– Прекрасно. Вот почему мама ненавидит прессу, – проворчал Джон. – В то время в одной газете напечатали об этом статью. Всего несколько абзацев. Натали в ней выставили зверенышем.

– Расскажите мне, что случилось.

Он пожал плечами. Посмотрел на руки, потрогал ноготь.

– Это произошло на уроке творчества. Дети рисовали красками и вырезали аппликации. Натали была вспыльчивой, а та девочка ею командовала. У Натали в руках были ножницы. Это не было сделано предумышленно. Ей тогда было девять лет.

Мне представилось, как Натали – серьезная, как на той семейной фотографии, – вонзает ножницы в глаза маленькой девочки. На светлый акварельный рисунок капает густая кровь.

– Что потом было с девочкой?

– Левый глаз ей спасли. А правый, увы…

– Натали нацелила ножницы в оба глаза?

Он встал и навис надо мной почти так же, как его мать.

– После того происшествия Натали в течение года наблюдалась у психиатра. Несколько месяцев ее мучили ночные кошмары. Ей было девять лет. Это был несчастный случай. Мы все чувствовали себя ужасно. Папа организовал фонд помощи пострадавшей девочке. Наша семья вынуждена была уехать, чтобы Натали могла все начать с чистого листа. Так мы и оказались здесь: папа устроился на первое попавшееся место работы. Мы переехали среди ночи, точно преступники. Сюда, в этот чертов городишко.

– Ничего себе! Джон, я и не знала, что тебе тут так плохо, – пробормотала Мередит.

Тогда он заплакал, снова сев на диван и опустив голову на руки.

– Я не жалею, что приехал сюда. Мне жаль, что она приехала сюда, потому что здесь умерла. Мы хотели ей помочь. А она умерла. – Он издал тихий стон, и Мередит неохотно обвила его руками. – Мою сестру убили…

«Званый ужин отменяется, потому что мисс Адора плохо себя чувствует», – сообщила мне Гейла. Обращение «мисс» наверняка принято по маминому настоянию, подумала я. Мне представилась такая речь: «Гейла, лучшие слуги в лучших домах обращаются к госпоже по официальному имени. Мы ведь хотим быть лучшими». Или что-то подобное.

Не знаю, что именно послужило причиной маминого недомогания: может быть, ссора со мной, а может, с Эммой. Я слышала, как они пререкались в маминой комнате: Адора в корректных выражениях отчитывала Эмму за то, что она без спроса каталась на гольф-мобиле. Жители Уинд-Гапа, как и обитатели всех прочих провинциальных городов, помешаны на машинах. В большинстве семей на каждого человека приходится по полтора автомобиля (половина – это либо старинная коллекционная машина, либо просто старая развалина, в зависимости от доходов владельца); к тому же имеются катера, водные мотоциклы, скутеры, тракторы, а у элиты Уинд-Гапа – гольф-мобили, на которых гоняют дети, не имеющие прав. Это незаконно, но их никто никогда не останавливает. Я поняла: после убийств мама хотела ограничить Эмму в свободе и запрещала ей кататься. На ее месте я бы так и сделала. Битых полчаса слышались ее назидания, занудные, как заезженная пластинка: «Не лги, моя девочка…» Эти слова были так знакомы, что мне даже стало стыдно, как когда-то давно. Значит, Эмма иногда попадается на лжи.

Зазвонил телефон. Чтобы не мешать Эмме получать удовольствие, я сняла трубку сама и с удивлением услышала по-чирлидерски отрывистую речь своей старой подруги Кейти Лейси. Энджи Пейпамейкер приглашает подруг на вечеринку жалости к себе, сообщила она. Будет много вина, грустный фильм, слезы, сплетни. Меня она тоже ждет. Энджи жила в районе нуворишей на окраине города, состоящем из огромных особняков. Почти как в Теннесси. Кейти говорила об этом таким тоном, что я не могла понять – то ли она завидует, то ли хвастается. Насколько я ее знаю, и то и другое понемногу. Она всегда хотела иметь то, что есть у других, даже если ей это не нужно.

Еще при встрече с Кейти и ее подругами в гостях у Кин я поняла, что мне придется сходить хотя бы на одну их вечеринку. Я стала раздумывать, поехать ли к ним или записать с кассеты на бумагу разговор с Джоном, при воспоминании о котором мне становилось грустно до слез. К тому же, как и мамины стервозные подруги (Аннабель, Джеки и другие), эта компания могла дать мне больше полезной информации, чем десяток официальных интервью.

Когда Кейти Лейси (ныне Бракер) остановилась перед домом, я поняла, что она, как и ожидалось, стала состоятельной дамой. Кейти доехала до меня всего за пять минут (оказалось, что ее дом всего через квартал от маминого) на огромном дурацком внедорожнике – стоит такой дороже, чем дом, зато он и комфортабелен настолько же. За спиной я слышала хихиканье – в салоне работал DVD-плеер, показывая детскую передачу, хотя детей там не было. Навигатор на приборной доске передо мной давал никому не нужные указания.

Муж Кейти, Бред Бакер, учился у ее отца, и тот, выйдя на пенсию, передал бизнес ему. Они торговали сомнительным гормоном, от которого куры с невероятной скоростью набирали вес. Мама его не покупала, говоря, что никогда не станет пользоваться препаратами, которые так грубо вмешиваются в природу. Это не значит, что она не применяла гормоны. На маминой ферме свиньям кололи химикаты до тех пор, пока бедные животные не раздувались до того, что не держались на ногах и не становились красными, как вишня. Но это происходило медленнее.

Бред Бакер был таким мужем, который жил там, где укажет Кейти, покупал тот диван, который хотела Кейти, оплодотворял Кейти по ее просьбе и ни в чем ей не перечил. Внешне он был привлекательным, если хорошенько вглядеться, а член у него был с мой палец. Это я знала по личному опыту, краткому и не очень интересному, полученному на первом курсе. Но по-видимому, малыш выполнял свои функции хорошо: Кейти была на третьем месяце беременности, ожидая третьего ребенка. Они собирались пытаться до тех пор, пока не получится мальчик. «Хотим, чтобы по дому бегал маленький шельмец».

Говори, Чикаго, обо мне! Мужа нет до сих пор, но не будем терять надежду. Говори о ней, о ее волосах и любимых витаминах, о Бреде и двух дочках, Эмме и Маккензи, о женской вспомогательной службе Уинд-Гапа и о том, какое безобразие они натворили на параде в честь дня святого Патрика. Потом вздохнем: бедные девочки… Да, давай повздыхаем вместе: бедная моя статья о девочках. Видимо, она не очень о них переживала, потому что тут же снова заговорила о женской ассоциации: какой бардак творится там с тех пор, как директором стала Бекка Харт (до замужества Муни). В наше время Бекка пользовалась средней популярностью, а вес в обществе приобрела пять лет назад, когда сошлась с Эриком Хартом, у родителей которого была небольшая машина, водяная горка и «ловушка для туристов» – ресторан с мини-гольфом в самой неприглядной части Озарка. Ситуация была не блестящей. Сегодня она придет, и я сама смогу в этом убедиться. Она просто не очень удачно устроилась в жизни.

Особняк Энджи был похож на дом, нарисованный детской рукой: он был таким простым, что почти не выглядел трехмерным. Войдя в комнату, поняла, что мне совсем не хочется там находиться. Первой я увидела Энджи; со школьной поры она сбросила фунтов десять, хотя ей это было ни к чему. Она мне сдержанно улыбнулась и продолжила раскладывать приборы для фондю. Потом я заметила Тиш, которая уже в юные годы выполняла в компании роль мамочки, той, что придерживает вам волосы, пока вас тошнит, и с которой время от времени неожиданно случались приступы плача, потому что ей не хватало любви. Мне сказали, что она вышла замуж за парня из Ньюкасла, глуповатого (это шепотом прибавила Кейти), но зарабатывающего весьма неплохо. На шоколадном кожаном диване вальяжно лежала Мими. Хрупкая, как подросток, на удивление не выглядящая взрослой. Но казалось, кроме меня, этого никто не замечал. Все до сих пор называли ее горячей штучкой. Как подтверждение такой репутации, на ее пальце сиял огромный бриллиант – подарок Джоуи Йохансена, симпатичного долговязого парня, который на третьем курсе стал полузащитником и тогда вдруг попросил, чтобы его звали Джоу-Ха (честно говоря, это все, что я о нем помню). Бедняжка Бекка сидела среди них напряженно, словно чего-то ожидая, и выглядела нелепо в наряде, почти до смеха похожем на наряд хозяйки дома (может, Энджи возила Бекку с собой в магазин?). Она широко улыбалась всем, кто встречался с ней взглядом, но никто с ней не заговаривал.

Мы смотрели фильм «На пляже».

Когда Энджи включила свет, Тиш рыдала.

– Я вернулась на работу, – завывая, объявила она, прижав к глазам пальцы с кораллово-розовыми ногтями. Энджи налила вина и погладила ей колено, глядя на нее с преувеличенным участием.

– Господи, милая, зачем? – прошептала Кейти. Даже шепот у нее был девичьим и каким-то щелкающим. Словно тысяча мышек грызет печенье.

– Пока Тайлер ходила в детский сад, мне казалось, что я хочу работать, – ответила Тиш, продолжая рыдать. – Думала, мне нужна какая-то цель.

Последнее слово она выплюнула, как будто оно было ядовитым.

– Цель у тебя есть, – сказала Энджи. – Не позволяй обществу учить тебя, как растить детей. Из-за всяких феминисток, – она посмотрела на меня, – ты не должна чувствовать вину за то, чего у них быть не может.

– Она права, Тиш, она абсолютно права, – не выдержала Бекка. – Феминизм подразумевает, что женщины сами выбирают то, что хотят.

Женщины с сомнением смотрели на Бекку, когда вдруг послышались всхлипывания из угла, где сидела Мими, и все обернулись к ней, включая Энджи, которая разливала вино.

– Стив больше не хочет детей, – сквозь слезы пожаловалась она.

– Почему? – картинно возмутилась Кейти.

– Говорит, трех достаточно.

– Кому достаточно, ему или тебе? – резко спросила Кейти.

– Я так ему и сказала. Девочку хочу. Дочку.

Женщины погладили ее по голове. Кейти погладила ее живот.

– А я хочу сына, – всхлипнула она, выразительно глядя на фотографию трехлетнего сына Энджи на каминной полке.

Тиш и Мими продолжили ныть и жаловаться между собой: «Я скучаю по малышам… Всегда мечтала о доме, полном детей, – это все, чего я хочу… Что плохого в том, чтобы просто быть мамой?» Мне было их жаль, – казалось, они страдают искренне, и, конечно, я могла только посочувствовать тому, что жизнь у них сложилась не так, как они хотели. Покивала, пошептала сочувственные слова, а потом, больше не найдя что сказать, убежала на кухню резать сыр, чтобы им не мешать. Этот ритуал был мне знаком со школьных лет, и я знала, что такие разговоры в любой момент могут принять дурной оборот. Вскоре Бекка пришла ко мне на кухню и стала мыть посуду.

– И так почти каждую неделю, – сказала она, выкатив глаза, как будто это все еще ее удивляет, а не раздражает.

– Наверно, им нужна эмоциональная разрядка, – предположила я.

Она надеялась, что я скажу что-нибудь еще. Знакомое чувство. Когда хорошая цитата на подходе, я бываю готова залезть человеку в рот и силой сорвать ее у него с языка.

– Я и знать не знала, насколько плохо живу, пока не стала ходить на посиделки к Энджи, – прошептала Бекка, доставая чистый нож, чтобы отрезать швейцарского сыра. Сыра у нас было столько, что им можно было бы накормить до отвала весь Уинд-Гап.

– А, ну бывает, что из-за конфликтов человек ведет поверхностную жизнь, но сам при этом поверхностным не становится.

– Это верно, – ответила Бекка. – С вами, девочками, в школе так все и было? – спросила она.

– Ох, почти, когда мы не пакостили друг другу.

– Кажется, я рада, что была такой неудачницей, – сказала она и засмеялась. – Интересно, почему сейчас я не могу не быть такой нахальной, как тогда?

Я засмеялась в ответ и налила ей вина. У меня слегка кружилась голова от необыкновенного чувства, что я как будто бы снова очутилась в юности.

Когда мы вошли в гостиную, все еще хихикая, все женщины плакали. И все сразу повернули головы и уставились на нас с таким ужасом, словно мы вдруг сошли с портрета Викторианской эпохи.

– Я рада, что вы так весело проводите время, – язвительно сказала Кейти.

– При том, что сейчас происходит в городе, – прибавила Энджи. Очевидно, они развили эту тему.

– Что творится в этом мире? За что убили девочек? – плакала Мими. – Бедняжки.

– И еще вытащили у них зубы – просто уму непостижимо, – ужаснулась Кейти.

– Жаль, что над ними так издевались при жизни, – рыдала Энджи. – Почему девчонки бывают так жестоки друг к другу?

– Одноклассницы их дразнили? – спросила Бекка.

– Как-то раз после уроков они зажали Натали в туалете и… обрезали ей волосы, – сквозь слезы пояснила Мими. Ее лицо распухло и покрылось пятнами. На блузке темнели разводы от туши.

– Они заставили Энн… снять трусы перед мальчиками, – сказала Энджи.

– Дети всегда их допекали, потому что они были немного не такие, как все, – добавила Кейти, осторожно промокая глаза рукавом.

– Какие дети? – спросила Бекка.

– Узнай у Камиллы, она ведь это дело расследует, – буркнула Кейти, подняв подбородок, – это выражение ее лица было мне знакомо со школьных лет. Оно означало, что она чувствует себя правой, нападая на вас. – Ты ведь знаешь, какая дрянь твоя сестра, правда, Камилла?

– Дети иногда жестоки оттого, что сами несчастны.

– Так ты защищаешь ее? – спросила Кейти, сердито сверкнув на меня глазами.

Я чувствовала, как меня пытаются втянуть в политику Уинд-Гапа, и меня охватила тревога. На ноге запульсировало «свара».

– Ох, Кейти, я ее не настолько знаю, чтобы защищать или обвинять, – сказала я с деланой осторожностью.

– Ты хоть раз всплакнула по девочкам? – спросила Энджи.

Теперь подруги сбились в кучу и сверлили меня глазами.

– У Камиллы нет детей, – напомнила Кейти благоговейным тоном. – Не думаю, что она может испытывать ту же боль, что и мы.

– Мне девочек очень жаль, – сказала я, но это прозвучало так же искусственно, как тост «Миру – мир!» из уст участницы конкурса красоты. Мне действительно было их жаль, но казалось, что вслух это звучит как дешевый фарс.

– Не хочу показаться жестокой, – заговорила Тиш, – но думаю, что, пока у тебя нет детей, твое сердце работает не на полную мощь. Его часть как будто отключена.

– Согласна, – сказала Кейти. – Я женщиной себя по чувствовала только тогда, когда у меня в животе зашевелилась Маккензи. Вы знаете, верующие и ученые ведут сейчас много дебатов, но, по-моему, что касается детей, все сходятся во мнении. В Библии сказано: «Плодитесь и размножайтесь», а что до науки – ну, все сводится к тому, что женщины на то и существуют, чтобы рожать детей.

– Вот в чем наша сила, – чуть слышно пробормотала Бекка.

 

* * *

 

Домой меня отвезла Бекка – Кейти решила остаться на ночь у Энджи. Наверно, утром за ее доченьками присмотрит няня. Бекка пошутила по поводу одержимости иных мамаш, и я в ответ хрипло посмеялась. «Тебе шутить легко – у тебя двое детей». Мне было очень грустно.

Я надела чистую ночную рубашку и села в кровать, распрямив спину.

– Больше сегодня пить не буду, – прошептала я. Потом погладила себя по щеке, расслабила плечи и сказала: – Моя хорошая.

Мне хотелось что-нибудь вырезать: на бедре уже зудело «сладкая», над коленом – «гадкая». Не хватало слова «бесплодная». Такой я и была, никому не нужным пустоцветом. Мое лоно было пустым, как гнездо погибшей птицы.

Бедные убитые девочки… «Что творится в этом мире?» – плакала Мими. Хотя эти слова настолько банальны, что записывать их смысла не было, именно это я чувствовала сейчас. Что-то было ненормальным, прямо здесь, совершенно ненормальным. Я представила, как Боб Нэш сидит на кровати Энн и пытается вспомнить их последний разговор. Как мать Натали заливается слезами, уткнувшись лицом в старую футболку своей девочки. Представила, как я сама, в тринадцать лет, в отчаянии рыдаю на полу в комнате покойной сестры, держа в руках ее туфельку в цветочек.

А потом Эмму, которой сейчас тоже тринадцать. Девочка-женщина с прекрасным телом, терзаемая желанием быть малышкой, по которой скорбит мама. Маму – как она плачет по Мэриан. И как кусает ребенка. Представила, как Эмма, утверждая власть над слабыми, вместе со своими подружками со смехом обрезает волосы Натали; как кудри девочки падают на пол. Мое тело кричало, сердце колотилось так, что гудело в ушах. Я закрыла глаза, обхватила себя руками и заплакала.

 

* * *

 

Десять минут я рыдала в подушку, потом начала успокаиваться, и в голове стали появляться земные мысли: интервью с Джоном Кином – выбрать то, что я смогу процитировать в статье; квартплата – заплатить на следующей неделе, когда вернусь в Чикаго; вынести мусор – из корзины у кровати несет кислятиной, там преет яблоко.

– Камилла! – послышался за дверью голос Эммы.

Я застегнула воротник, опустила рукава и открыла дверь. Эмма вошла: розовая ночная рубашка в цветочек, светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, босые ноги. Милашка, да и только.

– Ты плакала, – с легким изумлением сказала она.

– Немного.

– Из-за нее?

Последнее слово прозвучало веско, тяжело, и мне представилось, что оно упало в подушку, как увесистый круглый камень, и оставило глубокую ямку.

– Отчасти.

– Я тоже. – Ее взгляд скользил по краям моей одежды, воротнику и рукавам. Надеялась увидеть мои шрамы. – Не знала, что ты режешься, – сказала она наконец.

– Я больше этого не делаю.

– Это хорошо, я считаю. – Она в нерешительности заерзала на кровати. – Камилла, у тебя бывает такое чувство, что должно произойти что-то плохое? При этом сделать ты не можешь ничего – остается только ждать.

– Приступы тревоги? – Я не могла отвести взгляд от ее кожи, гладкой и смуглой, как кофе с молоком.

– Нет, не то, – протянула она разочарованно, как будто я не смогла разгадать простую загадку. – Ну и ладно, я все равно хочу кое-что тебе подарить.

Она вручила мне маленький бумажный сверток и попросила развернуть осторожно. Я развернула: там был аккуратно скрученный косяк.

– Это лучше, чем водка, которую ты пьешь, – сказала Эмма, автоматически занимая оборонительную позицию. – Ты много пьешь. Это лучше. От этого ты не будешь такой грустной.

– Эмма, правда…

– Можно, я еще раз посмотрю на твои порезы? – Она застенчиво улыбнулась.

– Нет.

Молчание. Я подняла руку, в которой держала косяк.

– Эмма, и я думаю, тебе не следует…

– Это подарок: хочешь – бери, хочешь – нет. Я просто хотела сделать тебе приятное.

Она нахмурилась и скрутила в трубочку уголок своей рубашки.

– Спасибо. Мне приятно, что ты обо мне заботишься.

– А знаешь, я ведь могу быть хорошей! – сказала она, все еще хмурясь. Казалось, она вот-вот заплачет.

– Знаю. Хотя не понимаю, почему ты решила быть хорошей со мной именно сейчас.

– У меня не всегда это получается. А сейчас получилось. Мне проще, когда все спят и в доме тихо.

Она протянула руку, которая, как бабочка, затрепетала перед моим лицом. Потом уронила руку, погладила мне колено и ушла.

 

Глава десятая

 

«Мне жаль, что она приехала сюда, потому что здесь она умерла, – со слезами сказал Джон Кин, восемнадцати лет, о своей сестре Натали, десяти лет. – Мою сестру убили…»

Четырнадцатого мая, в городе Уинд-Гап штата Миссури, между зданиями салона красоты «Стрижка и завивка» и скобяной лавки «У Бифти», было обнаружено тело Натали Кин, зажатое в узком проеме в сидячем положении. Это второй ребенок, убитый в городе за последние девять месяцев: в августе прошлого года в местной реке было найдено тело Энн Нэш, девять лет. Обе девочки скончались от удушья, и у обеих убийца выдернул зубы.

«Сестренка иногда вела себя как настоящая сорвиголова», – сказал Джон Кин, тихо плача.

Джон Кин, который недавно окончил школу и который два года назад приехал сюда с семьей из Филадельфии, охарактеризовал сестру как девочку умную и одаренную богатым воображением. Однажды она даже изобрела свой язык, включая алфавит.

«Но Натали была еще маленькой, и получилась какая-то китайская грамота», – прибавил Кин, грустно смеясь.

Китайской грамотой это дело остается и до сих пор: полицейские чиновники Уинд-Гапа, а также Ричард Уиллис, следователь по убийствам, приехавший из Канзас-Сити, признают, что улик мало. «Мы не исключаем никаких возможностей, – сказал Уиллис. – Убийца может быть как городским, так и приезжим, и мы тщательно работаем над обеими версиями».

 

Полиция отказывается комментировать показания мальчика, возможного свидетеля, который заявляет, что видел, как Натали похитила женщина. Источник, близкий к полиции, считает наиболее вероятным, что убийца – мужчина, проживающий в городе. Местный врач-стоматолог, Джеймс Л. Джеллард, подтверждает это: «Выдернуть зубы нелегко, тут сила нужна». Пока полиция занимается расследованием, в мастерских Уинд-Гапа стремительно вырос спрос на кодовые замки и огнестрельное оружие. С тех пор как убили Натали, в местной скобяной лавке было продано три десятка кодовых замков, и владелец оружейного магазина выдал более тридцати разрешений на ношение оружия. «Я думал, что у большинства местных жителей ружья уже есть, потому что многие занимаются охотой, – говорит Дэн Р. Снайя, владелец самого крупного в городе магазина огнестрельного оружия, – но, видимо, теперь вооружаются те, у кого их не было».

Одним из тех, кто увеличил свой арсенал, является отец Энн Нэш, Роберт, сорок один год. «У меня остались две дочери и сын, и я должен их защитить», – сказал он. Нэш отзывается о покойной дочери как о ребенке очень сообразительном. «Иногда я думал, что она умнее меня. Иногда она сама считала себя умнее отца». Он сказал, что его дочь была подвижной, как и Натали, которая лазила по деревьям и каталась на велосипеде, – чем она и занималась в августе прошлого года, когда ее похитили.

Отец Луи Д. Блуэлл, настоятель местной католической церкви, заметил, как убийства повлияли на местных жителей: значительно увеличилось количество посетителей на воскресных мессах и многие люди приходили к нему за духовным наставлением. «Когда случается беда, люди испытывают сильную потребность в духовной пище, – говорит он, – они хотят знать, как такое могло произойти».




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-07-13; Просмотров: 217; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.099 сек.