Акционизм

Начиная с авангарда, художники статических визуальных искусств стремятся расширить поле своей деятельности и овладеть четвертым измерением — временем, путем создания динамических объектов (возникает направление кинетизма, создающего подвижные про­странственные объекты) и процессуальных, длящихся во времени акций. Апогея этот процесс достигает в пост -культуре — в модер­низме и постмодернизме. «Акция» (или искусство акции) стало наиболее общим понятием для обозначения любых динамических, процессуальных практик современного искусства, в которых акцент переносится с результата арт-деятельности на ее процесс. Первые акции проводились дадаистами и сюрреалистами еще в 1910—1925 г. и носили, как правило, демонстративно эпатажный и деструктивный характер. Следующим этапом сознательного перенесения внимания художника (а в какой-то мере и зрителя) с произведения на процесс его создания стала «живопись действия» (Action painting), крупней­шим представителем которой был Джексон Поллок. Спонтанный процесс разливания или разбрызгивания красок по холсту, которым управляли исключительно глубинные подсознательные импульсы ху-

дожника, выходил здесь на первый план. Сама возникшая картина рассматривалась лишь как документ, подтверждающий факт собы­тия акции, как уникальная психограмма творчества, часто не имею­щая никакой художественной ценности.

Развитием этих акций стали знаменитые «Антропометрические» перформансы (см. ниже) Ива Клайна, проходившие в Галерее со­временного искусства в Париже в 1960 г. В акции «Антропометрия синей эпохи» три обнаженные модели обмазывались с помощью Клайна синей краской и прижимались своими телами к развешенным по стенам чистым холстам. В процессе перформанса струнный ор­кестр исполнял «Монотонную симфонию», состоявшую из одного непрерывного тона, длившегося 20 мин. Художник был в черном смокинге, приглашенные зрители — в вечерних туалетах. Сразу же после акции прошла сорокаминутная дискуссия о значении мифа и ритуала в искусстве между Клайном и ташистом¹ Жоржем Матьё. Документальные отпечатки на холсте, полученные в результате «Ан­тропометрических» акций Клайна, составили его знаменитую серию ANT, отдельные полотна которой экспонируются сегодня во многих музеях мира.

В 1950—1960-е гг. искусство акции выходит на новый уровень, пре­вращаясь в некое театрализованное действо, совершавшееся как в спе­циальных помещениях, так и на природе или на городских улицах и площадях и включавшее в свой состав элементы многих видов искусст­ва и арт-практик (как статических, так и процессуальных). Таким способом пост-культура реагировала на ставшую уже к середине сто­летия достаточно традиционной теоретическую и практическую тен­денцию многих искусств к некоему синтетическому объединению, к выходу искусства из музейных и выставочных залов в окружающую среду, к более активному включению реципиентов в процесс творчест­ва. Наконец, это была своеобразная реакция арт-практики на дости­жения НТП, с одной стороны, показывавшая стремление художест­венного мышления не отстать от него, а с другой — выявлявшая полную растерянность эстетического сознания перед огромным и не­понятным монстром, приведшим за полстолетия практически к унич­тожению всех традиционных видов искусства и способов художест­венного выражения, к существенному изменению менталитета и психологии восприятия современного человека.

С середины ХХ в. регулярно появляются художественные мани­фесты и декларации (в частности, «Белый манифест» Л. Фонтано,

¹ Ташизм (от фр. tache — пятно) — разновидность живописи абстрактного экспрессионизма.

призывы композитора Д. Кейджа и т.п.), в которых обосновывается или декларируется необходимость в соответствии с новыми жизнен­ными условиями создавать четырехмерное искусство, развивающее­ся в пространстве и во времени, концентрирующее внимание на конкретной жизнедеятельности, использующее все новейшие дости­жения техники и технологии, чтобы идти в ногу со временем. В отличие от традиционного театрального или музыкального искус­ства акции носят, как правило, иррациональный, парадоксально-аб­сурдный характер и обращены непосредственно к внесознательным уровням психики реципиента. Большое значение в акции играют жест, мимика, паузы между действиями и жестами. Существенное влияние на становление акционизма оказала увлеченность его со­здателей восточными и первобытными культами, шаманскими обря­дами, восточными философско-религиозными учениями, доктрина­ми, практиками медитации и т.п.

Среди акций этого типа особое место занимают хэппенинги и перформансы. Первые (от англ. to happen — случаться, происхо­дить) как бы непреднамеренно совершаются в местах обычного пребывания публики (на улицах, площадях, набережных, в парках, скверах), носят более или менее импровизационный характер, и их организаторы стремятся вовлечь в действо оказывавшихся на месте проведения зрителей. Наибольшее распространение хэппенинги по­лучили в Америке; их возникновение связывают с именами компо­зитора Д. Кейджа и одного из создателей поп-арта Р. Раушенберга, проведших первые хэппенинги в начале 1950-х гг. В своих намере­ниях они стремились создать нечто, возвращающее искусство в самую гущу народной жизни наподобие карнавалов, маскарадов, праздников или публичных сакральных действ и ритуалов.

Организуя импровизационные сценки часто абсурдного, нередко фривольно-эротического содержания с включением в них предметов и аксессуаров реальной действительности, городского или природ­ного ландшафта, предметов утилитарного быта, вовлекая в них случайных прохожих и зрителей, организаторы хэппенингов пыта­лись вырвать их на время события акции из обыденного контекста и как бы заставить включиться в неутилитарную игру некоего иного измерения. Хэппенинги по замыслу их организаторов принципиаль­но неповторимы и уникальны. Они сохраняются только в записях на кино- и видеопленках. Своей главной задачей создатели хэппе­нингов ставили выведение искусства в жизнь, слияние с жизнью, внедрение в сознание обычного человека мысли о том, что любой фрагмент его обыденной жизни может быть поднят до уровня искусства или даже сакрального действа, эстетизирован им самим без особых усилий — важны лишь особая неутилитарная установ-

ка, устремленность в самой жизни к ее более высоким, игровым, неутилитарным уровням.

В Европе более популярными стали перформансы (англ. perfor­mance — исполнение) — акции, совершающиеся или в специальных помещениях, или на открытом воздухе на специальных площадках по заранее разработанному сценарию. Здесь существует б о льшая дистанция между исполнителями и зрителями, чем в хэппенинге. Перформанс развился на основе театра абсурда, хэппенинга, кон­кретной музыки, поп-арта и ряда других форм авангардно-модер­нистского искусства на путях их специфического свободного объ­единения.

Особая форма перформансных акций была разработана движе­нием «Флуксус» (Fluxus — существует с начала 1960-х гг.), в кото­ром акции назывались «концертами» и для них писались специаль­ные «партитуры». Представители этого движения выдвигали в качестве программных принципов стирание личностного начала в их акциях (авторская корпоративность); гибридность акций, включаю­щих в свой состав (= процесс) элементы различных видов искусства; принципиальную несерьезность, демонстративно игровой, иронич­ный и преходящий характер акции.

Напротив, другие создатели (они же и исполнители) перформан­сов (например, Й. Бойс, И. Захаров-Росс и др.) воспринимали их крайне серьезно и почти сакрально — как некие современные ма­гические или шаманские действа. Принципиальная абсурдность, невозможность рассудочного прочтения этих акций способствуют созданию вокруг них ореола некой первозданной, наивной (изна­чальной, доцивилизационной, т.е. «чистой») сакральности, которая способствует контакту их участников и зрителей с какими-то иными реальностями. На современном уровне и в контексте художествен­но-эстетического опыта предпринимаются попытки возрождения ар­хаических магических действ и сакральных ритуалов, или, точнее, симуляции (значимая категория постмодернизма) подобных действ.

Итак, проследив основные тенденции и интенции движения ху­дожественно-эстетического сознания в ХХ в. от авангарда до постмодернизма, мы видим, что, начав с доведения до логического завершения принципов художественного выражения в основных видах традиционного искусства, показав ограниченность или недо­статочность классического для новоевропейской эстетики изобрази­тельно-выразительного языка искусства для работы в условиях тех­ногенной цивилизации, художники-экспериментаторы и теоретики искусства предприняли мощный «штурм унд дранг» для прорыва искусства и эстетического сознания на какой-то принципиально

иной уровень, адекватный (или конгруэнтный) уровню сознания и бытия современного человека. Пока нельзя однозначно оценить результаты этого эксперимента. Он еще активно развивается. Одна­ко уже постмодернизм убедительно показывает, что при всех самых «крутых» авангардных и модернистских жестах и практиках самых продвинутых мастеров самого актуального искусства, при вроде бы полном, демонстративном и действенном отказе от всех классичес­ких ценностей у всех талантливых артистов эстетическая основа искусства в той или иной форме, в том или ином ракурсе сохраня­ется. И это понятно. Как бы радикален ни был художник, если он действительно художник, он никуда не может уйти от того, на что дан ему художнический дар — от реализации эстетического опыта, создания некоего неутилитарного события, суть которого заключа­ется в гармонизации человека с Универсумом. При этом в современ­ном мире пост -культуры эта гармонизация нередко осуществляется через объектную или процессуальную дисгармонию — как бы «от противного». Важно, что любым способом — игры, иронии, шока, отвращения и т.п. и современное искусство вольно или невольно приводит человека к внутреннему контакту с самим собой, с Другим, с природой, с обществом, с Универсумом, т.е. так или иначе выпол­няет свою функцию. Даже если при первом столкновении с ним это не только не кажется очевидным, но производит обратное впечат­ление. Другой вопрос, что так называемое актуальное искусство — это искусство переходного периода, когда более актуальны разру­шительные и деструктивные тенденции, чем конструктивные; что это, как правило, конвенциональное искусство, ориентированное только на определенный и достаточно узкий круг «избранных» реципиентов, допущенных к знанию правил «игры», давших как бы себе и своей «секте» негласный обет принять эти правила, стать их апологетом; и, наконец, что под видом «продвинутости» и «акту­альности» создается много (очень много!) просто шелухи, которой заваливается Бездна между Культурой и тем, что идет ей на смену. Однако это все — «другой вопрос». Для нас здесь важно, что, резко перестраивая всю систему художественного мышления, демонстра­тивно и манифестарно отказавшись в массе своих крупных направ­лений и движений от эстетического и художественного, ХХ в. на практике, в своих главных серьезных художественных эксперимен­тах и гуманитарных дискурсах занимался не чем иным, как мучи­тельными поисками принципиально нового, адекватного своему вре­мени эстетического опыта.

Глава VII. ПАРАКАТЕГОРИИ НОНКЛАССИКИ

Нонклассика, или, по-иному, неклассическая эстетика, постклассическое эстетическое сознание и т.п., активно формировавшаяся в течение всего ХХ столетия и принявшая в конце его облик пост -культуры — глобального переходного этапа от Культуры (и классической эстетики, в частности) к чему-то принципиально иному, черты которого еще совершенно не ясны, выработала для коммуникативных целей в поле своей актив­ности большое количество понятий и смысловых единиц, которые получили и свое вербальное закрепление. Это еще не категории, ибо большая часть их носит сугубо рабочий и скоропреходящий характер, как и обозначаемые ими смысловые образова­ния, не ставшие еще достаточно стабильными универсалиями культуры. Однако эсте­тику, как и любому ученому-гуманитарию, для более или менее адекватного понима­ния основных процессов в пост -культуре, внутри которой ему предстоит сегодня жить и мыслить, возможно, еще немалое время, необходимо знать смысловое наполнение хотя бы основных из этих семантических единиц, которые я условно обозначаю здесь как паракатегории — некие временные рабочие симулякры категорий, хотя вполне вероятно, что некоторые из них со временем войдут (а какие-то уже можно считать категориями) в категориальный аппарат новой гуманитарной науки XXI в., к которой сейчас идет активная подготовка на всех уровнях гуманитарного знания.

Ясно, например, что бессознательное, активно разработанное фрейдистской и юнгианской традициями, уже вошло в нонклассику на правах категории, ибо без нее и вне ее немыслима никакая гуманитарная наука, на феномене, ей обозначенном, основываются глубинные процессы любой художественной деятельности, и авангард­но-модернистско-постмодернистской прежде всего. Почти то же самое можно сказать о таких понятиях, как абсурд, телесность, гипертекст и некоторых других. Многие же не только не дотягивают до статуса категорий, но и обречены на скорое исчезно­вение как термины. Я остановлюсь здесь только на некоторых паракатегориях, особо значимых для понимания современной художественно-эстетической деятельности и соответствующего сознания.

Осмысление бессознательного в качестве существенного двигателя художествен­ного творчества приводит нас (как привело и художественно-эстетическое сознание и гуманитарные науки ХХ в.) в миры Лабиринта и Абсурда, где рациональное и иррациональное, переплетаясь причудливым образом, способствуют возникновению множества образований, которые и составляют основное смысловое поле нонклассики.

Дата добавления: 2015-07-13