Человеческий цикл 14 страница

Основная причина исторической несостоятельности религии как водителя и организатора человеческого общества кроется именно в этом. Церкви и вероисповедания, например, всеми силами препятствовали развитию философии и науки, сожгли Джордано Бруно, заключили в тюрьму Галилея и занимали настолько агрессивную позицию в отношении философии и науки, что тем пришлось в порядке самозащиты наброситься на Религию и разрушить ее до основания, чтобы расчистить пространство для законного своего развития. Все произошло потому, что люди, ослепленные темными страстями своей витальной природы, рассуждали следующим образом: поскольку религия связана с определенными интеллектуальными представлениями о Боге и мире, которые не выдерживают научной критики, значит, всякую науку следует истребить огнем и мечом; научная и философская истина отвергалась ради сохранения религиозного заблуждения. Мы видим также, что ограниченный религиозный дух зачастую подавляет и обедняет радость и красоту жизни — либо в силу нетерпимого аскетизма, либо, если говорить о пуританском подходе, из неспособности понять, что религиозный ригоризм — это не вся религия, хотя, может быть, и важная ее часть, не единственный путь этико-религиозного постижения Бога, поскольку любовь, милосердие, мягкость, терпимость, доброта тоже (и даже более) божественны, а пуритане забывали или никогда не знали, что Бог есть не только чистота, но и любовь и красота. В политической жизни религия часто принимала сторону власти и препятствовала приходу и осуществлению более высоких политических идеалов, поскольку сама, в лице Церкви, находила поддержку у власти и смешивала религию с Церковью или выступала за ложную теократию, забывая о том, что истинная теократия есть царство Божие, а не царство Папы, духовенства или сословия священнослужителей. Равным образом религия часто поддерживала закостеневший и устаревший социальный строй, поскольку полагала, что ее собственная жизнь зависит от различных форм социальной жизни, с которыми она оказалась связанной на длинном отрезке своей истории, и ошибочно заключала, что даже необходимые изменения этих форм могут разрушить религию и угрожать ее существованию. Как будто такую могучую внутреннюю силу, как религиозный дух в человеке, можно разрушить чем-то столь незначительным, как изменение формы социальной жизни, или столь внешним, как социальная перестройка! В этом заблуждении, во всем множестве его проявлений, заключалась великая слабость религии прошлого — именно это дало возможность и основание интеллектуальному разуму, эстетическому чувству, социальному и политическому идеализму, даже этическому духу человека восстать против религии, которая должна была выражать его высочайшее стремление и закон.

Значит, в этом кроется единственная тайна расхождения между древним и современным, восточным и западным идеалами, а также единственная возможность их примирения. Оба идеала имеют под собой известные прочные основания, и конфликт их проистекает из непонимания. С одной стороны, истинно то, что религия должна играть главную роль в жизни, быть ее светом и законом — но это должна быть подлинная религия, какой она и является по своей внутренней сути, по основному закону существования, т.е. поиском Бога, культом духовности, открытием глубочайших пластов жизни души пребывающему в нас Божеству, вечной Вездесущности. С другой стороны, истинно и то, что религия — когда она отождествляет себя только лишь с вероисповеданием, культом, Церковью, системой ритуальных формул — вполне может стать силой, тормозящей развитие, а потому человеческий дух может восстать против нее, чтобы освободить различные сферы жизни от ее влияния. У религии есть два аспекта: истинная религия и религиозность. Истинная религия — это религия духовная, которая стремится жить в духе, находящемся за пределами интеллекта, за пределами эстетического, этического и практического существа человека, и просвещать и направлять эти части нашего существа высшим светом и законом духа. Религиозность же, напротив, укореняется в некой ограниченной мистической экзальтации низших частей нашей природы или придает особое значение интеллектуальным догмам, формулам и ритуалам, некому жестко установленному моральному кодексу, некой религиозно-политической или религиозно-социальной системе. Конечно, не стоит совсем уж пренебрегать всеми этими вещами, считать их недостойными или излишними, а духовная религия не должна с презрением отвергать вспомогательную роль форм, ритуалов, вероисповеданий или религиозных систем. Напротив, человек нуждается в них, поскольку низшие части его природы должны возвыситься через экзальтацию, прежде чем смогут одухотвориться в полной мере, прежде чем смогут непосредственно проникнуться духом и подчиниться его закону. Когда человек обращается к внутренней жизни, его мыслящий и рассуждающий ум часто нуждается в интеллектуальной формуле, эстетическая природа или прочие части инфрарационального существа — в форме или ритуале, витальная природа — в жестко установленном моральном кодексе. Но все это — вспомогательные средства, а не сущность религии; именно потому, что они принадлежат рациональному и инфрарациональному планам, они и не могут быть чем-то боvльшим, и если им слепо следовать и придавать слишком большое значение, они даже могут препятствовать нисхождению супрарационального света. В том виде, какой они имеют, их можно предложить человеку в пользование, но не навязывать ему деспотической неумолимой властью в качестве единственного закона. Основное правило, которое следует соблюдать при их использовании, — это сохранять терпимость и допускать возможность вариаций. Духовная сущность религии — это единственное, что является в высшей степени необходимым, мы всегда должны твердо держаться ее и подчинять ей все прочие элементы нашей природы или мотивы нашей деятельности.

Но здесь появляется некая двусмысленность, которая привносит еще более глубокое расхождение. Ибо под духовностью религия, похоже, часто подразумевает нечто, далекое от земной жизни, отличное от нее и ей враждебное. Она осуждает стремление человека к земным целям как нечто, противоположное духовной жизни, а земные надежды человека — как иллюзорные и тщетные упования, несовместимые с его упованием на небеса. Таким образом дух становится чем-то отдаленным: человек может достичь его лишь отбросив жизнь низших частей своей природы. Он должен либо отказаться от этой низшей жизни в тот момент, когда она уже выполнила свое предназначение, либо упорно обуздывать, умервщлять и истреблять ее. Коль скоро в этом заключается истинный смысл религии, тогда очевидно, что она не имеет никакого позитивного значения для человеческого общества — если говорить о его усилиях, надеждах и стремлениях, или для индивида — если говорить о любой низшей части его существа. Ибо каждый элемент нашей природы естественным образом стремится к совершенству в собственной своей сфере и, если и подчиняется высшей силе, то только потому, что с ее помощью обретает боvльшее совершенство и более полное удовлетворение даже в своей области. Если же духовный путь отказывает ему в возможности совершенствоваться, т.е. лишает его стремления к совершенству, тогда он должен либо утратить веру в себя и способность продолжать естественное развитие своих энергий и своей деятельности, либо отвергнуть зов духа, чтобы последовать своему собственному стремлению и закону, дхарме. Этот конфликт между землей и небесами, между духом и низшими его частями становится еще более губительным для последних, когда духовность принимает форму религии скорби, страдания, аскетического самоограничения и провозглашает тщету земного мира. В крайнем своем проявлении он ведет к таким кошмарам души, как ужасный мрак и безнадежность средневековья в самый страшный его период, когда единственную надежду человечество видело, похоже, в приближении Конца Света, неизбежной и желанной Пралайи. Но даже когда это пессимистическое отношение к земному миру принимает не столь резко выраженный и нетерпимый характер, оно все равно становится силой, препятствующей развитию жизни, и, следовательно, не может быть для нее истинным законом и водителем. В этом смысле всякий пессимизм является отрицанием Духа, его полноты и силы, следствием нетерпения, не способного видеть пути Господни в мире, и недостаточной веры в божественную Мудрость и Волю, которые сотворили мир и вечно направляют его. Такая позиция выражает ложное представление о верховной Мудрости и Силе, а потому не может служить верховной мудростью и силой духа, к которым мир мог бы обратиться за водительством и помощью в возвышении всей своей жизни к Божественному.

Отход Запада от религии — т.е. уменьшение притязаний и требований религии, приведшее Европу от религиозных взглядов средневековья через Ренессанс и Реформацию к современным рационалистическим взглядам, сведение сферы всех наших интересов к обычной земной жизни, наши напряженные усилия реализовать себя согласно правилам, диктуемым низшими частями природы, напрочь лишенными всякого духовного стремления, — был противоположной ошибкой, другой крайностью, связанной с нашим невежеством и знаменующей автоматический переход маятника от неверного утверждения к неверному отрицанию. Это — заблуждение, поскольку совершенство нельзя обрести в подобных границах и рамках; ибо они не охватывают всей полноты человеческого существования и отрицают присущие ему глубочайшее стремление и сокровеннейший импульс. Только свет исила высшего могут совершенным образом направлять, возвышать и осуществлять низшее. Низшая жизнь человека не божественна по форме, хотя и заключает в себе тайну божественного, и ее можно обожествить только с обретением высшего закона и духовного озарения. Но нетерпение, которое осуждает жизнь, теряет веру в нее или отказывается участвовать в ее развитии, поскольку в данный момент она не божественна и не пребывает в гармонии с жизнью духовной, является равным заблуждением, андхам тамах. Бегущий от мира монах или просто аскет может, конечно, найти в такой позиции индивидуальное, сугубо личное спасение, духовную компенсацию за свое отречение и Тапасью, как и материалист, следующий своим путем, исключающим все другие, может найти соответствующее вознаграждение за свою энергию и сосредоточенные поиски; но ни первый, ни второй не могут стать истинным водителем человечества и его законодателем. Позиция монаха подразумевает страх, отвращение, недоверие к жизни и ее стремлениям, а человек не может мудро управлять такой сферой, к которой у него нет никакой любви и которую он хочет свести к минимуму и подавить. Если бы управлять жизнью и человеческим обществом был поставлен один лишь аскетический дух, то он мог бы воспитать в них только готовность к самоотречению и отказу от своих собственных стремлений. В своем водительстве аскетический дух может поначалу терпимо относиться к низшим проявлениям жизненной природы человека, но только для того, чтобы в конечном счете заставить их свести к минимуму свою деятельность и прекратить ее. Но духовность, которая отделяет себя от жизни, чтобы охватить ее всю целиком, не попав к ней в зависимость, не знает таких ограничений. Образ духовного человека, способного направить человеческую жизнь к совершенству, воплощен в древней индийской идее Риши — человека, который в полной мере проживает человеческую жизнь и находит слова для выражения супраинтеллектуальной, супраментальной, духовной истины. Он поднимается над ограничениями низшей жизни и может смотреть на все вещи сверху, но при этом он находится в жизни и способен видеть изнутри ее движущие силы; он обладает совершенным внутренним знанием и высочайшим духовным знанием. Поэтому он может направлять мир согласно человеческому закону, как Бог направляет его согласно закону божественному, ибо, подобный Божеству, такой человек пребывает в жизни мира и все же над ней.

Следовательно, именно в духовности, понимаемой в этом смысле, должны мы искать направляющий свет и закон гармонии, а в религии — только в той мере, в какой она отождествляет себя с духовностью. Пока религия не достигает этого уровня, она остается не более чем одной из сфер человеческой деятельности, одной силой среди прочих, и не может в полной мере управлять другими сферами деятельности и силами, даже если будет признана самой важной и самой могучей из них. Если религия постоянно стремится загнать все прочие силы в жесткие рамки вероисповедания, неизменного закона, отдельной системы, она должна приготовиться к тому, что эти силы восстанут против ее власти. Они, конечно, могут какое-то время терпеть давление религии и извлекать из этого значительную пользу, но в конечном счете, согласно закону своего существования, неизбежно начнут стремиться к более свободной деятельности и беспрепятственному развитию. Духовность уважает свободу человеческой души, поскольку сама реализуется через свободу; а глубочайший смысл свободы заключается в возможности развиваться и расти к совершенству согласно закону своей собственной природы, дхарме. Такую свободу духовность даст всем основным частям нашего существа. Она предоставит философии и науке такую свободу, которую предоставляла древняя индийская религия (при желании даже свободу отрицать дух), при которой философия и наука в древней Индии никогда не чувствовали потребности отделиться от религии, но скорее врастали в нее и тянулись к ее свету. Такую же свободу духовность даст поискам политического и социального идеала и всем прочим силам и стремлениям человека. Только ей придется просвещать их так, чтобы они развивались к свету и закону духа не через подавление и ограничение, но через исследование себя, постепенное саморасширение и многостороннее раскрытие своих величайших, высочайших и глубочайших возможностей. Ибо все они суть возможности духа.

Глава XVIII. Инфрарациональный век цикла

Следовательно, именно в духовности заключается конечная цель нашей жизни, наша единственная надежда на совершенство как индивида, так и человека общественного; не в духе, который ради личного своего удовлетворения отворачивается от земной жизни и ее трудов, но в том более высоком духе, который превосходит, но при этом принимает и осуществляет их. Духовность, которая вберет в себя человеческий рационализм, эстетизм, этику, витализм, телесность, тягу к знанию, влечение к прекрасному, потребность в любви, стремление к совершенству, стремление к могуществу и полноте жизни и существования, духовность, которая раскроет этим плохо согласованным силам их божественный смысл и объяснит условия, необходимые для перехода в божественное состояние, примирит их все друг с другом, озарит перед каждой ее путь, ныне погруженный в густой полумрак и совсем не видимый или видимый в искаженном свете — является силой, которую даже излишне самодостаточный человеческий разум сможет принять (или, по крайней мере, однажды будет вынужден принять) как верховного правителя и увидеть в ней свой собственный высший свет, свой собственный неиссякаемый источник. Именно такая перспектива предстает перед нами как логическое завершение, неизбежный результат развития и осуществления всего, к чему направлены индивидуальные и коллективные усилия человека. Успешное развитие зарождающейся в человечестве духовности, пребывающей пока в зачаточной, ранней стадии, является вероятной перспективой эволюции — и в век субъективизма человечество начинает пробуждаться к осознанию этой возможности или обнаруживать первую глубокую тенденцию к возвращению на этот виток цикла. Все более глубокое, широкое, высокое, более одухотворенное субъективное понимание индивидуального и общественного "я" и его жизни и все более частое обращение к духовному свету и духовным средствам для окончательного решения всех проблем — единственный путь к истинному социальному совершенству. Со свободным правлением, иными словами, преобладающим руководством, контролем и влиянием развитого духовного человека — не полуодухотворенного священника, святого, пророка или примитивного приверженца веры — связываем мы нашу надежду на божественное водительство для человечества. Лишь одухотворенное общество сможет привести к установлению индивидуальной гармонии и общественного счастья; или, иными словами (словами, которые наиболее точно выражают смысл, хотя разум и страсти склонны извращать их), к новому роду теократии, царству Божию на земле — теократии, которая будет управлять человечеством через Божественное, живущее в сердцах и умах людей.

Конечно, новый век не наступит легко и просто или в результате внезапной,полностью всех устраивающей перемены, магической трансформации, каких люди всегда тщетно ожидали от каждого нового великого перелома и революции в политике и обществе. Пришествие его, однако, действительно будет сродни чуду, как и все подобные глубокие изменения и грандиозные события, ибо они производят впечатление некой осуществленной невозможности. Но Бог совершает все чудеса путем развития скрытых возможностей, которые долго подготавливаются, по крайней мере во всех своих элементах, а в конце путем стремительного выявления и сведения их воедино таким образом, что в своем слиянии они образуют новую форму, новое имя и выражают новый дух. Зачастую решительному перелому предшествуют видимое обострение и доведение до крайности явлений, которые кажутся полным отрицанием нового принципа и нового творения, самой бескомпромиссной их противоположностью. Подобная эволюция элементов духовного общества становится по меньшей мере возможной в век субъективизма, и если одновременно достигают предельной полноты и силы своего выражения явления, которые кажутся полным отрицанием такого духовного роста, то это не обязательно является показателем практической невозможности нового рождения, но, напротив, может быть признаком его приближения или, в крайнем случае, реальной попытки такого достижения. Конечно, все усилия субъективистского века могут закончиться неудачей; но чаще всего это происходит, когда за недостатком имеющихся у него средств, из-за крайней незрелости исходной позиции и беглой поверхностности или узкой направленности его взгляда, обращенного в себя и на внешний мир, он заранее обречен — т.е. принципиальная ошибка заключена в его самопознании. Это становится менее вероятным, когда дух века являет всю полноту свободы, разнообразия и многостороннего поиска, упорное стремление к знанию и совершенству во всех сферах человеческой деятельности; такой дух вполне может обратиться в интенсивную, но гибкую силу, стремящуюся к бесконечному и божественному во многих направлениях и многих аспектах. В этом случае можно предсказать если не окончательный приход нового века, то значительный скачок в развитии человечества.

Мы уже увидели, что социальная эволюция или вообще эволюция человека как индивида и члена общества неизбежно проходит через три стадии. Наша эволюция начинается с инфрарациональной стадии, на которой люди еще не научились соотносить принципы и формы своей жизни и деятельности со знанием просветленного интеллекта; они по-прежнему действуют исходя главным образом из своих инстинктов, импульсов, стихийных идей, витальных интуиций или же привычно подчиняются требованиям желаний, жизненной необходимости и обстоятельств — именно такой образ действий культивируется и кристаллизуется в их социальных институтах. От этой отправной точки человек, проходя разнообразные стадии, движется к рациональному веку, в котором его разумная воля, уже более или менее развитая, становится судьей, властителем и главным вдохновителем его мыслей, чувств и действий, строителем, разрушителем и снова творцом господствующих идей, целей и интуитивных прозрений. И наконец, если наш анализ и прогноз верны, человек в своей эволюции должен пройти век субъективизма и двинуться к супрарациональному или духовному веку, в котором он постепенно разовьет в себе более духовное, супраинтеллектуальное и интуитивное — возможно, в конечном счете, и более чем интуитивное — гностическое сознание. Он сможет постичь высшую божественную цель, божественный промысел, божественный свет, озаряющий путь к тому, чем он стремится стать — цели всех его помышлений, чувств и действий — и сможет также все более и более подчиняться этому высшему свету и высшей силе и жить в них. Это произойдет не за счет инфрарационального религиозного импульса и экстаза, какие характеризуют или скорее окрашивают в мрачные тона смутный хаос и жестокое насилие Средних веков, но через высшее духовное существование, возможное только после очищения сознания, которое тоже будет возвышено, преобразовано и приведено к своему незримому источнику.

Эти стадии, или периоды, неизбежны в психологической эволюции человека еще более, чем Каменный и прочие века, выделенные Наукой как фазы материального развития цивилизации, поскольку они обусловлены не внешними средствами или событиями, но самой природой человеческого существа. Но мы не должны полагать, что каждая из этих стадий по сути своей изначально однородна и абсолютна, выражает законченную тенденцию или полностью проявляется сразу после своего наступления, заметно отличается от других стадий по способу выражения или во времени. Они не только вытекают одна из другой, но частично могут развиваться одна в другой и существовать одновременно в разных частях земли. Но прежде всего потому, что человек, даже дикарь или дегенерат, в целом всегда является существом сложным, его нельзя однозначно и определенно отнести ни к одной из этих стадий — до тех пор, пока он не превзойдет себя, не разовьется в сверхчеловека, иными словами, не одухотворит и не обожествит все свое существо. На низшей, животной стадии развития он по-прежнему остается своего рода мыслящим или рассуждающим животным; даже инфрарациональный человек не может быть полностью инфрарациональным, поскольку в нем осуществляется какая-то деятельность (или в нем есть тенденция к совершению такой деятельности), так или иначе связанная с разумом или подразумевающая работу разума, содержащая в себе более или менее примитивный супрарациональный элемент, более или менее замаскированную работу духа. На высокой стадии ментального развития человек все-таки не является чистым ментальным существом, чистым разумом; даже самый совершенный мыслитель не бывает и не может быть полностью или исключительно рациональным — ибо существуют витальные импульсы, которые он не в силах уничтожить, озарения или проблески света свыше, которые не становятся менее супрарациональными от того, что он не понимает их происхождения. Когда речь идет не о божестве, но о максимально развившем свои возможности человеке, которого коснулся луч божественного света, самая духовность человека, независимо от степени ее преобладания, обязательно содержит (пока он по-прежнему остается человеком, не достигшим вершины эволюции) свои рациональные и инфрарациональные тенденции и элементы. С периодами же общественного развития человечества дело обстоит точно так же, как и со стадиями психологической жизни индивидов: они могут отличаться друг от друга по признаку преобладающего действия одного из элементов, который превосходит силой другие или поглощает их, или вступает с ними в некий компромисс, однако исключительная деятельность такого элемента, похоже, не предполагалась изначально и на практике не осуществима.

Таким образом, в инфрарациональном периоде человеческого и социального развития вовсе не должны отсутствовать присущие ему элементы — действенные элементы — разума и духовности. Даже дикарь, будь то первобытный человек или дегенерат, имеет некое связное представление об этом и потустороннем мирах, теорию жизни и религии. Нам, людям с более развитым рациональным умом, его теория жизни может показаться непоследовательной, поскольку мы утратили лежащий в ее основе взгляд на вещи и принцип связи ее идей. Но она, тем не менее, является продуктом разума, и в пределах этой теории человек способен вполне успешно мыслить как на абстрактном, так и на практическом уровне, а также формировать четкую этическую идею и мотив, некоторые эстетические представления и стройную систему общества — жалкую и варварскую, на наш взгляд, но достаточно хорошо продуманную и выстроенную для того, чтобы служить своим простым целям. Мы можем не видеть элемент разума и в примитивной теории жизни или духовности в варварской религии, поскольку они кажутся нам целиком созданными из символов и форм, которым эти неразвитые умы придают суеверный смысл. Но это происходит потому, что на данной стадии развития разум не совершенен и ограничен в своем действии, а элемент духовности примитивен или неразвит и еще не обладает самосознанием; чтобы надежно сохранить плоды их деятельности и сделать последние реальными и конкретными для своего ума и духа, первобытный человек вынужден облекать их в символы и формы, за которые он цепляется с дикарским трепетом и благоговением, поскольку только они могут стать для него ориентирами, направляющими его жизнь. Ибо в нем преобладает инфрарациональная жизнь инстинкта, витальной интуиции и импульса, механического обычая и традиции — все остальные части его существа должны привести все это в первичный порядок и озарить первыми проблесками света. Неочищенный разум и непросвещенный дух не могут работать в нем, осуществляя свои собственные цели: они являются рабами его инфрарациональной природы.

На более высоком уровне развития или при повторном прохождении уже пройденной стадии ради осуществления более полной эволюции (дикарь в наше время находится, вероятно, не в состоянии первобытного примитивного человека, но в состоянии рецидива примитивности, возвращения к ней) инфрарациональный век общества может породить цивилизацию очень высокого уровня. Здесь человек может обладать великими интуитивными знаниями смысла или общей цели жизни, иметь замечательные идеи устройства жизни, гармоничную, хорошо отлаженную, долговечную и прочную социальную систему, впечатляющую религию, не лишенную известной глубины, но сводящуюся главным образом к символу и ритуалу, которые для народных масс и станут практически всей религией. На этой стадии чистый разум и чистая духовность не будут управлять обществом или двигать большими массами людей, но будут представлены (если вообще будут) отдельными личностями — число которых поначалу будет измеряться единицами, но впоследствии станет неуклонно увеличиваться по мере того, как эти две силы будут обретать все большую чистоту и мощь и привлекать все больше и больше сторонников.

В случае преобладающего развития разума это вполне может привести к веку великих мыслителей-одиночек, которые открывают какую-то идею жизни, ее начал и законов и строят на этом основании философскую систему; критических умов, одиноко стоящих над толпой, которые судят о жизни, еще не обладая светоносной широтой взглядов, тончайшей гибкостью мысли или глубиной чистого и всеобъемлющего понимания, но все же обладая силой интеллектуального разума, способностью интуитивного постижения, проницательностью; возможно, даже появится один-другой выдающийся социальный философ, который, воспользовавшись неким кризисом или общественным потрясением, сумеет заставить общество видоизмениться или перестроиться на основании некоего чисто рационального и разумного принципа. Такой век, похоже, представлен в традициях ранней греческой цивилизации или, скорее, начала ее динамичного и прогрессивного периода. Если же преобладает духовность, появятся великие мистики, способные погрузиться в изучение глубоких и по-прежнему таинственных возможностей нашей психической природы: они интуитивно постигнут и реализуют истину "я" и духа в человеке, и хотя сохранят эти знания в тайнеипередадут их лишь немногим посвященным, все же, возможно, с их помощью удастся усовершенствовать примитивные формы народной жизни. Именно о такой линии развития туманно свидетельствуют древние традиции мистерий. Мы видим, как в доисторической Индии она совершила особый и уникальный поворот, предопределивший общее направление развития общества и превративший индийскую цивилизацию в обособленное и своеобразное явление в истории человечества. Но все это — лишь первые проблески света в сознании человечества, которое по-прежнему остается инфрарациональным, равно как и инфрадуховным, и даже претерпевая влияние этих предшественников, оно отвечает на их вдохновенные идеи лишь слабо и невнятно, не обнаруживая ни ясного интеллектуального понимания, ни пробудившегося духовного отклика на то, что несут в себе или предлагают эти идеи. Человечество по-прежнему облекает все в инфрарациональную форму и превращает в традицию, искажающую истину, а духовную жизньподменяет плохо понятым ритуалом и затемняющим смысл символом. Оно смутно ощущает высшие истины, старается осуществить их на свой неуклюжий манер, но это еще не истинное понимание; оно пока не способно придать им устойчивую интеллектуальную форму или постичь их сокровенный духовный смысл.

По мере дальнейшего своего развития разум и духовность постепенно превращаются в силу все более широкую и рассеянную, вероятно, менее интенсивную, но охватывающую боvльшие массы и оказывающую на них более сильное влияние. Мистики сеют семена мощного духовного развития, в котором ищут света целые сословия общества и даже представители всех сословий, как это случилось в Индии эпохи Упанишад. На смену мыслителям-одиночкам приходит огромное количество писателей, поэтов, ораторов, софистов, ученых-исследователей, которые обеспечивают мощный и плодотворный расцвет живой мысли и поиска, развивая в людях привычку мыслить и вызывая даже в народных массах всеобщую активность интеллектуального разума — как это случилось в Греции в век софистов. Свободное от вмешательства разума духовное развитие в инфрарациональном обществе часто имеет тенденцию опережать на первых порах развитие рационального и интеллектуального ума. Ибо величайшей просвещающей силой в развитии инфрарационального человека является низшая интуиция, инстинктивное интуитивное чувство, возникающее из заключенной в человеке жизненной силы, а переход к интенсивной внутренней жизни и развитию более глубокой духовной интуиции, превосходящей интеллект и, по-видимому, не нуждающейся в нем, на индивидуальном уровне происходит довольно легко. Но для человечества в целом такой скачок невозможен; ум и интеллект человечества должны полностью развиться, чтобы духовность могла надежно совершать свое восхождение, опираясь на широкий фундамент развитой низшей природы человека, разумного ментального существа. Поэтому мы видим, что разум в своем росте либо на время избавляется от четко выраженной духовной тенденции, как это было в древней Греции, либо принимает ее, но сплетает вокруг самых первых постижений и открытий духа гигантскую паутину интеллектуальных построений, в результате чего ранний мистический пророк замещается философом-мистиком, религиозным мыслителем и даже просто философом, как это было в Индии.

Дата добавления: 2015-07-13