Часть первая. Этническая природа варягов 9 страница

267. Гадло А.В. Южное Приазовье.. С 8

268. Там же. С. 10.

269. Талис Д.Л. Указ. соч. С. 96.

270. Там же. С. 97.

271. Там же. С. 95.

272. Плетнева С.А. От кочевий к городам - М., 1967. С. 19.

273. Гадло А.В. Южное Приазовье... С. 8; Талис Д.Л. Указ. соч. С. 94. Напомним,'что культ котла сохранялся у кимвров севера Ютландского полуострова и в начале н. э.

274. Якобсон АЛ. Раннесредневековые сельские поселения Юго-Западной Таврики // МИА, № 168. Л., 1978. С. 140.

275. Талис ДЛ. Указ. соч. С. 96.

276. Беневоленская ЮД. Антропологические материалы из средневековых могильников Юго-Западного Крыма // МИА № 168. С. 203-208.

277. Соколова К.Ф. Антропологические материалы из средневековых могильников Крыма // История и археология средневекового Крыма. - М, 1958. С. 63-70; Зиневич Т.П. Антропологические материалы средневековых могильников Юго-Западного Крыма, - Киев, 1977 С. 135.

278. Беневоленская ЮД. Указ. соч. С. 206.

279. Кропоткин Б.В. Черняховская культура и Северное Причерноморье // Проблемы советской археологии. - М., 1978. Автор отмечает, что и после падения Черняховской культуры «отдельные небольшие группы Черняховского населения сохраняются в Юго-Западном Крыму, на Керченском полуострове и в Нижнем Подунавье» (С. 163).

280. Амброз А.К. Дунайские элементы в раннесредневековой культуре Крыма // КСИА. Вып. 113. М., 1968. С. 20-23;Айбабин А.И. Погребения второй половины V - первой половины VI в. в Крыму // То же. Вып. 158. М., 1979.

281. Соколова К.Ф. Указ. соч. С. 70. Автор видит потомков населения поздней скифской поры в мезодолихокефалах северной окраины нагорья.

282. Дмитриев А.В. Могильник эпохи переселения народов на реке Дюрсо // КСИА. Вып. 158. С. 56.

283. Барбаро и Контарини о России / Подг. текста Б.Ч. Скржинской. - Л., 1971 С. 131, 157.

284. Якобсон АЛ. Указ. соч. С. 193.

285. Трубачев О.Н. О синдах и их языке // ВЯ, 1976, № 4. С. 44, 55.

Глава вторая. Сведения о Балтийской Руси

Несмотря на исключительную важность вопроса о Балтийской Руси как для норманистов, так и антинорманистов, он остается, пожалуй, наименее изученным во всем комплексе проблем, связанных с образованием древнерусского государства. И это несмотря на то, что уже в первой половине XIX в. был выявлен широкий круг источников, в которых упоминается Балтийская (Варяжская) Русь[286]. Очень многие авторы так или иначе должны были оценивать «попутно» встречные указания на эту «Русь». Но чаще всего такие сведения заносятся в разряд «сомнительных», объявляются ошибками переписчиков и т. п. В таком отношении к этим сведениям отчасти «повинен» С. Гедеонов. В его концепции «Русь» - это только южное, приднепровское образование, противостоящее «варягам» - первоначально балтийским славянам. Даже в тех случаях, когда он наталкивался на источники о Балтийской Руси, он говорил о них в подстрочнике с явным недоумением. Позднейший же спор норманистов и антинорманистов свелся к альтернативе: Скандинавия или Приднепровье. А при такой постановке вопроса Балтийская Русь явно мешала и той, и другой стороне. Норманистов сведения о ней не устраивали потому, что подрывалось представление о тождестве «Руси» и «Швеции», а антинорманистов потому, что необходимо было учитывать наличие еще какой-то Руси в Прибалтике. Достаточно сказать, что проблема эта не нашла никакого отражения в специальных исследованиях И. П. Шаскольского, посвященных вроде бы критике современных норманистских представлений. Не учитывал ее и коллективный труд, посвященный советской историографии Киевской Руси[287]. В нем, в частности, вообще не упомянуто обсуждение этого вопроса в 1970— 71 гг. в журнале «Вопросы истории» польским ученым Г. Ловмяньским и автором настоящей работы[288].

О том, что остров Рюген (Ругия) назывался «Русью» (Рутенией), писали многие авторы, в том числе и в советское время[289]. Расхождения в упомянутом обсуждении касались лишь оценки этого факта. Г. Ловмяньский полагал, что название не выходит за пределы острова и что оно своеобразный «мираж»: смешение ругов с русами по случайному созвучию. Ряд источников, говорящих о Руси на Балтике, он отвел как поздние или сомнительные. Поэтому необходимо рассмотреть их в целостном виде.

Известно, что «Русь» имеет в источниках разные обозначения. В латинской традиции, сохраняющейся и в средневековой литературе, преобладает написание Rutenia или Ruthenia. В собственно германских источниках это чаще всего Rugia со множеством вариантов, собранных и непонятых одним из наиболее активных современных норманистов А. В. Назаренко, недоумевающим по поводу постоянной взаимозамены написаний Rugia-Russia[290]. В византийских и восточных источниках, как указано выше, преобладают написания «Росия» и «Русия». Встречается оно и в западной средневековой литературе (в частности, в итальянских и английских источниках). При этом имеются в виду и разные «Русии», и разные значения этнонима. В иранских языках, как сказано, этноним связывался с «белым» цветом, символизировавшим социально привилегированное положение. Смысл многочисленных вариантов обозначения (тоже многочисленных) «Русий» в Европе в значительной мере объясняется обычными латинскими характеристиками галльского племени рутенов: «Russus Rutheni» и «Flavi Rutheni» - «красные» (или красноватые) и «златокудрые» (опять-таки с красноватым оттенком) рутены. А в кельтском это тоже один из синонимов красного цвета. Лиудпранд прямо связывал этноним «русы» в византийском понимании с обозначением внешнего вида. (См. об этом выше.)

В славянских языках это тоже один из вариантов обозначения желто-красного цвета. Наименование ругов - ружане или руйаны - имеет то же значение, что и месяца сентября «рюен» - желто-красный. Как «коричнево-желтый» осмысливался и эпитет «русый». Все эти варианты можно найти в настольном для историков и филологов словаре И.И.Срезневского («Материалы для словаря древнерусского языка»), а также в сербо-хорватских словарях. И задача заключается не в том, чтобы понять, почему такой разнобой в произнесении гласных и согласных (носовые, зубные и гортанные звуки различно произносились даже в соседних деревнях), а в том, чтобы понять смысл именно цветового обозначения этноса. О «белом» цвете выше говорилось. «Красный» цвет символизировал могущество, и выражалось это, как правило, в ритуальном раскрашивании, что, как увидим, также встречается в источниках, позволяя в ряде случаев различать «красных» и «белых» русов. Не объяснено значение «синего» цвета, в который красились, по сообщению Юлия Цезаря, бритты. Может быть, с целью нагнать страх на неприятеля.

Разные обозначения этнонима ценны в источниковедческом плане. Они часто помогают определить место или условия возникновения источника, а также пути распространения самого этноса.

Римские авторы имели некоторое (хотя и смутное) представление о Прибалтике. Ценно указание на то, что после завоевания Галлии римлянами ряд галльских племен ушли: венеты из Бретани полностью, погрузившись на суда, видимо, к своим дальним родственникам - венетам балтийским, рутены (ранее пришедшие с севера), видимо, к местам прежнего обитания. В ходе массовых переселений связи юга и севера были нарушены, и после Великого переселения народов их приходилось как бы открывать заново.

В раннее Средневековье на юге жили легендарные или полулегендарные представления, занесенные разноплеменными выходцами с севера в связи с римской политикой найма «варваров» в качестве воинов и «федератов», прикрывающих римские владения от других варваров. Эти представления нашли отражение у авторов IV-VI вв., в частности, у Иордана и его византииских современников. С VIII в. начинается продвижение к Прибалтике франкских королей и императоров. Прибалтика попадает в поле зрения франкских и затем германских хронистов. Ряд сочинений посвящается христианизации прибалтийских славян. С конца VIII в. начинаются и грабительские набеги на континент «норманнов» - как называли выходцев (разноэтничных!) из прибрежных районов севера на континенте в Германии. Именно в этом контексте прозвучит известие, вошедшее в состав Вертинских анналов (835-861) епископа г. Труа Пруденция. В 839 г. к франкскому императору Людовику Благочестивому (814-840) явились послы византийского императора Феофила (829-842). Посольство было торжественно принято 18 мая в Ингельгейме. В составе византийского посольства оказались и представители народа «рос»: «Послал он с ними также неких (людей), которые говорили, что их, то есть их народ зовут Рос (Rhos), и которых, как они говорили, царь их, по имени Хакан (Chac'anus), отправил к нему (Феофилу) ради дружбы. В помянутом письме (Феофил) просил, чтобы император милостиво дал им возможность воротиться (в свою страну) и охрану по всей империи, так как пути, какими они прибыли к нему в Константинополь, шли среди варваров, весьма бесчеловечных и диких племен, и он желал бы, чтобы они, возвращаясь по ним, не подвергались опасности. Тщательно расследовав причину их прибытия, император узнал, что они принадлежали к народности свеонской (eos gentis esse Sueonum); считая их разведчиками по тому царству (Византии) и нашему, чем искателями дружбы, (Людовик) решил задержать их у себя, чтобы можно было достоверно выяснить, с добрыми ли намерениями они пришли туда или нет; и он поспешил сообщить Феофилу через помянутых послов и письмом также и о том, что он их из любви к нему охотно принял; и если они (росы) окажутся людьми вполне благожелательными, а также представится возможность им безопасно вернуться на родину, то они будут (туда) отправлены с охраной; в противном случае они с (особо) посланными будут направлены к его особе (к императору Феофилу), с тем, чтобы он сам решил, что с таковыми сделать»[291].

Естественно, что цитированный текст стал предметом самого оживленного обсуждения в полемике норманистов и антинорманистов. И для тех и для других он дает весомый материал: норманисты выводят отсюда тезис о тождестве росов и свеонов, а антинорманисты доказательство существования в первой половине IX в. Росского каганата. В числе сравнительно недавних работ можно выделить исследования А. Н. Сахарова и А. В. Рязановского[292].

А спор начался с самого зарождения норманизма, поскольку германское «норманны» воспринималось не просто как «северные люди», а как именно северные германцы. Ощутимый удар по норманистской интерпретации записи нанес уже Г. Эверс. Он указал на то, что титул кагана никогда не употреблялся в Швеции и что франки шведов хорошо знали, поскольку незадолго до посольства Феофила (именно в 829 г.) шведы просили у Людовика Благочестивого миссионеров для проповеди христианства[293]. Примерно в том же направлении шли разъяснения С. Гедеонова[294]. С. Гедеонов сопоставил известие 839 г. с упоминавшейся выше репликой Людовика II от 871 г. о титуле «каган» у норманнов, указав на их тесную связь.

В известии 839 г. есть и еще несколько моментов, осложняющих его интерпретацию. Самое этническое название «свеоны» исторически не совпадало с названием «свевы». В начале н. э. первые жили «в сердце моря», а свевы обитали еще на континенте. Но позднее оба эти названия как бы сливаются под пером немецких авторов и воспринимаются как идентичные. В данном случае неясно, знал ли Пруденций о их различии. Главное же заключается в том, что росы и свеоны не столько отождествляются, сколько противопоставляются. Людовик Благочестивый явно не поверил представителям народа «рос», заподозрив в них обыкновенных лазутчиков. И, конечно, особое опасение его вызывали возможные лазутчики норманнов, сотрясавших в это время прибрежные города империи. И если со свеями-шведами у империи отношения были вполне доверительными, то с собственно норманнами - «урманами» русской летописи, т. е. норвежцами, такой близости не было. Подозрение могло питаться и тем, что в числе «норманнов» особую активность в это время проявляли жившие здесь с давних пор аланы. Именно вождь аланов Роллон, считавший себя потомком Роллона, приведшего во II в. алан с Дона в северные пределы Франции, обретет «прародину» в начале X в., переселившись туда из Норвегии. Тогда подозрения императора будут вообще оправданы. Но о росах и Росском каганате в Ингельгейме, похоже, не знали. И искать его, конечно, следовало не в Киеве, традиционно связанном с Подунавьем, а на том пути, который еще и Гельмольд в XII в. считал балтийским «поясом», соединяющим Балтику с Черным морем, то есть донским вариантом пути «из варяг в греки».

Сама логика исторического процесса заставляет искать «Росский каганат» где-то по соседству с Хазарией, поскольку именно тюркоязычные хазары претендовали на господство в Восточной Европе, поднимая титул своих правителей на уровень византийских и римских цесарей. Тот же титул у кого-то из соседей уже сам по себе предполагает конфронтацию: «каган» не может быть в подчинении у кого-либо. В.В.Седов предположил, что «Русский каганат» - это славянская волынцевская культура на левобережье Днепра[295]. Но, как отмечалось выше, восточные источники называют «русами» чаще всего именно население салтово-маяцкой культуры, что верно отметил Д. Т. Березовец (неправомерно перенося эту культуру и на Средний Днепр) и обосновала на более широком материале Е. С. Галкина.

Свидетельство 871 г. - ответ византийскому императору Василию I Македонянину Людовика Немецкого (843-876), сына Людовика, встречавшего в 839 г. послов Росского каганата и заподозрившего, что это норманны. И это своеобразная поправка: «Каганом мы называем государя авар, а не хазар или норманнов»[296]. Зачем пришлось объясняться по поводу давних событий - остается не вполне ясным: письмо Василия I до нас не дошло. А судя по несколько раздраженному тону, византийский император упрекал коллегу в нарушении этикета: присвоении титула «Римского императора» (у Константинополя было больше прав на такой титул). Василий прислал Людовику роспись титулов, как она представлялась Константинополю, и, судя по всему, осудил высокомерное отношение к послам кагана росов со стороны Людовика I. Правда, Василий как будто «каганом» признавал только правителя хазар, возможно, учитывая факт реальной зависимости алан-росов от Хазарии. Само вторжение в Причерноморские степи тюркских или смешанных угро-тюркских народов (социальная верхушка мадьяр была тюркской), похоже, угрожало не хазарам, а их конкурентам - в данном случае как раз «асам и касогам», а также продвинувшимся на восток славянам.

Норманисты, пожалуй, правы в том, что Росский каганат нужно искать на севере. Только не у «норманнов», пришедших во II в. с Дона и готовившихся отвоевать на севере Франции свою «прародину». Но предводитель алан из Норвегии Роллон, считавший себя потомком Роллона II в., претендовал лишь на титул «герцога», а «каганы» у его предков могли появиться не ранее VIII в., когда более высокая, нежели хазарская, культура алан-росов должна была защищать себя от искавших дани восточных пришельцев. Византия традиционно лавировала и сталкивала племена и народы, в данном случае хазар и разные «Руси». А громили оседлое население Подонья явно не хазары. В свое время М.В.Левченко высказал мнение, что «народом, помешавшим возвращению русских послов, могли быть только мадьяры, которые в это время уже проникли в южнорусские степи и в своем движении на запад пересекли Днепр»[297]. Но это мнение само строится лишь на известии 839 г., исходя из предположения, что кто-то перерезал путь, ведущий с низовий Днепра именно к Киеву. Исходя из представления об одной-единственной Руси, это мнение разделяли и специалисты по истории Венгрии[298].

В первой половине IX в. мадьяры находились на территории некой «Леведии», номинально признавая власть хазар. Территория Леведии пока не выявлена. Но, судя по достоверно мадьярской археологической находке, теперешний Воронеж входил в нее[299]. Очевидно, по соседству с салтовцами и обосновались пришельцы из Предуралья. С 60-х гг. IX в. начинаются набеги венгров на Центральную Европу, а в самом конце столетия, теснимые печенегами, они переселяются на Средний Дунай. Русский летописец сообщает, что угры прошли мимо Киева на запад, похоже, без каких-либо столкновений с местным населением. Указанная дата - 6406 г. - предполагает болгарский источник и соответственно 894 г. н. э.[300] Иными словами, летопись дает точную дату движения угров из Подонья на Средний Дунай мимо Киева, поскольку именно к этому времени источники относят их переселение[301]. И многие авторы поэтому помещают «Росский каганат» севернее Подонья, на Верхней Волге или еще северней[302]. Но «Русь» в Поволжье источниками не зафиксирована. В Прибалтике же таковая имелась (и не одна).

Из письма Василия Македонянина вытекало, что титул «кагана» могли присваивать себе князья аваров, хазар, болгар и какого-то северного народа. Норманисты полагают, что в недошедшем письме «северной» называлась именно «Русь». С. Гедеонов согласился с тем, что имелась в виду «Русь», но называлась она, как это часто встречалось в греческих источниках, «северные скифы»[303]. Поскольку Скандинавия и норманны в средневековой литературе часто называются «скифами» или «северными скифами» (что само по себе весьма показательно), то и «норманнов-росов» следует искать в негерманской этнической среде.

От IX в. имеется еще несколько источников, в которых упоминается, правда, очень глухо какая-то «Русь». Географ Равеннский, с которым связывается определенная традиция VIII—IX вв., помещает в Прибалтике роксалан, сваров и савроматов, причем через земли этих народов протекают Вистула (Висла) и Лутта (очевидно, Одер, откуда и название племени «лютичи», равно как и ободриты). Этнонимы эти могли восходить и к традиции, поскольку земли по Висле и Одеру к этому времени были освоены славянами и большинство племен (хотя и не все) были ассимилированы ими. Но особое внимание должны привлечь роксаланы, поскольку именно этот этноним обычно связывается с аланами-росами. Географ Баварский (также традиция IX в.) дает довольно обстоятельное описание соседей Германской империи. Упоминается у него и Русь (Ruzzi). Но имеются в виду соседи хазар, что опять-таки ведет к донскому варианту пути из Балтики в Черное море. Целый ряд этнонимов, в которых корень «рос» входит вторым компонентом, вообще не поддается определению. В «Песне англосаксонского путника», относящейся, возможно, и к более раннему времени (П. Шафарик датировал ее VIII в.), в Прибалтике упомянуты варины, викинги, венеды, англы, даны, свевы, саксы и руги[304].

О ругах имеется и еще одно свидетельство, дошедшее в памятниках XI столетия, но указывающее на 844 г. В этом году Людовик II Немецкий провел карательную экспедицию против балтийских славян, входивших в ободритский союз. В Корвейском монастыре в этой связи сохранилась, как полагают, подложная грамота о крещении ран-руйан-ругов, признании своим патроном почитавшегося в монастыре святого Витта. После этого якобы раны вернулись в язычество и сделали из святого Витта бога Святовита[305]. Но, может быть, и не все в этом сообщении от легенды. Во всяком случае, Корвейский монастырь играл совершенно особую роль в жизни прибалтийских славян, вендов и ранов-ругов, что проявляется хотя бы в том, что, как будет показано ниже, именно в его зоне находится более всего параллелей для неславянских имен дружин Олега и Игоря. У Гельмольда дается в разных местах как бы два варианта предания, но по существу речь идет о разных аспектах одной легенды. Корвейский монастырь возник в Амьене первоначально в 622 г. Ровно два столетия спустя, при Людовике Благочестивом, в Саксонии на реке Везер выходцами из этого монастыря была основана Новая Корвея. А миссионеры отправились уже при Людовике Немецком.

Название «Рутения» или «Руссия», как отмечалось, чаще всего выступает дериватом названия «Ругия». Название «Ругия» являлось здесь традиционным, со времен римских авторов. Видимо, у саксов это название произносилось как «Руйана», хотя, как отмечалось, в названии звучит славянское определение красно-желтого обозначения цвета (месяц «рюен» - сентябрь). Во всяком случае, есть указание на то, что «руйанами» жителей острова называли «тевтоны», а «ранами» - славяне. Гельмольд же неоднократно поясняет, что «раны» и «ругиане» - это одно и то же[306]. Форма «руйане» могла появиться из-за того, что в германском языке и латинском алфавите нет звука «ж» и его обозначения. А этот звук совершенно естественно мог появиться на месте «г» в языке каких-то соседей руйан-ругиан-ружан.

В литературе постоянно привлекает внимание документ, относящийся к 904 г.: так называемый Раффелыптеттенский устав. В «уставе», содержащем таможенные правила, говорится о купцах, приходящих в города Верхнего Дуная, из Чехии и «Ругии». «Ругские» купцы торгуют воском, рабами и конями. Традиционно преобладало мнение, что речь идет о купцах из Киевской Руси[307]. Действительно, источники свидетельствуют о существовании торгового пути из Регенсбурга через Прагу на Краков. Из Кракова же нетрудно было попасть в Киевскую Русь и еще проще по Висле спуститься к Варяжскому морю. Еще ближе был путь к этому морю через Прагу по реке Одер непосредственно к Ругии. Но Е. Цёльнером предложено и еще одно, более естественное объяснение, что речь идет о подунайских ругах, давних переселенцах из Прибалтики[308]. С Цёльнером согласились видный ученый ГДР Й. Херрман[309] и некоторые другие авторы. Эту версию пытался «опротестовать» в ряде публикаций А.В.Назаренко[310]. В его интерпретации, «стержневая идея... состоит в сопоставлении «ругов» со славянским населением древнего Ругиланда, т. е. территории, которую в V в. н. э. в течение примерно тридцати лет населяло восточногерманское племя ругов. Земли ругов располагались к северу от Дуная... (несколько выше Вены по Дунаю). Государство ругов было разгромлено Одоакром в 80-е г. V в.»[311]. А в сборнике «Древняя Русь в свете зарубежных источников» (М., 2001) Одоакр, сокрушивший в 476 г. Римскую империю, в указателе объявлен даже «римским полководцем».

В источниках его этническую принадлежность определяют различно: король торкилингов, скирр, герул с острова Рюген, руг, но нет ни одного, где бы его числили римлянином. И на Руси о нем помнили и в XVII в., почитая даже и Богдана Хмельницкого его потомком[312].

И, конечно, руги в Подунавье пробыли не 30 лет. Они появились здесь в качестве федератов Римской империи, по крайней мере, с начала IV в. (первое упоминание 307 г.). А тысячелетие спустя чешская Хроника Далимила назовет и просветителя славян Мефодия «русином». Но об этом обстоятельнее в другом месте. Другой вопрос - поддерживались ли связи подунайских русов с прибалтийскими в эпоху составления Раффелынтеттенского устава. О тесных контактах с дунайскими ругами-русами прямо говорит «Повесть временных лет», выводя из Норика и Иллирика и славян, и русь. И в это время язык их не различался ни на Днепре, ни на юге Прибалтики, ни на Дунае.

Чередование «Ругия» - «Руссия» (или их отождествление) проходит через все германские источники X в. Так, в документе 946 г. Балтийское море называется Mare Rugianorum[313]. Целый ряд современных событиям источников рассказывает о крещении княгини руссов или ругов Елены (имя Ольги в крещении) и миссии на Русь Адальберта в 961-962 гг.[314] В 968 г. Адальберт стал главой вновь утвержденного Магдебургского архиепископства, созданного для проведения христианизации балтийских славян, в связи с чем напоминается о его миссии «к ругам»[315]. Годом раньше, в 967 г. (или, по другой эре, в 973?), папа Иоанн специальной буллой запретил богослужение на «русском или славянском языке»[316]. Здесь речь явно идет о подунайских русах, и параллелью может служить примерно к тому же времени относящееся пояснение летописца, вводившего «Сказание о славянской грамоте»: «А словеньскый язык и рускый одно есть»[317].

Следует подчеркнуть, что в X в. в Империи очень хорошо знали балтийских ругов-русов, поскольку они помогали Оттону I (основатель Священной Римской империи и император 962-973 гг.) в борьбе против восставших славянских племен[318]. Именно благодаря помощи со стороны этого племени было подавлено восстание континентальных славянских племен, причем, как сообщается в одном документе, были покорены все племена, жившие у моря «против Руси»[319].

Все эти события приходились на 954-960 гг. Покорение славянских племен сопровождалось утверждением здесь епархий и христианизацией населения. Миссия Адальберта, очевидно, направлялась в Киев. Но будучи во главе Магдебургского архиепископства, основанного для христианизации балтийских славян, он должен был пытаться «просветить» и ругов. Судя по дальнейшим событиям, такая попытка кончилась неудачей. И это само по себе должно было привести к разрыву союза Империи с ругами-русами балтийскими. Отчасти и этим обстоятельством может объясняться факт запрещения богослужения на «русском» языке. («Русское письмо» на языке римских пап обычно означало приверженность христианских общин к арианству.)

Г. Ловмяньский, рассматривая вопрос о замене в источниках «ругов» и «руссов», пришел к заключению, что это происходит довольно поздно и внезапно: именно в житиях Оттона Бамбергского (XII в.)[320]. Смешение это он объясняет случайными причинами и полагает, что для постановки вопроса о Поморской Руси заслуживают внимания «только два источника»: сообщение Ибн Якуба (X в.) и запись Рагевина, продолжателя Оттона Фрейзингенского (ум. 1177). В обоих известиях он предполагает путаницу[321].

Пренебрежительное отношение к большому числу источников в данном случае отдает гиперкритицизмом, а потому согласиться с ним невозможно. Ведь обоснования требует не только привлечение, но и отвержение источника. А этого автор не делает. Он считает существенным, что королевой «ругов» киевскую княгиню именуют только продолжатель Регинона и восходящие к нему Анналист Саксон и Магдебургские анналы, тогда как другие источники «передают имя Руси, а не Ругии»[322]. Но ведь «Русь» могли называть «Ругией», очевидно, потому, что «Ругию» могли называть «Русью». Кстати, в это время Балтийскую Ругию в Германии знали, конечно, лучше, чем Киевскую Русь.

Испанский иудей Ибрагим ибн Якуб посетил Империю в 965 г., видимо, с дипломатическим поручением. Его резиденцией был Мерзебург, и он непосредственно познакомился со славянскими землями. Донесение Ибн Якуба дошло в составе компиляции ал-Бекри (XI в.). Автор стремился к точности описания. Единственное будто бы фантастическое (а на самом деле, как сказано выше, вполне обоснованное) свидетельство о «городе амазонок» - постоянный сюжет германской хронографии - дано со ссылкой на самого императора Оттона. По сообщению Ибн Якуба, «граничат с Мшкой (польским князем Мешко. - А.К.) на востоке русы и на севере брусы. Жилища брусов у окружающего моря... И производят на них набеги русы на кораблях с запада»[323]. Г. Ловмяньский предположил, что Ибн Якуб вместо «с востока» написал «с запада», но такого рода ошибка невероятна для географического сочинения, где страны света являются ориентирами. К тому же на кораблях русы могли нападать на пруссов только со стороны моря, т. е. именно с запада. «Русы» Ибн Якуба - «островитяне», живущие недалеко от Волжской Болгарии, могущественные на морях, достигающие через «рукав моря Окиануса» Испании. Речь, следовательно, должна идти не о путанице, а о представлении, согласно которому и Русь Киевская (граничившая с Польшей на Востоке) и Русь Балтийская воспринимались как части одного этнического (и даже этнополитического) образования. Весьма вероятно, что и это представление он позаимствовал от своих германских информаторов.

В середине X в. подобные представления достигали и Византии. Выше рассматривалось упоминание Константином Багрянородным Руси «ближней» и «дальней». В связи с нападением Руси на Константинополь в 941 (или 944) г. три автора: Феофан, Продолжатель Георгия Амартола и Симеон Магистр - поясняют, что росы - это «дромиты», происходящие «от рода франков»[324]. «Дромиты» в данном случае означают, видимо, непоседливый, кочующий, переселяющийся народ. «Франками» же может обозначаться население, так или иначе зависимое от преемников бывшей Франкской империи. Скандинавия в этом случае исключается. Зато Балтийское Поморье частично вошло в состав Франкской империи еще при Карле Великом («Правда англов и варинов», данная императором), а в X в. активно осваивалось имперской властью и христианской церковью. Показательно, что в славянском переводе Хроники Георгия Амартола в данном случае дается «от рода варяжска»[325].

Таким образом, помимо Ибн Якуба, «Русь» и «Ругию» смешивают и германские, и византийские авторы, причем и те и другие отождествляют Русь Киевскую и Русь Балтийскую. В этой связи могут быть рассмотрены сведения и еще одного автора той поры: столь почитаемого норманистами Лиудпранда. Лиудпранд, родом лангобард, отразил представления, характерные для Италии. Его отец был свидетелем нападения русов на Константинополь, и он сам побывал в этом городе в 949 г., т. е. сравнительно скоро после событий. Ок. 958 г. им была написана история, в которой он коснулся рассматриваемых событий.

Весьма любопытно, что в Северной Италии франки отождествлялись с венетами. В свою очередь в Южной Италии это название распространялось и на лангобардов[326]. Относительно русов он говорит, что «это северный народ, который греки по внешнему виду (a qualitate corporis) называют русами (rusios), а мы по их местоположению нордманнами»[327]. Свидетельство, безусловно, указывает на связь русов с севером, но, конечно, не говорит о тождестве их со скандинавами. Даже в германских источниках балтийские славяне включались иногда в число норманских народов[328]. Для Италии же, как и для Византии, «север» начинался сразу за Дунаем.

«Ругия», конечно, числилась в ряду «норманских» стран. В хронике Гельмольда сообщается, что в связи с переходом Любека в руки Генриха Льва (ок. 1158) герцог отправил послов «в города и северные государства - Данию, Швецию, Норвегию и Русь - предлагая им мир, чтобы они имели свободный проезд к его городу Любеку»[329]. «Русь» и «Ругия» в источниках в этой связи снова смешиваются[330]. Но, во-первых, «Русь» мыслится как государство «северное», наряду с Данией, Швецией и Норвегией, северной, очевидно, по отношении к земле вагров, в которой протекала деятельность Гельмольда или же по отношению к Германии в целом. Во-вторых, «Русь» Гельмольда, «северная» Русь совершенно четко отделена от Швеции и других скандинавских государств. Несколько позднее, в аналогичном привилее Любеку Фридриха I от 1187 г. названы «рутени, готы и норманны»[331]. В данном случае несущественно, кого конкретно называет источник «рутенами». Важно, что этноним снова идет в ряду северных народов и отличается от готов и норманнов.

Дата добавления: 2015-08-31