КОЛДУНЬЯ 9 страница

— Почему сейчас пошла на это? — прямо спросила Элис.

Мора окинула взглядом ее гладкое юное личико.

— Неужели не догадываешься? Столько училась, столько занималась, а как была недотепа, так и осталась.

Элис хлопнула ее по плечу.

— Не понимаю, о чем ты.

Старуха положила грязную руку на чистую ладошку своей воспитанницы.

— Для тебя стараюсь, — хрипло произнесла она. — Пытаюсь дать тебе шанс, помочь исполнить желание, спасти от солдата-насильника, или от молодого лорда, или от обоих. Мне наплевать на твои мечты про монастырь, но вот на тебя не наплевать. Я растила тебя как собственную дочь. И не хочу видеть под мужчиной, который тебя не любит.

Девушка вгляделась в морщинистое лицо Моры и промолвила:

— Спасибо.

Старуха была ее единственной союзницей в этом ненадежном мире. Элис не забыла подзатыльники, тычки и затрещины, которые получала в детстве, но также помнила, что Мора оберегала ее, без единого слова отпустила и приняла обратно, несмотря на опасность. Она еще раз посмотрела Море в глаза и повторила:

— Спасибо.

— Ну а если будет что не так, — с вызовом заявила старуха, — если тебя с ними поймают или просто узнают, что ты ворожила, мое имя не упоминай. Соврешь, что вылепила их сама, что это твоя идея. Таково мое условие. Я сделала их, но не желаю подвергать свою жизнь угрозе. Если правда выйдет наружу, говори, что сама придумала и вылепила. Я хочу умереть в своей постели.

Чувство нежности друг к другу сразу испарилось.

— Обещаю, — отозвалась Элис.

Однако на лице Моры мелькнула тень подозрительности.

— Я действительно обещаю, — подтвердила Элис. — Торжественно клянусь. Если хоть кто-нибудь обнаружит фигурки, скажу, что сама виновата и никто другой.

— Поклянись своим добрым именем, именем твоей аббатисы и именем твоего Бога, — потребовала Мора.

Девушка колебалась.

— Поклянись сказать, что они принадлежат тебе, — настаивала Мора. — Клянись, или я заберу их обратно!

— Если у меня найдут их, то я все равно пропала, — пожала плечами Элис. — Этого достаточно, чтобы меня повесили.

— Передумаешь — выброси их в ров с водой по дороге домой, — посоветовала Мора. — За колдовство надо платить, и порой недешево. За все надо платить. А за это ты заплатишь мне клятвой. Клянись своим Богом.

Элис посмотрела на Мору с отчаянием.

— Неужели ты не видишь? — воскликнула она. — Неужели не понимаешь? У меня нет больше Бога! Христос, мой Господь, и Матерь Божья отвернулись от меня. Я бежала из монастыря, надеясь унести Их в сердце. Но как ни пыталась, не смогла удержать Их. Когда я жила с тобой, Мора, я старалась соблюдать часы молитв, насколько могла угадать правильное время. Но в замке все протестанты, еретики, и я не могу молиться. Матерь Божья покинула меня. Вот почему меня обуревает страсть к молодому лорду, вот почему я решилась на черную магию.

— Так ты утратила Бога? — оживилась Мора. Девушка кивнула.

— Поэтому я и не могу поклясться Его именем. На мне нет Его благодати. — Она резко рассмеялась. — Хочешь, поклянусь твоими богами?

— Клянись, — согласилась Мора. — Клади руку на мою, вот так, и повторяй за мной: «Клянусь Князем тьмы и всеми его слугами, что властью, данной им, я буду владеть этими куклами как своими собственными. Я сама желала получить их, они мои, и я признаю их своими».

То ли рассмеявшись, то ли заплакав, Элис опустила тонкую белую руку на ладонь Моры и произнесла клятву. Когда она закончила, старуха крепко сжала ей пальцы и неторопливо заключила:

— Отныне ты в его власти. Только что ты сама призвала его. Теперь должна освоить это мастерство, Элис, должна знать своего господина.

В ярком свете холодного зимнего солнца девушка слегка задрожала.

— Я буду принадлежать ему до тех пор, пока не поселюсь в монастыре, — пояснила она. — Свою душу я отдала ему не навсегда. Я проклята только до тех пор, пока не вернусь в монастырь.

— Ты собираешься вернуться в монастырь, порвав со своим Богом, когда душа твоя предоставлена, пусть и на время, Князю тьмы? — Мора озадаченно хмыкнула. — Опасно ты играешь, Элис.

Девушка встала, крепко прижимая к груди сверток с восковыми фигурками.

— Разве мне не угрожает смертельная опасность? — спросила она. — И от Кэтрин, и от Хьюго, и от самой себя. У меня есть будущее только в том случае, если я освобожусь от его приставаний, потом солгу и договорюсь с монастырем. А уж там будет видно, простила меня Матерь Божья или нет. — Элис помолчала, ее лицо смягчилось. — И если простила, никогда больше грешить не стану. Ни капельки, ни одного даже самого мелкого греха не допущу.

— А если не простит?

Элис пожала плечами.

— По крайней мере, в монастыре я буду в безопасности, сыта и без мужчин. Больше мне ничего не нужно. Я стану служить монастырю верой и правдой, как самая преданная служанка.

Мора грубо расхохоталась и с трудом поднялась на ноги.

— Что ж, будь по-твоему, — ответила она. — Раз уж ты так хочешь. Если простят — благочестивая жизнь, если нет — покой, благополучие и уют. Удачи тебе, моя Элис, удача тебе очень понадобится, это точно.

— По-твоему, я не найду приют? — встревожилась вдруг Элис, ее бледное лицо еще больше побелело. — Ты что, Мора, знаешь про мое будущее? У меня ничего не получится?

Старуха засмеялась и предпочла сменить тему.

— С Рождеством тебя! Меня не будет дома, я пойду к соседям собирать рождественские подарки. В этом году они должны быть щедры, чума теперь далеко от Боуэса, и рвотная болезнь оставила деревню.

Но Элис схватила Мору за грязный платок.

— Ну скажи, — взмолилась она. — Ты нагадала, что у меня ничего не выйдет? Неужели меня погубят, сделают из меня содержанку, а потом выдадут замуж за какого-нибудь болвана?

— Ничего не скажу, — отмахнулась Мора. — Ты просила защитить тебя от опасности — я сделала. И пусть эти куколки помогут тебе. А мне пора.

Поняв, что больше от Моры ничего не добиться, Элис покорно опустила плечи. Она полезла в карман и протянула старухе серебряный трехпенсовик.

— С Рождеством. Вот. Милорд выдал мне горсть монет на подарки. Возьми и купи себе бутылку медовухи.

Однако Мора оттолкнула ее руку и заявила:

— Кроме клятвы, мне ничего от тебя не надо. Ничего, только клятва. Если у тебя найдут эти фигурки, соври, что сама их сделала.

— Обещаю, — нетерпеливо отозвалась Элис. — Я ведь дала тебе слово. Поклялась именем самого Сатаны!

— Так тому и быть, — кивнула Мора.

Она поправила платок на голове, повернулась и пошла в город.

ГЛАВА 7

Рождество в замке отмечалось широко — обильные, нескончаемые обеды, которые продолжались двенадцать дней до кануна Крещения. Перебывало множество певцов, танцоров и даже труппа темнокожих акробатов, умевших плясать на руках с такой легкостью, словно это не руки, а ноги; они ходили колесом так быстро, что напоминали странных человекозверей — омерзительное зрелище. Был и дрессировщик с лошадью, которая крутилась на задних ногах и гадала, ударяя копытом в землю: один удар означал «да», два удара — «нет».

На второй день привели медведицу, напоили ее вином и заставили танцевать, а юноши прыгали вокруг нее, увертываясь от огромных когтистых лап. Когда насытились этим зрелищем, со зверя сняли намордник и стали травить собаками, и медведица убила трех породистых псов. Хьюго потребовал прекратить это. Элис видела, как сильно он расстроился, потеряв шотландскую борзую светло-коричневой масти. Медведица все рычала и злилась, а хозяин кормил ее хлебом с медом и поил крепкой медовухой. Через несколько минут она совсем одурела и ей захотелось спать; только тогда получилось надеть на нее намордник и увести из зала.

Когда медведица совсем ослабла, некоторые пожелали прикончить ее ради забавы. Возбужденный возможной опасностью и стремительностью неожиданных атак медведицы, Хьюго был не прочь позволить это, но старый лорд отрицательно покачал головой. Элис в это время стояла за его креслом.

— Вам жалко ее? Такого огромного зверя? — спросила она.

Старик резко рассмеялся.

— С чего ты взяла? Просто она приносит хозяину неплохой доход. Если бы мы убили ее, нам бы это стоило немало золота. — Он обернулся и бросил на девушку проницательный взгляд. — Перед тем как посмотреть мужчине в душу, малышка Элис, проверь содержимое его кошелька. И только тогда принимай решение.

На другой день молодежь отправилась на охоту; Хьюго привез живого оленя со связанными ногами, и его выпустили в зал. Он испуганно запрыгивал на длинные столы, скользил по гладкой поверхности, безумным взглядом озирался по сторонам и метался по залу, а люди со смехом и криками разбегались, давая ему дорогу. Элис видела его блестящие, черные, наполненные страхом глаза — глаза загнанного животного. От обильного пота его красновато-коричневая кожа потемнела; наконец его подогнали к помосту, чтобы старый лорд мог вонзить охотничий кинжал ему в сердце. Из раны плеснула ярко-алая струя крови, и женщины завизжали от удовольствия. Олень упал, его изящные черные копытца заскребли по полу, ища опоры. Наконец он испустил дух.

На двенадцатый день утром состоялся небольшой рыцарский турнир. На поле замковой фермы Дэвид велел плотникам построить временное ограждение, обозначавшее арену, и установить красивый шатер из полосатой ткани, где старый лорд со всеми удобствами мог бы наблюдать за поединками. Кэтрин в новом праздничном желтом платье, горящем ярким пятном под лучами зимнего солнца, находилась рядом со старым лордом. Элис в своем темно-синем сидела на табурете по его левую руку; ей дали задание считать удары противников.

В панцире Хьюго казался уродливым и огромным, вид его вызывал возбуждение. Левое плечо закрывал огромный наплечник, до массивной латной рукавицы усеянный медными шипами. Правую руку до самого плеча защищали чешуйчатые металлические пластины, позволяющие свободно двигать рукой и держать копье. Грудь и живот были прикрыты полированным нагрудником такой формы, что любой удар должен был уходить в сторону, а на ногах блестели мощные пластины поножей и наголенников. Неуклюжим шагом Хьюго направился к большому чалому боевому коню, который тоже был весь с головы до хвоста покрыт панцирем, и только в отверстиях шлема лихорадочно сверкали глаза.

— Это очень опасно? — обратилась Элис к старому лорду.

Тот кивнул и улыбнулся.

— Всякое бывает.

Противник Хьюго уже поджидал на другом конце поля. Леди Кэтрин с горящими глазами наклонилась вперед и уронила желтый платок. Всадники устремились навстречу друг другу; проскакав половину пути, они опустили копья. Элис зажмурилась, с ужасом ожидая лязга оружия. Но она слышала только топот копыт, вскоре и он смолк, лошади остановились. Старый лорд толкнул ее локтем и сообщил:

— Счет не открыт. Мальчишки.

Во второй заезд Хьюго все-таки ударил противника в корпус, в третий получил удар в плечо, а в четвертый его копье попало противнику прямо в закрытый панцирем живот, и тот вылетел из седла.

Зрители и горожане, толпившиеся у ристалища со стороны ворот, взорвалась громкими одобрительными возгласами, в воздух полетели шляпы.

— Хьюго, Хьюго! — кричали они.

Молодой лорд осадил лошадь, развернулся и рысью затрусил обратно. С его противника сняли шлем.

— Ну как ты, Стюарт? — поинтересовался Хьюго. — Запыхался?

Тот поднял вверх руку.

— Ничего страшного, пустяк, — заверил он. — Но с меня хватит, пускай другой попробует выбить тебя из седла.

Хьюго рассмеялся и поскакал к своему месту. Элис показалось, что под шлемом видна его самодовольная улыбка.

Турнир длился почти до вечера; обедать отправились, когда уже смеркалось. На нижнем этаже Хьюго сбросил латы и в одной рубашке и рейтузах помчался по винтовой лестнице, на ходу отдавая распоряжения. Его вымыли и одели в красный камзол как раз к обеду; он сидел по правую руку от отца и много пил. Господа утоляли голод под пение и танцы актеров, и кривляние шутов. Наконец старый лорд велел принести чашу для омовений и помыл руки. Следом начались традиционные рождественские игры. Под гром аплодисментов в зал, маршируя, вошли кухонные работники, одетые кто во что горазд — кто стащил свой костюм, кто взял поносить на время. Их головы венчали кастрюли и котелки, а в руках они держали символы своей власти: деревянные ложки и поварешки. Теперь они руководили рождественскими увеселениями, выворачивая наизнанку и ставя с ног на голову принятые в замке строгие правила.

Лорд Хью засмеялся и пересел на стул возле камина, а леди Кэтрин встала у него за спиной. Подождав, пока его светлость устроится поудобней, кухонные работники велели выдать его сыну грязный фартук и поставили его прислуживать и подавать вино. Женщины в зале визжали от смеха, гоняя молодого лорда то с одним поручением, то с другим. Один из слуг, очень бойкий малый, уселся в кресло старого лорда и стал отдавать приказы. Некоторым мужчинам было предъявлено вопиющее обвинение, что они ведут себя как девицы; их связали в длинную цепочку и с хохотом смотрели, как они пытаются распутаться. Нескольких молодых служанок обвинили в извращенной похоти и в том, что в сношениях они предпочитают исполнять мужскую партию. На виду у всех их раздели до сорочек и обрядили в штаны с условием ходить так до конца празднества. Двух солдат обвинили в краже, которую они совершили во время набега на Шотландию во главе с Хьюго, а паре поварят были присвоены титулы «их грязнейшества». Чью-то жену обвинили в супружеской измене, а девицу-кондитершу в том, что она ругается как сапожник, после чего завязали ей рот платком.

Парень-ведущий на господском кресле гоготал, указывая то на одного, то на другого; несчастные истерически визжали, протестуя против обвинений, а ревущая толпа решала: виновен или нет.

Потом ведущий совсем распоясался и переключился на дворян. Двое молодых вассалов из благородных были обвинены в лени и дармоедстве; в наказание им предложили влезть на табуретку и спеть веселую песенку. Одного из кузенов лорда Хью обвинили в том, что он чревоугодник и обжора, что после каждого обеда тайком проникает на кухню и клянчит марципан. Любимец Хьюго, молодец, который, сидя в караулке, рассуждал только о войне, был объявлен льстецом и лизоблюдом, за что ему обмазали голову сажей из камина.

Народ смеялся до упаду, а ведущий все смелел. Кто-то набросил ему на плечи пурпурную мантию старого лорда. Он вскочил на резной стул и стал приплясывать то на одной, то на другой ноге, указывая на Хьюго, который дурачился в глубине зала с подносом и кувшином вина.

— Похотливый кот, — торжественно провозгласил парень.

Весь зал так и покатился от хохота.

— Сладострастный козел, — добавил он. — Хочешь, перечислю сейчас всех баб, которых ты поимел за год?

Снова поднялись крики и смех, а дамы за столом Элис нервно зашевелились и недовольно зароптали. Но ведущий, господин и распорядитель праздника, мог говорить все, что угодно, не боясь наказания. Любовницей Хьюго он мог назвать каждую из них. А уж Кэтрин потом на них отыграется, даже если это окажется клеветой.

— Неужели всех запомнил? — проревел чей-то голос из зала. — В году целых триста дней, да с большим хвостиком! Это что ж получается, около тысячи баб, что ли?

Ухмыльнувшись, Хьюго принял позу, поднял фартук, открыв расшитый цветными нитками гульфик, и задергался бедрами взад и вперед. Девицы в зале завизжали от восторга.

— Ты ошибаешься, — отозвался он. — Пожалуй, тыщи две будет.

— Да, ты прав, проще назвать тех, кого ты еще не поимел, — быстро нашелся ведущий. — Зачем тратить зря время?

Снова восторженные крики и взрыв хохота. Хьюго церемонно поклонился. Даже старый лорд со своего места у камина слегка усмехнулся. В зале воцарилась тишина, всем хотелось услышать, чем этот малый завершит свою остроту.

— А вы знаете, — удивленно продолжил он, стараясь выжать из шутки все возможное, — здесь у нас только одна баба, которой милорд Хьюго еще не поимел… — Он развернулся и указал на Кэтрин, стоящую у огня рядом с его светлостью. — Собственную жену! Любимую женушку! Леди Кэтрин!

Зал загудел, послышались крики и визг. Дамы Кэтрин, находившиеся за столом на помосте, всплеснули руками, но тут же прижали ладони к губам, чтобы, не дай бог, не рассмеяться.

Молодой лорд с видом кающегося грешника опустил голову. Хохотали все, даже сам старый лорд. Солдаты, словно боясь упасть от смеха, вешались друг на друга, а распорядитель праздника снял с головы пурпурный, усыпанный драгоценными камнями головной убор лорда Хью, подбросил его в воздух и ловко поймал, наслаждаясь своим остроумием. Только белая от злости леди Кэтрин не улыбалась.

— А теперь старый лорд! — раздался чей-то возглас. — Что он натворил?

Ведущий с серьезным видом направил палец в сторону лорда Хью.

— Ты очень, очень виновен, и с каждым годом твоя вина растет, — изрек он.

Лорд Хью фыркнул, ожидая продолжения.

— Каждый год ты делаешь все меньше, а вина твоя растет и растет, — заявил ведущий.

— Загадка! — подыгрывали ему из зала. — Загадка! В чем его преступление?

— В чем мое преступление? — подхватил его светлость. — Почему я делаю все меньше, а вина моя растет?

— Стареешь! — ликуя, выкрикнул парень.

Лорд Хью расхохотался, за ним и другие. Он погрозил смельчаку кулаком и предупредил:

— Вот только попадись завтра утром мне на глаза. Узнаешь, стар ли я держать меч в руках.

Ведущий на стуле застучал тощими коленками одна о другую, как бы показывая: ой, как страшно.

— А теперь повелеваю: танцы!

Он высвободился из плаща лорда Хью, скинул головной убор, вывел перед всеми самую грязную и жалкую кухонную посудомойку и встал с ней рука об руку во главе танцующих. Остальные, продолжая хихикать и улыбаться, выстраивались за ними парами. Элис наклонилась к Элизе.

— Вы видели ее лицо?

Та кивнула и ответила:

— Он еще грубей, чем в прошлом году. Но и тогда был ой-ой-ой какой наглый. Однако это традиция, и от нее никому нет вреда. Старый лорд обожает древние обычаи, а Хьюго наплевать. Из Кэтрин всегда делают посмешище. Хьюго все любят, а вот ее не очень.

Тут один из актеров подошел к их столу и бесцеремонно положил на плечо Рут свою ручищу. Она негромко взвизгнула, отказываясь с ним танцевать, но он силой потащил ее в круг.

— Вот потеха началась, — весело прощебетала Элиза и побежала следом за Рут подыскивать себе партнера.

Элис в своем синем платье как тень прошла по залу и встала за стулом лорда Хью, а потом вместе с ним вернулась на помост, где он занял свое законное место.

— Ты не танцуешь, Элис? — спросил он, стараясь перекричать громкую музыку и грохот барабана.

— Нет, — коротко отозвалась девушка.

— Будь рядом, и никто не посмеет тебя пригласить, — посоветовал лорд. — Грубое веселье, конечно, но мне нравится наблюдать за ними. И Хьюго…

Он неожиданно замолчал. В дальнем конце зала его сын стоял на коленях перед какой-то служанкой, лицо которой скрывала полумаска в виде головы утки. Кэтрин с явной неохотой — лицо ее было бледным и неподвижным — танцевала в паре с одним из молодых рыцарей.

— Хьюго, конечно, проказник, — продолжил старый лорд. — Надо было женить его на девице, у которой пожар между ног.

Танцы затянулись до глубокой ночи; в перерыве какой-то юноша спел красивый мадригал, потом в зал прибежала молодая цыганка и сплясала странный, неистовый танец, щелкая деревянными трещотками, затем под аплодисменты и рев публики из кухни вышла процессия слуг с блюдами жареного мяса; сначала подали на главный стол, а потом и на остальные, по одному большому блюду на четверых. Это было последнее угощение праздника, самое великолепное. Лордам принесли жареного лебедя, вновь одетого в собственные белоснежные перья; он, как живой, гордо держал над блюдом голову. С другой стороны главного стола поставили блюдо с павлином, величаво колыхающим перьями хвоста. В общем зале на столы принесли куски жареного гуся, индейки, каплунов и дикой утки. У всех на этом празднике был лучший хлеб — белая французская булка с толстой золотистой корочкой и плотным мякишем. Оба лорда ели с удовольствием и никак не могли насытиться — так было вкусно. Сидящая рядом с ними Кэтрин тоже не отставала; подтерев тарелку ломтиком хлеба, она взяла еще кусочек дикого лебедя, однако лицо ее пылало злобой.

Затем подали кувшины с вином. Слуги не успевали подносить и уносить блюда. Элис, у которой от усталости кружилась голова, ела мало, зато пила терпкое красное вино, налитое из бочек в прохладном погребе. Была уже полночь, когда наконец подали засахаренные фрукты и сласти, на главный стол — целых два блюда. Перед старым лордом поставили сделанную из марципана точную копию замка, над круглой башней которого развевалось фамильное знамя. Дамы даже поднялись со своих мест и сгрудились вокруг десерта, любуясь его красотой.

— Ну как можно резать такую прелесть, — восхищенно произнесла Элиза.

А перед Хьюго поставили другой марципан: загородный дом на высоком берегу реки, окруженный густым парком, в котором виднелась сделанная из сахара фигурка оленя.

— Вот таким и должен быть наш новый дом! — воскликнул Хьюго. — Черт побери этих слуг, я и подумать не успел, а они уже сделали. Вы только посмотрите, сэр, что они сотворили!

Лорд Хью улыбнулся.

— Вот теперь оба дома рядышком, — заметил он. — И я знаю, в каком предпочел бы жить.

Молодой лорд опустил голову; он слишком много съел и выпил, чтобы спорить с отцом.

— Мне известны ваши предпочтения, сэр, — почтительно сказал он. — Это у меня так, просто фантазии.

— А ты сможешь его съесть? — спросил старый лорд с усмешкой.

Хьюго рассмеялся и вместо ответа вынул нож.

— Кому кусочек моего дома? — крикнул он. — Моего красивого домика, который я нарисовал от нечего делать, а эти кухонные собаки стащили бумагу и сляпали мою мечту из сахара?

— Мне, — кокетливо промолвила Элиза.

Хьюго одарил ее широкой улыбкой.

— Ну уж вы, сударыня, не откажетесь от любого кусочка из моей руки. Умолять будете, чтобы вам позволили хоть разок лизнуть, верно?

Элиза протестующее заохала и засмеялась. Хьюго улыбнулся ей еще раз, а потом перевел горящие глаза на знахарку.

— А ты, Элис? Попробуешь моей красивой игрушки?

Она покачала головой, отошла и села за дамский стол в конце помоста. Когда остальные дамы вернулись с тарелками, Элиза поставила перед ней кусок марципанового дома.

— Это от него, — сообщила она, кивая в сторону Хьюго, сидящего к ним спиной. — Этот кусочек он отрезал специально для тебя прямо под носом жены. Смотри, он подарил тебе парадный вход. Ты играешь в опасные игры, Элис.

Когда все насытились и на столах уже ничего не осталось, кроме сухофруктов и вина, сваренного с пряностями, Дэвид занял место за креслом своего господина и начал вызывать из зала на помост одного слугу за другим, а его светлость вручал им подарки или кошельки, полные монет. Хьюго сидел по правую руку от отца, время от времени он наклонялся к нему и что-то шептал. Леди Кэтрин находилась по левую руку от лорда Хьюго и улыбалась едва заметной, невыразительной улыбкой. На Новый год она уже обменялась подарками со своими дамами, а для слуг и солдат ничего не припасла. Вереница слуг и военных, казалось, никогда не кончится; их было полные четыре сотни. Элис из-за стола ничего не было видно, и она дремала — сказывалось шумное веселье рождественских праздников и две предшествующие недели, проведенные без сна.

— Как это скучно, — недовольно заявила Элиза. — Везде подарки раздают на Новый год, а наш лорд Хью такой жадный, не хочет устраивать зимой два праздника.

Элис машинально кивнула.

— Давайте-ка разопьем еще кувшинчик вина, — предложила Элиза.

Она хлопнула в ладоши, подзывая проходящую мимо служанку. Марджери нахмурилась.

— Будешь пьяная, — предупредила она. — А Элис уже и так носом клюет.

— Плевать, — отмахнулась Элиза. — Последний день праздника. И сегодня госпожа уже не позовет нас к себе. Наденет свою лучшую сорочку и будет всю ночь лежать на кровати с открытыми глазами, надеясь, что вино возбудит в Хьюго желание.

— Тихо ты, — зашипела всегда осторожная Рут.

Элиза захихикала и налила себе из полного кувшина.

— Лучшим рождественским подарком Кэтрин от мужа будет хорошая случка, — пошутила она.

Марджери и миссис Эллингем так и рассыпались в злорадном смехе. Рут оглянулась и бросила на леди Кэтрин испуганный взгляд. Элис слегка пригубила из бокала.

У вина был приятный аромат. В честь праздника стол для дам сервировали бокалами, и Элис с удовольствием прикасалась губами к прохладному стеклу. У Моры она пила из глиняной посуды или из рога, а в замке — из оловянных кружек. Девушка не прикасалась к стеклянной посуде с тех пор, как бежала из монастыря. В стекле вино не имело ощутимого привкуса плохо вычищенного металла, бокал был легок, с хрупкими стенками, и вино казалось необыкновенно вкусным. Элис отхлебнула еще. Невоздержное обжорство, пьянство и грубость праздничных дней никак не затронули ее. Никто не тискал ее в темном углу, не лез с поцелуями, она ни разу ни с кем не танцевала. Старый лорд был начеку, и когда какой-то офицер приблизился пригласить ее на танец, он нахмурился, а Дэвид замахал рукой, отгоняя беднягу. Леди Кэтрин улыбнулась едва заметной улыбкой, наклонилась к столу, где сидели дамы, и пропела медоточивым и вместе с тем ехидным голосом:

— Весной будем танцевать на твоей свадьбе, Элис. — Она посмотрела в спину юноши, который, несолоно хлебавши, возвращался на свое место. — Это Питер, побочный сын одного из офицеров лорда Хьюго. Он тоже в числе тех, кого я выбрала для тебя. Как думаешь, у меня хороший вкус?

Элис бросила взгляд в сторону офицера. Достаточно красив, юн, строен, с густой шапкой каштановых волос, кареглазый. Во время травли медведя она видела, как он вонзил острый нож в умирающую собаку. А в другой раз, во время петушиных боев, возбужденно кричал и подпрыгивал. «Интересно, — подумала Элис, — какова будет моя жизнь, если я стану его женой, связав на веки вечные судьбу с человеком, который так возбуждается от чужого страдания».

— Да, миледи, — ответила она и, скрывая истинные чувства, улыбнулась, глядя госпоже прямо в глаза. — Кажется, он неплохой человек. Его отец говорил с ним по поводу брака?

— Да, — отозвалась Кэтрин с довольным видом. — Мы должны убедить старого лорда, пусть найдет вместо тебя нового писаря, тогда и возьмемся за свадебку. Может, на Пасху.

— Хорошо, — тихо промолвила Элис и уставилась в тарелку — вдруг леди Кэтрин заметит, что в ее глазах горит полное нежелание повиноваться своей госпоже.

Она глотнула еще вина. Все дни праздников и пиров, все ночи пьяных игрищ и увеселений она чувствовала, что молодой лорд то и дело исподтишка на нее поглядывает. Но и леди Кэтрин зорко за ней следила. Элис прижала холодное стекло бокала к щеке. Надо разорвать сеть, которую лорды и эта мегера плетут вокруг нее. Надо собраться с силами, вдохнуть жизнь и энергию в восковые фигурки и заставить плясать их под свою дудку.

По случаю Рождества над столом зажгли канделябры, а на стол поставили серебряный подсвечник с бледными, как мед, свечами. Элис все смотрела на колеблющееся пламя, на чистый, полупрозрачный воск. В воздухе витал сладковатый, приятный запах. Все свечи были из чистейшего пчелиного воска. Вдруг Элис вздрогнула: она подумала, что эти свечи могли быть отлиты в ее аббатстве из воска, взятого на монастырской пасеке.

Элиза подлила ей вина, и Элис снова выпила.

В ее кошельке, подвязанном к поясу, лежали три восковые фигурки. Когда она двигалась, они мягко стукались друг о друга. У Элис было искушение выбросить их из окна в обрыв, чтоб, ударившись о твердую скалу, они разлетелись на кусочки и утонули в шумящей внизу реке. Если обнаружится, что она носит фигурки с собой, ее ждет неминуемая смерть, но и прятать их где-нибудь в замке она боялась. Ей пока не хватало мужества или, может, отчаяния использовать их по назначению. Она носила их как талисман, как последнее оружие, которое должно быть всегда под рукой.

Терпкое прохладное вино с привкусом муската глоток за глотком растекалось по ее телу. Голоса теперь звучали где-то очень далеко, лица подернулись мутной дымкой и расплылись, как в тумане.

— Хотелось бы мне… — еле ворочая языком, начала Элис.

Марджери и Элиза переглянулись и заулыбались.

— Хотелось бы мне быть леди Кэтрин, — невнятно пробормотала Элис.

Рут, самая осторожная, оглянулась: оба лорда и миледи все еще раздавали подарки.

— Зачем тебе? — спросила Рут.

— А затем, что… — медленно произнесла Элис. — Затем, что… — Она снова запнулась. — Я хочу собственную лошадь. И платье не с чужого плеча, а новое. И мужчину…

Элиза и Марджери так и прыснули от смеха. Даже Рут и миссис Эллингем, прикрыв ладошками рты, захихикали.

— И мужчину, который ко мне не пристает, — продолжала Элис. — Мужчину, который со мной живет, который женат на мне, но не пристает… который оставит меня в покое…

— Что ж это за жена такая! — смеясь, воскликнула Элиза. — Не повезло Питеру, будет сидеть у тебя на голодном пайке.

Однако Элис не слушала ее.

— Мне нужно больше, чем обыкновенной женщине, — грустно рассуждала она. — Мне нужно так много…

Дамы уже хохотали открыто, не таясь. Элис с бледным серьезным лицом, с тяжелым остроконечным головным убором, который то и дело соскальзывал назад на покрытой растрепанными вьющимися локонами голове, — все это казалось им очень смешным. Бездонные синие глаза рассеянно уставились на горящие свечи. Молодой лорд Хьюго, который непостижимым образом почувствовал, что происходит, обернулся и мгновенно оценил обстановку.

Дата добавления: 2015-08-31