Урок седьмой: я тебя отпускаю. 7 страница

Но скоро я поняла, что Мергес мыслил не столь при­митивно. Он мог читать мысли — я в этом уверена. Он сидел, поглаживая усы, долго глядя на меня своими ог­ромными красными глазами. Затем он заговорил, в этот раз странным человеческим голосом судьи или пропо­ведника:

— То, что ты чувствуешь к мужчинам, теперь навсег­да изменится. Ты познаешь желание. Ты будешь как кошка, и твое желание будет непреодолимым. Но оно никогда не будет исполняться. Ты будешь удовлетворять мужчин, но они не смогут удовлетворить тебя, и любой мужчина, которому ты доставишь удовольствие, убежит от тебя и никогда не вернется. Даже не вспомнит о тебе. Ты родишь дочь, и она, и ее дочери, и дочери ее дочерей будут чувствовать то, что чувствовали мы с Коваксом. И будет это вечно!

— Вечно? — переспросила я. — Такой долгий срок?

— Вечно, — ответил он. — Какое большее наказание можно придумать за разлучение меня с любовью всей моей жизни?

Вдруг, все осознав, я стала волноваться и просить за тебя, мою еще не рожденную дочь.

— Пожалуйста, накажи меня, Мергес. Я отвечу за то, что сделала. Я проживу жизнь без любви. Но только не мои дети и дети моих детей, прошу тебя. — Я склони­лась перед ним и коснулась лбом земли.

— Для твоих детей есть один выход, но не для тебя.

— Какой выход? — спросила я.

— Исправить зло, — сказал Мергес, облизывая язы­ком, большим чем моя рука, свои огромные лапы и вы­чищая свою большую морду.

— Исправить зло? Как? Что они должны сделать? — Я пошла к нему, умоляя.

Но Мергес зашипел и взмахнул лапой с выпущенны­ми когтями. Я отступила назад, и он исчез. Последнее, что я видела, были его ужасные когти.

Это, Магда, стало моим проклятием. Нашим прокля­тием. Оно разрушало меня. Я становилась дикой и бежа­ла за мужчинами. Я потеряла свое положение. Никто не принимал меня на работу. Мой домовладелец выселил меня. Мне ничего не оставалось, и я стала торговать своим телом. И, спасибо Мергесу, никто ко мне не воз­вращался. Мужчины, которые хоть раз были со мной, не возвращались обратно; они помнили не меня, а только какой-то ужас, связанный с нашей встречей. Спустя некоторое время все в Будапеште стали призирать меня. Ни один доктор не верил мне. И даже знаменитый пси­хиатр Шандор Ференци не смог помочь. Он говорил о моем воспаленном воображении. Я клялась, что говорю правду. Он требовал доказательства, свидетелей, каких-то знаков. Но как я могла доказать ему это? Ни один мужчина не мог вспомнить ни меня, ни сон. Я сказала, что единственный вариант доказать это — провести один вечер со мной, и тогда он увидит сам, но он не принял моего приглашения. В конце концов, отчаявшись, я перебралась в Нью-Йорк, надеясь, что Мергес не смо­жет преодолеть воду.

Остальное ты знаешь. Через год я забеременела то­бой. Я никогда не знала, кто был твой отец. Теперь ты знаешь, почему. И теперь ты знаешь, почему я не могла держать тебя рядом с собой, и почему я отослала тебя в школу. Зная это, Магда, ты должна решить, что будешь делать, когда закончишь школу. Ты можешь приезжать ко мне в Нью-Йорк. Что бы ты ни решила, я буду про­должать высылать тебе деньги каждый месяц. Я не могу больше ничем помочь тебе. Я не могу помочь даже себе.

Твоя мама Клара”.

Артемида аккуратно сложила письмо, положила его обратно в вельветовую папку и посмотрела на Эрнста. — Теперь ты знаешь мою бабушку. И меня. Эрнст был очарован только что услышанной необыч­ной историей и одурманен запахом китайских специй, доносящимся до него. Во время чтения он поглядывал на еду, источающую аромат, но держал себя в руках и не притрагивался ни к чему. Но теперь он протянул Арте­миде пророщенный горох и запустил палочки в мясо с грибами.

— А твоя мама, Артемида? — спросил Эрнст, подхва­тывая свежий и удивительно сочный гриб.

— Она пошла в монастырь, но через некоторое время ее выгнали оттуда за ночные похождения. Затем она пошла по стопам моей бабушки. Она отправила меня в школу и, когда мне исполнилось пятнадцать, занялась собственной жизнью. Это моя бабушка дала мне письмо; она жила еще двадцать лет после смерти моей матери.

— Совет Мергеса, как избавиться от проклятия — ис­править зло, — ты догадалась, что это значит?

— Мои бабушка и мама бились над этой загадкой го­дами, но так и не смогли разрешить ее. Моя бабушка со­ветовалась с другим доктором, доктором Бриллом, из­вестным психиатром из Нью-Йорка, но он посчитал, что она потеряла связь с реальностью. Он поставил диа­гноз — истерический психоз — и посоветовал ей лечение отдыхом: год или два полного отдыха в санатории. Отка­завшись как от капиталов моей бабушки, так и от по­пытки разгадать природу проклятия Мергеса, доктор Брилл, на мой взгляд, продемонстрировал, что сам поте­рял связь с реальностью.

Как только Артемида начала убирать тарелки со стола, Эрнст остановил ее.

— Мы сделаем это позже.

— Наверное, Эрнст, — сказала Артемида, и в ее голо­се было напряжение, — ужин подошел к концу, и ты, возможно, хочешь подняться наверх. — Потом добави­ла: — Ты знаешь теперь, что я не могу удержаться от этой просьбы.

— Извини, — сказал Эрнст, поднимаясь и направля­ясь к выходу.

— Тогда до свидания, — сказала Артемида вслед. — Я знаю. Я все понимаю. Никаких извинений не нужно. И никакого чувства вины.

— Что ты знаешь, Артемида? — спросил Эрнст, обо­рачиваясь возле двери. — Куда, по-твоему, я иду?

— Ты уходишь так далеко и быстро, как это только возможно. Кто может осудить тебя? Я знаю, почему ты уходишь. И понимаю, Эрнст.

— Вот видишь, Артемида, как я тебе сказал, ты не так много знаешь, как думаешь. Я пройду двадцать шагов до машины, из которой заберу сумку с необходимыми ве­щами.

Когда он вернулся, она принимала наверху душ. Он убрал со стола, завернул остатки еды, а затем, взяв сумку, пошел наверх.

Следующий час в спальне доказал, что в первый раз лисички были ни при чем. Все повторилось. Тепло, чув­ство жажды, кошачьи вылизывания, сводящий с ума язык, салют четвертого июля, медленно продвигающий­ся к своей пиротехнической кульминации, сверкание бенгальских огней, рев гаубицы. На несколько мгнове­ний Эрнста посетили странные ретроспективные кадры: все прошлые оргазмы его жизни, со свистом пролетев­шие сквозь него, годы судорожных выплескиваний в ла­дони, полотенца, раковины. Благодарность! Благодар­ность! Потом наступила темнота, и он заснул мертвым сном.

Эрнста разбудили завывания Мергеса. Опять он по­чувствовал, как затряслась комната, снова услышал скрежет и визги за стеной дома. Страх начал подкрады­ваться к нему, но он быстро вскочил с кровати и, ожив­ленно встряхнув головой и глубоко вздохнув, спокойно открыл окно нараспашку, выглянул и позвал: “Сюда, сюда, Мергес. Побереги когти. Окно открыто”.

Внезапно наступила тишина. Потом Мергес прыгнул в окно, порвав тонкие льняные занавески. Шипя, он остановился посреди комнаты и поднял голову. Его глаза сверкали, его когти были выпущены, он начал кружить около Эрнста.

— Я ждал тебя, Мергес. Может, присядешь? — Эрнст устроился на большом стуле из красного дерева около ночного столика, позади которого была пустота. Кро­вать, Артемида и вся комната исчезли.

Мергес перестал шипеть. Он посмотрел на Эрнста. С клыков капает слюна, мышцы напряжены.

Эрнст дотянулся до своей сумки.

— Кушать хочешь, Мергес? — сказал он, открывая некоторые из пакетов с едой, которые он принес наверх. Мергес осторожно заглянул в первый пакет.

— Грибы с мясом? Я ненавижу грибы. Поэтому она их всегда и готовит. Это рагу из лисичек! — Он произнес эти слова как насмешливую песенку, а затем повто­рил: — Рагу из лисичек! Рагу из лисичек!

— Сейчас, сейчас, — сказал Эрнст, резко, словно вы­стреливая, что он иногда использовал в терапии. — Давай я достану тебе кусочки мяса. О, боже мой, прости меня! Должно быть, я забыл. Еще есть треска. И пекин­ская утка. И немецкие фрикадельки. И свинина, и цып­ленок. И говядина, и...

— Хорошо, хорошо, — прорычал Мергес. Он набро­сился на куски мяса и проглотил в один присест. Эрнст продолжал бубнить:

— Возможно, даже у меня есть морские деликатесы, соленые креветки, жареный краб...

— У тебя, возможно, есть, у тебя, возможно, есть... но у тебя нет, правда? А даже если и было бы, что из того? Что ты думаешь? Что несколько несвежих отходов могли бы исправить зло? Что я позарюсь на эти объед­ки? Что я просто обжора?

Мергес и Эрнст мгновение пристально смотрели друг на друга. Затем Мергес кивнул в сторону пакета с цып­лятами, завернутыми в салат.

— А что там?

— Это называется завернутый цыпленок. Восхити­тельно. Давай я достану для тебя кусочек.

— Нет, пусть будет так, — сказал Мергес, забирая пакет из рук Эрнста. — Я люблю траву. Я из семьи ба­варских травяных котов. Трудно найти хорошую свежую траву, которая бы не была забрызгана собачьей мо­чой. — Мергес съел цыпленка и чисто вылизал миску. — Не плохо. Может, у тебя и жареный краб есть?

— Мне бы тоже хотелось, чтоб был. Я набрал слиш­ком много мяса. А оказалось, Артемида вегетарианка.

— Вегетарианка?

— Вегетарианец — это тот, кто не ест продукты из животных, даже молочные продукты.

— Она такая же глупая, как и убившая меня ведьма. И тебе напоминаю опять, ты глуп, если думаешь, что исправишь зло, набивая мой желудок.

— Нет, Мергес, я так не думаю. Но я понимаю, поче­му ты подозрительно относишься ко мне и к любому, кто к тебе подходит с добрыми намерениями. С тобой никогда в жизни не обращались хорошо.

— В жизнях — не в жизни. У меня их было восемь, и каждая без исключения заканчивалась одинаково — не­описуемая жестокость и убийство. Взять хотя бы послед­нюю! Артемида убила меня! Посадила меня в клетку, безжалостно бросила в реку и смотрела, как грязная вода Дуная медленно заливает мои ноздри. Последнее, что я видел в той жизни, были ее ликующие глаза, глядящие, как пузырями выходит из меня мой последний вздох. А знаешь, в чем было мое преступление?

Эрнст покачал голвой.

— Мое преступление было в том, что я был котом.

— Мергес, ты не похож на других котов. Ты другой, ты умный кот. Надеюсь, я могу говорить с тобой откро­венно.

Мергес, вылизывавший стенки пустого контейнера, прорычал, соглашаясь.

— Я хочу сказать две вещи. Во-первых, конечно же, ты понимаешь, что не Артемида утопила тебя. Это сде­лала ее бабушка, Клара, давно умершая. Во-вторых...

— Для меня они пахнут одинаково. Артемида — это Клара в поздней жизни. Ты не знал этого?

Аргументы Эрнста были отбиты. Ему нужно было время все обдумать, и он просто продолжил:

— Во-вторых, Клара не ненавидела котов. В действи­тельности она любила их. Она не была убийцей, она лишь хотела спасти жизнь своей любимой Кики, ее обо­жаемой кошечки, и она пошла против тебя.

Никакого ответа. Эрнст слышал дыхание Мергеса. Может быть, размышлял он, я перегнул палку, нападая на него и не выразив сочуствия?

— Но, — сказал он мягко, — скорее всего, разговор не об этом. Я думаю, нам надо вернуться к тому, что ты сказал минуту назад — твоим преступлением было то, что ты был котом.

— Правильно! Я делал то, что делал, потому что я кот. Коты защищают свою территорию, они нападают на других котов, и лучшие из котов — разрываемые же­ланием — не позволят никому и ничему встать на их пути, когда они чувствуют запах мускуса от кошки в пе­риод течки. Я не делал ничего, кроме попыток удовле­творить свое желание.

Речь Мергеса дала Эрнсту время для размышлений. Был ли Мергес прав? Может, он действительно лишь пытался удовлетворить свои желания?

— Жил однажды великий философ, — начал Эрнст, — то есть мудрый человек, мыслитель...

— Я знаю, кто такой философ, — резко перебил его кот. — В одной из первых жизней я жил во Фрайбурге и по ночам посещал дом Мартина Хайдеггера.

— Ты знал Хайдеггера? — удивился Эрнст.

— Нет, нет. Его кошку, Ксантипу. Она была нечто! Жар! Кика тоже пылкая, но не сравнить с Ксантипой. Это было много лет назад, но я помню, как мне прихо­дилось сражаться с толпой хулиганов, пробираясь к ней. Коты собирались со всей округи, когда у Ксантипы на­чиналась течка. Какие были дни!

— Позволь, я закончу, Мергес. — Эрнст старался не потерять мысль. — Знаменитый философ, о котором я говорю — он был тоже из Германии, — часто говорил, что каждый должен стать тем, кто он есть, должен вы­полнить то, что ему предопределено судьбой. Не это ли ты делал? Ты выполнял свое основное кошачье предна­значение. В чем же преступление?

С первыми словами Эрнста Мергес хотел было от­крыть рот, чтобы возразить, но осекся, как только понял, что Эрнст соглашается с ним. Он начал вылизы­вать себя широким языком.

— Но есть, однако, — продолжал Эрнст, — парадокс — основной конфликт интересов — Клара делала точно то же, что делал ты: была собой. Она была защитницей и ни о чем так не заботилась в своей жизни, как о своей кошке. Она лишь хотела защитить Кику, сохранить ее. Таким образом, действия Клары были направлены на выполнение ее основного предназначения.

— Хххшшш! — засмеялся Мергес. — А ты знаешь, что Клара отказывалась встречаться с моим хозяином, Коваксом, который был очень сильным человеком? И лишь потому, что она ненавидела всех мужчин, она решила, что Кика такая же. Следовательно, Клара поступила так не для Кики, а для себя. Она защищала свои собственные фантазии о том, чего, по ее мнению, хотелось Кике. Поверь, когда у Кики была течка, она пылала страстью ко мне! Клара поступила несказанно жестоко, разлучая нас.

— Но Клара боялась за жизнь своей кошки. У Кики было много жутких ран.

— Ран? Ран? Простые царапины. Коты запугивают и подчиняют кошек. Коты могут душу вытрясти из кошек. Так мы их добиваемся. Это наш мир. Мы коты. Кто такая Клара и кто ты, чтобы судить нас?

Эрнст отступил. Он попробовал другую тактику.

— Мергес, несколько минут назад ты сказал, что Клара и Артемида один и тот же человек и поэтому ты продолжаешь преследовать Клару.

— Мой нос не врет.

— Когда в одной из своих первых жизней ты умер, ты оставался мертвым какое-то время перед тем, как вошел в другую жизнь?

— Очень недолго. Затем я родился заново в другой жизни. Не спрашивай меня как. Есть вещи, которых даже коты не знают.

— Если так, значит, ты находишься в одной жизни, затем перестаешь существовать и потом входишь в сле­дующую. Правильно?

— Да, да, продолжай! — Мергес рычал. Как и у всех, кто имеет девять жизней, у него не хватало терпения на семантические беседы.

— Но некоторое время Артемида и ее бабушка, Клара, обе были живы в одно и то же время и не раз об­щались друг с другом, как же могли Артемида и Клара быть одним и тем же человеком в разных жизнях? Это невозможно. Я не сомневаюсь в твоем обонянии, но, возможно, ты ощущал генетическую связь между двумя женщинами.

Мергес молча обдумывал сказанное, продолжая вы­лизывать лапы и морду.

— Я подумал, Мергес, возможно, ты не знал, что у людей есть только одна жизнь?

— Разве в этом можно быть уверенным?

— Мы убеждены в этом.

— Возможно, у вас много жизней, но вы не знаете об этом.

— Ты сказал, что помнишь свои предыдущие жизни. Мы нет. Даже если мы имеем несколько жизней, то, по­лучая новую, забываем старую. Это означает, что данная жизнь, мое настоящее существование, сознание того, что есть здесь и сейчас, — исчезнет.

— Суть! Где суть? — зарычало чудовище. — Переходи к делу, а то ты все говоришь, говоришь, говоришь! Боже мой!

— Суть в том, что твоя месть прекрасно сработала. Это была хорошая месть. Она разрушила остаток един­ственной жизни Клары. Она жила в презрении. А ее пре­ступление было только в том, что она забрала одну из твоих девяти жизней. Ее единственная жизнь за одну из твоих девяти. Это похоже на долг, который уже несколь­ко раз вернули. Твоя месть завершена. Список пуст, зло исправлено. — Ликуя от своей убедительной речи, Эрнст откинулся на спинку стула.

— Нет, — прошипел Мергес, сотрясая пол своими ог­ромными лапами. — Нет, еще не завершена! Не завер­шена! Зло не было исправлено! Месть будет продолжать­ся и дальше! Кроме того, мне по душе такая жизнь!

Эрнст не дрогнул. Он передохнул минуту или две, и у него открылось второе дыхание, он начал заново, с дру­гого конца.

— Ты говоришь, тебе нравится твоя жизнь. Расскажи о своей жизни! Как проходит твой день?

Спокойный тон Эрнста, казалось, успокоил Мергеса, который прекратил вылизываться, сел и тихо ответил:

— Мой день? Ничего существенного. Я помню не все в своей жизни.

— Что ты делаешь в течение дня?

— Я жду. Я жду, когда меня позовет сон.

— А между снами?

— Я же сказал тебе, я жду.

— И все?

— Я жду.

— И это твоя жизнь, Мергес? И она тебя удовлетво­ряет?

Мергес кивнул.

— И ты хочешь, чтобы последняя жизнь продолжа­лась вечно?

— А ты бы не хотел? Другие не хотели бы?

— Мергес, я поражен непоследовательностью твоих слов.

— Коты — существа, мыслящие чрезвычайно логи­чески. Иногда это недооценивают из-за нашей способ­ности принимать мгновенные решения.

— И все же здесь есть противоречие. Ты говоришь, что хочешь, чтобы твоя девятая жизнь продолжалась вечно, а на самом деле ты не живешь. Ты просто сущест­вуешь в каком-то подвешенном состоянии.

— Не живу своей девятой жизнью?

— Ты сам сказал: ты ждешь. Мне вот что пришло на ум. Один психолог сказал, что некоторые люди так бо­яться быть в долгу у смерти, что отказываются брать ссуду у жизни.

— Что это значит? Выражайся яснее, — сказал Мер­гес, прекратив вылизывать живот и сев на задние лапы.

— Это значит, что ты настолько боишься смерти, что отказываешься входить в жизнь. Помнишь, что ты говорил несколько минут назад о своей кошачьей сущности? Скажи мне, Мергес, где сейчас твоя территория, кото­рую ты охраняешь? Где коты, с которыми ты дерешься? Где похотливые самки, которых ты подчиняешь? И по­чему, — спросил Эрнст, выделяя каждое слово, — ты допускаешь, чтобы твое драгоценное семя, семя Мергеса не давало всходов?!

Пока Эрнст говорил, Мергес все ниже опускал голо­ву. Потом несколько мрачно спросил:

— У тебя только одна жизнь? Сколько ты уже про­шел?

— Около половины пути.

— И как ты к этому относишься?

Внезапно Эрнст почувствовал острый приступ грус­ти. Он достал одну из салфеток из китайского ресторана и промокнул глаза.

— Извини, — неожиданно нежно сказал Мергес, — что причинил тебе боль.

— Да ничего. Я был готов. Это был неизбежный по­ворот нашей беседы, — сказал Эрнст. — Ты спрашива­ешь, как я к этому отношусь? Ну перво-наперво стара­юсь не думать об этом. И даже больше — иногда забы­ваю об этом. В моем возрасте это не так трудно.

— В твоем возрасте? Что это значит?

— Мы, люди, проходим через несколько жизненных стадий. Будучи маленькими детьми, мы думаем, что смерть — это большое событие; некоторые из нас оказы­ваются захваченными этой мыслью. Смерть нетрудно обнаружить. Мы просто смотрим вокруг и видим мерт­вые вещи: листья, цветы, мухи, жуки. Умирают наши до­машние любимцы. Мы едим мертвых животных. И ско­ро мы осознаем, что смерть придет ко всем — к бабушке, к маме и папе, и даже к нам самим. Мы самостоятельно делаем выводы. Наши родители и учителя, думая, что детям вредно думать о смерти, хранят об этом молчание либо подсовывают нам сказки про рай и ангелов, про вечную жизнь, бессмертные души. — Эрнст остановил­ся, чтобы проверить, что Мергес следит за беседой.

— А потом? — Мергес внимательно слушал.

— Мы подчиняемся. Мы прогоняем смерть из наших мыслей или открыто и безрассудно бросаем ей вызов. Потом, незадолго до того, как повзрослеть, мы снова на­чинаем придавать ей огромное значение. Хотя некото­рые не могут вынести тяжести этих мыслей и отказыва­ются жить, большинство из нас отгораживаются от тре­вожных мыслей о конце жизни, погружаясь во взрослые дела — карьера и семья, личностный рост, усиление власти, приобретение недвижимости, победа в гонках. Сейчас я как раз на этом этапе жизни. После этой ста­дии мы входим в последний период жизни, когда опять приходит осознание смерти. И теперь смерть угрожаю­ще близка — и неизбежна. С этого момента у нас есть выбор — думать о смерти как о великом событии и про­живать остаток жизни достойно или так или иначе при­творяться, что смерть никогда не наступит.

— А ты? Притворяешься, что смерть не придет?

— Нет, я не могу делать этого. Поскольку я в своей психотерапевтической практике беседую со многими людьми, которых беспокоит вопрос жизни и смерти, мне приходится смотреть правде в глаза.

— Можно я тебя еще спрошу, — голос Мергеса, мяг­кий и утомленный, потерял угрожающие интонации, — как ты относишься к этому? Как ты можешь получать удовольствие на любом этапе жизни, от любой деятель­ности, если на горизонте маячит смерть и у тебя лишь одна жизнь?

— Я перевернул этот вопрос вверх дном, Мергес. Возможно, смерть делает жизнь более насыщенной, более яркой. Осознание смерти добавляет особую остро­ту, сладко-горький вкус в человеческую жизнь. Да, может быть, правда, что жизнь в измерении сна делает тебя бессмертным, но твоя жизнь мне кажется пропи­танной скукой. Когда я попросил тебя недавно описать свою жизнь, ты после паузы ответил: “Я жду”. И это жизнь? Ожидание и есть жизнь? У тебя осталась лишь одна жизнь, Мергес. Почему бы не прожить ее полно­ценно?

— Я не могу! Не могу! — ответил Мергес, опуская го­лову ниже. — Мысль о прекращении существования, о нахождении вне живых, о жизни, проходящей без меня... просто... просто... слишком ужасна.

— Значит, суть проклятия — это не месть, верно? Ты используешь месть, чтобы избежать окончания твоей последней жизни.

— Это просто ужасно, если все закончится. Небытие.

— Я понял благодаря своей работе, — сказал Эрнст, дотрагиваясь до огромной лапы Мергеса, — что больше всего боятся смерти те, кто умирает, так и не прожив полно свою жизнь. Лучше использовать всю жизнь без остатка. Не оставляй смерти ничего, кроме мрака, ниче­го, кроме сожженных мостов.

— Нет, нет, — стонал Мергес, качая головой, — это просто ужасно.

— Почему ужасно? Давай проанализируем это. Что именно ужасно в смерти? Ты пережил ее не один раз. Ты сказал, что всякий раз твоя жизнь заканчивалась, преж­де чем возникнет новая.

— Да, верно.

— Что ты помнишь из этих коротких моментов?

— Почти ничего.

— Не в этом ли суть, Мергес? Многое из того, чем для тебя страшна смерть, — это лишь твои представле­ния о том, что ты можешь чувствовать, будучи мертвым, и осознание того, что тебя не будет среди живых. Но когда ты мертв, у тебя нет сознания. Смерть — это ис­чезновение сознания.

— Ты пытаешься убедить меня? — зарычал Мергес.

— Ты же спросил, как я к этому отношусь? Это один из моих ответов. Мне также нравятся слова другого фи­лософа, который жил много лет назад: “Там, где смерть, меня нет; там, где я, нет смерти”.

— Есть какое-нибудь отличие от фразы: “Когда ты мертв, ты мертв”?

— Большая разница. В смерти нет тебя. “Ты” и “смерть” не могут сосуществовать.

— Тяжело, очень тяжело, — сказал Мергес едва слышно, его голова почти касалась земли.

— Давай я расскажу тебе еще об одной перспективе, которая мне помогает, Мергес, то, о чем я узнал от рус­ского писателя...

— Эти русские... Это будет безрадостно.

— Послушай. Года, века, тысячелетия прошли до того, как я родился. Верно?

— Не отрицаю. — Мергес утвердительно кивнул.

— И пройдут тысячелетия после того, как я умру. Так?

Мергес опять кивнул.

— Следовательно, я воспринимаю свою жизнь как искру между двумя огромными и одинаковыми про­странствами темноты: темнота возникает до моего рож­дения и следует после моей смерти.

Казалось, это попало в точку. Мергес сидел и внима­тельно слушал, его уши были подняты.

— Тебя не удивляет, Мергес, что мы боимся второй темноты и что нам безразлична первая?

Вдруг Мергес встал и широко зевнул, его клыки свер­кали в лунном свете.

— Кажется, я устал, — сказал он, подходя к окну тя­желой, не типичной для котов походкой.

— Подожди, Мергес, есть еще кое-что!

— Достаточно на сегодня. Слишком много надо об­думать, даже для кота. В следующий раз, Эрнст, жаре­ный краб. И еще цыпленка в зелени.

— В следующий раз? Что это значит, Мергес, в сле­дующий раз? Разве я не исправил зло?

— Может быть, да, может быть, нет. Я сказал тебе, слишком многое надо обдумать сразу. Я ухожу!

Эрнст шлепнулся на стул. Он был выжат, его терпе­ние было на пределе. Никогда прежде у него не было более утомительной беседы. И все напрасно! Видя, как Мергес тащится к выходу, Эрнст пробормотал про себя:

“Давай! Давай!” А потом добавил: “Geh Gesunter ffeit”.

При этих словах Мергес остановился как вкопанный и обернулся.

— Я слышал это. Я могу читать мысли.

Ого, подумал Эрнст. Но он держал голову высоко поднятой и смотрел прямо в глаза подходящему Мергесу.

— Да, я слышал тебя. Я слышал твое Geh Gesunter Heit. И я знаю, что это значит! Ты благословил меня. Даже не зная, что я услышу и пойму, ты пожелал мне хо­рошего здоровья. И я тронут твоим пожеланием. Очень тронут. Я знаю, через что я заставил тебя пройти. Я знаю, как сильно ты хочешь освободить эту женщи­ну — не только для ее блага, но и для своей пользы. И даже не зная, принесло ли пользу твое грандиозное усилие, и не зная, сделал ли ты хоть что-нибудь, чтобы исправить зло, даже после этого ты был настолько любе­зен, чтобы пожелать мне доброго здоровья. Это самый щедрый подарок, какой я когда-либо получал. Прощай, мой друг.

— Прощай, Мергес, — сказал Эрнст, глядя, как Мер­гес удаляется, веселый, по-кошачьи изящный. “Мне ка­жется, — думал он, — или Мергес действительно стал немного меньше?”

— Может быть, мы еще встретимся, — крикнул Мер­гес на ходу. — Я собираюсь поселиться в Калифорнии.

— Даю слово, Мергес, — прокричал в ответ Эрнст, — ты будешь хорошо питаться здесь. Жареный краб и цып­ленок каждую ночь.

И опять темнота. И следующее, что увидел Эрнст, было зарево рассвета. “Теперь я понимаю значение “труд­ная рабочая ночь”, — думал он, садясь в постели, потягиваясь и глядя на спящую Артемиду. Он был уверен, что Мергес покинул измерение снов. Но что же до ос­тального проклятия кота? Это не обсуждалось. Несколь­ко минут Эрнст представлял себе перспективу быть рядом с женщиной, у которой, возможно, очень часто будет возникать жажда секса. Очень тихо он встал с по­стели, оделся и спустился вниз.

Артемида, услышав шаги, проснулась и позвала:

— Эрнст, нет! Что-то изменилось. Я свободна! Я знаю это. Я это чувствую. Не уходи, пожалуйста. Тебе не нужно уходить.

— Вернусь через десять минут с завтраком, — ото­звался он от двери. — Мне жутко захотелось свежего ба­гета и сыра. Вчера я заметил магазинчик внизу по улице.

Он открывал машину, как вдруг услышал звук откры­вающегося окна и голос Артемиды.

— Эрнст, Эрнст, помни, я вегетарианка. Никакого сыра. Ты бы мог привезти...

— Я знаю, авокадо. Уже в списке.

От автора.

В этой книге я постарался быть и рассказчиком, и учи­телем. В тех случаях, когда эти две роли сталкива­лись и мне приходилось выбирать между сочным педа­гогическим замечанием и поддержанием драматическо­го хода событий, я почти всегда отдавал предпочтение повествованию, пытаясь выполнить образовательную миссию в косвенных рассуждениях.

Те читатели, которые заинтересованы в дальнейшем обсуждении, могут зайти на мою страничку в Интернете.

Там вы найдете отзывы на мои книги и сможете об­судить некоторые вопросы, затронутые в этих шести главах: доверие пациента, границы между правдой и вымыслом, терапевтические взаимоотношения, подход “здесь и сейчас”, прозрачность терапевта, существующие терапевтические подходы и динамика тяжелой утраты.

[1] Милль, Джон Стюарт (1806—1873) — англ. философ, экономист, логик. В своей теории этики соединял утилитаризм с альтруизмом. — Прим. ред.

[2] Параплегия — паралич обеих рук или ног. — Прим. ред.

[3] Около 33 кг. —- Прим. перев.

[4] Дендриты, аксоны— отростки нервной клетки. — Прим. ред.

[5] Reductio ad absurdum (лат.) — доведение до нелепости как способ доказательства. — Прим. ред.

[6] Микадо (япон., букв. — величественные врата) — титул импе­ратора Японии. — Прим. перев.

[7] Имеющей множество причин (психоан.). — Прим. ред.

[8] Перевод с английского Григория Кружкова.

[9] Перевод А. Сергеева.

[10] Джон Донн— англ. поэт и проповедник, родоначальник “метафизической” поэзии. — Прим. ред.

[11] Гильгамеш — герой “Эпоса о Гильгамеше”, полулегендар­ный правитель города Урук, пытавшийся после смерти своего друга, Энкиду, добыть бессмертие. Потерпев неудачу в этом, он смиряется с уделом всех людей. — Прим. ред.

[12] Цервикальный — шейный; относящийся к области шеи или к шейке какого-либо органа. — Прим. ред.

[13] В русском переводе книга вышла под названием “Лечение от любви”. — Прим. ред.

[14] Под словом “присутствие” (англ. engagement) имеется в виду не столько физическое пребывание, но вовлеченность в процесс, пол­ное соучастие терапевта, которое, по аналогии с терминологией эк­зистенциалистов, можно выразить словами “бытие вместе” или “бытие рядом”. — Прим. ред.

[15] Н М О (Health Maintenance Organization) — Организация Здра­воохранения, всеобъемлющая система оплаченной оздоровительной помощи. — Прим. ред.

Дата добавления: 2015-08-31