Сер. 5. Вып. 2, с. 3-17

Обострение кризиса крепостничества как института социального принуждения и бесправия крестьян усиливало необходимость проведения Реформы, отражая нарас­тание давления снизу. Особенно оно стало приобретать угрожающий характер после Отечественной войны 1812-1815 гг. С 1826 по 1861 г. в стране было зафиксировано 1186 выступлений крестьян, но в последние годы этого периода ситуация приобрела по-настоящему острый характер, ее можно не без основания определить как предрево­люционную. Если за 1856 г. произошло 66 крестьянских бунтов, то за 1859 г. — уже 797. Имея в виду данное обстоятельство, легко понять смысл четко сформулиро­ванного предостережения Александра II, сделанного им на встрече с предводителями дворянства в Москве в 1856 г. после вступления на престол: «... Гораздо лучше, чтобы это (отмена крепостного права. - Д.) произошло свыше, нежели снизу».

…Дискуссионным остается вопрос о том, насколько кризис крепостничества как си­стемы хозяйствования стал непосредственной, а для кого-то и главной причиной, по­будившей власть сделать выбор в пользу отмены крепостного права.

При научном обосновании наступления экономического кризиса крепостнической системы в конце первой четверти XIX в., как правило, выдвигаются два главных ар­гумента. Во-первых, приводятся данные о растущей задолженности помещиков. Дей­ствительно, с 1823 до 1859 г. она возросла с 90 до 425 млн рублей, т. е. увеличение произошло почти в пятикратном размере. В залоге находилось 7,1 млн крепостных, или 66% от их общего числа (в 1823 г. - 2,2 млн человек, или 20%). Считается, что такой рост задолженности отражал снижение доходности от ведения помещичьего хозяйства и косвенно подтверждал падающую их эффективность.

Однако при объяснении роста задолженности помещиков следует учитывать и дру­гое обстоятельство. Дело в том, что для помещиков при залоге имений был установлен льготно-низкий процент (4-5% годовых) с длительным сроком выплаты (до 37 лет).

Это приводило к тому, что помещики брали ссуды под залог поместий и затем могли их использовать в целях получения дохода от перекредитования по рыночной ставке процента. К тому же, по некоторым оценкам, стоимость только недвижимого имуще­ства помещиков в 1859 г. составляла 2,1 млрд. рублей, что почти в 5 раз превышало сумму долга. Такое соотношение долга и собственности нельзя считать критическим. Поэтому рост задолженности следует трактовать не столько как признак снижения эффективности самой крепостной организации хозяйства, что с неизбежностью опре­делило бы заинтересованность помещиков в отмене крепостного права, а этого как раз в значимых масштабах не наблюдалось, сколько как следствие роста избыточного и паразитического потребления дворянского сословия, непропорционального развитию сельского производства.

Что же касается предположения о падающей доходности самих помещичьих хо­зяйств, то оно также может быть оспорено. Об этом свидетельствует увеличение с начала XIX в. и вплоть до Реформы числа барщинных крестьян. Если в начале века их было 56%, то к отмене крепостного права их доля возросла до 71,5%. Еще боль­ший удельный вес барщины приходился на черноземные и степные губернии, которые выступали основными поставщиками товарного зерна. Если бы барщина как наиболее классический образец крепостного хозяйства не была выгодна помещикам, то они бы закономерно переводили крестьян на оброчные отношения с принесением дохода кре­стьянами от побочных форм деятельности. Тем более что за 1801-1860 гг. доходы от каждого оброчного крестьянина, по оценкам исследователей, возросли на 70-90%.

Во-вторых, экономический кризис крепостной системы хозяйства связывают с оче­видными преимуществами экономических стимулов юридически свободных работников в сравнении с трудом принудительным и с ограниченными материальными стимула­ми. На примере хозяйственной деятельности отдельных поместий разными авторами приводились соответствующие расчеты. Так, по оценке Н. Г. Чернышевского, вольно­наемный работник производил в день в 3 раза больше, чем крепостной на барщине. По оценке экономиста-статистика К.И.Арсеньева, крепостной крестьянин про­изводил продукции вдвое меньше, чем работник, освобожденный от уз принуждения.

Однако с определением эффективности крепостного труда не все так просто. Имеют­ся расчеты, согласно которым при сопоставлении хозяйственной деятельности помещи­чьих крестьян и менее закрепощенных казенных крестьян оказывалось, что последние производили сельскохозяйственной продукции в 1,5 раза меньше.

Более существенное значение для оценки возможностей развития крепостного хо­зяйства имеет обращение к общим результатам развития сельского хозяйства в до­реформенный период. Они не подтверждают вывод о наступлении глубокого кризиса производства. В 1873 г. официальная комиссия, учрежденная для исследования про­изводительности труда в сельском хозяйстве, опубликовала данные о сборе хлебов в европейской части России (без Польши и Финляндии). Эти данные показывают, что сбор зерновых с 1800 г. до начала проведения Крестьянской реформы имел тенден­цию к постоянному повышению, хотя и с не очень высокими показателями.

Тем не менее к началу Реформы сбор зерновых увеличился почти на 42%, что вряд ли свидетельствует о наступившем кризисе аграрного сектора экономики.

Такой же вывод о развитии сельского хозяйства в дореформенный период можно сделать при его сопоставлении с послереформенным периодом (1861-1900 гг.) в табл. 2, из которой следует, что темп увеличения сбора зерновых и урожайности (за исключе­нием картофеля) в первое десятилетие после Реформы примерно соответствовал доре­форменному периоду (рост на 5,6 и 5,0% соответственно). И только через 20 лет после начала Реформы темпы развития российского сельского хозяйства ускорились. Ина­че говоря, крепостная система хозяйства по своим основным параметрам была вполне сопоставима с новой организацией производства, во всяком случае в первое двадцати­летие ее функционирования.

О том, что крепостная система хозяйства сохраняла определенный потенциал даль­нейшего развития и не находилась в состоянии глубокого и перманентного экономи­ческого кризиса, свидетельствуют данные о ее товарности и роли экспорта аграрной продукции. В 1801-1860 гг. в целом объем внешней торговли увеличился более чем в 3 раза. При этом среднегодовой вывоз хлеба возрос с 5 120 тыс. пудов (82 тыс. т) в 1806-1810 гг. до 69 254 тыс. пудов (1,11 млн т) в 1856-1860 гг., т. е. увеличение достигло 13,5 раза. Если на долю экспорта в начале XIX в. приходилось немногим более 1% уро­жая основных хлебов, то в 1850-1855 гг. она повысилась до 2,4%, а в 1856-1860 гг. – до 5%. В целом доля товарного хлеба, поставляемого на внутренний и внешний рынки, в дореформенный период сохранялась на уровне примерно 20%.

Для оценки возможностей крепостной системы немаловажным представляется и значительный экономический выигрыш, который получало государство благодаря сни­жению издержек по управлению. Ведь 103 тыс. помещиков с опорой на крестьянские общины управляли населением в 22 млн. человек, не получая за это от государства вознаграждения, притом что на них фактически были возложены важнейшие управ­ленческие функции, начиная от поддержания правопорядка и призыва в армию до сбора налогов.

Источники и факторы развития крепостной системы хозяйства

... В связи с этим можно считать, что отмена крепостного права в 1861 г. по своей исходной природе и целям выступала не столько как экономическая, сколько как социальная реформа, необходимость которой подкреплялась опасностью отставания от ведущих государств, что нашло явное подтверждение в поражении в Крымской войне. Именно неприятие крепостничества как института социального принуждения и бесправия в соединении с внешними и внутренними угрозами для государства определяли главный мотив дея­тельности реформаторов. Заслуживает внимания и то, что активная разработка про­граммы реформы проходила на фоне первого мирового экономического кризиса 1857-1858 гг., затронувшего и Россию.

…Выясним далее источники и факторы развития крепостной системы хозяйства. За­метим, что еще в дореволюционный период обращали внимание на сохраняющийся ее экономический потенциал. Такую позицию, в частности, обстоятельно аргументировал П. Б. Струве.

Во-первых, крепостное хозяйство к началу XIX в. окончательно превратилось из на­турального в рыночно-крепостное, эффективность которого вообще была связана с пре­имуществами крупноорганизованного хозяйства, дававшими ему возможность значи­тельно более широко применять технические средства и другие усовершенствования. К тому же низкие затраты на труд крепостных крестьян в сравнении с вольнонаемными работниками выступали дополнительным фактором, объяснявшим причины перевода крестьян с оброка на принудительную барщину или на использование смешанной си­стемы. Особенно значима была роль этого фактора в условиях действия тенденции к понижению цен на зерно на российском и мировом рынках. Поэтому для помещиков крепостной труд, тем более барщина, оказывался экономически выгодным.

Отсюда вполне закономерны неудачи с попытками проведения освобождения кре­стьян в первой половине XIX в. Также понятно и то, почему столь маловыразительной была реакция помещиков на право освобождать крестьян целыми общинами с землей за выкуп, предоставленное им согласно указу о свободных хлебопашцах (1803), или без земли в соответствии с указом об обязанных крестьянах (1842). Недооценку роли экономического фактора либеральные реформаторы пытались компенсировать мерами воспитательного порядка. В.О. Ключевский по этому поводу писал: «Как сотрудники Александра I, так и люди 14 декабря, односторонне увлеченные идеей личной и об­щественной свободы, совсем не понимали экономических отношений, которые служат почвой для политического порядка».

Во-вторых, крепостное хозяйство в виде барщины оказалось экономически более выгодным в сравнении с оброком и вольнонаемным трудом из-за того, что в практике хозяйствования оно смогло опереться на традиции общинности, преобладавшие в кре­стьянской среде. Сама организация барщинного труда с использованием рабочего скота и инвентаря крестьян предполагала кооперацию равносильных хозяйственных единиц и потому поддерживала общинную традицию нивелирования крестьянских хозяйств. Она позволяла также всем крестьянам выполнять все их повинности. И такое вырав­нивание имело ключевое значение для обеспечения выживаемости крестьянских общин в условиях экстремального развития - высокой погодозависимости, отвечая жизненно­му опыту и мировоззрению крестьян. Примем во внимание, что на каждое десятилетие в российском сельском хозяйстве приходилось несколько лет неурожаев, многие из ко­торых носили катастрофический характер. Именно поэтому более эффективный, каза­лось бы, для собственников земли оброк в России не прижился, так как усиливал диф­ференциацию крестьянских хозяйств, а потому встречал сопротивление в крестьянской среде. В этой связи можно отметить и еще одну причину неудачи с указом о свободных хлебопашцах: он предусматривал освобождение крестьян с землей, образовывавшей единый участок. В этом качестве его можно рассматривать как предвестник Столы­пинской реформы с характерным для нее насаждением хуторского хозяйства. Однако данный указ противоречил опыту хозяйствования крестьян, которые через дробление единого земельного пая минимизировали риск экстремальных условий хозяйствования.

В-третьих, экономический потенциал развития крепостного хозяйства также опи­рался на имеющуюся эффективность принудительного труда с его неизбежной «под­системой страха наказания». Безусловно, в долгосрочной перспективе такая система рано или поздно исчерпывает свои возможности и разрушается. Тем не менее в услови­ях ограниченных потребностей крестьянства и отсутствия у них значимой мотивации к непрерывно растущему производству принудительные меры к труду приносили свои результаты. Ведь у русских крестьян по объективным причинам сформировалась и воспроизводилась «этика выживания», а не «этика успеха», как это было в странах с протестантской культурой. Характерно, что даже применительно к началу XX в. А.В.Чаяновым была разработана теория особого типа крестьянского хозяйства, обла­дающего повышенной устойчивостью к кризисным процессам и основанного на том, что рост производства крестьянами осуществляется не в расчете на получение прибы­ли, а до тех пор, пока потребление уравновешивается с ростом тягости труда.

Поэтому до тех пор, пока сохраняется ресурс в поддержании порядка и дисциплины, данная система может приносить приемлемые экономические результаты. Не случай­но, как только эффективность принудительных мер и жесткого контроля со стороны помещиков ослабла с началом освободительной реформы, доля барщинных крестьян резко упала (до 15%).

К тому же сопоставление экономических и неэкономических методов не следует рассматривать в варианте однофакторной модели, в которой бесспорными предстают преимущества экономических стимулов к труду. Любая хозяйственная система в ре­альной жизни выступает как многофакторная. Поэтому ограниченные возможности самих принудительных методов могут компенсироваться действием других факторов, как в случае с крепостничеством, связанных с эффектом масштаба, опорой на традици­онную мотивацию к труду, более низкими затратами на воспроизводство рабочей силы, отлаженностью и стройностью сложившейся системы организации производства и т. п.

Приведенные выше аргументы, не считая других, дают основание для заключения о том, что к 1861 г. рыночно-крепостное хозяйство находилось если и не в высшей точке своего развития, то, во всяком случае, не в состоянии перманентного кризиса. Характерно, что уровень жизни крепостных крестьян России в дореформенный период был не ниже, чем свободных крестьян в европейских государствах.

Наконец, отметим и следующий факт. По-настоящему кризис наступает тогда, ко­гда в недрах старого строя уже сформировался новый уклад, который отличается боль­шей эффективностью и опирается на образовавшийся новый социальный слой (класс), вполне осознавший свои экономические интересы. Ничего похожего на такую ситуацию не было в России не только в середине XIX в., но и в начале XX в.

Обратим внимание и на действие такой исторической закономерности, как «вто­ричное закрепощение крестьян», которое наблюдалось в Восточной Европе в XVII- XVIII вв. как реакция на расширение спроса на продукцию сельского хозяйства в странах раннего капитализма в Западной Европе. Иначе говоря, крепостное хозяйство и в этом регионе имело определенный потенциал для развития производства.

Интересно, что спустя почти два столетия в трудах американских экономистов- институционалистов (Э.Фогель, Д.Норт и др.) доказывалось, что экономическая эф­фективность рабства в середине XIX в. в США была значительно выше, чем принято считать. Так, в соответствии с разработанной моделью, Р.Фогелем и С.Энгерманом бы­ли получены количественные оценки, которые позволили подтвердить расчетами вывод о более эффективном труде рабовладельческих ферм юга США в сравнении с север­ными нерабовладельческими фермами. Согласно этим расчетам, использование труда рабов южных штатов в 1860 г. было на 28% более производительно, чем работников на южных нерабовладельческих фермах, и на 40% более производительно, чем на се­верных нерабовладельческих фермах. Естественно, речь идет не об эффекте самого рабства, а о преимуществах крупного производства, организованного с сохра­нением традиционалистски-общинных отношений в трудовом процессе.

Следовательно, можно утверждать, что причины проведения реформ, направ­ленных на смену старой хозяйственной системы, далеко не всегда связаны с сугу­бо экономическими обстоятельствами. Более значимыми могут оказаться социально- политические факторы и другие неэкономические основания, так же как и внутренние и внешние угрозы, сочетание объективных и субъективных факторов. Этим только под­тверждается вывод о малообоснованности изучения экономической системы с позиции ее автономности и самодостаточности. Хозяйственные процессы существуют неразрыв­но с социально-политическими, правовыми, идеологическими и другими неэкономиче­скими сферами.

Тем не менее, хотя крепостная система хозяйства в России и обладала к началу Ре­формы ресурсом использования в аграрном секторе, это не отменяет того факта, что она уже превратилась в тормоз для дальнейшего развития, особенно если иметь в виду растущий экономический динамизм в странах Европы и задержку в индустриализа­ции. Показателен такой пример. Если в 1800 г. в России выплавка чугуна составляла 10,3 млн. пудов, в Англии — 12 млн. пудов, то к началу 1850-х годов в Англии она воз­растает до 140 млн. пудов, в России—до 15-16 млн. пудов.

Последствия и исторические уроки Реформы

…Подведем общие итоги. При всех недостатках Реформы 1861 г., как представляется, в целом она была успешной, способствовала разрешению чрезвычайно острых соци­альных противоречий в стране и убрала преграды для индустриализации и ускорения экономического роста. Сложная проблема перераспределения прав собственности на землю осуществилась без разрушительных потрясений (т.е. «без шока»). Более того, серьезное переустройство хозяйственной жизни не сопровождалось кризисным паде­нием, сохранив экономический рост, а затем и ускорив его. Об успешности Реформы можно судить хотя бы по двум важнейшим для того периода достижениям: строитель­ству железных дорог и развитию коммерческого кредита. Если в 1860 г. протяженность железных дорог составляла 1488 верст, то к 1881 г. она возросла до 21 155 верст, т. е. увеличилась более чем в 14 раз. В свою очередь, объем коммерческого кредита возрос с 15 млн. рублей в 1860 г. до 656 млн. рублей в 1873 г., т. е. увеличился почти в 44 раза.

Достоинством Реформы 1861 г. явилось то, что она не стала слепо копировать зе­мельные реформы европейских государств, а пошла своим путем, основываясь на учете всего комплекса условий и ограничений, исторических традиций и особенностей мента­литета русского крестьянского сословия. Это означает, что не все реформы в России, как это иногда считается, были «западническими». Новаторский характер Реформы осознавали его разработчики. Александр II, выступая на заседании Государственного совета, особо отметил: «Мы желаем, давая личную свободу крестьянам и признавая землю собственностью помещиков, не сделать из крестьян людей бездомных и потому вредных как для помещиков, так и для государства... Мы хотели избегнуть того, что происходило за границей, где преобразование совершалось почти везде насильственным образом...».

…Вполне удачной была и технология осуществления Реформы с использованием принципа добровольных сделок между помещиками и крестьянами на основе ведения переговоров и при государственном арбитраже, широкая дифференциация условий пе­рераспределения земли с учетом местных особенностей.

Осмысливая исторические события, произошедшие в России в последующий период, можно предположить наличие более оптимального пути решения аграрного вопроса, который, возможно, не привел бы к разрушительным последствиям. Речь идет о том, что, как бы это ни было болезненно для власти, требовалось выбрать курс на постепен­ное устранение помещичьего уклада. И сделать это надо было через выкуп государ­ством помещичьих земель, но с сохранением рыночно ориентированного сектора крупноорганизованных хозяйств через создание государственных аграрных предприятий или через передачу этих земель в аренду производителям, прежде всего крестьянским общинам, не исключая и другие возможности, избегая при этом малооправданного их дробления. Исторический опыт показал, что «черный передел» земли, а он как раз и произошел после 1917 г., являясь другим способом разрешения земельного вопроса, вместе с тем обернулся измельчением земельных участков и снижением их товарности. В полной мере в этом можно было убедиться, к примеру, по резким перепадам урожа­ев в «голодные годы» до революции или в случае с кризисом хлебозаготовок в СССР (1926-1927 гг.).

Однако власть оказалась неспособной развить заложенный в Реформе 1861 г. нова­торский потенциал в продолжение аграрных преобразований в России. Она попыталась это сделать после революционных событий 1905 г. через возврат к западноевропейской модели рыночной модернизации сельского хозяйства, предложив крестьянам Столы­пинскую реформу, нацеленную на разрушение общины и внедрение частной собствен­ности на землю, а фактически на разрушение крестьянской модели хозяйствования и устранение самого крестьянского сословия. Но этим она только усилила нарастание антагонизма и сопротивление крестьян, которые дополнительно подогревались тра­диционным их отлучением от участия в разработке положений земельной реформы и опорой на административно-бюрократические методы. Так это было, кстати, и при разработке Реформы 1861 г. Власть продолжала надеяться на зыбкое и обманчивое равновесие в обществе, не заботясь даже об ослаблении выкупного и налогового пресса для крестьянства как основного производительного класса. Она и поплатилась за это вначале крестьянской революцией 1905 г., а затем и окончательным крахом в 1917 г.

Дата добавления: 2015-08-31