Маслоу Абрахам Гарольд. 4 страница

выпускаемых автомобилей, или в отношении воздушных перевозок. Я

полагаю, что подобные прогнозы, учитывающие только сложившуюся

ситуацию и сложившиеся тенденции, сами по себе являются побочным

продуктом нашей безоценочной, чисто описательной концепции науки.

Неврозы как ошибка личностного развития

Я предпочел бы обсудить лишь несколько аспектов этой темы, но отнюдь

не для того, чтобы быть более доходчивым, а отчасти потому, что в

настоящее время работаю именно над ними, отчасти потому, что считаю их

особенно важными, но главным образом потому, что на них обычно не

обращают внимания.

Традиционно, с медицинской точки зрения, невроз25 рассматривается как

поддающееся описанию патологическое состояние или как болезнь. Но

подобный подход явно страдает однобокостью, и потому мы предлагаем

взглянуть на невроз диалектически, увидеть в нем своеобразное движение

человека вперед, к здоровью, к раскрытию и реализации своего

человеческого потенциала, движение неуклюжее, слабое и робкое,

порожденное не мужеством, но страхом, - словом, мы предлагаем увидеть

не только текущее состояние больного, но и заглянуть в его будущее.

Имеющиеся данные (пока в основном это клинические данные, но мы видим,

как к проблеме подключаются и иные исследователи) уже позволяют нам

утверждать, что практически в каждом человеке и уж наверняка в каждом

новорожденном ребенке заложено активное стремление к здоровью,

заложена тяга к развитию, к актуализации человеческого потенциала. Но,

постулировав подобный тезис, мы должны тут же с грустью оговориться,

что лишь очень немногие люди реализуют свой потенциал. Лишь небольшая

часть населения достигает точки самоидентичности, или <самости>, точки

полной самоактуализации - даже в нашем обществе, которое является

одним из самых благополучных на земле. Вот он, величайший парадокс. В

нас от роду заложен импульс к воплощению своей <человечности>. Но

почему нам так редко удается реализовать его? Что мешает нам?

Я только что изложил новый подход к феномену человека - я признал его

огромные потенции и одновременно выразил глубокое разочарование тем,

насколько редко и насколько неполно они реализуются. Этот подход про-

Неврозы как ошибка личностного развития

тивоположен ныне принятому, подходу <де факто>, когда выявляемые

константы тут же, априори рассматриваются в качестве нормы, как это,

например, делал Кинси и как сейчас делают в своих опросах

телевизионные журналисты. Такой описательный, безоценочный подход к

человеку, когда за норму выдают среднее арифметическое, подталкивает

нас к выводу, что эта <нормальность> - лучшее, чего мы можем ждать от

человека, и потому должны довольствоваться ею. Но я склонен считать

такого рода <норму> скорее болезнью, или уродством, или задержкой

человеческого развития, которые встречаются сплошь и рядом и которых

мы не замечаем. В связи с этим мне вспоминается старый учебник по

психопатологии, которым я пользовался на последних курсах университета

- книга сама по себе ужасная, но с замечательным фронтисписом. По

нижнему его краю был пущен ряд младенцев - череда

восхитительно-розовых, сладких, невинных младенцев. А у верхнего края

была размещена картинка, изображавшая пассажиров метро - с серыми,

угрюмыми, кислыми физиономиями. Подпись внизу была чрезвычайно проста:

<Что случилось?> Вот и я о том же.

Сразу оговорюсь: то, над чем я работаю сейчас и чем собираюсь

поделиться с вами, касается стратегии и тактики научного исследования,

это скорее подготовка к исследованию, попытка изложить клинические

данные и данные моих собственных наблюдений таким образом, чтобы их

можно было рассмотреть под научным углом зрения, то есть перепроверить

и уточнить их, найти им подтверждения или опровергнуть их, убедиться в

правильности или ошибочности интуитивных догадок и так далее и тому

подобное. Для этой цели, а также для тех, кто интересуется

философскими проблемами, я хотел бы вкратце остановиться на некоторых

теоретических вопросах, важных для понимания следующих разделов. Это

извечная философская проблема взаимоотношения факта и его значения,

того, что есть, и того, что должно быть, проблема описания и оценки, -

ужасная проблема, вставшая перед философами сразу с рождением этой

науки и до сих пор не решенная ими. Я хотел бы поделиться своими

размышлениями по этому поводу, размышлениями, которые помогли мне

обойти эту философскую загвоздку - сделать выбор из двух путей в

пользу третьего.

Двойственные понятия

Основной прием, о котором я собираюсь вести речь и который

позаимствован мною частично у гештальт-психологов26, частично у

клиницистов и психотерапевтов, опирается на допущение сократовского

толка, допущение о том, что факты сами указывают нам, как с ними

обходиться, или, другими словами, что в глубине самого факта заложены

некоторые векторные характеристики. Исследователь не домохозяйка, а

факты не блины, которые он складывает в стопку, где они будут тихо и

смирно лежать до ужина; правильнее будет представить его

путешественником, а всплывающие

Здоровье и патология

перед его взором явления - верстовыми столбами, отмеряющими дистанцию

его пути и указывающими ему направление движения. Факты <зовут>, они

влекут исследователя, они, как сказал Кёлер (62), <требовательны> по

своей природе. У меня часто возникает ощущение, что человек осознает,

что он должен делать или как он должен поступать, только когда он

окажется в гуще процесса, только когда он что-то начнет понимать о

нем: получив этот необходимый минимум знаний, он наконец может

сформулировать проблему, сделать моральный выбор, решить, так или

иначе ему поступить. Общеизвестен психотерапевтический принцип: чем

больше люди узнают о себе, чем больше они осознают себя, тем проще им

принимать решения.

Я предполагаю, что существуют такие явления и такие понятия, которые

по своей сути являются одновременно и оценочными, и описательными. Я

называю их <двойственными понятиями>, имея в виду сплав в объеме

понятия как определения явления, так и его оценки, и поэтому все, что

я буду излагать дальше, следует понимать как попытку разрешить старое

философское противоречие между <существующим> и <желанным>.

Что касается меня, то я занял позицию - и думаю, что смогу убедить в

ее уместности всех своих читателей - откровенно нормативную, с самого

начала задавая вопросы типа: что есть норма? Что такое хорошо? Что

полезно для человека? Мой старый учитель, профессор философии, который

до сих пор по-отечески расположен ко мне и трогательно проявляет свои

чувства и к которому я до сих пор отношусь с большим почтением, время

от времени присылает мне обеспокоенные письма. В них он мягко журит

меня за то, что я так лихо, по-кавалерийски, обращаюсь с извечными

проблемами философии. Он пишет: <Неужели вы не понимаете, что вы

делаете? Человечество билось над этой проблемой две с лишним тысячи

лет, а вы вот так просто решили не замечать ее. Вы с беспечностью

мальчишки мчитесь на коньках по этому хрупкому льду>. Я помню, как,

пытаясь объясниться, однажды писал ему, что именно таким образом и

должен поступать исследователь, что это стратегия - со всевозможной

быстротой проскальзывать мимо философских проблем. Еще я писал,

помнится, что для решения стратегической задачи распространения знания

в отношении вечных философских проблем следует занимать строгую

позицию <непреклонной наивности>. Именно этой позиции я и

придерживаюсь сейчас. Я считаю это проявлением эвристичности

мышления27 исследователя, и потому нисколько не стесняюсь рассуждать о

том, что такое хорошо и что такое плохо, и даже выступать при этом в

качестве третейского судьи. В одной из своих работ я писал о хороших и

плохих картинах и не затруднился дать следующую сноску: <Плохими

картинами я называю те, которые мне не нравятся>. Я считаю, что

категоричность в оценках - не такая уж плохая стратегия. При изучении

здоровых людей, самоактуализирующихся людей можно заметить

постепенную, но неуклонную замену отчетливо нормативных, откровенно

личных оценок на

Неврозы как ошибка личностного развития

все более объективные понятия описательного характера, что в конце

концов привело, например, к возможности появления стандартизованного

теста28 на самоактуализацию (137). Самоактуализацию сейчас можно

определить инструментально, так же, как давно уже определяют

интеллект, то есть самоактуализация стала объектом испытания. Она

хорошо коррелирует с различного рода объективными переменными, и

исследователи продолжают накапливать данные о новых и новых

взаимосвязях. Поэтому я ощущаю эвристическую оправданность моей

позиции <непреклонной наивности> в начале исследования. Слишком многое

из того, что я предвидел интуитивно, находит себе подтверждение в

исследованиях, цифрах, таблицах и диаграм-

мах.

Человечность

Я предлагаю обратить пристальное внимание на такое понятие как

<человечность>, на понятие, пока в большей степени описательное (по

сравнению с понятием <самоактуализация>), однако содержащее в себе

достаточный элемент нормативности. Я надеюсь, что таким образом мы

продвинемся от интуитивного, эвристического взгляда в сторону большей

определенности, большей надежности, большей объективности, что в

научно-теоретическом плане может оказаться чрезвычайно полезным.

Формулу нашего движения в этом направлении и сам способ мышления

подсказали мне около пятнадцати лет назад аксиологические труды

Роберта Гартмана (43), который определил <добро> как меру исполнения

чем-либо (или кемлибо) своего предназначения, как степень воплощения

заложенной в нем идеи. Это привело меня к мысли, что для

исследовательских целей концепция человечности может быть представлена

как явление, поддающееся количественному определению. К примеру, можно

представить человечность как реестр качеств, а именно: принять

утверждение, что человек должен характеризоваться способностью к

абстрагированию29, умением выражать свои мысли, способностью любить,

иметь определенные ценности, уметь переступать через свое <я> (то есть

не быть эгоистичным) и прочее, прочее, прочее. При желании можно

составить полный перечень обязательных человеческих качеств. Сама

мысль о подобной затее может заставить нас содрогнуться, но она может

оказаться и полезной, особенно если исследователь будет исходить из

предпосылки, что понятие <человечность>, будучи одновременно и

описательным, и количественным, должно сохранить также и нормативную

составляющую, что с его помощью можно будет определить, что этот

конкретный человек более человечен по сравнению с другим.

<Человечность> - одно из тех <двойственных> понятий, о которых я

говорил выше: оно действительно и дескриптивно, и объективно, потому

что не несет в себе следа моих пристрастий и вкусов, моей

индивидуальности, моих неврозов, - мои неосознанные стремления,

страхи, опасения и надежды зна-

Здоровье и патология

чительно легче остаются за рамками исследования <человечности>, нежели

в случае с <психологическим здоровьем>.

Стоит только взяться за определение таких понятий как <психологиче

ское здоровье> или <психологическая норма>, и очень скоро вы

обнаружите, как велико искушение привнести в них свое понимание

ценностей или заняться самоописанием, или описанием того, каким вы

желали бы видеть себя, или того, каким, по вашему мнению, должен быть

человек. Вам придется постоянно бороться с этим искушением, и вы

поймете, что в данном вопросе сохранить объективность возможно, но

очень и очень трудно, И даже потом, преодолев трудности, вы не сможете

отбросить сомнения. Вдруг вы отобрали не тех людей для эксперимента

или пользовались неверными критериями отбора? В конце концов, ошибки

неизбежны, если отбор осуществляется на основе собственных суждений и

диагнозов, а не на объективных данных.

Несомненно, использование двойственных понятий дает нам большие

преимущества, чем использование чисто нормативных понятий, и при этом

мы избегаем самой страшной ловушки, в которую попадает ученый,

рассматривающий науку как исключительно безоценочную, ненормативную, а

следовательно, над-человеческую систему знаний. Двойственные подходы и

двойственные понятия позволяют нам сдвинуть процесс научного познания

с чисто феноменологических, эмпирических позиций в направлении большей

надежности, большей валидности30, большей точности, большей

уверенности, большей согласованности с иными путями познания и в

сторону большего согласия с ними.

К двойственным однозначно следует отнести такие понятия, как зрелый,

развитый, недоразвитый, слабый, цветущий, искусный, неумелый, и другие

им подобные. В языке есть много других слов, в которых менее очевидно

это смешение дескриптивного и нормативного начал. И может так

случиться, что со временем мы привыкнем воспринимать эти двойственные

понятия как эталонные, нормальные, естественные и основные. И тогда

понятия только описательного характера или только оценочные покажутся

нам производными от них и неуклюжими. Мне кажется, что это необходимый

элемент нового гуманистического мировоззрения, стремительно

обретающего ныне зримые формы*.

Прежде всего, и я уже писал об этом (95), эти понятия слишком над- и

внепсихичны, они не учитывают важности самосознания31,

интрапсихических или личностных способностей человека, таких,

например, как способность наслаждаться музыкой, способность к

медитации и созерцанию, способность получать наслаждение от запахов,

способность чувствовать соб-

* В связи с этим мне кажется более полезным ввести в научный обиход

понятие <вочеловеченность>, вместо таких понятий как <социальная

компетентность>, <эффективность> и им подобных.

Неврозы как ошибка личностного развития

ственные желания и т. д. Однако умение жить в гармонии с собой не

менее ценно, чем коммуникативные навыки32 и социальная компетентность.

Но самое главное - с точки зрения элегантности научной теории и

изящества исследовательской стратегии - отвергаемые мною понятия менее

объективны и не в такой степени поддаются измерению, нежели перечень

качеств, составляющих суть человечности.

Необходимо добавить, что я не рассматриваю ни одну из предлагаемых

мною моделей познания как замену медицинской модели. Я не вижу

необходимости противопоставлять их. Болезни ослабляют и унижают

человека, и потому в наших исследованиях мы постоянно будем обращаться

к проблеме болезни в связи с проблемой человечности. Но если при

лечении опухолей, инфекционных заболеваний, язв и подобных болезней

медицина незаменима, то в тех случаях, когда мы имеем дело с

невротическими, характерологическими и духовными расстройствами, ее

методы оказываются явно недостаточными.

Недочеловечностъ

Использование понятия <вочеловеченность> вместо понятия

психологического здоровья неизбежно приводит нас к необходимости

заменить затертое, лишившееся всякого смысла понятие <невроз> на

понятие <недочеловечность>. В этом словесном конструкте основной упор

делается на явление утраты или недостаточной актуализации человеком

своих способностей и возможностей, что, вполне очевидно, подлежит и

доступно измерению. Это явление легче поддается стороннему наблюдению,

наблюдению за поведенческими проявлениями, и потому его гораздо легче

исследовать, нежели, к примеру, тревогу, компульсивность или

репрессию. Оно позволяет поставить в один ряд традиционные

психиатрические заболевания, травмы, задержку и отставание развития,

вызванные нищетой, непомерной эксплуатацией, порабощением и прочими

уродливыми социальными явлениями, а также относительно новые

расстройства ценносте- и целеполагания, экзистенциальные нарушения,

встречающиеся у представителей экономически привилегированной части

общества. Оно хорошо применимо при объяснении таких

социально-личностных пороков, как наркомания, психопатия,

авторитаризм, преступность и многих других, которые с большой натяжкой

можно назвать <болезнями> в медицинском смысле этого слова, в отличие,

например, от опухоли мозга.

Столь радикальное отступление от медицинской модели понимания болезни

назрело давно. Понимаемое буквально, понятие <невроз> обозначает

болезнь нервов - и мы сегодня вполне можем обойтись без этого

реликтового понятия. Кроме того, ярлык <психологическое заболевание>

помещает невроз в то же дискурсивное пространство, в котором размещены

язвы, органические поражения, инфекционные заболевания, переломы и

Здоровье и патология

опухоли. Но сегодня уже не вызывает сомнений, что на неврозы следует

смотреть как на расстройства духа, что, говоря о неврозах, следует

обязательно иметь в виду такие вещи, как утрата человеком смысла

существования, сомнения по поводу целей жизни, горе и злость по поводу

неразделенной любви, переосмысление человеком своего жизненного пути,

потерю мужества и надежд, неприятие самого себя, осознание того, что

жизнь прожита напрасно, неспособность радоваться и любить и т. д.

Это - ощущение неполноты вочеловеченности, чувство ущерба,

невозможности исполнения своего - человеческого - предназначения. Это

- признание того, что нечто в душе осталось непознанным и

неиспользованным. Лечебная гимнастика и профилактическая терапия,

конечно, способны в некоторой степени повлиять на патогенез подобных

нарушений, но роль этих методов несравнима с той огромной ролью,

которую играют здесь социальные, экономические, политические,

религиозные, образовательные, философские, аксиологические и семейные

факторы.

Субъективная биология

Есть и другие серьезные преимущества, которые может дать нам эта

психологическая, философская, образовательная и духовная модель

познания. Одно из них, на мой взгляд весьма немаловажное, состоит в

том, что такая модель познания побуждает нас к надлежащему

концептуальному рассмотрению биологических и конституциональных

оснований, без которых не обойтись при обсуждении проблем личности, ее

самоидентичности и развития, проблем сущностной терапии,

вочеловеченности или недочеловечности, проблем саморасширения и любых

подобных этим. Короче говоря, я считаю, что человек, стремящийся к

вочеловеченности, неизбежно должен пройти через осознание своей

самости. Это очень важно - понять, что ты представляешь из себя -

биологически, конституционально, характерологически - как

представитель данного вида, осознать свои возможности, желания,

потребности, а также свои склонности и свое предназначение.

Говоря без обиняков, первым совершенно необходимым аспектом этого

самопознания является осознание своей биологии, осознание того, что я

называю <инстинктоподобным> (см. Приложение D), то есть осознание

своего животного начала. Именно это пытается делать психоанализ. Он

старается помочь человеку осознать свои животные потребности,

побуждения, предпочтения, тревоги. То же самое имеет в виду и Хорни,

говоря о реальном <Я> и <псевдо-Я>. Не является ли это попыткой

дискриминировать то, чем в действительности является человек? А что в

действительности есть человек, как не собственное тело, собственная

конституция, собственное функционирование, собственная принадлежность

к виду? (Мне доставляет истинное наслаждение, qua theorist,

представить, какое прелестное согласие могло бы

Неврозы как ошиока личностного развития

возникнуть между Фрейдом, Гольдштейном, Шелдоном, Хорни, Кеттеллом,

франклом, Мэем, Роджерсом и Мюрреем. Возможно, даже Скиннер

присоединился бы к этой разношерстной компании, поскольку я

подозреваю, что его перечень <внутренних побуждений> человека был бы

очень похож на <иерархию инстинктоподобных базовых потребностей и

метапотребностей>,

которую предлагаю я!)

Я верю, что можно провести эту грань и на самых высших уровнях

личностного развития, там, где человек трансцендирует свою

индивидуальность (85). Я считаю, что выдвинул веские аргументы в

пользу принятия возможной инстинктоподобной природы высших ценностей,

тех, которые мы называем духовными или философскими. Даже эта,

персонально обнаруженная аксиология, по моему мнению, может быть

подведена под категорию <феноменология инстинктоподобной природы

человека>, или <субъективная биология>, или <эмпирическая биология>.

Размещение в едином, количественно измеримом, пространстве

человечности всех заболеваний, которыми заняты психиатры и терапевты,

всех нарушений, которые дают пищу для раздумий экзистенциалистам,

философам, религиозным мыслителям и социальным реформаторам, дает нам

огромные теоретические и научные преимущества. Мало того, мы можем

разместить в этом же континууме разнообразные виды здоровья, о которых

мы уже знаем, в полной палитре их проявлений, как в пределах границ

здоровья, так и за пределами оного - я разумею здесь проявления

самотрансценденции33, мистического слияния с абсолютом и прочие

проявления высочайших возможностей человеческой натуры, которые нам

раскроет будущее.

Внутренние сигналы

Использование такого подхода сразу же дало мне одно несомненное

преимущество: я обратил внимание на явление, которое сначала назвал

<внутренним голосом>, но впоследствии принял термин более общего

порядка, - <внутренние сигналы>. До этого я не вполне осознавал, что

большинство неврозов, как впрочем и многие другие нарушения,

вызываются затуханием внутренних сигналов или их полным исчезновением

у человека (как в случае жестокой обсессии34, например). Человек или

не улавливает их, или они становятся для него непонятными. Как крайнюю

степень проявления подобной бесчувственности можно представить себе

человека без эмпирического опыта, эмпирически пустого человека,

человека-зомби. И в этом случае восстановление внутреннего <Я>

непременно должно включать в себя восстановление чувствительности к

этим сигналам и способности понимать их. Человек должен знать, что он

любит и что он не любит, кто ему нравится и кто не нравится, что

приносит ему радость, а что вызывает у него неудовольствие, когда ему

принимать пищу, когда отправляться ко сну, когда мочиться, когда

отдыхать.

здоровье и патология

Эмпирически пустой человек, лишенный внутренних подсказок, человек с

безголосым <Я>, вынужден искать указаний на стороне. Так, например, он

ест не тогда, когда чувствует аппетит (он не чувствует его), а когда

ему велят часы. В своем поведении он руководствуется часами,

правилами, календарем, расписаниями, записной книжкой, а также

намеками и подсказками своего окружения.

Мне кажется, что на этом примере можно отчетливее понять, что я имел в

виду, когда предлагал интерпретировать невроз как ошибку лично стного

роста, как кризис вочеловеченности. Это утрата того, чем мог стать

человек, или, вернее, чем он должен был стать по своему биологическому

предназначению, - если, конечно, у него не было объективных помех для

роста и развития. Это оскудение его человеческих и личностных

возможностей, сужение его вселенной и его способности к осознанию ее.

Это арест заложенных в человеке возможностей. В качестве примера можно

привести пианиста, который не может играть перед многочисленной

аудиторией, или человека, страдающего навязчивым страхом высоты или

скоплений народа. Человек, который не в состоянии обучаться, или не

может спать, или отказывается от многих видов пищи, несомненно, так же

ограничен в возможности полноценного познания мира, как и незрячий.

Когнитивные потери35, утрата способности испытывать радость,

наслаждение, экстаз', потеря компетентности, невозможность

расслабиться, ослабление воли, боязнь ответственности - все это

препятствия на пути к вочеловеченности, или недочеловечность.

Я обрисовал некоторые преимущества, которые дает нам замена понятий

<психологическое здоровье> и <болезнь> на более прагматические,

доступные и поддающиеся количественному измерению понятия

<вочеловеченность> и <недочеловечность>, которые более логичны и

понятны в рамках биологической и филосо4)ской наук. Но прежде чем

пойти дальше, я хочу заметить, что недочеловечность может быть как

обратимой, так и необратимой. Так, например, параноик вселяет в нас

гораздо меньше оптимизма, чем, скажем, милый, очаровательный

истерик36. И конечно же, этот ущерб не статичен, он динамичен в духе

фрейдизма. В своем первоначальном варианте фрейдизм говорил о

внутренней диалектике между импульсом и защитой от этого импульса.

Точно так же и ущерб человечности приводит к определенным последствиям

и вызывает к жизни определенные процессы. Очень редко все

ограничивается только ущербом вочеловеченности. У большинства людей

подобного рода утрата способностей не только пробуждает всевозможные

защитные механизмы, хорошо описанные Фрейдом и другими представителями

психоанализа, такие как репрессия, отрицание, конфликт и др., - но она

порождает и стремление противостоять, о чем я писал уже очень давно

(110).

* Колин Уилсон в работе <Introduction to the New Existentialism> (159)

показал, как сказывается на жизни человека потеря способности к высшим

переживаниям.

Неврозы как ошиока личностными ризиити>

Конфликт сам по себе, несомненно, является проявлением некоторого

здоровья. Думаю, с этим согласится всякий, кто хоть раз в своей жизни

видел действительно равнодушного, апатичного, утерявшего надежду

человека, человека, который перестал надеяться, бороться, пере стал

реагировать. С этой точки зрения невроз не может не обнадеживать.

Внутренний конфликт обозначает, что человек, испытывающий страх, не

верящий в себя, человек со сниженной самооценкой и т. д., тем не менее

тянется к человеческому наследию и к тем понятным радостям жизни, на

которые каждый из людей имеет право просто в силу своей принадлежности

к человеческому роду. Можно повторить, что конфликт в данном случае -

это неуверенное, неуклюжее стремление к самоактуализации, к

вочеловеченности.

Конечно, ущерб может быть восполнен. Очень часто мы видим, как простое

удовлетворение доселе неудовлетворяемых потребностей может решить

проблему, особенно у детей. Вполне очевидно, что для того, чтобы

<вылечить> ребенка, которого мало любили, его следует первым делом

окружить вниманием и заботой. У меня нет статистических данных, но,

Дата добавления: 2017-01-13