Впредь мы змею на груди не пригреем

Повторяю: именно изучение раннего революционного опыта суперэтатистских революций окажется важнейшим источником спасения от повторения их ошибок.

Здесь не место писать об этом подробно, но могу для примера назвать некоторые крупные ошибки, скажем, большевиков (все, впрочем, вынужденные, связанные с крайней отсталостью страны, но от этого не переставшие быть ошибками), кровью отозвавшиеся им затем в термидорианском периоде:

1) ошибочная — буржуазно-демократическая — позиция по отношению к религии и церкви;

2) ошибочная — буржуазно-демократическая — псевдоэгалитарстская позиция по отношению к воспитанию и образованию;

3) некритическое воспроизведение буржуазной — идущей от Яна Амоса Коменского — организации школы, в частности, классно-урочной системы;

4) сохранение корпоративного (то есть даже не буржуазного, а до буржуазного) университета (высшей школы) — с его специфическими приемами образования;

5) сохранение корпоративной Академии наук, вообще корпоративной иерархизированной академической системы;

6) воспроизведение традиционной поло-ролевой структуры;

7) воспроизведение традиционного — буржуазного — быта и традиционных — связанных с частной собственностью — семейно-брачных отношений;

8) сохранение феодально-буржуазной системы организации литературы и искусства;

9) воспроизведение либерально-буржуазной пенитенциарной системы;

10) согласие с западным патентным правом.

Да, конечно, в период революционной диктатуры большевики пытались (в большей или меньшей степени) оспорить, атаковать, сокрушить, изменить всё это. Но (да, конечно, вынужденно) слишком робко. Но именно недостаточное стремление «переломить старый мир через колено» (вызванное объективной потребностью решить задачи буржуазной революции: аграрный вопрос, индустриализацию, урбанизацию, культурную революцию) заложили социально-экономические предпосылки Термидора.

Наконец, самая большая «частная» ошибка большевиков заключалась в том, что они сами стали бюрократическим аппаратом — вместо того, чтобы стать надсмотрщиком, контролером и палачом такого аппарата. То есть вместо того, чтобы на все области распространить — как в армии — институт комиссаров, они сами себя превратили в «буржуазных спецов» — с неизбежной перспективой перерождения. Бюрократия как социальный слой имеет и собственную логику существования, и собственную логику развития. Неотъемлемые качества бюрократии как социального слоя сильнее любой привнесенной идеологии. Даже и социалистической. Если представители социализма — будущего бесклассового строя — вливаются в состав какого-либо класса (в данном случае — класса служащих), объективные интересы этого класса, разумеется, победят субъективные стремления этих представителей. Думать иначе — впадать в идеализм.

Но чтобы понять это на основе практики, необходим был печальный советский опыт.

Это к вопросу о том, почему будущая суперэтатистская революция в России (будем надеяться, что она состоится) не окажется, как полагает Очкина, копией предыдущей: все основные вопросы, стоявшие перед предыдущей, давно решены. Может быть, конечно, что в периферийной России всё вернется назад: население станет вновь тотально неграмотным, разбредется из городов в села (как призывает бывший миллионер Стерлигов), промышленность разрушится и деградирует, на селе воссоздадутся полуфеодальные отношения. Это малоправдоподобно, но не невозможно (тенденции такие есть). Но это значит лишь то, что России неизбежно придется в точности повторить 1917 год. И, следовательно, весь советский период со всеми его жертвами и достижениями будет полностью потерян. И тогда уж никто не сможет возразить, что все советские поколения усилиями термидорианского и постсоветского директориального и брюмерианского дерьма отправлены на «свалку истории». Папе вашему, «марксисту», привет передайте. Он несет личную ответственность за такое развитие событий. И вы — тоже.

Очкина до такой степени не хочет понять, что у меня написано (ей куда приятнее предаваться ни к чему не обязывающей схоластической профессорской катедер-социалистической маниловщине), что все время сбивается на обсуждение темы социалистической революции и социализма — и очень расстраивается, что я про не социалистические, а про какие-то антибуржуазные революции пишу, не про социализм, а про суперэтатизм. Так вот: «Мировая революция-2» — это не изолированный текст, чтобы понять, что там сказано, надо сначала прочитать «Суперэтатизм и социализм», «Национальный революционный процесс: внутренние закономерности и этапы», «1968 год в свете нашего опыта» и «О “священных коровах”, “всероссийских иконах” и вечно пьяных “гарантах демократии”»[22]. Это как минимум.

Поскольку Очкина этого делать не будет, скажу кратко: суперэтатизм — не социализм, это вынужденно предшествующий этап исторического развития. Социализм будет радикально отрицать суперэтатизм; социалистическая революция — следующая, направленная против суперэтатизма. Как (по каким правилам) она будет протекать, не знаю (полагаю, что будет отличаться от известных нам схем), но это будет именно революция. Революция, которая покончит и с государственной собственностью на средства производства, и с самим государством, и с тем, что принято называть экономикой, и вообще со всем, что так мило Очкиной, за что она так держится в своей статье: с «социальным статусом»; с семьей в том виде, к которому Очкина привыкла; с буржуазной «внутренней свободой» — и, кстати сказать, с «военизированным и агрессивным (по отношению к капитализму. — А.Т.) обществом и соответствующими ему социальными типами».

Но чтобы социалистическая революция уничтожила суперэтатизм (этатизм-III), нужно, чтобы сначала суперэтатистская революция уничтожила капитализм. Это дело жестокое, кровавое и тяжелое. И Очкиной очень неприятное. В частности, Очкиной не нравятся «мобилизация, дисциплина, ограничения личной свободы, связанные с требованиями конспирации и военной эффективности, иными словами… особый военизированный тип общества, а значит, и личности»[23]. Она спрашивает: а почему они анти- и пост-буржуазные? Отвечаю. «Пост» — потому что после капитализма, не являясь при этом возвращением к до. А «анти» — потому что направлены против капитализма. И не надо словесного поноса и псевдофилософии!

Очкина считает, что способность к дисциплине и мобилизации, конспирации и «военной эффективности» — это «ограничения личной свободы» и потому-де — это что-то плохое, не антибуржуазное. Такая точка зрения — именно буржуазная (мелко буржуазная), индивидуалистическая, эгоистическая, частнособственническая, контрреволюционная. Это — классическая психология обывателя: желание «жить обычной жизнью», избегая мобилизации, избегая «военной эффективности» и революционной самодисциплины. Эта небольшая фраза Очкиной — прямо-таки квинтэссенция контрреволюционной буржуазной пропаганды!

Что такое ваша хваленая «личная свобода»? Свобода жрать, гадить и трахаться? Свобода не замечать трагедий других людей, преступлений империализма? Свобода продаваться местной администрации (чем Очкина все время занимается)? Неспособность ограничить свои животные желания и усмирить свой обывательский страх? Свобода от обязанности «положить живот свой за други своя»?

Если так — а это так, — то тем более несомненно, что просто необходим «военизированный тип общества, а значит, и личности», основанный на революционной самодисциплине антибуржуазных сил и на революционном подавлении буржуазных, на принудительной дисциплине для очкиных — до тех пор, пока очкины не будут уничтожены совсем. Пока есть очкины — невозможен социализм. Если очкиных много — большинство (как было в начале XX века в России), любая попытка социалистической революции обречена на неудачу.

Образ жизни и тип личности Дзержинского и образ жизни и тип личности Очкиной находятся в антагонистическом противоречии. Кто-то один должен уничтожить кого-то другого. Лично я предпочитаю уничтожение Очкиной.

Повторю: свобода для Очкиной — это буржуазная свобода, свобода от. А для социалиста свобода — это свобода для. Причем не для себя, а для человечества, для его социального освобождения и развития (а собственное развитие для социалиста — лишь инструмент для достижения этой цели). Очкина как буржуазка этого не понимает и не принимает. И никогда не примет. Потому что для этого надо перестать быть Очкиной.

Идеал Очкиной — это конвергенция советского общества (с его социальными гарантиями и привилегированным статусом слоя продажных интеллектуалов, к которому она наследственно принадлежит) с западным (причем только с «развитым капитализмом», таким, который есть лишь в метрополиях) — с его «свободой»: «свободой» товарного выбора и «свободой» интеллектуальной деятельности и культурного потребления. То есть ее идеал — это идеал «советских либералов». Поэтому у меня все время déjà vu: впечатление такое, словно я вновь вынужден разговаривать с Косукхиным[24]. Ничего удивительного. У представителей одного и того же социального слоя одни и те же интересы и, вследствие этого, одни и те же идеалы.

И последнее. Очкина постоянно обвиняет меня в механистическом подходе. Анна, это не у меня механистический подход. Это у вас — механистическая трактовка всего, что я написал. Вы это так видите и понимаете. А затем публично так интерпретируете. Вы не представляете, как я этим поражен. Хотя не должен был бы. Я должен был догадаться, что ваш папа-философ, о котором вы столько рассказывали, как и следовало ожидать от «советского марксиста» (то есть псевдо марксиста), не смог привить вам диалектический взгляд. Диалектическое мышление, Анна, проявляется не в том, что вы пользуетесь какими-то особыми словами, а в том, что вы диалектически воспринимаете и понимаете ту же реальность (в том числе и те же тексты), что и не диалектики. Не обладая диалектическим мышлением, вы, естественно, и диалектические тексты трактуете механистически.

Мне от ваших трактовок становится плохо (в том числе и потому, что я с грустью начинаю думать о ваших студентах; теперь я понимаю, почему вы в Пензе ни кружка левого не создали, ни организации, ни массу студентов на левые мероприятия в Москву не привозили).

Я вижу, что вы не понимаете, что содержание объектов, субъектов, явлений и среды формируется в немалой степени и самим процессом их взаимодействия, а сам этот процесс выступает как континуально-изменчивая перманентная связь между ними. Во всяком случае, в социальной жизни это так.

Дата добавления: 2017-01-13