Метамодель языка: структура и значение 3 страница

2. Статические слова (сигнальные слова, однозначные термины)

Как и номинализации, эти термины указывают на остановленный процесс, превращенный в существи­тельное, но это еще не все. Они указывают на исполь­зование таких терминов так, как если бы они имели только одно значение. Согласно Кожибски, этот фе­номен берет начало в аристотелевской логике. «Что бы это ни было, это есть». «Ничто не может одновре­менно быть и не быть». Эти термины часто указывают на забывание о различии между «картой» и «территорией».

Наша склонность номинализировать глаголы (ма­териализовать процессы) и, следовательно, делать статические, определенные и абсолютизированные однозначные высказывания ведет нас к созданию статических выражений. Эти однозначные статические слова и выражения звучат абсолютно и догматично, заставляя, таким образом, наши высказывания зву­чать как безусловные истины. Кожибски говорил, что это приводит к «законодательному семантическому наклонению», абсолютизмам и «божественному ре­жиму».

Аристотелевская логика образно иллюстрирует это так. Закон тождества: «Что бы это ни было, это

есть». Закон противоречия: «Ничто не может одно­временно быть и не быть». Закон исключенного тре­тьего: «Все может или быть, или не быть».

Для того чтобы бросить вызов таким лингвисти­ческим «картам», используйте следующие средства.

1. Осуществите экстенсионализацию. Перечислите элементы, на основе которых вы сделали обобще­ние. Экстенсионализируйте объекты ссылки при помощи даты и времени: «Укажите мне, что имен­но вы имеете в виду?».

2. Устраните неличную форму слова, описывающего состояние. Сделайте это, идентифицировав этапы и переменные в статическом чрезмерно обобщен­ном слове. Экстенсиональная установка репре­зентирует только то, что соответствует нервной структуре.

3. Задайте вопросы о значении. Что вы имеете в виду под...? Слова функционируют просто как средства передачи значений (эффективные или неэффек­тивные), следовательно, их существование явля­ется абсолютно случайным и необязательным. На вербальном уровне все наши слова и высказыва­ния существуют только как формы репрезентаций, вызывающие семантические реакции в нашей не­рвной системе. Когда мы осознаем, что объектив­ный уровень располагается вне нашего тела, мы можем полностью понять, что события невырази­мы словами, абсолютны и уникальны. Что бы мы ни сказали о чем-либо, слово не является предме­том. Слова и предметы существуют на различных логических уровнях. Наши слова являются всего лишь вербализацией предметов. Статические сло­ва действуют по принципу «ложь в действитель­ность». Они оценивают слова как предметы и лож­но приписывают словам объективность, которой они не имеют и не могут иметь. Вопрос «Что вы имеете в виду?» позволяет избежать приписыва­ния чужим словам наших собственных значений.

4. Улучшите навык «мета позиции» для перехода на более высокие уровни абстракции. Человеческая способность к абстрагированию способствует со­хранению здравого ума и предотвращает семанти­ческую блокаду в виде прикрепления к слову. Что вы имеете в виду под этим словом? Как ваше ис­пользование этого слова отличается от того, как его использует X?

3. Чрезмерно и недостаточно определенные термины

Бэндлер и Гриндер упоминают Кожибски и роль «экстенсиональных» и «интенсиональных» опреде­лений в книге «Структура магии, том I». Кожибски также говорил об этих определениях и в понятиях чрезмерно и недостаточно определенных терминов. Он утверждал, что при использовании интенсио­нальной ориентации мы, как правило, чрезмерно определяем термины. Это означает переход в мир с предположением, что определения терминов в нашем словаре являются полностью удовлетворительной формой отображения. Следовательно, девушка выхо­дит замуж за «хорошего мужа». Без экстенсионализации специфических функций, видов поведения и т. д. того человека, которого она видит в качестве «мужа», она может позднее обнаружить, что «терри­тория» отличается от ее «карты»!

Кожибски утверждал, что мы чрезмерно или не­достаточно определили большинство терминов. Мы чрезмерно определяем (или чрезмерно ограничива­ем) слова по интенсивности, когда слишком доверя­ем нашему вербальному или словарному определе­нию. Если мы убеждены в «реальности» нашего определения слова, мы наделяем его слишком боль­шим содержанием и конкретностью. Определение слова недостаточно, если оно слишком экстенсивно (в нем использовано много специфических фактов и деталей), так что обобщения становятся только ги­потетическими.

Например, женщина нашла «хорошего мужа» и вышла за него замуж. Эта абстрактная лингвистиче­ская реальность («хороший муж») существует всеце­ло и абсолютно не как нечто материальное в мире, а как вербальное определение в ее сознании. Если она этого не осознает, это приведет ее к разочарованию и нервному потрясению. То же самое происходит со всеми другими обобщенными терминами, которые существуют только в сознании. Мы чрезмерно дове­ряем оценочным терминам (в противоположность сенсорным словам), таким как «красивый», «уродливый», «хороший», «плохой», «продуктивный», «по­лезный», «удивительный», «захватывающий», «трав­мирующий» и т. д., и сама по себе интенсиональная ориентация может причинить нам вред.

Наши слова могут иметь и экстенсиональное и интенсиональное значения. Высказывание «ночью мой сон охраняют ангелы» определенно имеет не­сколько интенсиональных значений, но экстенсио­нальные значения отсутствуют.

Когда мы говорим, что высказывание не име­ет экстенсионального значения, мы всего лишь утверждаем, что мы не можем увидеть, потрогать, сфотографировать или каким-либо научным образом обнаружить присут­ствие ангелов.

Этот лингвистический признак доказал свою цен­ность, потому что экстенсиональные высказывания имеют эмпирическую и сенсорную природу. Таким образом, с их помощью мы можем завершить спор. «Длина этой комнаты - пять метров». Неважно, сколько предположений сделали люди насчет длины комнаты, все обсуждение прекращается, когда кто-нибудь измерит ее рулеткой.

С интенсиональными значениями это не так. В этом случае обсуждение и спор могут продолжаться бесконечно. «Вы отделали комнату по-настояще­му красиво». Такое высказывание может спровоци­ровать какие угодно виды несогласия, потому что сказавший основал его не на «сенсорных», а на «не­сенсорных» оценках, значениях и определениях (ин­тенсиональных значениях). Оно вообще не относит­ся к сенсорным данным, поэтому никто не может по­лучить информацию, необходимую для завершения дискуссии. Приведенное высказывание относится, главным образом, не к внешнему миру, а к внутрен­нему миру оценок.

Чтобы оспорить эти лингвистические плохие фор­мулировки, мы можем сделать следующее.

1. Разукрупнить чрезмерно определенные слова интенсиональных высказываний и укрупнить недостаточно определенные слова. Это вызовет бо­лее богатую репрезентацию значения (значений) и отношения (отношений) человека. Спросите че­ловека об экстенсиональном обосновании его ин­тенсиональных значений.

Укрупнение - повышение уровня инфор­мации (индукция); ведет к более высоким аб­стракциям.

2. Исследовать предположения человека, касающи­еся неопределенных терминов. Спросите: «Что предполагает это высказывание?» «Что вы пред­положили, утверждая это?» Это заставит его вы­ложить свою эпистемологию на стол.

4. Ложные вербальные разделения

Я использую эту фразу, чтобы подчеркнуть акцент общей семантики. Кожибски го­ворил, что мы часто берем реальность в целом, раз­деляем ее на части (в своей речи) и затем забываем о различии между «картой» и «территорией». В ре­зультате мы начинаем обращаться с идентифици­рованными «элементами карты» как с реальными и отдельными. То есть как если бы вы могли иметь «сознание» без «тела» или наоборот. Или «простран­ство» без «времени». Цитируя Эйнштейна, Кожиб­ски предположил, что в случае территории мы имеем только «пространственно-временной» континуум, и это приводит нас к области квантовой механики. Мы имеем только «сознание-тело», «мысли-эмоции» и.т.д.

Кожибски говорил, что мы часто берем ре­альность в целом, разделяем ее на части (в своей речи) и затем забываем о различии между «картой» и «территорией». В результа­те мы начинаем обращаться с идентифици­рованными «элементами карты» как с реаль­ными и отдельными.

Слова выполняют полезную функцию, так как по­зволяют нам сортировать, отделять, подразделять и категоризировать постоянный поток взаимосвязан­ных процессов, происходящих в мире. Слова разде­ляют, сортируют, организуют и прерывают поток ре­альности. Вербально (но не на самом деле) мы раз­деляем мир посредством наших абстрактных идей. При помощи речи мы неизбежно дихотомически де­лим сильно взаимосвязанную реальность. Это созда­ет «элементы» или куски реальности. Тем не менее мы иногда забываем, что искромсали территорию, и начинаем верить, что элементы существуют как от­дельные сущности. Кожибски называл это «элементализмом».

В языке мы говорим о «теле» и «сознании», «эмо­ции» и «интеллекте», «пространстве» и «времени» и т. д. Объекты ссылки этих слов не существуют в реальности как отдельные элементы. Они не могут существовать как отдельные элементы. Их существо­вание подразумевает взаимосвязанный процесс. Мы можем разделить их только на вербальном уровне при мышлении и разговоре. В лингвистической форме (ментальная концептуальная форма) мы обращаем­ся с ними, как с отдельными словами. Это делает их «элементалистскими» и неточными репрезентация­ми территории типа «ложь в действительность».

Так как мы не можем фактически, буквально или в действительности разделить «эмоции» и «интел­лект», это разделение структурно нарушает обобще­ние «организм как целое». Это же имеет место и в случае «души» и «тела» и других случаев вербально­го разделения - с их помощью мы только запутыва­ем понимание, затрудняем развитие и создаем идеи типа «ложь в действительность». Элементалистская терминология предполагает отчетливое разделение «разума» и «ощущений», «перцепта» и «понятия» и т. д. Для того чтобы бросить вызов этим элементализмам, делайте следующее.

1. Используйте дефис при ложном вербальном раз­делении. Когда вы встречаете в языке элементализм и дихотомическое деление, вставляйте меж­ду словами дефисы. Кожибски говорил, что этот функциональный прием позволяет нам заново со­единить целостные процессы, которые мы можем разделить только вербально. «Маленькие черточ­ки там и здесь могут иметь большую семантичес­кую важность, когда мы имеем дело с символиз­мом». Следовательно, используйте «простран­ство-время», «разум-тело» и т. д. Слова «организм как целое» являются репрезентацией, которая на­поминает нам о системности мира. Это напомина­ет нам о целостности и неделимости процессов, с которыми мы имеем дело.

2. Поставьте элементализм под сомнение. «Дей­ствительно ли X одиночно? В каком контексте происходит X? Можем ли мы иметь дело с X, не принимая во внимание Y или Z?»

5. Термины и фразы «или-или»

Другой способ мышления, возникший в аристоте­левской логике, связан с рассмотрением и описани­ем явлений в понятиях «или-или», что, таким обра­зом, приводит к двузначным терминам. Однако в большинстве случае это является отображением типа «ложь в действительность» - исключением третье­го, континуума и возможности «и-и».

Когда мы формулируем высказывания в формате «или-или», мы осуществляем репрезентацию терри­тории и ориентируем себя на эту репрезентацию так, как если бы она допускала только два варианта рас­смотрения, оценки и реагирования. А это редко яв­ляется верной репрезентацией реальности.

В психологии мы создали ориентацию и набор репрезентаций «или-или» в классических спорах о наследственности/окружении, природе/воспитании, генетике/обучении. Такие понятия «ложь в действи­тельность» предполагают, что мы можем разделить особенности организма на два отдельных класса: обусловленные наследственностью и обусловленные окружением. Это является примером исключенного третьего, закона аристотелевской логики, согласно которому исключается любой вид взаимодействия между данными факторами в качестве третьей возможности. Тем не менее, несомненно, что человечес­кий опыт возникает в результате взаимодействия между генами и окружением, между врожденными особенностями человека и воспитанием, которое мы получаем. Чтобы бросить вызов высказываниям в формате «или-или», проделайте следующее.

1. Проверьте реальность структуры «или-или».

«Отражает ли это ситуацию "или-или"? Могу ли я обнаружить что-нибудь промежуточное, какие-либо полутона или другие мления, рассмотрение которых может повлиять на мою репрезентацию этой реальности?»

2. Исследуйте возможность «и-и». «Можем ли мы рассмотреть это в большем фрейме или в других контекстах, в которых обе эти кажущиеся проти­воположными реакции будут истинными? В каких ситуациях мы можем считать оба этих варианта правильными и полезными?»

6. Псевдослова

Слова без объекта ссылки (замаскированные шумы и знаки).

Кожибски называл псевдослова «шумами» (в слу­чае аудиального канала) и «знаками» (в случае ви­зуального канала). При этом имеются лингвистичес­кие «карты», но они ни на что не ссылаются. В дей­ствительном мире или мире логики (логической действительности) не существует ничего, для чего эти слова могли бы являться истинными символами.

Когда мы используем слова, которые на самом деле ни на что не ссылаются, мы просто создаем шум. Что мы скажем о «картах», которые не соответству­ют никакой реальной территории? Мы можем найти их интересными, даже занимательными. От них за­висит научная фантастика! Но найдем ли мы их по­лезными в смысле получения достоверной информа­ции или ориентирования в реальности? Нет. Они существуют как псевдослова. Это делает их коварны­ми. Они выглядят как слова, они звучат как слова, однако не ссылаются ни на что реально существую­щее - ни в физическом мире, ни в мире значений и коммуникации. Это слова без объекта ссылки. Эти шумы, произведенные при помощи рта, или знаки, написанные на бумаге, только производят такое впечатление.

Как мы проводим различие между истинными словами и псевдословами? Какие критерии мы при этом используем? По определению, для того чтобы звук или образ функционировали как истинное сло­во, они должны являться символами, обозначающи­ми что-либо кроме себя. Если они что-то обозна­чают или на что-то ссылаются, то они являются истинными символами, вызывают внутренние ре­презентации и ментально «якорят» объект ссылки. Если они не удовлетворяют этому условию, они яв­ляются просто шумами. Они ни на что не ссылают­ся. Прежде чем шум или образ смогут функциони­ровать как символы, что-то должно «существовать» (фактически или логически). Если это не так, то они функционируют как семантические шумы, или бес­смысленные знаки.

Прежде чем шум (или знак при письме) сможет стать символом, что-то должно существовать. Затем символ может обозначать этот реальный предмет, процесс или это существующее понятие. В языке и «знаниях» существует два вида действительности: физическая и логическая. Так, единороги не существу­ют во внешнем мире естественной природы. Они не относятся к зоологии. Когда мы используем слово «единорог» в области зоологии, оно является псев­дословом. Если мы употребляем это слово для ссыл­ки на мифологию или человеческую фантазию, то слово обладает объектом ссылки, имеет значение и функционирует как символ.

Кожибски называл это видом обмана, так как это подразумевает (дословно) «использование ложных репрезентаций». В качестве иллюстрации можно привести слово «теплота». Грамматика классифи­цирует термин «теплота» как субстантивный (су­ществительное). Однако физики несколько веков пытались найти некоторую «субстанцию», которая соответствовала бы субстантивной «теплоте». Они никогда не найдут эту «субстанцию». Она не суще­ствует. «Теплота» - это проявление «энергии», ко­торая является результатом процесса, или действия, происходящего между процессами. Глагол или наре­чие («термодинамически») являются более точными репрезентациями объекта ссылки. Сегодня мы осо­знаем, что не существует такой «субстанции», как «теплота», поэтому мы говорим о «термодинамических» процессах.

То, что мы называем «теплотой», выражает наше ощущение температуры, результат энергии. «Тепло­та» описывает взаимоотношения между движущими­ся объектами. Использовать это слово без объекта ссылки означает участвовать в лингвистической фан­тазии типа «ложь в действительность». Неудиви­тельно, что ученые, искавшие «теплоту», были пло­хо приспособлены к реальной жизни. В данном слу­чае вербальный символизм языка ни на что не указывал, он не имел ссылки. С точки зрения линг­вистики это слово ввело их в заблуждение, указав до­рогу, которая привела в тупик.

Вербальные формы, которые не имеют значений и реальных объектов ссылки, функционируют как псевдослова, механизм нашего символизма. Так же и со знаками (шумы, которые мы можем написать). Они имеют вид слов, но нам не следует рассматри­вать их как слова, так как они ничего не говорят в данном контексте. В практической жизни мы часто даже не подозреваем, что множество шумов (знаков) функционирует, не имея значения.

Когда мы осознаем, что многие «слова» не имеют объекта ссылки, но мы используем такие псевдосло­ва, это позволяет нам не «покупаться» на слова. Мно­гие люди находят абсолютно шокирующим то, что они так долго путали «карту» и «территорию». Од­нако как только мы провели это различие, мы в ко­роткое время развиваем новые автоматические реак­ции на слова. Мы сначала проверяем слова, чтобы убедиться в том, что они являются истинными сим­волами. Чтобы бросить вызов словам без объекта ссылки, проделайте следующее.

1. Проверьте реальность ссылки. Бросьте вызов псевдословам посредством нахождения объекта ссылки. Проиндексируйте объекты ссылки при по­мощи даты и времени. «Что бы я видел (слышал, ощущал), если допустить, что я мог бы это видеть (слышать, ощущать)? На какой вид измерения ре­альности ссылается это слово?»

2. Исследуйте возможность того, что слово не имеет объекта ссылки. «Может ли быть, что это слово, этот термин или эта фраза не имеют реальных объектов ссылки, а существуют как вымышленное или придуманное понятие? Ссылается ли этот лингвистический символ на что-либо в физичес­кой или логической действительности?»

7. Многопорядковость

Эти номинализации обладают другим качеством, а именно, они обозначают термины, которые не имеют специфических объектов ссылки, а только сверх обобщенные значения; при этом значения и объекты ссылки изменяются в соответствии с уровнем абст­ракции или контекстом. Они включают термины с бесконечным числом значений, то есть много порядковые понятия. Они также обладают рефлексивнос­тью, так что мы можем использовать эти термины по отношению к ним самим.

Многопорядковые слова, включающие опущения и обобщения, появляются в виде слов, которые мы мо­жем использовать на многих различных уровнях абстракции. Некоторые из них являются столь много­порядковыми по природе, что функционируют как термины с бесконечным числом значений. Они явля­ются наиболее общими терминами из используемых нами.

«Человечество», «наука», «математика», «че­ловек», «образование», «нравственность», «политика», «религия», «здравомыслие», «безумие», «железо», «древесина», «яблоко», «объект» и т. д. - мы используем эти терми­ны не как однозначные, обозначающие кон­станты некоторого вида, а как термины с из­начально бесконечным числом значений или переменными объектами ссылки.

Большинство наших терминов состоит из назва­ний, имеющих бесконечное число значений стадий изменения содержания, следовательно, они многопорядковы по природе. Они являются репрезентация­ми переменных с бесконечным числом значений и, в принципе, не являются ни ложными, ни истинными, а неоднозначны по значению. Чтобы рассмотреть, например, понятие «любовь» как многопорядковое, проделайте следующее.

1. Используйте координаты. Использование ко­ординат позволяет нам назначать переменным единственные значения. Для контекстуализации специфического объекта ссылки мы можем установить временные или пространственные коор­динаты. Если слово или фраза выражает неопре­деленность, мы должны контекстуализировать уровень абстракции. Это делает многопорядковые слова специфическими, то есть не позволяет им остаться неопределенными. Эти слова часто явля­ются номинализациями. Когда это так, просто деноминализируйте их посредством восстановления скрытого глагола или процесса.

2. Разукрупните на каждом уровне абстракции спе­цифические объекты ссылки. В данном случае

это помогает образовать поведенческое и функци­ональное множество слов для отображения наших абстракций в специфических описаниях. Опи­сательный язык упорядочивает события на объ­ективном уровне в сенсорных терминах. Функ­циональные слова позволяют нам перевести динамические процессы в статические формы, а статические процессы в динамические формы.

3. Проверьте рефлексивность. Можете ли вы рефлек­сивно использовать слово по отношению к нему самому? Это является хорошей проверкой на мно­гопорядковость. Так как мы определяем многопо­рядковые слова как термины, функционирующие на многих уровнях абстракции, это позволяет нам осознать их природу и то, как они функционируют в нашей речи. Можете ли вы использовать термин, перейдя на другой уровень абстракции? Этот воп­рос проверяет многопорядковость. «Любите ли вы кого-нибудь? Любите ли вы любить его? Любите ли вы любить любовь?» «Есть ли у вас предрассуд­ки? Как насчет предрассудков против предрассудков?» «Какая наука изучает это?» «Существует ли наука об этой науке?» Эта проверка рефлексивно­сти не будет работать в случае не многопорядковых слов. «Какое красивое дерево!» «Можете ли вы представить дерево этого дерева?»

8. Персонализация

Я взял этот лингвистический признак из области когнитивной психотерапии и РЭПТ у Бека (Beck,

1976) и Эллиса (Ellis, 1979), которые создали спис­ки когнитивных искажений, обусловливающих то, как мы отфильтровываем информацию и восприни­маем мир.

Двумя признаками из списка когнитивных иска­жений, которые, по-видимому, не вписываются в метамодель, являются «персонализация» и «эмоционализация». Человек, использующий эти когнитив­ные искажения, рассматривал бы, слышал бы информацию, события, слова и т. д. и реагировал бы на них так, как если бы все, происходящее снаружи, относилось к нему самому. При персонализации че­ловек убежден в том, что он несет ответственность за внешние ситуации, за которые он никак не может нести ответственность. Затем он приходит к выводу, что если он так воспринимает вещи, ему следует чувствовать их определенным образом (эмоционализировать их). При эмоциональном рассуждении человек убежден в том, что поскольку он чувствует отрицательную эмоцию, должна существовать соот­ветствующая негативная внешняя ситуация.

Эмоционализацией называется использо­вание эмоций для сбора и обработки инфор­мации. При этом «эмоциям» придается слиш­ком большое значение, и они рассматрива­ются как механизм сбора информации, а не как отражение оценок восприятия человеком вещей. При эмоционализации человек реаги­рует на вещи субъективно. Персонализацией называется восприятие явлений, особен­но поступков других людей, как направлен­ных на себя в виде атаки на собственную личность. Это относится к восприятию мира посредством эгоцентрических фильтров, ко­торые рассматривают все происходящее как относящееся к себе.

Эти способы рассмотрения явлений, как и иденти­фикация, берут начало в особенностях работы психи­ки ребенка на ранних этапах жизни - в эгоцентрич­ном рассмотрении мира в терминах себя, предполо­жении, что мир вращается вокруг нас и что большая часть коммуникации и событий, происходящих с уча­стием других людей, говорит что-то личное нам или о нас. Данная позиция основана на предположениях, что если я осознаю что-то, то я должен эмоциональ­но ассоциироваться с этим.

Такая персонализация/эмоционализация прояв­ляется в языке в виде личных местоимений («я», «меня», «мое»), слов, указывающих на себя, и в не­явном виде.

«Том устраивает много шума, потому что он злится на меня».

Когда кто-нибудь говорит: «Линда игнорирует меня», - он селективно фокусируется на том (а также осуществляет отрицательную фильтрацию), что склоняет его к персонализации. Если мы спросим че­ловека, что это означает для него, он может сказать: «У меня никогда не будет никаких друзей». В этом причинно-следственном высказывании, использую­щем кванторы общности («никогда», «никаких»), имеется другая персонализация, а также магическое чтение мыслей Вселенной!

«Что это означает?»

«Это означает, что я в полном одиночестве».

Персонализация является источником не только жалости к себе, но и «синдрома называния» и анти ­социальной ориентации личности. После работы, пе­ред тем как идти домой, Джо обычно пропускает с друзьями по стаканчику. Если он замечает, что дети продолжают играть на улице или смотреть телеви­зор, его первая мысль такова: «Их не волнует, что я тяжело трудился целый день». Если он приходит поздно (не предупредив, что задержится), а Бекки навела порядок на кухне, он автоматически думает: «Эта стерва никогда не готовит для меня нормаль­ной еды». Если он ставит ее перед этим фактом (!) и она не отвечает незамедлительно, он думает: «Она игнорирует меня! Как она смеет!».

Чтобы преодолеть персонализацию, проделайте следующее.

1. Спросите о том, как человек узнал, что данное яв­ление следует рассматривать как личное. «Как вы узнали, что Линда намеренно игнорирует вас и де­лает это для того, чтобы передать вам сообщение?»

2. Исследуйте другие возможности. «Если бы Лин­да была просто поглощена мыслями, как бы вы поняли это?»

3. «Станьте "мета"» для того, чтобы исследовать персонализацию как возможный привычный метафрейм. «Считаете ли вы обычно, что поведение или слова других людей говорят что-то о вас? Склонны ли вы обращать внимание на эти мысли?»

9. Метафоры

При рассмотрении языка мы находим много мета­фор как на уровне отдельных слов, так и на уровне высказываний. Они прячутся в уголках нашего созна­ния. Они, как ангелы, часто застают нас врасплох. В других случаях мы должны раскрыть их. Большая часть языка, по-видимому, функционирует при помо­щи структуры метафор. Фактически, некоторые те­оретики предполагают, что весь язык сводится к ме­тафорам. В самом деле, метафора, по-видимому, функционирует как существенная часть нашего про­цесса абстрагирования, - мы сравниваем то, что мы знаем, с тем, что мы пытаемся узнать и что пытаемся понять.

Лакофф и Джонсон (Lakoff & Johnson, 1980) рас­сматривали метафору как основной процесс структурирования знания. Они выдвинули теорию, со­гласно которой конкретные абстрактные структуры формируют основу абстрактного мышления и аб­страктной речи.

«Когда мы используем гештальтизм одной об­ласти опыта для структурирования опыта в дру­гой области, мы понимаем опыт метафорично».

Следовательно, в процессе мышления, восприя­тия, понимания и общения мы постоянно находим, создаем и используем метафоры, полученные в од­ном опыте, для «наделения смыслом» другого опы­та. Фундаментальной природой метафоры «являет­ся понимание и переживание одного вида события в терминах другого».

Основанная на аналогиях коммуникация включа­ет метафоры, аналогии, сравнения, истории и огром­ное количество других видов фигуральных языковых форм. Такой язык подразумевает и косвенно намека­ет, а не обозначает. Он наделяет коммуникацию меньшей непосредственностью, большей сложнос­тью, неопределенностью и эмоциональностью. Это более характерно для языка поэтов, чем ученых. Я говорю «более», потому что ученые также постоян­но используют метафоры, но скорее из-за их красо­ты и шарма. Чтобы стать чувствительными к мета­форическому уровню и использованию языка, мы должны мыслить в терминах аналогий. Какие терми­ны и высказывания подразумевают некоторую мета­форическую связь? Какие метафоры использует говорящий человек для структурирования своего мыш­ления и фрейминга?

Какие метафоры встречаются в следующих выска­зываниях? «Она атаковала наиболее слабое звено в его последовательности аргументов». «Его критика попала в цель». «Они разбили все мои аргументы». Из-за того, что общая система отсчета подразумева­ет конфликт, сражение, войну, мы можем определить эти метафоры как операционные. Говорящий мета­форически сравнивает коммуникацию с войной. Как сильно это отличается от другой возможной метафо­ры: «Спорить с ним, все равно что толочь воду в сту­пе». «Мы долго ходили вокруг центрального вопро­са». «Истина была где-то рядом».

Метафоры функционируют как пресуппозиции, так как мы обычно воспринимаем их на метауровнях. Это делает их главным образом неосознанными. По­этому когда кто-нибудь говорит: «Сейчас я чувствую себя, как будто попал куда-то», — мы можем даже не заметить метафору путешествия, приключения и т. д. Фраза «это вертелось на кончике языка» наводит на мысль о «пространственной» метафоре по отноше­нию к идеям и осмыслению.

Лингвистика сегодня

Гриндер и Бэндлер первоначально разработали метамодель на основе языковых паттернов, которые они услышали и смоделировали у Перлза и Сатир и позднее у Эриксона. Они делали это, используя сред­ства трансформационной грамматики, поэтому в их первой книге «Структура магии» и приведено боль­шое приложение по трансформационной граммати­ке. В одной из сносок они даже отметили новую об­ласть трансформационной грамматики - генератив­ную семантику.

Фактически, до публикации их книги в 1975 году трансформационная грамматика страдала от того, что Харрис (Harris, 1994) позднее назвал «лингвис­тическими войнами». Он описал войны в области лингвистики, возникновение в пределах трансформа­ционной грамматики различных «школ» и «смерть» модели интерпретационной грамматики Хомского (Chomsky, 1957, 1965} и генеративной семантики Лакоффа.

Дата добавления: 2017-01-13