Антропологическая структура. В соответствии с иерархией ценностей жизни главной коллизией прагматистски ориентированной культуры является коллизия «личное – общественное»

6.2.1. Личное – общественное

В соответствии с иерархией ценностей жизни главной коллизией прагматистски ориентированной культуры является коллизия «личное – общественное». Принцип свободного предпринимательства требует решения этого противоречия в пользу личного.

Констатация этого факта — одно из общих мест в западной социологии и культурологии. Так, Д. Белл отмечает, что сквозь призму принципа индивидуализма «общество предстает не как естественная ассоциация людей — политическое объединение или семья, управляемая общей целью, а как объединение атомизированных индивидов, которые имеют целью лишь удовлетворение собственных желаний». В связи с этим, сетует Д. Белл, западному обществу «недостает чувства гражданственности», т. е. спонтанного для личности желания идти на жертвы ради какой-либо общественной пользы, и политической философии, оправдывающей нормативные правила, которые определяют приоритеты и распределение в обществе.

Свое логическое завершение принцип индивидуализма находит в том, что индивид усматривает врага не только в обществе как таковом, но и в любом индивиде. Психология «крысиных бегов», т. е. конкурентной борьбы за символы успеха такова, что внимание его участников направлено не на тех, кто проиграл, — эти выпадают из поля зрения, в лучшем случае удостоившись презрения, а на тех, кто выиграл, и эти вместо награды пожинают вражду и зависть. «Можно сказать, что буржуазное общество есть институционализация зависти» — утверждает Д. Белл.

Однако в условиях больших корпораций ощущение возможности результативно отстаивать личные интересы могло оставаться лишь у представителей руководящей элиты этих гигантских бюрократических организаций. В связи с этим, отмечает М. Маккоби, именно в этой группе чаще всего встречается тип личности активного индивидуалиста, энергичного и беспощадного борца за победу в конкурентной борьбе, которого этот автор называет «воином в джунглях». Модификация этого типа, характерная именно для руководителей крупных компаний, носит у М. Маккоби этикетку «человек-игрок». Как можно понять из контекста, индивидуалист в этом варианте более гуманен в отношениях с людьми и в стремлении к выигрышу, склонен большую ставку делать на личную энергию, чем на вседозволенность в выборе средств. Однако создается впечатление, что образ «человека-игрока» сконцентрирован из поправок, которые Маккоби хотел бы внести в образ «воина в джунглях», явно списанный с реальной действительности и смущающий автора своей негативностью.

Что касается средних и низших слоев служащих корпораций, то для них поле конкурентной борьбы сужается, однако ожесточенность ее не только не уменьшается, но даже возрастает. Эта ситуация впечатляюще отражена в известной книге У. Уайта «Человек организации», являющейся вместе с ранее цитированным трудом Маккоби «Человек компании» своего рода классикой западной социологии бюрократии. У. Уайт приводит слова 42-летнего служащего, который описывает стиль взаимоотношений внутри компании следующим образом: «Когда ты попадаешь на определенное место, то начинаешь бояться, что кто-то еще может захотеть получить то место, которое ты занимаешь... Лучшая защита против угрозы быть обойденным — обойти кого-либо еще, но поскольку каждый служащий знает это и знает, что и другие знают это, никто и никогда не может чувствовать себя в безопасности».

Поскольку борьба всех против всех и каждого против общества и коллектива может оказаться нерентабельной с точки зрения данной компании, появляется необходимость в теориях, которые могли бы послужить обоснованию более или менее солидарных, или, во всяком случае, согласованных действий в рамках отдельных «коллективов». Два основных варианта этих теорий получили условное название «теория икс» и «теория игрек». Первая из них построена на принципе авторитарности и рекомендуется в качестве средства пресечения негативных последствий конкурентной борьбы и повышения эффективности совместных действий, совершенствования аппарата административного и экономического контроля, вторая — в этих же целях настаивает на принципе интеграции. Следуя этим рекомендациям, одна из виднейших компаний США «Дженерал моторс» в течение многих лет весьма прибыльно эксплуатирует броский лозунг: «Что хорошо для “Дженерал моторс”, хорошо для каждого работника этой корпорации». Таким образом, идеи коллективности оказываются одним из средств удовлетворения интересов крупного бизнеса. Что же касается среднего и низшего уровня служащих корпораций, то они научились ловко использовать эти же цели и идеи в целях личной карьеры, включив умение демонстрировать такие свойства, как преданность компании, в число необходимых профессиональных качеств. Имея в виду эту аберрацию идей коллективности, один из леворадикальных теоретиков П. Гудмэн делает вывод, что «культура этой организации есть фальшивка».

Учитывая сказанное выше, можно сделать вывод, что перед западной культурой стоит насущная проблема — синтез принципа индивидуализма с принципом коллективизма.

6.2.2. Субъектное – объектное

Метаморфозы принципа индивидуализма можно проследить и в способах решения западной культурой антропологического противоречия «субъектное – объектное».

Свободное предпринимательство требует от человека предприимчивости, инициативы, т. е. способностей быть субъектом. Как подмечают Л. Брум и Ф. Селзник, авторы «Социологии», выдержавшей уже несколько изданий, «американская культура организована скорее вокруг попытки активного господства, чем вокруг идеи пассивного подчинения».

Условием и следствием господства над внешними обстоятельствами является умение властвовать над собой, т. е. выступать субъектом творчества самого себя, поэтому идеалом личности эпохи свободного предпринимательства стал self made man — человек, сделавший самого себя.

Сужение базы человеческой субъектности происходит в условиях господства крупных корпораций, в связи с чем рядовой индивид все больше становится объектом планов, выработанных другими, а не субъектом, творящим обстоятельства и самого себя.

Поскольку сферы производства и бизнеса оказались скомпрометированными с точки зрения возможностей для проявления и культивирования субъектных свойств, «человек массы» ринулся осваивать с этой целью иные территории, главной из которых оказалась сфера потребления, в связи с чем возникла новая модификация индивидуализма — индивидуализм потребительский. Однако вскоре очень многие поняли (особенно остро это осознание протекало в среде молодежи), что потребительство создает для личности условия еще более жесткой зависимости, чем различные производственно-бюрократические структуры. Не больше возможностей быть субъектом предоставляло, по сравнению с вещистским вариантом потребительства, и потребительство в сфере культуры, на которое ориентировал масскульт.

Разочаровавшись во всех вариантах потребительства, многие люди увидели последнее прибежище своей активности в погружении в самих себя. Весьма остро эта мысль выражена в книге К. Лэша: «Культура нарциссизма»: «После политической сумятицы 60-х годов американцы занялись заботами о самих себе. Потеряв надежду улучшить свою жизнь каким-либо реальным способом, они обратились к психологии самоулучшения, анализу собственных чувств, к изучению мудрости Востока, к потреблению здоровой пищи, к бегу трусцой, к изучению того, как победить “страх перед удовольствием”».

По этому поводу можно сказать, что самоусовершенствование, конечно, является одним из важнейших направлений проявления человеческой субъектности, поскольку позволяет человеку стать творцом самого себя, но оно не может выполнить этой своей функции, если перекрыты иные каналы человеческого творчества: человек, который является не субъектом, а объектом чужих действий в социальной и производственной сферах, не имеет главного строительного материала для созидания самого себя, поэтому предметом его влияния становятся мелкие чувства, переливы настроений, вяло текущие мысли.

Более перспективные ориентации в этом плане характерны для тех социальных групп, которые усматривают главные возможности проявления активности в основополагающих сферах деятельности — социальной и производственной. Так, в ходе опроса, проведенного Д. Янкелевичем, 39% опрошенных отвергли традиционную формулировку целей и мотивов образования: «Я смогу заработать больше денег, иметь более интересную карьеру, занять лучшее положение в обществе» и предпочли нетрадиционный ответ: «Меня действительно не очень заботят практические выгоды от обучения в колледже. Я рассматриваю их как нечто само собой разумеющееся. Возможности колледжа для меня нечто более трудно определяемое: может быть, речь идет скорее о возможностях изменить сложившееся положение вещей, чем преуспевать в рамках существующей системы».

Видимо, правомерно усмотреть в такого рода предпочтениях стремление личности играть активную творческую роль, быть не только объектом воздействия внешних структур, но и субъектом социальной деятельности.

Итак, налицо еще одна коллизия современной западной культуры: необходимость гармонического синтеза объектных и субъектных свойств человека.

6.2.3. Телесное – духовное, рациональное – эмоциональное. «Формальная» рациональность, поиски новой рациональности

Взаимоотношение другой пары сущностных сил человека «телесное – духовное» — не имеет в культуре капитализма такой остроты, как в культуре религиозного типа. Связано это, видимо, с тем, что в практике конкурентной борьбы и то, и другое является важным средством достижения успеха.

Весьма непросто складываются отношения между рациональным и эмоциональным как сторонами духовного содержания культуры прагматистского типа.

Получение максимальной прибыли требует прежде всего максимальной рационализации производства, отсюда и тенденция к рационализации всех сторон жизни общества. Проявления этой рациональности прекрасно показаны М. Вебером. Для капитализма характерны, констатирует он, не только «рациональное постоянное предприятие, рациональная бухгалтерия, рациональная техника, рациональное право, но и рациональный образ мыслей, рационализирование образа жизни, рациональная хозяйственная этика».

Для обозначения этого типа рациональности М. Вебер предложил и очень удачный термин «формальная» рациональность. Важнейшим ее признаком можно считать отчужденный характер целеполагания, отсюда ограниченность ценностного горизонта всех «этажей» формальной рациональности: при выборе целей и средств деятельности, оценке ее конечных результатов не принимаются во внимание никакие авторитеты кроме авторитета ограниченно понимаемой пользы.

Формальная рациональность эффективно обслуживала и обслуживает капиталистический способ производства. Однако в настоящее время все более проявляется ее узость, особенно в способах решения глобальных проблем сохранения мира, взаимодействия с природой и т. п.

Кризис формальной рациональности обнаруживает себя, в частности, в экспансии инструментального элемента рациональности в области целей. Надо отметить, что эта ситуация в достаточно драматичных тонах описана в западной философско-социологической литературе. Речь идет о том, что в развитых странах накоплен к настоящему времени богатый и все хуже поддающийся контролю арсенал средств развития материального производства, которое, в свою очередь, является лишь одним из средств развития общества. В результате целевой горизонт общества оказывается ограниченным производством ради производства, а целевой горизонт личности — потреблением ради потребления. В этом смысле знаменателен призыв председателя Римского клуба А. Печчеи «Пора подумать о целях».

Типологической чертой формальной рациональности является также фетишизация формальной логики и количественного анализа. Это порождает конфликтные отношения между рациональным и эмоциональным как сторонами духовного содержания культуры. Ориентация хозяйства на прибыль, рентабельность требует превращения всех качественных характеристик в количественные, в то, что поддается исчислению, строгому учету, т. е. без остатка исчерпывается количественной характеристикой. Человеческие чувства, не поддающиеся строгому измерению, плохо предсказуемые, зачастую и выступают в роли некалькулируемого остатка и потому оказываются враждебными формальной рациональности. В результате человеческая эмоциональность отбрасывается на периферию культуры, и именно оттуда время от времени накатываются волны мистики, иррационализма или даже дикой, некультивированной чувственности.

Протест против тирании такой рациональности и стремление восстановить в правах отторгнутую от культуры эмоциональность, в том числе и в форме чувственности, и лежит в основе концепции «контркультуры». Однако «Контркультурное» движение не было связано с гуманистическим синтезом рационального и эмоционального как сторон духовного содержания культуры: одного тирана — формальную рациональность — предполагалось свергнуть, а вместо него посадить на трон другого, с ничем не ограниченной и не контролируемой властью — человеческую чувственность в самых спонтанных ее проявлениях.

Гораздо больше смысла, нежели в этом огульном отрицании рациональности можо найти в поисках так называемой новой рациональности, предпринятой в последние времена рядом западных мыслителей. Если обобщенно выразить смысл этого рода поисков, ведущихся иногда в диаметрально противоположных направлениях, то можно сказать, что речь идет о стремлении освободить место в культуре для гуманистических ценностей, расчистив его от всепожирающей формальной рациональности и ее двойника — темной иррациональности. Надо сказать, что логические основания для такого рода теоретических изысканий имеются, поскольку ценностное сознание по своей природе эмоционально-рационально, и в этой эмоциональной рациональности можно усмотреть альтернативу формальной рациональности. Однако это только теоретически. Практически же ценностное сознание не может существовать вне определенного типа культуры, вне определенного типа общества, и потому вопрос о новой рациональности оказывается лишь одной из граней грандиозной проблемы глобального масштаба. Смысл ее в поисках путей построения принципиально новой культуры — культуры гуманистического типа, всецело ориентированной на человека, а не на иные, находящиеся вне него, цели.

6.2.4. Биологическое – социальное

Противоречие «социальное – биологическое» в культуре нового и новейшего времени решалось по-разному. Так, в эпоху свободного предпринимательства точка зрения утилитаризма диктовала необходимость подавления биологических инстинктов. Формы обуздания их во имя экономии, достижения максимального хозяйственного успеха были столь суровы, что получили название «внутримирская аскеза». Однако возрастание товарной массы потребовало поощрительного отношения к потребительству, в том числе и в извращенной его форме. Это привело западную культуру к необходимости снять многие запреты. В настоящее время в этой области происходит «отрицание отрицания». Так, в программах современных неоконсерваторов в числе прочих требований содержится и призыв вернуться к принципам внутримирской аскезы. Связано это с экологией в самом широком смысле этого слова, поскольку бездумное потребительство, необузданный гедонизм, разгул животных инстинктов не только опустошают природу, но и разрушают человеческое тело и душу. Однако призывы к аскезе мало кого вдохновляют. Речь, видимо, должна идти о выработке гуманистических принципов облагораживания биологической компоненты человеческого существа.

6.2.5. Индивидуальное – универсальное

Специфика культурной ситуации, характерной для современного западного мира, находит свое концентрированное выражение в разрешении антропологического противоречия «индивидуальное – универсальное». Надо отметить, что практика конкурентной борьбы, взывающей к находчивости, чувству нового, стимулирует развитие индивидуальности, противостоит жесткой шаблонизации личности.

Интернационализация общественной жизни, преодоление национальной и региональной ограниченности в равной мере способствует росту универсальности человека на уровне индивида и на уровне рода. Однако наряду с этими тенденциями существуют и прямо противоположные им. Так, Р. Уильямс проницательно подмечает, что поведение и образ мыслей человека, вовлеченного в круговерть конкурентной борьбы, оказывается «конвенциональным и стереотипным». Указанный автор считает даже возможным говорить об «отсутствии индивидуальности» у такого человека. Он же обращает внимание на отсутствие в американской мыслительной культуре XVIII – XIX веков развитых определений личности и человеческого «я».

Такая ситуация может показаться парадоксальной лишь на первый взгляд. Более серьезный анализ убеждает, что причина стереотипности субъекта конкурентной борьбы заключается в прагматистски-индивидуалистической ограниченности целей его деятельности.

В еще большей степени ограничения в культивировании индивидуального и универсального в человеке сказываются в условиях работы в крупных корпорациях. Характер этих ограничений предельно ясен из высказывания одного из руководителей большого бизнеса, приводимого в работе У. Уайта «Человек организации»: «Нам нужен хорошо обструганный человек, умеющий обращаться с хорошо обструганным народом».

Стандартизация касается не только способов выполнения профессиональной роли, но и внутреннего мира человека. Так, по словам Манхайма, забота о карьере предписывает контроль за идеями и чувствами, которые разрешается иметь.

В результате все шире распространяется тип личности, для которого характерна утрата индивидуальности. Описывая свои впечатления от общения со служащими крупных компаний, М. Маккоби отмечал, что, говоря о самом себе, человек компании... «пытался удовлетворить любой взгляд относительно того, каким ему следует быть. В результате от его «я» не оставалось ничего, что можно было бы описать».

Для обозначения такого типа личности исследователи применяют различные термины: М. Лернер — «конформист» и «рутинер», Р. Мертон — «ритуалист – рутинер», У. Уайт — «человек организации», М. Маккоби — «человек компании», Р. Миллс — «бюрократическая личность». Разнообразие этикеток говорит о том, что фигура эта весьма заметная и узнаваемая.

Нет нужды говорить, что до предела стереотипизированная личность не может подняться до вершин человеческой универсальности. Не спасает положения и стремление вырваться из сетей конформизма за счет средств контркультуры: крайняя экстравагантность дает некоторую иллюзию обретения индивидуальности, но зато за счет потери общечеловеческого в культуре личности.

Таким образом, в разрешении противоречий личного и общественного, субъектного и объектного, материального и духовного, эмоционального и рационального, биологического и социального, индивидуального и универсального западная культура использует зачастую подходы прямо противоположного свойства, порою доходя при этом до крайности.

Вместе с тем этот динамизм дает возможность значительно развить сущностные силы человека по сравнению с предшествующими историческими типами культуры, что является предпосылкой решения проблемы их гармонического синтеза.

Эти обстоятельства играют определяющую роль в формировании характера взаимодействия и содержания различных сфер западной культуры.

Дата добавления: 2017-01-13