Можно ли победить в ядерной войне?

Вопреки устоявшемуся мнению, у советского руководства по отношению к ядерной войне единства взглядов не было. Или, точнее, существовало два уровня подхода к ней.

Политическое руководство, большая часть членов Политбюро говорили, что такая война, где бы она ни возникла, погубит весь земной шар и прекратит жизнь человека на Земле. Поэтому в ней победить нельзя и она бессмысленна. Об этом много писала в те годы советская печать, вещало и показывало телевидение. Упор делался на ужасные последствия ядерной войны для всего человечества и наступление в конечном итоге «ядерной зимы».

В общем, неприятие ядерной войны стало как бы официально провозглашенной политикой Кремля. На XXVI съезде КПСС Л. И. Брежнев объявил «опасным сумасшествием» расчеты на победу в ядерной войне. То же самое не раз повторяли Ю. В. Андропов, К. У. Черненко, А. А. Громыко… Следуя этой линии, Д. Д. Устинов осудил новую американскую доктрину и заявил: «Советский Союз не делает ставку на победу в ядерной войне».[93]

Но вот что интересно. У советской военной доктрины, как у медали, было две стороны: лицевая — политическая, о которой заявляло советское руководство, и оборотная военно-техническая, которой на деле руководствовались советские военные. Но эта военно-техническая сторона предусматривала разработку конкретных операций и подготовку войск к широкомасштабным наступательным операциям, применению ядерного оружия, в том числе первыми, и решительную победу в ядерной войне.

Начальник Генерального штаба маршал Н.В. Огарков, например, прямым текстом говорил, что «современная мировая война, если империалисты все же развяжут ее, приобретет небывалый пространственный размах, охватит все континенты и океанские просторы и неизбежно втянет в свою орбиту большинство стран мира. Она приобретет беспрецедентно разрушительный характер». Но такая война, — считал Огарков, — будет «продолжаться до полной победы над врагом» и победителем, естественно, должен быть Советский С аналогичными взглядами выступал и главком Сухопутных войск СССР генерал армии И.Г. Павловский. «Для окончательной победы в этой… войне, — писал он, — будет недостаточно только уничтожить средства ядерного нападения врага и разгромить его основные силы ударами ядерных ракет. Понадобится еще завершить полный разгром его вооруженных сил»1.

Поэтому к новой американской доктрине советские военные относились с философским спокойствием. Ведь, по сути, их позиция была весьма близка к американской, но, разумеется, при том понимании, что победит или «одолеет» в этой войне Советский Союз.

Все это говорилось и писалось открыто, правда, в основном для военной аудитории. И советское руководство своих военачальников не одергивало.

А во внутренних дискуссиях в тот период активно обсуждался тезис о том, что в случае столкновения двух военных блоков — НАТО и Варшавского договора — боевые действия между ними в Европе могут вестись исключительно обычным оружием. Причина этому — понимание обеими сторонами катастрофических последствий ядерной войны, и потому они не станут переступать ядерного порога. А в качестве доказательства приводилась Вторая мировая война, когда Гитлер так и не решился применить химическое оружие, опасаясь возмездия таким же оружием.

В разгар этих дискуссий я спросил маршала Огаркова: как можно совместить его уверенность в победе и выкладки ученых о неизбежной гибели человечества — как победителей, так и побежденных — в результате обмена ядерными ударами?

Разговор этот был, что называется по душам, у него в кабинете на улице Фрунзе летом 1982 года. Между нами давно сложились добрые отношения. Я не хочу называть их дружбой, памятуя о разнице в возрасте и положении, но нечто похожее на нее было.

Мы познакомились с Николаем Васильевичем в 1969 году в Хельсинки, где начались переговоры по ограничению стратегических вооружений. Он был членом делегации от Генерального штаба, а я старшим советником по дипломатической части. Мы много разговаривали, гуляли, вместе проводили досуг. Это был удивительный человек. Даже внешность у него была располагающая — высокого роста, широкоплечий, стройный, с мужественным волевым лицом и четкими, уверенными движениями. Он мог быть и жестко требовательным, и в то же время чутким и внимательным. Не терпел лжи, двуличия и говорил то, что думал, чем бы это ему ни грозило. В его поведении сквозило благородство офицеров старой русской армии. И еще одна деталь: наивно, даже по-детски, он боготворил армию. Искренне огорчался, когда говорили о ее недостатках или безобразиях, но не спешил бить наотмашь обидчика, а старался разобраться, отделить правду от обиды и лжи, а главное, исправить положение в самой армии.

Откровенный разговор такого рода был у нас не впервой, и Огарков сказал:

— Я не ученый и не мое дело строить прогнозы будущего человечества. Я военный, и мне поручено командовать войсками. Но я не могу посылать людей в бой и пускать ракеты, если не буду уверен в победе. Поэтому моя задача — разработать такие планы военных действий и оснастить войска таким оружием, которые обеспечивали бы победу. И противник должен знать, что шансов победить у него нет. Если изначально исходить из того, что врага не одолеть, зачем тогда армия, зачем тогда оружие? Но этот выбор не для меня.

А дальше у него были такие интересные высказывания:

— В 50-е и 60-е годы, когда ядерного оружия было еще мало, оно рассматривалось как средство, позволяющее нарастить огневую мощь войск. Его просто приспособили к существовавшей тогда практике ведения военных действий и в первую очередь для решения стратегических задач. В последующем, в 70-егоды, быстрый рост количества ядерного оружия и создание многообразных средств его доставки привели к коренному пересмотру роли этого оружия, поставив под сомнение даже саму возможность ведения войны ядерным оружием. Теперь, в начале 80-х, речь идет о высокоточном оружии и новых технологиях. Но войну это отнюдь не отменяет. Просто методы ее ведения должны быть приспособлены к новым реалиям.

И так думали не только военные. Мало кто знает, что в это же время советское руководство активно обсуждало вопрос: объявлять или не объявлять публично об отказе от обязательства не применять первыми ядерное оружие?

Громыко и Устинов считали, что, заявив в одностороннем порядке о неприменении первыми ядерного оружия, Советский Союз мало что выиграл в политическом плане, а в военном, скорее всего, проиграл. Получилось так, что использовать ядерное оружие он может теперь только в ответном или ответно-встречном ударе. То есть ждать, как в 1941 году, когда противник нанесет первый удар. А у США руки свободны. И это в условиях, когда основной эффект ядерного сдерживания как раз и состоит в непредсказуемости применения этого оружия.

Дата добавления: 2017-01-13