Кали и Калидас 1 страница

Майя Шакти

ШАКТИ

MA

ВВЕДЕНИЕ

Вашему вниманию предлагается история агхори по имени Вималананда. Агхори - это тот, кто практикует духовную дисциплину, известную как агхора. Слово «агхора» можно перевести как «глубже глубин», «мягкая», «наполненная светом, освещенная». Агхора - это апофеоз тантры. Ее верховным божеством является Богиня-Мать.

До сих пор на Западе тантру рассматривали только в ее самых вульгарных и низких формах, которые проповедовали недобросовестные люди, приравнивающие секс к сверхсознанию. Секс действительно является центральным звеном в тантре, но при этом подразумевается космическое сексуальное единство вселенских дуальностей. Целью тантры является лайя, - возврат ищущего к состоянию недифференцированного существования. Тантру нельзя назвать религией, ибо она лишена каких бы то ни было догматов и доктрин. Она содержит в себе лишь методы достижения лайи, единства индивидуального и бесконечного. Это единство описывается посредством сексуальной метафоры: слияния личного эго (женского) с Абсолютом (мужским). При определенных обстоятельствах сексуальные ритуалы действительно используются в тантре с целью ускорения духовного продвижения, но распутство абсолютно чуждо тантрической традиции.

Тантра делится на правосторонний путь и левосторонний путь. Следующие по правостороннему пути стремятся к достижению неограниченной Реальности через культивирование чистоты. Хотя практики этого пути некоторым могут показаться странными, они все же понятны тем людям на Западе, которые имеют представление о бхакти-йоге, карма-йоге и раджа-йоге, и согласуются в большей или меньшей степени с ортодоксальными идеалами религиозной дисциплины.

Агхори

Левосторонний путь привлек к себе внимание благодаря действиям тех неразумных людей, которые ищут быстрых и легких результатов в духовном развитии без предварительного отказа от чувственного удовлетворения. Следствием такой опрометчивости неизменно становится самое отъявленное распутство, которое пагубно сказалось на репутации левого пути.

Левосторонний путь основывается на предельной внутренней чистоте практикующих, лишь при этом условии они будут защищены во время проведения ритуалов, которые могут включать в себя некромантию, использование наркотических веществ, секс и другие «запретные» практики. Наиболее серьезные подвижники автоматически сторонятся левого пути, поскольку очень велика вероятность его неверного использования. Он действительно может быть очень коварным для неосторожных: один из текстов гласит, что хождение по острию меча или езда верхом на т - всего лишь детская игра по сравнению с опасностями этого пути. По иронии судьбы, именно тех людей, которым не хватает дисциплины и которые не могут достичь успеха на левом пути, как раз и притягивает к нему, в то время как искренне ищущих истину, которые могли бы в конечном итоге добиться успеха, его соблазны лишь отпугивают.

Однако есть подвижники, которые отваживаются на этот путь и успешно завершают тяжелейшую практику тантры и агхоры. Предварительным условием является очень жесткое самоограничение. Лишь после достижения предельной чистоты подвижник получает указания по проведению ритуалов, которые для неподготовленного наблюдателя могут показаться гедонистическими или порочными. Агхора - это не потакание своим прихотям: это насильственное превращение тьмы в свет, мутности ограниченной индивидуальности-в сияние Абсолюта. С достижением Абсолюта необходимость самоограничения исчезает, поскольку не остается уже ничего, от чего следовало бы отрекаться. Агхори так глубоко погружается во тьму, в те вещи, которые обычным смертным кажутся немыслимыми, что он выходит прямо к свету. Религиозные секты в Индии часто различаются по цвету тюрбана или материалу, из которого сшита одежда их членов. В умах широких масс установился стереотип агхори как покрытого пеплом аскета с длинными спутанными волосами диким выражением глаз, который тайком бродит по склепам,›ажаясь с шакалами за право обладания трупами. Некоторые группы сами присваивают себе наименование «агхори» и даже претендуют на исключительное право носить его.

Агхори

Вималананда имел свое собственное определение агхори, не зависящее от каких-либо доктрин или догм. Его использование таких терминов, как «ведический» или «тантрический», иногда было лишено явного соответствия общепринятым текстам, но его это никогда не заботило. Он считал, что практики, передаваемые по преемственности ученикам, важнее предписаний, содержащихся в текстах, - и это мнение характерно для всей великой индийской традиции. Если вы достаточно искренни и честны, то кем бы вы себя ни считали, тем вы и являетесь. Вы сами несете всю ответственность за себя, и ваше мнение о себе поистине авторитетно. Такой подход часто раздражает тех, кто вложил много усилий в доказательство непогрешимости какого-то одного текста или собрания текстов. Но Вималананда не нуждался вообще ни в какой организованной религии. Читая историю его жизни, помните, что то, что он называл ведическим, не обязательно является ведическим для священника в храме, но при этом каждое мнение может быть правильным, но на своем месте.

Всю свою жизнь Вималананда отвергал любые попытки подвести его под какой-либо стандарт и ревностно охранял свою самобытность. Он несомненно обладал ярко выраженной индивидуальностью, но в то же время было чрезвычайно трудно каким-либо образом описать его или вставить в какие-то рамки. То, о чем мы говорим в этой книге как об агхоре, соответствует как раз учению Вималанан-ды. Он изучил много систем и, выбрав отдельные элементы из каждой - бхакти-йоги, кундалини-йоги и других - выковал затем из них орудие, которое использовал для собственного продвижения. Он считал, что каждый человек должен «создать свою собственную нишу»: изучить то, понимания чего он в состоянии достичь, выбрать практики, которые он способен выполнять и делать это с полной отдачей. Агхора всегда будет различной для разных практикующих, общим будет лишь подход. Каждый агхори выполняет свои собственные практики, отличные от практик других, но все последователи этого пути схожи в степени настойчивости, они не жалеют собственных сил.

Согласно Вималананде, истинного агхори нельзя узнать по какому-то внешнему признаку или отличительной черте. Опыт, который он приобрел в мире аскетов, научил его тому, что под внешней маской часто скрываются псевдо-агхори. И он неустанно подчеркивал, что истинный агхори проявляется изнутри. Сектантски настроенные агхори могут оспаривать это мнение, но Вималананда жил в полном соответствии с ним. Он жил в обычной бомбейской квартире и занимался своим делом, не привлекая внимания окружающих. Внутри он был чистейшим агхори: твердым как алмаз или мягким как воск - в зависимости от ситуации. Для своих духовных «детей» он был совершенной матерью, сочетая в себе качества друга, философа и наставника. К тем же, кто обладал раздутым эго, он был беспощаден.

Один из непреложных принципов агхоры заключается в необходимости персонифицировать и обожествлять смерть. Агхори стремятся не к физической смерти, а к уничтожению всех ограничений, к «убийству» себя посредством внутренних или внешних процессов. Они не боятся смерти: вступив однажды на путь действия, истинный агхори либо добивается успеха, либо умирает во время попыток достичь его - ибо нет ни середины, ни пути к отступлению. Агхори любят проводить время на кладбищах и местах кремации (на хинди все эти места называются смашан). Для них нет более счастливых моментов, чем сидеть на смашане, пребывая в состоянии опьянения, и выполнять ритуал возле погребального костра, языки которого взмываются в полночную тьму. Хотя Вималананда критически относился ко всем внешним проявлениям духовности, он никогда не упускал возможности посетить смашан, когда ему нужно было провести ритуал.

Агхори

Некоторые из событий, описываемых в данной книге, могут показаться чувствительным читателям жуткими, что частично входило в намерения Вималананды. Он хотел, чтобы пуритански настроенные западные святоши знали, что «грязь и оргии на кладбище» (как однажды описал агхору один американец) могут в такой же степени способствовать духовному продвижению, как и асаны, пранаямы и другие «более чистые» практики. Но агхоре присуще и нечто иное - во многом она является и должна оставаться чем-то абсолютно непостижимым для обычного человека, и никакие объяснения не смогут удовлетворить большинство из тех, кто сомневается в мудрости или духовной пользе ее практик (например, поглощения человеческого мозга). Агхора таинственна и глубока - глубже глубин - и только те, кто могут отказаться от обусловленности своей культурой и, обнажившись таким образом, нырнуть в агхору с головой, способны достичь ее глубин.

Когда мы с Вималанандой были в Америке, одна из моих знакомых спросила его: «Из того, что я читала и слышала о вас, а теперь слышала и от вас самого, я все равно не могу понять, кто же такой агхори. Могли бы вы мне это объяснить?»

Позже Вималананда сказал мне: «Она задала этот вопрос с такой искренностью и чистосердечием, что я почувствовал, что должен дать ей ясный ответ, хотя это не та тема, которую можно изложить с помощью большого количества слов».

Вот что он ей сказал: «Агхори находится вне пределов земных оков, он выше тех элементов, которые придают форму Вселенной и вам. Он принимает некого рода наркотическое вещество и опьяняется высшей Любовью, исходящей из самых глубин его сердца. Это то, что вне пределов осознания. Он излучает самую совершенную часть любви. Какую часть? Часть высшей, вселенской Любви, в которой посредством восприятия человек переживает Все-в-Одном (Одно-во-Всем). Когда вы, нечто конечное, сливаетесь с бесконечным, есть ли что-нибудь такое, чего бы вы не знали? На этой стадии Агхори сливается со своим божеством и становится Им (с большой буквы). Поэтому и говорится, что он выходит из тьмы и попадает в южественное просветление. Вот кто такой агхори».

Вималананда был максималистом. Он был уверен, что все, что стоит делать, стоит делать хорошо, и он готов был поставить на карту все для того, чтобы довести начатое до конца. Для него агхора была доктриной невозвращения, личным кредо, требовавшим отказ от всего, чтобы взамен обрести божественную любовь. Он хотел предупредить духовных дилетантов Запада, что то легкомыслие, с которым они относятся к дисциплине, а также самоиллюзия, которую они пытаются выдать за просветление - всего лишь обман своего личного сознания, ведущий к падению в пропасть. Когда я, например, однажды по глупости сказал ему, что один гуру якобы пробуждает Кундалини своих учеников при помощи павлиньего пера, Вималананда взорвался: «Неужели Кундалини Шакти так подешевела, что некоторые так называемые святые могут пробудить ее у множества людей сразу? О, нет! Неужели наши риши (мудрецы древности) были настолько глупыми, что проводили десятилетия в джунглях, выполняя изнурительную практику по пробуждению Кундалини и совершенствованию в агхоре? Нет, глупцы - это те люди, которые думают, что они могут купить Кундалини. Жители Запада считают, что они могут приобрести знания за деньги, но все, что они получают за них - это псевдоучителя из Индии, которые предлагают им в пищу любые помои и наживаются на их легковерности».

Вималананда не вписывался ни в один из обычных стереотипов «гуру». Находясь на скачках, он одевался как владелец лошади, которым он и являлся, дома же он одевался как любой другой индиец. Иногда он ел мясо, часто употреблял опьяняющие вещества и беспрерывно курил сигареты. И делал он это с особой, хотя и скрытой, целью. Большинство людей, знакомых с ним лишь формально, и не подозревали, что он может иметь духовные наклонности. Он намеренно культивировал образ беззаботного человека, чтобы избежать ненужного внимания. Вначале я и сам испытывал скептицизм по отношению к его духовным способностям, ибо подвергся в свое время «промыванию мозгов» со стороны «духовных авторитетов» и ожидал от гуру выполнения определенной роли.

К счастью, я вскоре узнал, что лишь его упорство превосходило по силе его отвращение к лицемерию и позированию. Одно время он предпринимал активные попытки ускорить продвижение некоторых людей по духовному пути, но в силу их неподготовленности ему не удалось этого сделать. После этого он твердо решил давать истинные орудия духовного развития только тем ученикам, которых он вначале тщательно испытал и подготовил. Так что он никогда не называл себя гуру и не действовал в соответствии с тем, что мы обычно ожидаем от гуру. Например, иногда он называл меня Рави (что было созвучно с моим прозвищем «Робби»), поскольку это имя было удобнее использовать, говоря на одном из индийских языков, не потому, что он хотел впечатлить меня, дав мне санскритское имя.

Вималананда проявлял демонстративное равнодушие к роли учителя, в то же время уделяя много времени оценке сильных и слабых сторон каждого из своих духовных «детей». Данная индийская традиция известна как «курма гуру» (букв, «учитель-черепаха»). Говорят, что когда мать-черепаха закапывает яйца в прибрежный песок, она отходит на определенное расстояние и начинает на них концентрироваться, и делает она это с таким сильным потоком любви, что тепло ее чувств достигает яиц, и из них рождаются детеныши. Подобным образом кажется, что и курма гуру не уделяет никакого внимания продвижению своих учеников, но на самом деле он пристально следит за ними и иногда издали дергает за веревочки. Вималананда учил других и сам учился всю жизнь. Он всегда был готов к познанию чего-то нового и всегда был готов обучать, если ученик искренне желал учиться. Его повседневная жизнь была уроком для каждого, кто мог понять ее, это было постоянное подчинение своей воли божественной Воле.

Постичь его учение было нелегко: он намеренно усложнял свои уроки. Когда он хотел научить меня чему-либо, он очень искусно вплетал это в сеть повседневных дел, связанных с другими учениками, проживающими в комнате, и я должен был быть достаточно бдительным, чтобы распознать, что от меня требовалось. Через несколько недель или месяцев он расспрашивал меня об этом уроке, причем внезапно и безо всякого предупреждения. Ожидалось, что я не только замечу и запомню необходимое, но и наилучшим образом внутренне проработаю ситуацию. Вималананда часто замечал: «Что за система образования у нас сегодня? Студенты заранее знают все, о чем их будут спрашивать на экзаменах: так любой идиот может просто вызубрить кучу шпаргалок. Главное в проверке кого бы то ни было неожиданность, когда человек менее всего готов к испытанию. Только тогда можно точно знать, насколько глубоки его познания на самом деле».

Иногда даже просто следить за тем, что говорил Вималананда, было настоящим испытанием. В зависимости от настроения и состава аудитории он мог говорить на очень беглом высокопарном английском, на разговорном гуджарати или (чаще всего) на хинди. Когда на него что-то нападало, он мог перейти на витиеватый урду, а иногда перескакивал на маратхи или бенгали. У него были все задатки актера, и он владел невероятным разнообразием языковых стилей. По своему желанию он мог легко переключаться с одного из них на другой для получения конкретного эффекта в общении с аудиторией. В течение восьми лет и девяти месяцев, которые я имел счастье знать его, он повторял каждую из своих любимых историй дюжину раз или даже чаще, но каждый раз он делал это по-новому. Каждое повторение несло в себе уникальный аромат его стиля изложения.

Поэтому переводить его было нелегко. Я переводил его слова на английский, стараясь приводить используемый им словарный запас и стиль изложения, на каком бы он языке ни говорил, в примерном соответствии с его обычным стилем английского языка. Опираясь на воспоминания и на те короткие заметки, которые я делал после наших с ним бесед, я решил, что лучше всего будет оставить излагаемую информацию полностью в том виде, в каком давал ее он - с тем, чтобы читатели могли представить, если захотят, что они сами сидят рядом с Вималанандой и слушают его истории.

Есть еще одна причина, по которой я передаю его слова без изменений. Впечатление, которое Вималананда производил на людей, достигалось главным образом не за счет того, что он делал, а за счет того, как он это делал, - не тем, что он говорил (хотя это было, конечно, важно), но тем, как он это произносил. То, кем он был, было значительнее того, что он делал. Он заставлял людей докапываться до его внутренней реальности, но чаще всего они уходили с пустыми руками. Те немногие, которые знали его хорошо - хотя бы поверхностно, - никогда не сходились во мнении, кем же он был, ибо индивидуальность его была различной для каждого из его друзей. Он представлял собой множество разных людей (в одном теле). Однажды, еще до нашей с ним встречи, у него появилось желание записать свои размышления, сопроводив их свидетельствами своих близких знакомых. Он спрашивал некоторых из них: «Если бы вам нужно было написать что-либо обо мне, что бы вы писали?» Один из друзей ответил одним словом: «Разносторон-Другой сказал: «Словами невозможно выразить реальность». Третий выразил свое мнение так: «Я бы вернул лист бумаги чистым, бо не сказав ничего, можно сказать все». Последнее же слово было за его приемной дочерью, которая сказала следующее: «Зачем кому бы то ни было читать о вас? Если они лично не переживут все, связанное с вами, они никогда не смогут познать реальность».

Несомненно, ею руководило чувство собственничества, и в действительности она знала его не лучше, чем остальные, но идея понятна: как можно передать многомерное с помощью двумерного шрифта? И дело не в том, что он хотел что-то скрыть. В нем не было скрытности, он никогда не напускал на себя загадочный вид. Каждый имел возможность исследовать его. Он говорил с нами так, как ребенок разговаривает со своей матерью, не стремясь утаить или приукрасить что-либо для создания лучшего впечатления о себе. В душе он был поистине невинен, во многом подобен ребенку и никогда не стыдился проявлять свое искреннее изумление или признавать свои ошибки. И, опять же подобно ребенку, он не любил проигрывать в играх. Обитающий в нем агхори всегда стремился к выигрышу.

Наверное, именно этот «ребенок» внутри него и делал его хорошей «матерью» для всех окружающих. А возможно, его концентрация на Божественной Матери порождала в нем дитя. Какова бы ни была причина, Вималананда вел себя как поистине неисправимый ребенок, шалун с рождения, всегда готовый выкинуть какую-нибудь шутку, посмеяться над смешным или заставить смеяться других. В его присутствии ничто не могло быть скучным. Он мог выглядеть несчастным, переполненным радости или пребывать в глубоком молчании, - но просто грустным, веселым или неразговорчивым он не был никогда. Его тренировка в агхоре научила его или добиваться успеха или быть готовым к смерти. Он никогда не играл какую бы то ни было роль вполсилы, он полностью отдавался тому, чем занимался, каким бы незначительным это занятие ни было.

Индивидуальность Вималананды действительно отличалась поразительной всесторонностью. Когда-то его семье принадлежала большая часть Бомбея, и свои юные годы он провел в роскоши, но праздная и богатая жизнь никогда не прельщала его. Он по очереди познавал сказочное богатство и ужасающую бедность, служил в армии офицером, был производителем текстильного оборудования и владельцем молокозавода, работал оператором в каменоломне, играл на скачках, уходил в отшельничество. Он достиг больших высот в науке и соблюдал строгую духовную дисциплину.

Знатоки индийской музыки считали его выдающимся виртуозом как в области игры на музыкальных инструментах, так и в вокальном мастерстве. Среди тех людей, которые знали его, он славился своими познаниями в астрологии, способностью ставить диагноз, лишь взглянув на лицо пациента, а также умением читать знаки на телах лошадей и слонов. В молодости он полупрофессионально занимался борьбой и в возрасте 38 лет выиграл поединок у атлета наполовину моложе себя. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь одолел его в арм-реслинге, даже когда его противниками были молодые люди с мощной мускулатурой. Кулинарные же его творения были настолько вкусны и изысканны, что его друзья часто обращались к нему с просьбой приготовить что-нибудь из еды. Индийскими танцами Вималананда владел так, что мог двигать в такт музыке буквально каждой частью тела, включая уши и брови.

Вималананда был настоящим художником. Он любил говорить: «Здесь, в Индии, мы больше наблюдаем за тем, как художник работает, чем смотрим на его произведение. Художественное творчество - это не то, что художник производит, а сам художник в процессе творения. На Западе музыка великого композитора может передаваться из поколения в поколение, наши же великие музыканты не сосредоточиваются на сочинении произведений, они создают новых музыкантов, которые развивали бы традицию творчества».

Как же тогда можно передать художественное мастерство Ви-малананды кому-то, кто никогда не видел, как он творит? Использование его слов - это и есть передача его искусства, но лишь очень внимательные читатели смогут заметить на глубинном уровне за словами тонкость его мастерства.

Вималананда мог учиться у любого человека, при этом он мог превращать все, чему обучался, в художественное творчество. Все, что он говорил, делал и создавал, несло печать его индивидуальности и я надеюсь, что эта печать присутствует и на страницах этой ни'ги Он отличался огромным обаянием и глубиной, и иногда каза-ось даже, что он сам пребывает в благоговейном восторге от самого себя. Нет, он вовсе не был высокомерен: он испытывал благоговейный восторг перед тем, что находилось внутри него. В восьмой главе, посвященной авишкаре, этому явлению дается более подробное объяснение.

Вималананда мог быть и эгоистичным, что в некоторой степени отражено на страницах этой книги. Он заявлял, что смерть эго означала бы смерть организма, и никогда не пытался искоренить свое эго, предпочитая держать его под строгим контролем. Он приравнивал эго, силу самоотождествления индивидуума, к Кундалини Шак-ти, о которой многие имеют превратное представление. Его собственный контроль над Кундалини позволял ему высвобождать сознание из рамок своей ограниченной (хоть и многогранной) индивидуальности и отождествляться с безграничными божественными личностями. Часто, когда он говорил, в его речи присутствовала вселяющая трепет уверенность, что через него говорит божественное, и это иногда казалось проявлением высокомерия тем людям, которые слышали его, но не могли или не хотели понять, что происходит.

Можно было сойти с ума, имея с ним дело, когда он ошибался, но считал себя полностью правым. Были времена, когда мне трудно было уважать Вималананду и восхищаться им. Но любить его никогда не было трудно. Когда мы с ним только что познакомились, я все время пытался анализировать его, критически разбирал по частям все его высказывания, при этом сохраняя объективность и отстраненность, которые, по моему мнению, должны были быть присущи ученому Запада. Но все напрасно, ибо потоку тепла, который непрерывно изливался на всякого, кто попадал в круг его «детей», противостоять было невозможно. Моя недоверчивая западная натура вначале упиралась, но в конце концов все мои сомнения рассеялись вопреки самим себе. И я смирился с нашими ролями сына и отца, которые, казалось, были предопределены заранее; или вернее будет сказать, с ролями сына и «отца и матери», ибо любовь Вима-лананды никогда не теряла своего материнского качества.

Его учение было построено на двух руководящих принципах: сострадании ко всем живым существам, включая тех, которые, кажется, не обладают никакими признаками чувственности (например, камни); и постоянном осознании рнанубандханы, зависимости от кармического долга. Собственное сострадание Вималананды к своим друзьям заставляло его разрушать свое здоровье и истощать денежные запасы с целью оградить их, насколько это возможно, от кармических долгов. У Вималананды были необычайно широкие плечи - может быть, благодаря занятиям борьбой, - и он часто говорил: «Поскольку Природа наградила меня такими широкими плечами, я должен поддерживать всех, кого могу. Зачем ребенку переживать по поводу рнанубандханы, если его мать или отец всегда готовы оплатить его долги?» Ко всякому, с кем он встречался - даже если это был полнейший шут, - он относился так, как относится к своему ребенку любящая и снисходительная мать. Для женщин он был неотразим, ибо на каждую из них он проецировал ту безграничную преданность, которую проявлял в своем поклонении Богине-Матери. До последнего дня жизни единственным прибежищем Вималананды был материнский аспект Бога.

Имя «Вималананда» для этой книги я выбрал вместе с ним из того множества имен, которые он использовал в своей жизни. В разнообразии значений этого имени прекрасно отражено то, кем был носивший его человек. На санскрите Вималананда буквально означает «блаженство чистоты» («вимала» - чистый, «ананда» - блаженство, радость). «Малам видхамсаяти ити вималах»: Полное устранение грязи есть Вимала. Под «грязью» здесь подразумевается грязь наслоений, ограничений, наложенных на чистое существование в результате процесса реинкарнации. Когда происходит выход за пределы космической игры сотворения, сохранения и разрушения, происходит выход за пределы всех ограничений; это и есть состояние Вималы.

Или так: когда подвижник выходит за рамки пороков эго, когда эго полностью обнажается, очищается от всех своих наслоений индивидуальности и мусора желаний, тогда оно становится способным воспринимать чистое сознание и познает, что чистое сознание это и «Ты» и «Я», и что оно есть Вимала. Или же так: «ананда», которую агхори обретает в результате выполнения своих ритуалов,

южет быть еще чище (вимала), ибо он видит лицо своего любимого божества во всем и во всех.

Слово «Вималананда» имеет несколько этимологических значений на санскрите, но особый смысл состоит в том, что физическую 1ать Вималананды звали Вимала. Вимала + Нанда = «сын Вималы». Как-то мой учитель сказал мне: «Когда я был странствующим аскетом, я часто думал о том, как чудесно будет однажды появиться у себя дома, чтобы слуга объявил моей матери: «Прибыл Вималананда!» Какая бы это была радость для нее!»

Таким образом, для этой книги было выбрано имя «Вималананда» вместо других имен: Агхора Натх (мастер агхоры), Шах-э-Ма-удж (царь блаженства) и даже Бандал-э-Афтаб (солнце среди склонных к преувеличению). Последнее имя как раз и отражает то, кем был Вималананда - «больше», чем жизнь. Некоторые из его историй действительно кажутся выходящими за все мыслимые рамки возможного. Мы на Западе обычно приравниваем истину к «объективной» реальности, воспринимаемой чувствами. Вималананду заботило лишь то, чтобы субъективная реальность его историй оказывала специфическое воздействие на субъективную реальность его слушателей, ибо он считал, что объективная реальность постоянно меняется под влиянием нашего восприятия ее. Поэтому не имеет значения, действительно кто-то отсечет, например, свои конечности и бросит их в огонь, чтобы через несколько часов прикрепить их обратно, или же он будет визуализировать весь этот сценарий настолько интенсивно, что сможет убедить самого себя в том, что все это произошло на самом деле. В результате повышенная устойчи-сть ума к внешним раздражителям создаст такую же повышенную физическую устойчивость. Для ума реальность определяется его восприятиями. Агхора - это полный контроль над восприятием.

Когда Вималананда хотел донести что-либо до самого сердца кого-то из своих «детей», он без колебания прибегал к преувеличению в своих историях, - точно так же, как мы это часто делаем, общаясь с ребенком. К тому же, Вималананда чаще всего обращался к индусам, а они склонны раздувать события при пересказе. Слушатели научились автоматически компенсировать эти преувеличения, мысленно преуменьшая то, о чем он говорил, и таким образом воспринимали преувеличения Вималананды вполне адекватно.

Я упоминаю об этом по той причине, что я постоянно осознавал эту черту индийской культуры, и всегда принимал ее во внимание Истории, которые вы здесь прочтете, были приведены в максимальное соответствие с достоверностью, - по крайней мере, в той системе реальности, в которой пребывал сам Вималананда. Язык этой книги по его просьбе также был слегка смягчен. Он часто использовал довольно грубые выражения, но лишь в тех случаях, когда обращался к людям, для кого грубая речь была нормой, - чтобы быть понятым ими. Кроме того, каждое неприличное слово употреблялось им со скрытым значением, что восходит к древней тантрической традиции, носящей название Сандхья Бхаша. Но это уже другая история.

Из его уст никогда не исходило простое повествование, не имеющее глубокого смысла: каждый сюжет был нацелен на конкретного человека и мог видоизменяться согласно тому, какой урок должен был получить слушающий, хотя все его истории были основаны на случаях, которые на самом деле «произошли» с Вималанандой - по крайней мере, субъективно. Как уже было замечено выше, он вышел за рамки голой фактичности объективной реальности и взошел на уровень мифический. Его повествования были тщательно продуманы и несли в себе глубокое значение для тех учеников, которые способны были верно интерпретировать для себя его слова, а также интонации и эмоции, с которыми они произносились, игнорируя при этом незначительные детали, которым и сам Вималананда не придавал значения.

Вималананда обычно рассказывал истории собравшимся в его гостиной людям тогда, когда беседа, казалось, текла совсем в другом направлении. Однако кто-то из компании, услышав историю, вдруг понимал, что она относится как раз к той ситуации, о которой он хотел спросить Вималананду, но пока ему не представилась такая возможность. Это было потрясающе - сидишь себе тихо и внезапно осознаешь, что рассказываемая история предназначена для тебя. Вималананда никогда не выдавал своего намерения и не называл конкретного имени, но одно слово или какой-то другой ключ все делали его цель ясной. Он любил играть со своими «детьми» отстраненно, как это делает мать, играя со своими и при постоянно помня о стоящем на плите горшке с пищей. В Вималананде постоянно проявлялось то, что он был «не от мира сего»: все время чувствовалось, что в нем одновременно действуют другие сферы существования и другие уровни сознания. Он признавал это и часто говорил: «Для того, чтобы быть действительно осознающим, необходимо одновременно знать, что происходит а тысячи миль отсюда сегодня, что могло происходить здесь несколько веков назад, что произойдет в каком-либо месте мира через много десятков лет и что происходит, происходило или будет происходить на других планах существования. А вы должны вести себя так, будто ничего этого не знаете. Вы должны просто сидеть и беседовать с другими людьми, продолжая играть отведенную вам Природой роль». Во время игры на музыкальных инструментах, во время беседы или игры в шахматы и даже во время сна он всегда одновременно осознавал как происходящее вокруг него, так и какую-то «другую» реальность, причем без каких бы то ни было видимых усилий. Или, по крайней мере, он старался не показывать своих усилий, хотя, несомненно, все это требовало огромного напряжения, которое иногда все же проглядывало. Свою способность функционировать на нескольких планах одновременно Вималананда приписывал табаку. Я внимательно наблюдал за ним много лет и могу с уверенностью заявить, что хотя у него и было пристрастие к сигаретам - и не пытался это скрывать, - табак очевидно действительно оказывал благоприятное воздействие на его сознание, несравненно более благоприятное, чем на кого-либо из других курильщиков, которых я встречал. Современные научные исследования показали, что небольшие дозы никотина оказывают положительное влияние а функцию мозга, а у Вималананды был такой стаж использования яческих стимулирующих веществ, что он мог легко поглощать большие дозы никотина, чем кто-либо другой, без каких бы то ни было вредных последствий.

Дата добавления: 2017-01-14