ИЮНЯ (Тщеславие)

ИЮНЯ (Смерть)

ОРЕЛ

Проживал у нас тоже некоторое время в остроге орел (Kaрагуш), из породы степных, небольших орлов. Кто-то принес его в острог раненого и измученного. Вся каторга обступила его; он не мог летать: правое крыло его висело по земле, одна нога была вывихнута. Помню, как он яростно оглядывался кругом, осматривая любопытную толпу, и разевал свой горба­тый клюв, готовясь дорого продать свою жизнь.

Когда на него насмотрелись и стали расходиться, он отковылял, хромая, прискакивая на одной ноге и помахивая здо­ровым крылом, в самый дальний конец острога, где забился в углу, плотно прижавшись к палям. Тут он прожил у нас меся­ца три и во все время ни разу не вышел из своего угла. Снача­ла приходили часто глядеть на него, натравливали на него со­баку. Шарик кидался на него с яростью, но, видимо, боялся подступить ближе, что очень потешало арестантов.

— Зверь! — говорили они, — не дается!

Потом и Шарик стал больно обижать его; страх прошел, и он, когда натравливали, изловчался хватать его за больное крыло. Орел защищался изо всех сил когтями и клювом и гордо и дико, как раненый король, забившись в свой угол, ог­лядывал любопытных, приходивших его рассматривать. На­конец всем он наскучил, все его бросили и забыли, и, одна­ко ж, каждый день можно было видеть возле него клочки свежего мяса и черепок с водой. Кто-нибудь да наблюдал же его. Он сначала есть не хотел, не ел несколько дней; нако­нец стал принимать пищу, но никогда из рук или при людях.

Мне случалось не раз издали наблюдать его. Не видя ни­кого и думая, что он один, он иногда решался недалеко выхо­дить из угла и ковылять вдоль паль, шагов на двенадцать от своего места, потом возвращался назад, потом опять выхо­дил, точно делал моцион.

Завидя меня, он тотчас же изо всех сил, хромая и приска­кивая, спешил на свое место и, откинув назад голову; разинув клюв, ощетинившись, тотчас же приготовлялся к бою. Ника­кими ласками я не мог смягчить его: он кусался и бился, го­вядины от меня не брал и все время, бывало, как я над ним стою, пристально-пристально смотрит мне в глаза своим злым пронзительным взглядом. Одиноко и злобно он ожидал смер­ти, не доверяя никому и не примиряясь ни с кем.

Наконец арестанты точно вспомнили о нем, и хоть никто не заботился, никто и не поминал о нем месяца два, но вдруг во всех точно явилось к нему сочувствие. Заговорили, что надо вынести орла.

— Пусть хоть околеет, да не в остроге, — говорили одни.

— Вестимо, птица вольная, суровая, не приучишь к ост­рогу-то, — поддакивали другие.

— Знать, он не так, как мы, — прибавил кто-то.

— Вишь, сморозил: то птица, а мы, значит, человеки.

— Орел, братцы, есть царь лесов... — начал краснобай Скуратов, но его на этот раз не стали слушать,

Раз после обеда, когда пробил барабан на работу, взяли орла, зажав ему клюв рукой, потому что он начал жестоко драться, и понесли из острога.

Дошли до вала. Человек двенадцать, бывших в этой пар­тии, с любопытством желали видеть, куда пойдет орел. Странное дело: все были чем-то довольны, точно отчасти са­ми они получили свободу.

— Ишь, собачье мясо: добро ему творишь, а он все кусается! — говорил державший его, почти с любовью смотря злую птицу.

— Отпущай его, Микитка!

— Ему, знать, черта в чемодане не строй. Ему волю подавай, заправскую волю-волюшку.

Орла бросили с валу. в степь. Это было глубокою осенью, в холодный и сумрачный день. Ветер свистал в голой степи и шумел в пожелтелой, иссохшей, клочковатой степной траве Орел пустился прямо, махая больным крылом и как бы торопясь уходить от нас куда глаза глядят.

Арестанты с любопытством следили, как мелькала в траве его голова.

— Нишь его! — задумчиво проговорил один.

— И не оглянется! — прибавил другой.

— Ни разу-то, братцы, не оглянулся, бежит себе!

— А Ты думал, благодарить воротится? — заметил третий.

— Знамо дело, воля! Волю почуял.

— Слобода, значит.

— И не видать уж, братцы...

— Чего стоять-то? Марш! — закричали конвойные; и все молча поплелись на работу.

Ф. М. Достоевский (из «Записок из Мертвого дома»)

Памятование о смерти учит человека выбирать из пред­стоящих дел такие, которые всегда закончены. А эти дела — самые нужные.

Говорят, что в человеке особенно сильно желание сохра­нения своей жизни. Это справедливо. Но большая доля этого желания воспитана людьми. Человек по природе своей забо­тится о сохранении своей жизни только в той мере, в которой он имеет для этого средства. Как только он чувствует себя ли­шенным этих средств, он успокаивается я перестает бесполезно мучиться. Средство покорности дано нам самой природой. Дикие, так же как и животные, не отбиваются от смерти и переносят ее без жалоб. Когда же это средство утеряно, устанавливается другое, происходящее от разума, но немногие пользуются им.

Руссо

Как скоро тебе придется умереть! А все еще ты не можешь освободиться от притворства и страстей, не можешь отстать от предрассудка считать, что мирское внешнее может вредить человеку, не можешь сделаться кротким со всяким.

Марк Аврелий

Разумный человек думает больше о жизни, чем о смерти.

Спиноза

Для духа нет смерти, и потому живущий духовной жизнью человек свободен от смерти.

Если хочешь привыкнуть без страха помышлять о смерти, то попробуй всмотреться и живо войти в положение тех лю­дей, которые из всех сил привержены были к жизни. Им представлялось, что смерть постигла их преждевременно. Между тем самые долголетние, похоронившие многих, нако­нец все-таки умерли. Как краток этот промежуток времени, как много вмещается в нем горя, зла и как хрупок сосуд жизни!

Стоит ли говорить об этом мгновении! Подумай — за то­бой вечность, впереди тоже вечность. Между этими двумя безднами, какую может для тебя составить разницу — прожи­вешь ли ты три дня или три века.

Марк Аврелий

Загромождение мешает свободе, а загромождение проис­ходит от откладывания. Уметь быть готовым — значит уметь кончать. Ничто не сделано, что не окончено. Дела, которые мы оставляем за собой, впоследствии опять восстанут перед нами и затруднят наш путь. Пусть каждый наш день управит­ся с тем, что его касается, очистит свои дела, пусть бережет последующий день, и тогда мы всегда будем готовы. Уметь быть готовым — в сущности значит уметь умереть.

Амиель

Часто говорят: «Мне уже не к чему, мне уже помирать пора». Все, что не к чему, потому что помирать пора, не к чему было и когда-либо делать. А есть дело, которое всегда нужно и, чем ближе к смерти, тем нужнее, — дело души: растить, воспитывать душу.

При каждом разрешении вопроса: поступать так или этак? — спроси себя, как бы ты поступил, если бы знал, что ты умрешь к вечеру, и притом никто никогда не узнал бы о том, как ты поступил.

————————

Смерть учит людей умению кончать свои дела. Из всех же дел есть только один род дел, которые всегда вполне законче­ны, — это дела любви, не ищущей награды.

Чем свободнее человек от угождения людям, от тщесла­вия, тем легче ему служить Богу, и наоборот.

Живи не так, чтобы другие думали о тебе известным образом, а чтобы ты сам думал о себе хорошо.

Люси Малори

Те самые недостатки, которые в других тяжелы и неснос­ны, в нас самих точно и ничего не весят: их не чувствуешь; некоторые, говоря о другом и представляя его в ужасном виде, не замечают, что рисуют самих себя.

Ничто быстрее не исправляло бы нас от наших недостатков, как если бы мы были в силах видеть в других самих себя. На таком расстоянии увидав наши недостатки, каковы они в действительности, мы возненавидели бы их, как они того стоят.

Лабрюйер

Успокоение добрых — в их совести, а не в устах людей.

Человек обладает непреодолимым стремлением верить, что его не видят, когда он ничего не видит, — как дети, кото­рые закрывают глаза, чтобы их не увидали.

Очень полезно представить себе то впечатление, которое наша жизнь, наши поступки производят на других.

Самое быстрое и верное средство прослыть добродетель­ным человеком — это работать над собой, с тем чтобы быть им. Рассмотрите все добродетели, и вы увидите, что все они увеличиваются трудом и упражнением.

Беседы Сократа

Осуждают того, кто молчит; осаждают того, кто много го­ворит; осуждают и того, кто мало говорит. Нет того человека, которого бы не осуждали.

Дхаммапада

Похвальная черта в человеке — это стыдливость: стыдливый не скоро согрешит.

Никогда не оправдывайтесь.

Предпочитай чужого человека, любящего правду, своим ближним, не уважающим ее.

Демофил

Назовете ли вы счастливым того человека, который пола­гает свое счастье в детях своих, в друзьях, в вещах непрочных и гибнущих? В одно мгновение может рухнуть все его благо­получие. Не признавайте другой опоры себе, кроме вас самих и божества.

Демофил

Тщеславие есть чувство самое несообразное с истинной горестью, и вместе с тем чувство это так крепко привито к натуре человека, что очень редко даже самое сильное горе изгоняет его.

Тщеславие в горести выражается желанием казаться или огорченным, или несчастным, или твердым; и эти низкие желания, в которых мы не признаемся, но которые почти никогда — даже в самой сильной печали — не оставляют нас лишают нас того сострадания, которое обыкновенно вызывает в людях горе ближнего.

————————

К самым добрым, поступкам примешивается доля тщеславия, желания похвалы людской. Это желание безвредно только тогда, когда человек может сказать себе, что, заслужи он за свое поведение порицание вместо похвалы, он не изменил бы его.

Дата добавления: 2017-01-14