Роль женщин в советской системе: работающие матери

Две главных задачи, предназначавшихся женщинам в рамках большевистского проекта - это работа и материнство. Участие женщин в общественном производстве было необходимо по нескольким причинам. Помимо чисто прагматической, это была и идеологическая задача: для подчинения женщин политическому контролю мало было разрушить традиционную семью и вывести женщин из подчинения родственникам-мужчинам: надо было найти для них новую роль и арену деятельности. Учреждение прямого подчинения женщин государству было не таким простым делом: традиционно углубленные в частную жизнь и мир личных взаимоотношений, они были не столь проницаемы для идеологических манипуляций правящей элиты. Женотделы были одной из попыток втянуть их в политику, но весьма неэффективной. Сама логика ортодоксального марксизма указывала путь: женщины должны быть социализированы через участие в общественном производстве. Они должны быть выведены из сферы приватного, из-под зависимости мужчин под защиту государства. Это означало также насколько возможно вывести детей из-под влияния родителей, которые могут быть "отсталыми": женщины отныне должны растить детей не как наследников для своих мужей, а как работников социалистического государства. Эта логика ясно прослеживается в работах Коллонтай. Она писала: "Женщина в коммунистическом обществе зависит больше не от своего мужа, а от своей работы. Она может обеспечивать себя не за счет мужа, а за счет своих способностей. Ей больше не надо беспокоиться о своих детях. За них отвечает государство рабочих" ⁽¹⁰⁾. Предполагалась, что работа сможет изменить сознание женщин и сделать их более доступными государственному контролю. Именно трудовые коллективы считались важнейшими агентами социализации и для мужчин, и для женщин, а работа - главным содержанием жизни. Помимо этого, для решения грандиозных задач индустриализации просто нужна была женская рабочая сила. Именно в период сталинской индустриализации чрезвычайно выросло участие женщин в оплачиваемой работе, все еще невысокое во время НЭПа. Между 1928 и 1940 гг. абсолютное количество работающих женщин выросло в 5 раз, а их пропорция поднялась с 24 до 39%. Отечественная война привела ко второй волне массового выхода женщин на работу: к 1945 году женщины составляли уже 56% рабочей силы. Последний "призыв" женщин на работу произошел между 1960 и 1971 гг. и был вызван недостатком трудовых ресурсов. За этот период число работающих женщин выросло еще на 18 миллионов. Начиная с 1970 г., пропорция работающих женщин оставалась близкой к биологическому максимуму.

Важно подчеркнуть, что, несмотря на определенные меры, призванные облегчить положение женщин и сделать для них возможным совмещение работы на государство, обслуживание семьи и реализацию материнских функций, женщины оставались объектом самого пристального дисциплинарного контроля. Приведем в качестве примера воспоминания охранника одного из Воркутинских лагерей: "Когда я охранял женские колонии, интересовался, за что такие молодые женщины сели в лагеря (а им было от 18 до 35 лет, не старше). Одни попали "за колоски" - срок от 7 до 8 лет. За мешок ржи, украденной в колхозе, - 12 лет. За растрату в магазине - 10 лет. За воровство на производстве (украла 3 метра ситца и 5 катушек ниток) - 8 лет. За опоздание на работу - 5 лет. Те, у кого воровство было покрупнее, садились обычно на 15 лет и больше" ⁽¹¹⁾. Помимо этих женщин, совершивших все же какие-то, пусть ничтожные, правонарушения, была категория ЧСИР (Члены Семей Изменников Родины), срок наказания которых определялся только и исключительно судьбой их мужей: вдовы расстрелянных получали 8 лет, а жены заключенных - 5 лет лагерей.

Важной частью большевистского проекта стало также "переопределение материнства". Изначально оно было связано с планом "открытия" государственному контролю приватной сферы семьи и перемещения ее функций в публичную сферу. Ясно было, что наряду с открытием общественных столовых, прачечных и других подобных учреждений, гораздо более важно создать учреждения для общественного воспитания детей. Изначально существовали революционные планы по полной социализации детского воспитания, которые затем, в течение 1920-х гг. потерпели крах, но, тем не менее, материнство осталось вопросом центрального политического значения. Вместо того, чтобы полностью взять заботу о детях на себя, государство стало рассматривать матерей как своего рода посредников между собой и ребенком. Традиционная роль отца в материальном и даже символическом смысле при этом узурпировалась государством, а настоящие отцы в советской семье оказывались в маргинальном положении. Поэтому укрепление института семьи при сталинизме было не торжеством консерватизма, а просто насаждением новых (лишь внешне похожих на традиционную семью) форм семейных отношений, более соответствующих наличным материальным условиям. В исследовании О. Исуповой, построенном на анализах источников 1920-30-х гг, в частности, журнала "Вопросы охраны материнства и младенчества", убедительно продемонстрировано, насколько политизирована была сфера материнства и детства в этот период, как власти стремились заключить союз с матерями, определяя материнство как священный долг именно перед государством, а не частное решение, принятое женой и мужем ⁽¹²⁾. Государство же претендовало на вознаграждение за правильное выполнение своего долга.

Журнал выходил под лозунгом - "Материнство, как и здоровье, не частное дело каждого, а государственная система". В первом номере журнала за 1930 год оповещалось об открытии пятилетки Охматмлада - то есть охраны материнства и младенчества. Большое внимание в нем уделялось общественному воспитанию детей, в частности, борьбе за ясли, которым население якобы сопротивлялось, "потому что детей там учили плохому" - слушаться не родителей, а воспитателей, прививающих им с самых малых лет большевистские, а не религиозные или другие альтернативные ценности. Речь при этом шла о том, чтобы, например, колхозницы, идя в пять утра на работу в поле, по дороге оставляли своих детей, в том числе грудных, в колхозных яслях, а забирали их вечером, возвращаясь назад часов в 11, так чтобы женская рабочая сила была утилизирована рационально (не по одной маме на каждого младенца, а одна на 40) и полностью. К 1935 г. в опубликованных в журнале статьях индивидуальное воспитание допускается все меньше, рациональность мысли все откровеннее - дети воспитываются родителями не для себя и не для них самих - а для страны. В качестве примера, указывающего на успехи в этой области, в частности, утверждается, что первое слово, которое до того не говорящие младенцы произносят в нашей стране - слово "Ленин".

В 1936 г. были запрещены аборты. По указу от 27 июня 1936 года женщины, производящие себе аборт, подлежали уголовной ответственности, и указ этот активно действовал почти 20 лет. Например, только в 1952 году, уже незадолго до отмены этого указа, ставшего в 1937 г. законом, суды РСФСР осудили за самоаборты 48978 женщин, что составило почти 10% от общего количества лиц (494202 человека), осужденных судами Российской республики в этом году ⁽¹³⁾.

Одновременно с запрещением абортов в 1936 г. начинается предоставление некоторых дополнительных вознаграждений. Прежде всего, речь шла о как моральном, так и материальном вознаграждении многодетных матерей (декрет от 27 июня 1936). Учитывалось только биологическое материнство, то есть "матерью-героиней", имеющей право на медаль и денежное вознаграждение, считалась та и только та женщина, у которой было 10 и более рожденных ею самой живых детей; умершие, усыновленные, пасынки и падчерицы не учитывались. Не вводилось и звания "отец-герой", деньги и медаль государство вручало женщине, отныне окончательно вступая в непосредственную связь с ней как с производительницей детей и исключая из отношений отца как несущественную фигуру (если не как соперника). Статус матери возвышается по сравнению со статусом женщины-работницы (N 1 за 1937 г., статья Каминского, стр. 33: "Слово "мать" - самое почетное, материнство есть величайшая служба своему народу и государству") ⁽¹⁴⁾.

То значение, которое советское государство придавало материнству, указывает также на одно из центральных противоречий коммунистической гендерной политики: хотя это была политика инновационная, трансформирующая, она базировалась на совершенно традиционной трактовке естественности и незыблемости половых различий. В этом также заключается отличие большевистского проекта от любого направления феминизма: все, в чем был заинтересован режим, это в том, чтобы мужчины и женщины служили государству в соответствии со своими "природными" характеристиками. Так, само собой подразумевалось, что материнство является биологически предопределенной функцией женщины и не сводится к рождению и выкармливанию ребенка. Это представление о естественных половых различиях сохранялось на всем протяжении существования советского режима, и подразумевало специфическое представление о женской рабочей силе как второсортной, а также объем требований к женщинам как матерям. Соответственно, хотя руководство страны изначально пыталось социализировать приватную сферу с тем, чтобы сделать ее как можно более публичной, домашняя сфера относилась ими к сугубо женской сфере ответственности. Вероятно, поэтому план развития бытовых учреждений был в итоге так легко "спущен на тормозах": постепенно стало ясно, что дешевле полагаться на бесплатную женскую домашнюю работу, чем создавать бытовую инфраструктуру.

Однако к 1960-м годам в европейской части России уже не было необходимости в столь широком вовлечении женщин в производство. Поэтому главное внимание стало уделяться другим моментам:

" образованию и подготовке, чтобы более полно использовать потенциал женщин - с этого момента уровень образования у женщин становится выше;
" рождению детей (в особенности русских детей) - внушал тревогу низкий уровень рождаемости в России и высокий в мусульманских регионах. Получила развитие тенденция, сформировавшаяся еще в послевоенные годы: репродукция стала рассматриваться как главный долг женщины, более важный, чем работа.

В итоге к позднесоветскому периоду сложилось специфическое положение с занятостью работающих матерей: многие из них работали на реальных рабочих местах, но имели практически фиктивные обязанности, позволяющие им в рабочее время вязать, делать покупки и заниматься другими домашними делами. Их реальная квалификация часто не соответствовала их должности по штатному расписанию - особенно это характерно для бесчисленного количества женщин-инженеров и технологов, которые никакой инженерной работой на самом деле не занимались, а выполняли простейшие канцелярские обязанности. Администрация "с пониманием" относилась к тому, что они часто пропускают работу, оставаясь с больными детьми, но, в свою очередь, не оставляла им никаких реальных возможностей для профессионального продвижения, даже если у них и было такое желание: они не расценивались как "серьезные работники" ⁽¹⁵⁾.

Таким образом, был сформирован определенный тип гендерной культуры: большое количество работающих женщин, воспринимающих как свою работу, так и свое материнство как выполнение обязанностей перед государством.

4. СОВЕТСКАЯ МАСКУЛИННОСТЬ: МУЖЧИНЫ НА СЛУЖБЕ ГОСУДАРСТВА

Советская политика по отношению к женщинам подразумевала лишение мужчин их традиционной роли и власти, которая была присвоена государством. Но поскольку традиционные гендерные роли при этом не подвергались сомнению, доминирование мужчин по-прежнему воспринималось как норма - просто оно теперь сосредоточилось не столько в семейной, сколько в публичной сфере. Таким образом, мужчины всячески поощрялись к тому, чтобы реализовываться в сфере труда - их самореализация в публичной сфере совпадала с целями режима, они должны были служить государству как работники и солдаты. И, несмотря на то, что женщины всячески поощрялись к участию в общественном производстве, мужчины имели все условия к тому, чтобы занимать в этой сфере лидирующее положение: на всем протяжении существования режима они имели гораздо более высокий статус и абсолютно доминировали на всех властных позициях во всех сферах общества. Те же сферы мужского труда, где он был действительно физически тяжелым, как, например, работа в шахтах, в качестве компенсации окружался героическим ореолом (чего никак нельзя сказать о физически тяжелых сферах женского труда, вроде пресловутых дорожных рабочих). Итак, ведущей чертой советской маскулинности было публичное признание.

Одновременно с поддержкой мужского доминирования в публичной сфере, советский режим подрывал мужской авторитет в двух вазимосвязанных вопросах - он претендовал на инструментальное использование женщин в целях социальной трансформации и старался уничтожить все барьеры на пути контроля частной сферы людей обоего пола. Это прямым образом сказывалось на частных отношениях между женщинами и мужчинами. Центральная роль, отведенная женщинам в процессе социальной трансформации, давала им определенные властные ресурсы в их позиции по отношению к мужчинам (хотя эта властная позиция была весьма неполной и противоречивой). Во-первых, массовое вовлечение в общественное производство давало женщинам определенную экономическую и социальную независимость по отношению к мужчинам (вспомним, что работа на производстве, помимо зарплаты, давала доступ ко всем базовым социальным ресурсам, таким как жилье, медицинское обслуживание, обеспечение продуктами, детскими учреждениями и т.п.) Во-вторых, политизация материнства при относительном пренебрежении к роли отца легитимизировала контроль женщины над детьми и подрывала позиции мужчины в семье. В-третьих, государство различными путями помогало женщинам контролировать поведение мужчин: женщины использовались как своего рода дисциплинирующая сила в борьбе за культурную трансформацию. Так, в бесконечной борьбе против пьянства женщины часто воспринимались и репрезентировались как естественные союзники государства. Женщинам предназначались роль трансляторов новой идеологии и культуры, причем режим старался заинтересовать их в своем нарушении приватности семейной жизни (с помощью различных "персональных дел" по поводу того же пьянства, супружеских измен и грубости), хотя при этом они должны были мириться с "естественным" разделением труда. В этом принципиальная, контрастная разница советского режима с большинством консервативных, особенно теократических режимов, которых поддержание мужского контроля за женщинами в сфере частной жизни считается необходимейшим элементом поддержания существующего порядка: пол там также служит организующим принципом государственной власти, но государство ориентируется на союз с мужчинами, а не с женщинами ⁽¹⁶⁾.

Е. Здравомыслова и А. Темкина справедливо отмечают, что утверждающие маскулинность практики не оставались неизменными на протяжении семи десятилетий существования советского режима ⁽¹⁷⁾. В позднесоветские десятилетия (1970-1980-е гг.) эволюция гендерного порядка привела к ситуации, которую вышеупомянутые авторы охарактеризовали как дискурсивный "кризис маскулинности", т.е. целостное состояние относительной депривации, в результате которой соответствующее поколение мужчин рассматривалось обществом как когорта неудачников. Гегемонная советская маскулинность, реализовавшаяся через служение Родине (государству), оказалась в позднесоветский период уже плохо действующим нормативом - как в связи со значительной девальвацией соответствующих ценностей, так и из-за реальных социальных изменений. В качестве возможной альтернативы ей могли бы выступить традиционная патриархальная маскулинность "домостроевского типа", либо либеральная "западная маскулинность" независимого собственника/профессионала/ кормильца семьи, но обе эти модели были практически недостижимы: первая из-за отсутствия религиозной и/или идеологической легитимации, да и вообще противоречащего ей опыта советских гендерных отношений; вторая - из-за отсутствия реальных экономических условий преуспеяния семей с одним мужчиной-кормильцем.

Дата добавления: 2017-01-14