Б.А.Рыбаков. Рождение Руси 2 страница

Участники «мужского движения» 1970-х неоднократно указывали на то, что большинство мужчин на самом деле не соответствуют образу жесткой, доминантной и воинственной маскулинности, которую продвигают идеологи патриархата. Но этот образ и не предназначен для того, чтобы ему соответствовать. Целлулоидный героизм Джона Уэйна или Сильвестра Сталлоне кажется героическим только по сравнению с характером основной массы мужчин, которые ему не соответствуют. Идеология, оправдывающая ядро патриархатного комплекса и абсолютную субординацию женщин, требует создания базирующейся на гендерных признаках иерархии среди мужчин. (Я специально подчеркиваю «базирующейся на гендерных признаках», потому что дискуссии о властных отношениях между мужчинами обычно заканчиваются признанием классовых и расовых различий.) Как показал опыт движения за права сексуальных меньшинств, существенной частью этого процесса является создание негативного символа маскулинности в форме стигматизированных аутсайдеров, в особенности мужчин-гомосексуалов. Таким образом, в целом иерархия создается как минимум из трех элементов: гегемонной маскулинности, консервативных маскулинностей (участвующих в коллективном проекте, но не на его переднем крае) и подчиненных маскулинностей.

В феминистской мысли 1970-х годов стратегическим местом и главным рычагом угнетения женщин считалась семья. Сейчас маятник качнулся далеко в другую сторону. Стало ясно, что домохозяйство и родственные отношения отнюдь не являются клинически чистым образцом подлинного патриархата. Семья как институт рассматривается сейчас скорее как периферийная, нежели центральная, часть патриархатного комплекса. Колин Белл и Ховард Ньюби отмечают, что для утверждения власти мужа необходимы постоянные переговоры и сделки о распределении обязанностей. Это необходимо для того, чтобы поддерживать институт семьи в «рабочем состоянии». Важность таких переговоров и напряжение властных отношений внутри семьи подтверждаются значительным корпусом специальных исследований, начиная с классической книги Мирры Комаровски «Брак “синих воротничков”» («Blue-Collar Marriage») и кончая более современными работами, такими, как «Миры боли» («Worlds of Pain») Лилиан Рубин из Соединенных Штатов, «Гендер и классовое сознание» («Gender and Class Consciousness») Полин Хант из Великобритании, «Открытая рана» («Open Cut») Клэр Уильямс и «Матери и работающие матери» («Mothers and Working Mothers») Яна Харпера и Лин Ричардс из Австралии. В этих исследованиях также зафиксирован недавний исторический сдвиг, заключающийся в том, что мужьям стало значительно труднее утверждать открыто патриархатный режим в семье.

Оспаривание домашнего патриархата в некоторых слоях общества настолько широко распространено, что можно говорить о феминизме рабочего класса, основанном на этой борьбе, в той же мере, как и на борьбе за оплачиваемый труд. И во внутрисемейной борьбе за власть жены часто одерживают победу. […] Комаровски отмечала этот факт уже в 1950-е годы. Я полагаю важным признать, что здесь произошла подлинная инверсия властных отношений. Это не значит, что женщинам на время уступили власть, которую потом отберут. Речь идет о сложнейших результатах домашних конфликтов и переговоров, которые тянулись годами или даже десятилетиями.

Важно также признать, что эти локальные победы не ниспровергли патриархат. По наблюдениям Комаровски, в тех американских рабочих семьях, где жена играла главенствующую роль, это не могло быть признано публично, внешне поддерживалась видимость мужской власти. Общий вывод состоит в том, что мы должны отличать глобальное, или макроотношения власти, благодаря которым женщины подчинены мужчинам на уровне всего общества, от локального, или микроситуации в конкретных домохозяйствах, на конкретных рабочих местах, в конкретных сферах. Локальный паттерн может отличаться от глобального, и даже противоречить ему. Такие отклонения могут провоцировать попытки «исправления», то есть утверждение глобальной модели в качестве нормы и на локальном уровне. Но они могут также означать наличие структурного напряжения, которое в долгосрочной перспективе может привести к изменениям.

Для того, чтобы распознать социальную структуру в сексуальности, необходимо сначала увидеть ее как социальное явление. Поэтому последующий анализ основывается на идее о том, что сексуальность конструируется социально, высказанной в таких книгах, как «Сексуальное поведение» («Sexual Conduct») Джона Гэньона и Уильяма Саймона, «История сексуальности» Мишеля Фуко и «Сексуальность и ее проблемы» («Sexuality and Its Discontents») Джеффри Уикса. Ее телесные аспекты не существуют до или вне социальных практик, с помощью которых формируются и реализуются отношения между людьми. Сексуальность осуществляется и разыгрывается, а не «выражается».

Во всех социальных отношениях присутствует эмоциональное, а возможно, и эротическое измерение. В данной работе, однако, акцент будет сделан на том, что в книге «Политика сексуальности при капитализме» («The Politics of Sexuality in Capitalism»), изданной «Красным коллективом» («Red Collective»), называется «сексуально-социальными отношениями»: отношениями, образованными эмоциональной привязанностью одного человека к другому. Структуру, организующую эти привязанности, я буду называть «структурой катексиса».

Фрейд использовал термин «катексис» для обозначения психического заряда или инстинктивной энергии, направленной на психический объект, например, идею или образ. В данной работе я придаю ему более общий смысл конструирования эмоционально нагруженных социальных отношений с объектами (то есть с другими людьми) в реальном мире. Важно иметь в виду, что, как и в трактовке Фрейда, чувство, направленное на другой объект, может быть враждебным, а не только приязненным. Оно может быть также одновременно враждебным и приязненным, то есть амбивалентным. Наиболее близкие отношения между людьми имеют именно такой уровень сложности.

Разумеется, сексуальные практики управляются также и другими структурами. Желая деромантизировать «торговлю женщинами», Эмма Голдман едко замечает:

«Продает ли женщина себя одному мужчине, в браке или вне его, или многим мужчинам – это, в общем-то, вопрос чисто количественный. Признают это наши реформаторы или нет, но проституцию порождает экономическая и социальная депривация женщин»[13][13].

В то же время как психоанализ, так и движение за сексуальное освобождение указывают на то, что паттерны эмоциональной привязанности сами по себе играют ограничивающую роль. Вероятно, можно анализировать их, не впадая в романтизм.

Социальное формирование паттернов желания наиболее наглядно проявляется через набор запретов. Табу инцеста, специальные законы против изнасилования, «возраст согласия»[14][14] и гомосексуализм – все это примеры запрещений сексуальных отношений между какими-то конкретными людьми. (Строго говоря, законы запрещают конкретные действия, но интенция состоит в том, чтобы разрушить и сами отношения.) Психоаналитические теории Эдипова комплекса и супер-эго интерпретируют влияние общества на эмоции в основном в терминах интериоризации запретов. Однако запреты были бы беспочвенны без предписаний любви и брака с подходящими для этого людьми и без утверждения определенного вида маскулинности и фемининности. Социальный паттерн желания представляет собой единую систему запретов и стимулов.

В нашей культуре хорошо прослеживаются два организующих принципа. Объекты желания обычно определяются с помощью дихотомии и оппозиции женственного и мужественного, а сексуальная практика в основном организуется в рамках отношений между двумя людьми.

Данные истории и сравнительных исследований разных культур показывают, что связи между полами не всегда были организованы в терминах дихотомии. В настоящее время в богатых капиталистических странах сексуальность жестко организована или как гетеросексуальная, или как гомосексуальная. Если модель сексуальных контактов не может быть отнесена ни к гетеро-, ни к гомосексуальной модели, мы определяем ее как смешанную – бисексуальную. Хотя основной структурой привязанности чаще всего считается пара, гендерная дихотомия желания, по-видимому, имеет некоторый приоритет. Когда пара распадается и ее члены вступают в новые отношения привязанности, почти всегда новый партнер бывает того же пола, что и прежний, каким бы он ни был.

В рамках господствующего паттерна катексис основывается на сексуальных различиях. «Женщина нуждается в мужчине, а мужчине нужна пара» – и так до скончания времен. Солидарность гетеросексуальной пары формируется скорее на базе какого-то рода взаимности, чем на базе общности ситуации или опыта. В этом ее заметное отличие от солидарностей, созданных структурами труда и власти. Скрытое противоречие, которое здесь содержится, неоднократно служило темой для романтической литературы, а также было довольно важной политической проблемой для феминизма последнего десятилетия. Более того, именно различие полов в значительной мере придает отношениям в паре эротический оттенок. Поэтому различие полов может подчеркиваться как средство усиления удовольствия. […]

Но «различие» – логический термин, а социальные отношения выходят за пределы логических. Члены гетеросексуальной пары не только различны – они еще и специфическим образом не равны. Гетеросексуальную женщину представляют как сексуальный объект иначе, чем гетеросексуального мужчину. Индустрия моды и косметики, массмедийный контент служат наглядным тому подтверждением. Например, на обложках и женских, и мужских гламурных журналов изображены женщины, разница заключается лишь в том, как модели одеты и в каких находятся позах. Говоря обобщенно, эротическая взаимность в гегемонной гетеросексуальности базируется на неравном обмене, а участие в нем женщин, как отмечала Эмма Голдман, можно объяснить материальными причинами. «Двойной стандарт», разрешающий промискуитетную сексуальность мужчинам и запрещающий ее женщинам, абсолютно не означает, что мужчин обуревают более сильные сексуальные желания: это означает только то, что у них больше власти.

Процесс сексуализации женщин как объектов гетеросексуального желания включает в себя стандартизированные представления о женской привлекательности – само понятие «мода»[15][15] подразумевает это. Вокруг этого существует целый комплекс напряжений и противоречий. Хотя враждебность возможно и часто бывает направлена на целую гендерную категорию (женоненавистничество, мужененавистничество, гомофобия), относительно привлекательности этот принцип не действует. Скорее, гетеросексуальность и гомосексуальность как структурные принципы выступают в роли дефиниций социальной категории, в рамках которой может быть выбран партнер. Вероятно, следствием этого является то, что они конструируются за счет исключения той категории, из которой партнер не может быть выбран.

На психологическом уровне это предполагает подавление, а на социальном уровне – запрещение. И то и другое способствует привлечению внимания к отрицаемому объекту. Классический психоанализ познакомил нас с этим явлением, назвав его амбивалентностью. […] Здесь я хочу обратить внимание на его структурные подтексты. В работе «Я и Оно» Фрейд замечает, что «полный Эдипов комплекс» имеет две стороны. Под известным треугольником любви и ревности лежит совокупность эмоциональных отношений, в которой привязанности распределяются иначе:

«…Мальчик находится не только в амбивалентном отношении к отцу и останавливает свой нежный объектный выбор на матери, но он одновременно ведет себя как девочка, проявляет нежное женское отношение к отцу и соответствующее ревниво-враждебное к матери»[16][16].

Карл Юнг предположил, что общее правило состоит в том, что подавляется та эмоция, которая не может быть выражена в социальной практике, в результате чего бессознательное предстает как негатив сознательного мышления и общественной жизни.

Если допустить, что это так, то нужно признать, что видимая структура эмоциональных отношений сосуществует с теневой структурой, наполненной совершенно другими смыслами. Широко известно, что привязанность, которую публично выказывают друг другу супруги, часто сосуществует с приватной враждебностью. «Красный коллектив» предположил, что вообще существует большая разница между «внешними» и «внутренними» отношениями в паре. Мужчины-геи часто высказывают мысль, что враждебность, которую они испытывают по отношению к себе со стороны других мужчин, вызвана бессознательным желанием. Воспитание маленьких детей потенциально всегда вызывает высокий уровень любви и враждебности, причем с обеих сторон. Поскольку бóльшая часть родительских забот лежит на женщинах, отношения с матерями с большой долей вероятности всегда будут весьма амбивалентными, на чем сделала акцент Нэнси Фрайди в работе «Моя мать / Мое Я» («My Mother / My Self»).

Существует так мало исследований, в которых присутствовали бы интерес к изучению глубин психики и при этом ощущение социального контекста, что трудно рассуждать о том, как организована эта скрытая структура, иначе, чем в чисто спекулятивном ключе. Единственное, что нам доподлинно известно, – это то, что в общих чертах структура катексиса может считаться многоуровневой, а наиболее важные отношения – амбивалентными. Старые клише о том, как легко любовь и ненависть превращаются друг в друга, и сила сюжетов, на этом построенных, вроде «Турандот» Пуччини, становятся более понятными, если принять во внимание, что сексуальные практики в целом основаны на структурных отношениях, в которых уже присутствуют и любовь, и ненависть.

Нэнси Фрайди рассуждает еще об одном принципе организации. Она отмечает, что когда у девочек развивается желание, направленное на мужчину, то они думают больше о безопасности, чем о сексуальных отношениях. Когда обсуждаются сексуальные отношения подростков, то часто говорят, что девочки стремятся к любви и близости, а мальчики – к сексу. Габриэль Кэри и Кэти Летт в работе «Пубертантный блюз» («Puberty Blues»)добавляют, что в группах ровесников-подростков секс практикуется равно для символических целей и для телесного удовольствия. Вероятно, так же происходит и у взрослых. Этот аргумент связан с замечаниями Герберта Маркузе о развитии примата генитальности и деэротизации остального тела под влиянием принципа производительности, приведенными в книге «Эрос и цивилизация». Оказалось, что генитальная демонстративность и диффузная чувственность оказались резко противопоставленными друг другу. В современной гегемонной гетеросексуальности эти формы эротики определяются как мужская и женская соответственно. Но подобное определение совсем не обязательно. В других культурах может быть иначе, о чем свидетельствуют Камасутра и Ватсаяна. Ирония в том, что этот памятник манерной и праздной чувственности сейчас на Западе продается преимущественно в порно-магазинах, где господствуют мощная эрекция и стремительный оргазм.

В случае труда и власти структура может быть объектом воздействия практики, в случае катексиса она обычно находится под этим воздействием. Одна из удивительных особенностей сексуальности заключается в том, что сама структура может быть объектом желания. Так, например, как уже отмечалось выше, эротизировано само гендерное различие. Отсюда происходит гендерная наполненность нарциссизма – в той мере, в какой катексис, направленный на самого себя, фокусируется на диакритических знаках пола. Отсюда происходит еще более поразительный эротический замкнутый круг сексуального фетишизма, когда символические знаки социальных категорий (кружевные носовые платки, туфли на высоком каблуке, кожаные куртки) или структурные принципы (например, доминирование) отделяются от своего контекста и сами по себе становятся главными объектами возбуждения.

Этот вид практики может использоваться для получения выгоды или подавления, как это уже произошло в рекламной индустрии. Но возможна и другая практика, направленная на структуру, а именно: попытка сделать паттерны привязанности более эгалитарными. Автобиографические описания этой практики, такие, как книга, подготовленная «Красным коллективом», или книга Ани Мoйленбельт «Со стыдом покончено» («The Shame is Over») о ее частной жизни, феминизме и голландских левых, говорят о трудностях больше, чем о потенциальных изменениях паттернов. Дэвид Фернбах, который в книге «Путь по спирали» («The Spiral Path») утверждает, что отношения геев эгалитарны по своей сущности, в силу транзитивной структуры (любовник моего любовника может также быть и моим любовником), более оптимистичен.

Замечание по поводу «системы» и композиции

Применение данного подхода к сложным структурам несет опасность нового редукционизма, приписывания каждой отдельной системе внутренней связности и полноты, в которых ранее отказывалось системе гендерных отношений в целом. Конечно, разделение на структуры бессмысленно, если оно не приводит к большей связности. Но важно иметь в виду, что ни одна из трех описанных структур не является и не может быть в принципе независимой от других. Структура катексиса в некоторых аспектах отражает неравенство во властных отношениях; разделение труда частично отражает модели катексиса и так далее. Ни одна из них не является конечной детерминантой, «порождающим ядром» (термин Анри Лефевра), от которого были бы производными все остальные паттерны гендерных отношений.

В то же время в этой сфере существует определенное единство, или упорядоченность, нуждающееся в понимании. Нельзя сказать, что люди страдают под грузом социального давления, бессистемно наваливающегося на них со всех сторон. Нападение и избиение мужчины-гея на улицах Сиднея может произойти по той же схеме, что и на улицах Нью-Йорка. Существует определенная связь между разделением труда при уходе за детьми, психодинамикой женственности и возможностями освобождения женщин.

Моя идея, если ее сформулировать кратко, заключается в том, что это единство не является единством системы,как сочли бы функционалисты. Не является оно и единством внешнего выражения, обеспеченным наличием внутреннего порождающего ядра. Это единство исторической композиции, всегда незаконченное и находящееся в состоянии становления. Я употребляю термин «композиция» в том же смысле, в каком им пользуются в музыке, понимая под ним осязаемый, активный и часто трудный процесс приведения элементов в связь друг с другом и тщательной разработки их взаимоотношений. Композиция – это реальный исторический процесс взаимодействия и формирования социальных групп. Разница с музыкой заключается не в отсутствии композитора, а в том, что составных элементов огромное множество и все они находятся внутри своей композиции, поскольку создаваемая мелодия есть их собственная жизнь. Результатом этого процесса является не логическое единство, а эмпирическая унификация. Она достигается при конкретных условиях, под воздействием конкретных обстоятельств. На уровне всего общества она производит гендерный порядок.

Идея «композиции» предполагает, что структура далеко не совершенна и что поле практики далеко не полностью управляется данной конкретной структурой. Короче говоря, уровень системности гендерных отношений может сильно колебаться. Процесс, который я назвала «эмпирической унификацией», может быть весьма мощным и достигать высокого уровня упорядоченности, как это, видимо, происходит в «ядре» структуры власти. Но даже в таком случае это не является следствием сущностной логики или логики категорий и никогда не оправдывает функционалистского анализа. Это результат стратегии формирования групп и социального взаимодействия в контексте исторического процесса.

Высокий уровень системности скорее всего будет отражать доминирование группы, чьи интересы обслуживаются данным гендерным порядком. К примеру, степень того, насколько жилищное строительство, финансы, образование и другие сферы жизни организованы вокруг модели гетеросексуального супружества, отражает доминирование гетеросексуальных интересов и подчинение гомосексуалов. Лучшим доказательством этого подчинения служит то, что сами гомосексуальные практики организованы в гетеросексуальных терминах (например, разделение партнеров в лесбийских парах на butch и femme – мужеподобных и женоподобных женщин). Поэтому главная задача движения за права геев заключалась в том, чтобы оспорить этот способ организации гомосексуального опыта, – как бы произвести его «десистематизацию» и «декомпозицию».

Исторически вполне возможна ситуация, когда уровень системности будет низок, а уровень рассогласованности и оспаривания данной композиции – высок. Возможна также комбинация структурированного конфликта интересов и наличия потенциала для «декомпозиции», которая может считаться кризисной тенденцией. […]

Перевод с английского Татьяны Барчуновой

[1][1] Данный текст представляет собой перевод фрагмента книги: Connell R.W. Gender and Power. Society, the Person and Sexual Politics. Cambridge: Polity Press, 1987. Р. 91–119.

[2][2] Катексис (cathexis) – психоаналитический термин, обозначающий психобиологическую энергию, связанную с реализацией идей, импульсов, чувств и желаний. Объектом катексиса может быть как идея или имидж, так и конкретный человек. – Примеч. перев.

[3][3] Работа Жана Пиаже (Piaget J. Structuralism. London, 1971) хорошо проясняет логику структурализма.

[4][4] Young M., Willmott P. Family and Kinship in East London. Harmondsworth, 1962. P. 133.

[5][5] Критика структурализма и Пьера Бурдьё опирается на несколько очерков из моей книги: Connell R.W. Which Way is Up? Sydney, 1983. Рассматривая теорию дуальности, мы продолжаем обсуждение, начатое в рамках семинара «Практика, Я и социальная структура», проведенного в 1985 году в университете Маквери.

[6][6] Гидденс отвергает определение структуры как ограничения, но я считаю, что эту идею можно сформулировать так, что она позволит сформулировать более простую и по крайней мере столь же сильную модель, как и модель Гидденса. Мое определение «структурных моделей» не имеет ничего общего с понятием «структурного моделирования», используемым в исследованиях бизнес-операций (см., например: Linstone H.A., et al. The Use of Structural Modeling for Technology Assessment // Technological Forecasting and Social Change. 1979. Vol. 14. № 4. Р. 291–327; см. также другие тексты в этом же выпуске журнала, в которых понятие структуры определяется слабо, а «моделирование» означает введение смутных идей в компьютер для того, чтобы они выглядели четкими).

[7][7] Cavendish R. Women on the Line. London, 1982. P. 79.

[8][8] Работа Сигал (Segal L., et al. Family Life: Communal Living and Childcare. Living Your Politics: A Discussion of Communal Living Ten Years On // Revolutionary Socialism: Big Flame Magazine. 1979–1980. № 4. Р. 4–8) – редкий пример анализа систематических усилий по изменению системы заботы о детях в политизированной среде.

[9][9] Curthoys A. Men and Childcare in the Feminist Utopia // Refractory Girls. 1976. № 1. Р. 3.

[10][10] Это рассуждение основано на выводах, сделанных Лукс о различных формах социальной власти: Lukes S. Power: A Radical View. London, 1974.

[11][11] См. американское исследование женских «сфер власти»: Du Buis C., et al. Politics and Culture in Women’s History: A Symposium // Feminist Studies. 1980. Vol. 6. № 1. Р. 26–64.

[12][12] Moses J.C. Women in Politics Roles // Atkinson D., Dallin A., Lapidus G.W. (Eds.). Women in Russia. Hassocks, 1978. P. 334.

[13][13] Goldman E. The Traffic in Women // Idem. Red Emma Speaks. New York, 1972. P. 145.

[14][14] Термин «age of consent» может переводиться и как «брачный возраст». В данном тексте используется более употребительная сейчас калька с английского. – Примеч. ред.

[15][15] Слово «fashion» этимологически обозначает «общепринятое употребление». – Примеч. ред.

[16][16] Freud S. The Ego and the Id [1923] // Idem. Complete Psychological Works. London, 1961. Vol. 21. P. 33.

---------------------------------------------------------------

Книга предоставлена: Роман Савченко;

OCR: Станислав "2nd flloor" Кретов http://sign.h11.ru/

---------------------------------------------------------------

СОДЕРЖАНИЕ

СОДЕРЖАНИЕ

ОТ АВТОРА

Дата добавления: 2017-01-14