В то время как население США составляет всего лишь 6,3% от 15 страница

Если обыватели, отдавшие психическую и физическую энергию обогащению составляют паству, которая с фанатичным рвением поклоняется Мамоне, то члены олигархических кла­нов—жрецы этого земного бога. При этом их материальное мо­гущество основано не сколько на особом значении денег для современной экономики, сколько на той власти, которую они получили благодаря неутолимой жажде наживы сотен милли­онов людей. Именно поэтому свои ценностные предпочтения они пытаются навязать как можно большему количеству людей.

«Золотой телец», извратив человеческую природу, превра­тил, не по содержанию, но по форме, отбросы общества в «олим­пийцев», и те, помня о своей действительной сути, отдали ему на заклание весь мир, зная, что только так они смогут сохра­нить свое привилегированное положение. Нотам, где целые на­роды приносятся в жертву наживе, имеет место не только пре­ступление, но и явное сумасшествие, прикрываемое кровожад­ной рациональностью. Если человеческое счастье и даже сама жизнь оказываются менее ценными, чем некий артефакт (день­ги), возведенный ущербным сознанием затравленного изгоя на вершину абсолютной ценности, то здесь прежде всего имеет место психопатологическое расстройство, а уже потом порож­денное им преступление.

Отношение к деньгам как к некой наивысшей, абсолютной ценности безусловно представляет собой сверхценную идею. С точки зрения психиатрии, сверхценные идеи — это «суждения, которые возникают в связи с реальными событиями, но затем приобретают в сознании незаслуженно большое преобладаю­щее значение, сопровождаясь исключительно сильным эмоци­ональным напряжением» [81, с. 39]. В данном случае имеет ме­сто неадекватно сильная реакция человека на определенный объект реальной действительности (в данном случае — деньги). Размышления, связанные с ним, занимают почти полностью все его сознание. Вместе с тем в таком состоянии человек, в мину­ты просветления, еще способен на адекватность. Он может взглянуть на свои мысли и поступки со стороны, увидеть безу­мие в том, что практически вся его жизнь посвящена «зараба­тыванию», бесконечной и бессмысленной гонке за кем-то при­думанной фикцией. Он еще в состоянии понять, что стремление к деньгам (как главному условию безграничного потребления), выходящее за рамки удовлетворения естественной потребности в пище, одежде, жилье, обеспечении здоровья, а также духовно-интеллектуальной жизни, обретает психопатологическую приро­ду. Неутолимая жажда обладания как можно большим количеством денег, практически полностью подчинившая себе жизнь человека, это, с точки зрения психиатрии, не более чем бред.

Сверхценные идеи переходят в бред, если имеет место дли­тельная хроническая психотравматизация. Столетиями запад­ный человек был вынужден бороться с себе подобными за «ме­сто под солнцем». В рамках социально-политической и финан­сово-экономической систем западного типа он мог лишь воплощать каждым мгновением своей жизни бредовую идеологему «войны всех против всех», доказывая то, что «человек человеку — волк». Подобные идеи и их практическое воплоще­ние в обыденной жизни создавали прекрасные условия длитель­ной хронической коллективной психотравматизации. С тече­нием времени в западном общественном сознании выстра­ивалась соответствующая картина мира, воспринятого и интерпретированного через призму тотального отчуждения людей. Можно констатировать, что к концу XX века на Западе жажда наживы достигала своеобразного трансперсонального бреда в его клинической форме. С точки зрения психиатрии, «бред — это не поддающееся коррекции установление связи от­ношений (между объектами — обстоятельствами, людьми, событиями) без оснований. Бредовые идеи прежде всего не соот­ветствуют реальной действительности, вступают с ней в полное противоречие и тем не менее не поддаются коррекции [81, с. 41 ]. «При бреде... суждения больного с самого начала коренным образом расходятся с реальной действительностью, разубедить его в этом невозможно, они становятся новым — патологичес­ким мировоззрением больного» [81, с. 40]. «С появлением бре­да больной начинает уже по-иному оценивать окружающую жизнь, особенно — отношения с людьми, и по мере его разви­тия все дальше заходит и шире простирается эта переоценка больным его взаимоотношений с окружающими. Такая пере­оценка «ценностей» в сознании больного при разных формах бреда... касается, в сущности, всех событий, т.е. становится уни­версальной и завершается формированием у больного с этого времени новой системы взглядов, совершенно нового — болез­ненного мировоззрения» [81, с. 41].

В данном случае патологическое мировоззрение выстраи­вается на сверхценной идее того, что деньги являются абсолют­ной ценностью, перед которой меркнут все нравственно-эти­ческие нормы, блекнет человеческое достоинство и ради кото­рой совершаются любые преступления. При таком духовном состоянии люди искренне убеждены в том, что деньги — глав­ное условие счастья, что за деньги все продается и все покупается, что перед блеском «золотого тельца» преклоняется весь мир, а тех, кто равнодушен к деньгам, надо уничтожать как бе­шеных собак, так как в мире, упорядоченном Мамоной, они самые опасные люди, несущие хаос и разрушение. Сточки зре­ния психиатрии, подобные мировоззренческие конструкции классифицируются как паранойяльный бред. По свидетельству специалистов: «Паранойяльный бред — это бред первичный (интерпретативный), паралогический[208] и систематизованный[209]. По содержанию он может быть самым различным, но никогда не бывает нелепым. В его построении чувствуется своеобразная логика, т. е. паралогика, над бредом в сознании осуществляется непрерывная работа, для его обоснования строится система последовательных доказательств, в качестве которых используются реальные факты окружающей действительности (интерпретативный тип бредообразования). Здесь налицо предвзятая оценка реально воспринятых фактов, их интерпретация с пози­ций первичного бредового суждения. <...> Именно при этой разновидности бреда стойкость, незыблемость и систематизация его достигают предела. Паранойяльный бред, завершившийся в своем развитии, может сохраняться в том же систематизиро­ванном виде в течение многих лет, всю жизнь» [81, с. 46—47].

Подводя итог, можно констатировать, что небольшим груп­пам потомственных «менял» удалось, благодаря целенаправлен­ным усилиям целого ряда их поколений, довести до коллектив­ного паранойяльного бреда миллионы людей (навязав им оп­ределенные убеждения) и благодаря этому практически полностью овладеть мировой финансовой и политической вла­стью. Каким бы невероятным это ни казалось, но паранойяльный бред, воплотившийся в универсальном патологическом ми­ровоззрении, инфильтрировался в современную мировую эко­номику, политику, идеологию, культуру и т.д., утвердив себя в качестве нормы. Торгаш и меняла стали властителями современ­ного мира.

МАНИПУЛЯТИВНЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ

Очевидным фактом является то, что западное мегаобщество удерживалось, и удерживается в едином целом благодаря пер­манентному насилию. Более того, феномен западной цивили­зации немыслим без интенсивных и масштабных репрессий со стороны правящих кругов в отношении нижестоящих соци­альных слоев общества. Существование Запада невозможно без основополагающей роли системно применяемого насилия [210], как по-стоянно действующего организационно-регулятивного меха­низма. Исторические факты говорят о том, что ослабление эф­фективности структур, занимающихся в той или иной форме подавлением личности, как первичного элемента социально-по­литической системы, неизбежно приводило к дестабилизации этой системы в целом, погружая любую западную страну в со­стояние хаоса.

Во времена как раннего, так и позднего Средневековья де­ревья вдоль европейских дорог имели социальное назначе­ние — на них, как своеобразные плоды воспитания масс, ви­сели «лишние», сточки зрения власти, люди, являясь привыч­ным элементом европейского ландшафта. Примером этого может быть «социальная зачистка» во времена Генриха VIII, когда было повешено 72 тысячи английских крестьян, став­ших бродягами после того, как феодалы лишили их земли для выпаса на них своих овец, чья шерсть пользовалась большим спросом в Европе. Не скучали от безделья и штатные палачи в средневековых городах, где рубка голов и конечностей, а так­же колесование, сдирание кожи, вешание и клеймение было одним из любимейших развлечений горожан. Весьма эффек­тивно в те времена действовала и Святая Инквизиция, чьи ко­стры и камеры пыток наводили ужас на европейские народы. По подсчетам Кастильо-и-Магоне, ею было сожжено живьем 36 212 человек, в изображении 19 790 и приговорено к другим видам наказаний 289 624, всего — 345 626. С неменьшим раз­махом за чистоту веры боролась и светская власть. Так, напри­мер, за одну ночь 23 августа 1572 года в Париже было зверски убито более 3 тыс. гугенотов. Эта ночь вошла в историю как Варфоломеевская. Затем в течение двух недель на территории Франции было умерщвлено еще 30 тыс. человек. После того как европейские гуманисты и просветители воспитали борцов за народное счастье, в Европе кровь полилась более полновод­ной рекой. Ярким примером этого может быть Великая фран­цузская революция, в ходе которой (с 1789 по 1815 г.) погиб каждый шестой француз, т.е. было казнено, убито или умерло в тюрьмах около двух миллионов гражданских лиц. Если в про­свещенной Европе в моде была гильотина и затопление барж с военнопленными, то в Новом Свете суд Линча и массовые рас­стрелы. Потом на Западе стало популярным использование концентрационных лагерей, сперва они появились в США во времена войны Севера и Юга, затем их применили британцы в Южной Африке, уничтожая буров, и, наконец, наиболее эффективно их использовали немцы, когда в тридцатых и со­роковых годах прошлого века боролись с расовонеполноценным элементом в Европе.

На первый взгляд может показаться, что к середине XX века на Западе окончательно победили идеалы гуманизма и челове­колюбия, и практика применения властью насилия в отноше­нии своих граждан осталась в далеком прошлом. Действитель­но, сейчас в западных странах бродяг на деревьях не вешают и инакомыслящих на кострах не сжигают. Но ведь, по своей сути, насилие имеет двойственную природу, оно может быть либо прямым (открытым), т.е. физическим, либо опосредованным (скры­тым), т.е. психологическим. На Западе эпоха масштабного физи­ческого насилия власти по отношению к народу прошла, и теперь массы держатся в жесткой узде правящими кругами при помощи психологического насилия.

Необходимо отметить, что имеет место обратнопропорциональная зависимость пропаганды и репрессий. Чем выше в обще­стве уровень интенсивности и оптимальности функционирования системы пропаганды и чем шире охват ею населения, т. е. чем эф­фективнее происходит «промывание мозгов» в массовом масш­табе, тем ниже уровень репрессий, направленных на граждан со стороны правящих кругов, и наоборот.

В связи с этим можно вспомнить Георгия Ивановича Гурджиева — философа, мистика, непревзойденного духовного ма­нипулятора, любившего рассказывать своим ученикам притчу о волшебнике и баранах, которая чудесно отображает сущность западной «свободы» в рамках системы тотального контроля.

Жил когда-то один богатый и жадный волшебник. У него было много баранов. Он не нанимал пастуха и не огораживал свои пастбища. Бараны терялись в лесах, пропадали в оврагах, а главное, убегали при появлении волшебника, так как дога­дывались, что нужны ему ради мяса и шерсти. Для решения этой проблемы волшебник нашел эффективное средство. Он загипнотизировал баранов, внушил им прежде всего, что они бессмертны и что сдирание кожи очень полезно для их здоро­вья. Потом он внушил им, что лучшего вождя, кроме него, им не найти, и что он ради своих дорогих и очень любимых ба­рашков готов пойти на любые жертвы. После этого волшеб­ник поставил во главе каждого стада по барану, более не счи­тающегося таковым. Им он внушил, что они теперь львы, орлы и даже волшебники. После этого для него настало беззаботное время. Бараны не представляли себе другой жизни, кроме как в стаде; они спокойно ждали, когда он острижет их и перере­жет им горло.

В определенном смысле западный обыватель подобен гурджиевскому барану. Ему настолько хорошо «промыли мозги», запрограммировав его сознание на определенный жизненный цикл (от рождения и до смерти), что он не представляет совер­шенно никакой опасности для власть имущих, воспринимая мир, в котором он живет, как абсолютное совершенство. По­этому неудивительно, что современное западное общество — это низкий уровень открытого, физического принуждения по от­ношению к массам, при феноменально высоком уровне их зомбирования, т. е. скрытого принуждения. При этом если явное силовое принуждение лишает человека физической свободы, то скрытое манипулятивное — духовно-психологической. Если при методах открытого подавления человек видит угрозу своей сво­боде, осуществляя как активное, так и пассивное сопротивле­ние всем тем, кто посягает на нее, то скрытая манипулятивная система подавления личности не позволяет человеку осознать свою несвободу, устраняя, таким образом, мотивацию к сопротивле­нию. Если убедить рабов в том, что они свободны, можно сэко­номить на кандалах. Рабство становится незыблемым, если рабы не осознают своего рабского положения.

Профессор Страсбургского университета гуманитарных наук Филипп Бретон и профессор Квебекского университета Серж Пру, исследуя современные средства массовой информа­ции, пришли к выводу, что гедонизм представляемого СМИ спектакля тонко подводит индивида к пассивному принятию скрытой системы идеологического господства, характеризую­щей общество потребления, что, в свою очередь, позволяет телевидению и прессе в рамках идеологии оправдать и обосно­вать существующий социальный порядок и обеспечить воспро­изводство соответствующих ему социальных отношений [82, с. 67].

Размах применения механизмов манипуляции массовым сознанием на Западе достиг тотального масштаба, а их крайне высокий технологический уровень и эффективность делают пропаганду практически незаметной для простого обывателя. Как утверждают западные исследователи, «средства массовой коммуникации способны создавать трудноуловимые или «кос­венные» эффекты — другими словами, средства массовой ком­муникации могут не говорить вам, что думать, но они подска­жут, о чем думать и как это делать» [83, с. 43]. Данная возмож­ность, в свою очередь, позволят СМИ направлять мысли людей таким образом, чтобы они совпадали с изначально заданной ма­нипулятором смысловой установкой. Так психологически под­рываются в зародыше нежелательные для правящей элиты дей­ствия масс, а также навязываются им те мысли и образы, кото­рые укрепляют ее господство.

Однако постоянный процесс «промывания мозгов» обуслов­лен не только целенаправленной деятельностью правящих кру­гов, но и тем, что без него существование современного запад­ного общества невозможно. Сознание индивида, изолирован­ное от действительности, нуждается в виртуальной реальности, существующей в силовом поле направленной пропаганды. Фак­тически круглосуточный телевизионный видеоряд создал искусст­венный мир, во власти которого всецело оказался современный человек. Известный французский социолог, профессор Пьер Бурдье констатировал: «Телевидение, которое по идее является инструментом отображения реальности, превращается в инст­румент создания реальности» [84, с. 35].

Изучая данный феномен, Джордж Гербнер со своими кол­легами в рамках Проекта исследования культурных признаков, осуществлявшегося в Пенсильванском университете, разрабо­тали теорию культивирования. Одним из основных ее положе­ний является так называемая унификация (mainstreaming) — направление взглядов людей на социальную реальность в единое русло. Осуществляется она благодаря длительному, экстенсив­ному, многократному воздействию СМИ (прежде всего телеви­дения) на читателей и зрителей, в процессе которого опреде­ленно подобранные «факты» последовательно внедряются в сознание людей. В качестве отпечатков, остающихся в памяти после просмотра телепередач, эти факты остаются в памяти людей «в целом автоматически». Затем на основании этой со­храненной информации происходит непосредственное конст­руирование в массовом сознании определенного образа дей­ствительности. Когда он согласуется с реальным миром, про­исходит резонанс и эффект культивирования усиливается [85, с. 47].

Всякие утверждения о том, что обыватель способен отли­чить на экране телевизора действительное отложного, опровер­гаются исследованиями западных ученых. «Джордж Гербнер и его коллеги провели наиболее обширный анализ современного телевидения. С конца 1960-х годов эти исследователи записы­вали на видеопленку и тщательно анализировали тысячи теле­визионных программ и персонажей, показываемых в прайм-тайм. Их выводы в целом показывают, что мир, рисуемый теле­видением в качестве образа реальности, вводит зрителя в глубокое заблуждение. Более того, это исследование дает повод предполагать, что мы с поразительной доверчивостью воспри­нимаем увиденное на телеэкране как отражение реальности» [83, с. 95]. При этом Уолтер Липпманн в своей книге «Общественное мнение» утверждает, что ««картинки в наших головах», за­имствованные из массмедиа, влияют на то, как люди будут го­ворить и поступать в каждый конкретный момент» [83, с. 95]. В связи с этим профессоры психологии Аронсон и Пратканис в своей книге - «Эпоха пропаганды» делают вывод, что «цель со­временной пропаганды все чаще состоит не в том, чтобы ин­формировать и просвещать человека, а скорее в том, чтобы под­талкивать массы к желательной позиции или точке зрения» [83, с. 31]. Естественно, «желательной» с точки зрения власть иму­щих. А поэтому, по их мнению, «средства массовой коммуни­кации действительно оказывают влияние на некоторые из на­ших наиболее существенных убеждений и мнений...» [83, с. 45].

Конструируя виртуальный образ мира и при помощи средств массовой коммуникации внедряя его в сознание масс, манипу­ляторам удается перестраивать реальный мир в соответствии с этим придуманным образом. «Исследование, проведенное Мар­ком Снайдером,.Эллен Декер Тэнк и Эллен Бершайд, показы­вает, как наши ярлыки и концепции реальности в самом деле могут менять эту реальность» [83, с. 92]. Поясняют данный фе­номен Аронсон и Пратканис следующим образом: «Слова и яр­лыки, которыми мы пользуемся, определяют и создают наш со­циальный мир. Это определение реальности направляет наши мысли, наши чувства, наше воображение и таким образом вли­яет на наше поведение» [83, с. 93].

Гарт Джоуэтт (Хьюстонский университет) и Виктория О'Доннел (Северо-Техасский университет) поясняют способ­ность СМИ создавать образ несуществующего мира и внедрять его в массовое сознание осуществляемым ими непосредствен­ным контролем потока информации. Этот контроль принима­ет форму сокрытия определенных фактов, фабрикации инфор­мации, направления ее на специально подобранные группы, ис­кажения информации. По их мнению, контроль потока информации осуществляется двумя основными способами: «во-первых, контролируя средства массовой коммуникации как ис­точник распространения информации и, во-вторых, предостав­ляя искаженную информацию из источника, который внешне кажется достоверным» [82, с. 194]. Уолтер Липпманн, проводя свои исследования феномена пропаганды, исходит еще и из того, что контроль потока информации позволяет ее фильтро­вать. «Всякая газета, — пишет он, — приходящая к читателю, есть результат целой серии фильтров...» [82, с. 321]. Строгий же отбор того, что должен знать потребитель, осуществляют, по мнению социального психолога Курта Левина, так называемые «вахтеры», решающие, что общественность должна прочесть, ус­лышать или увидеть, а что не должна [82, с. 321]. О том же пи­шет и Ричард Харрис: «Следует иметь в виду, что журналисты и редакторы сообщают нам сведения об этой объективной реаль­ности после тщательного отбора материала и решения, какое. количество внимания уделять рассмотрению каждой конкрет­ной темы. «Новости — это рамка, которая придает миру опре­деленные очертания» (G. Tuchman, 1978)» [85, с. 238]. «...доступ на телевидение связан с сильной цензурой, с потерей независи­мости... — констатирует Пьер Бурдье. — Эта цензура, распрост­раняемая как на приглашенных, так и на журналистов, способ­ствующих ее применению, носит... политический характер. I И действительно, существует политическое вмешательство, по­литический контроль (который, в частности, проявляется че­рез назначение на руководящие посты); но главное — правда в! том, что в такие периоды как нынешний, когда существует це­лая резервная армия безработных и отсутствуют какие-либо га­рантии занятости в области радио и телевидения, склонность к политическому конформизму проявляется особенно сильно. Люди сами подвергают себя сознательной или несознательной цензуре, поэтому нет никакой необходимости призывать их к порядку.

Можно также вспомнить об экономической цензуре. В ко­нечном счете можно сказать, что именно экономический фак­тор определяет все на телевидении. И даже если недостаточно заявить, что происходящее на телевидении определяется его соб­ственниками, заказчиками, размещающими там свою рекламу, а также государством, оказывающим финансовую помощь; что без знаний о том, кто хозяин той или иной телекомпании, ка­кова доля ее заказчиков в бюджете и каковы размеры получае­мой ею финансовой помощи, мы не можем ничего понять в ее функционировании, — то тем не менее не грех об этом напом­нить» [84, с. 27-28].

Резюмируя, можно сделать вывод, что СМИ— это инстру­мент формирования массового сознания, который находится в руках господствующих финансово-политических групп. Не обла­дая самостоятельностью, пресса, радио и телевидение вынужде­ны подавать информацию так, как это выгодно тем, на чьи день­ги они существуют. Именно поэтому можно констатировать, что на Западе свобода слова — призрачный миф, а цензура — очевид­ная реальность.

Обнаружив большую значимость отбора цензорами инфор­мации, Липпманн делает вывод, что многое зависит оттого, что из многообразия действительности не показано на «картинке», которую получает общественность. Таким образом, то, какие упрощенные картины действительности возникают в результа­те фильтрации, и есть действительность людей, «картинки в нашей голове» и есть наша реальность. Его вывод подтверждает и Теодор Уайт, констатируя, что «реальность — это то, что вданный момент происходит на экране, а не то, что на улице» [82, с. 413]. Какова действительность на самом деле, для западного мегаобщества не имеет никакого значения, так как массовое со­знание существует в рамках представления о действительности, лишь оно определяет ожидания, надежды, устремления, чувства, поступки людей.

Целенаправленный отбор информации, в свою очередь, со­здает своеобразное информационное пространство стереотипов, в которое погружается сознание масс, теряя связь с реальной действительностью. Это обусловлено тем, что (как установила гештальтпсихология) человек сначала формирует представление об объекте, а лишь затем «видит» его. Именно поэтому процесс социального восприятия в большей степени зависит от имею­щихся прообразов, «картинок в голове» — стереотипов. Это же, в свою очередь, ведет к отождествлению наличествующей в опы­те реальности и априорных по отношению к нему стереоти­пов, — создается своеобразная виртуальная реальность, где в ка­честве «сущностей» выступают феномены воображения. При­вычки, надежды, устремления, ценности и идеалы людей перемещаются в сферу виртуальных объектов, порождающих свои эмпирические проявления. Последние — не более чем сти­мулы, но эти стимулы сами являются продуктом заданных сте­реотипов.

Целенаправленное формирование массового сознания позволя­ет определять поступки людей, их ежедневное поведение, а оно, в свою очередь, будучи реальным, создает по заданным параметрам действительность. То, что она может принимать самые фанта­стические и невероятные формы и при этом непрерывно сопро­вождается убедительной иллюзией подлинности, объясняется прежде всего соответствующим уровнем образования и интел­лектуального развития западного обывателя. Чтобы манипуля­ция сознанием достигала необходимой эффективности, основ­ная часть населения должна утратить доступ к знаниям, кото­рые могут дать ей возможность самостоятельно мыслить, анализируя социально-политическую и экономическую реаль­ность, а само мышление человека должно быть заблокировано на начальных фазах своего развития.

В отношении интеллектуального распада личности Запад за последние пятьдесят лет достиг поразительных успехов. «Сред­ний американец встречает свое двадцатипятилетие, запирая на замок кладовую своего мозга и отказываясь от ее дальнейшего пополнения, — констатируют американские социологи К.М. Гуд и Г. Пауэлл. — Его духовное содержание в этот момент находит­ся на уровне четырнадцатилетнего подростка. В письме он упот­ребляет около тысячи слов, при чтении понимает около шести тысяч. При возбуждении коллективных реакций интеллектуаль­ный элемент играет достаточно второстепенную роль» [82, с. 218].

Подобной ситуации удалось достичь прежде всего благода­ря западной системе образования. В 1993 году Министерство образования США провело исследование, результаты которого потрясли американскую общественность. Каждый пятый взрос­лый американец, как оказалось, справляется с огромным тру­дом или не справляется вообще с самыми примитивными тес­тами по арифметике, чтению и письму. Сорок миллионов взрос­лых американцев не в состоянии проверить выданную им сдачу, прочитать способ применения лекарства, а в общественных ме­стах ориентируются только по разъяснительным картинкам. Иначе говоря, 25 % населения СШАфункционально неграмот­ны (functionally illiterate)[211].

Несмотря на это, американские власти продолжают сокра­щать финансовые средства, выделяемые на школьное образо­вание. Газета «El Mundo» 22 мая 2003 года сообщила о том, что в некоторых нью-йоркских школах отменили все внеклассные за­нятия и практически полностью перестали задавать домашнее задание, чтобы сэкономить на ксероксах. При этом большин­ство школьных автобусов в стране не выезжают на маршруты, чтобы развозить учеников. Школам урезали финансирование, им приходится экономить на бензине, и теперь сами родители организуют дежурства и развозят учеников по школам. Сегод­ня родители в США вынуждены устраивать вещевые лотереи, конкурсы, продажи сладостей и всего чего угодно, лишь бы хоть как-то прикрыть брешь, образовавшуюся в школьном бюдже­те, и иметь возможность покупать учебники и оплачивать труд преподавателей. Некоторые учебные учреждения вынуждены давать разрешение на установку в коридорах автоматов с кока-колой и чипсами. Очевидно, именно в связи с вышеприведенными фактами, в Вашингтоне 11 января 2001 года, Дж. Буш-младший изрек мысль поразительной глубины (цитата приво­дится дословно): «Я хочу, чтобы об администрации Буша гово­рили, что она ориентируется на результат, потому что я верю в результат, направленный на тотальную концентрацию внима­ния и энергии на обучение наших детей чтению, потому как наша образовательная система с вниманием относится к детям и их родителям, достаточно лишь взглянуть на эту систему, ко­торая сделает из Америки такую страну, которую мы хотели бы видеть: страну, где люди умеют читать и ждать»[212].

Кризис в американской системе образования заставляет многих родителей игнорировать школу и самостоятельно зани­маться со своими детьми. Для этого в США приняты законы, позволяющие детям учиться дома. Данный вариант образова­ния был назван «домашняя школа» (home schooling). По поводу американской системы образования Мартин Гросс написал весьма откровенную книгу под названием «Конспирация незна­ния. Провал в американских государственных школах»[213].

Несмотря на то что в Соединенных Штатах действует меха­низм жесткого контроля за посещаемостью детьми школ, а их родители несут за это юридическую ответственность, миллионы тинэйджеров заканчивают свое начальное образование негра­мотными. Кроме того, в стране существует насущная потреб­ность в учителях-добровольцах, которые бы на общественных началах учили элементарным навыкам чтения, письма и счета тех взрослых, которые не освоили их в свое время в школе.

Очень важной особенностью западного образования явля­ется то, что обучение в школах США и Европы направлено на подавление удетей абстрактного мышления, с одновременным усилением предметного (прикладного), что максимально сужает интеллект, ограничивая способность к нешаблонному воспри­ятию мира. Это связано с тем, что личность, способная само­стоятельно мыслить, всегда представляет опасность для власти. Торможение же интеллектуального развития человека позволяет сделать его максимально управляемым, безотказно действую­щим в рамках заданной социальной или профессиональной про­граммы. Жесткая привязанность разума к предметному миру и неспособность к абстрактному мышлению превращают индивида в функционально эффективный элемент существующей системы отношений. Он делает всю свою жизнь то, что должен делать, и не задает вопросов о смысле и предназначении своей деятельности. Он хочет то, чего хотят все, он живет так, как живут все в рамках Системы, как это принято. Он не способен выйти за ее пределы и увидеть несвойственные ей ценности, тем более усомниться в целесообразности существования тех поряд­ков, которым он бездумно и беспрекословно подчиняется. Че­ловек, неспособный к абстрактному мышлению, чей интеллект жестко привязан к предметному миру, является идеальным объек­том для манипуляций и не представляет никакой угрозы для той Системы, в которой существует, так как воспринимает ее как единственно возможную реальность.

По своей сути, американская школа похожа на советские заведения для умственно отсталых детей, в которых им приви­вались элементарные навыки, позволяющие адаптироваться в обществе. Вот что о ее методах обучения пишет российский эмигрант, сейчас преподающий в США:

Дата добавления: 2017-01-14