Русское искусство второй половины XVIII века 3 страница

С 1807 по 1811 г. Щедрин работал также над огромным фризом «Несение креста» для конхи южной апсиды Казанского собора.

ИВАН ПЕТРОВИЧ МА́РТОС (1754–1835) принадлежал к тому же поколению, что и Козловский с Щедриным. Скульптор прожил очень долгую творческую жизнь, и самые его значительные работы были созданы уже в XIX столетии. Но мемориальная пластика Мартоса, созданная в 1780-1790х годах, по своему настроению и пластическому решению принадлежат XVIII веку. Мартос сумел создать образы просветленные, овеянные тихой скорбью, высоким лирическим чувством, мудрым приятием смерти, исполненные, кроме того, с редким художественным совершенством: надгробие М.П. Собакиной (1782, ГНИМА), надгробие Е.С. Куракиной (1792, ГМГС).

ИВАН ПРОКОФЬЕВИЧ ПРОКО́ФЬЕВ (1758–1828) – представитель уже второго поколения академических скульпторов, последние годы учебы в Академии он занимался у Гордеева, в 1780–1784 гг. учился в Париже, затем уехал в Германию, где пользовался успехом как портретист. (сохранились лишь два портрета Прокофьева четы Лабзиных, 1802, оба терракота, ГРМ).

Одна из ранних его работ – статуя «Актео́н» (1784, ГРМ) свидетельствует о мастерстве уже вполне сложившегося художника, умело передающего сильное, гибкое движение, упругий бег юноши, преследуемого собаками Дианы.

Прокофьев преимущественно работал как мастер рельефа, продолжающий лучшие традиции античной рельефной пластики (серия гипсовых рельефов парадной лестницы (1785-1786) и чугунной лестницы (1819-1820) Академии художеств; дома И.И. Бецкого (1785-1789), дворца в Павловске (1785-1787). Здесь в творчестве Прокофьева прослеживается идиллическая линия, в трактовке человеческого тела сохранялась чувственная мягкость.

Но мастеру были знакомы и драматические образы (фриз «Медный змий» (1806–1807) на аттике западного проезда колоннады Казанского собора в Петербурге). Для Петергофа Прокофьев исполнил в пару к щедринской статуе «Нева» аллегорическую фигуру «Во́лхов», а также группу «Тритоны» (обе воссозданы заново).

Для живописи второй половины XVIII века было характерно иерархия жанров и образов. Согласно теории и канонам классицизма единственно «высоким штилем» в живописи считался исторический жанр, включавший сюжеты библии и мифологии, поэм Гомера «Илиады» и «Одиссеи», аллегории, события национальной истории. Образы трактовались согласно гражданственным и патриотическим идеалам Просветительства. Признавался и портрет, обслуживающий потребности знати и дворянства; пейзаж, натюрморт, а тем более бытовая живопись расценивались как второсортные жанры.

Вскоре классический стиль стали называть академическим (от слова «академия»). Академическая историческая картина создает возвышенно героический идеальный образ. Историческая картина всегда продумана и выверена, все фигуры и предметы строго уравновешены и скомпонованы по определенным канонам. Причем эта условность не скрывается от зрителя, а подчеркивается. Пространство картины трактовано, как сценическая площадка с чередованиями ближнего и дальнего планов и кулисами по сторонам. На этой сцене действуют персонажи, расположенные на холсте, как на скульптурном барельефе. А чувства персонажей выражены театральными жестами и сценической мимикой.

Образцом для подражания служила античная скульптура. Образ должен быть идеальным, очищенным от всего случайного. Поэтому одним из основных законов академизма является углубленное внимание к рисунку, как основе всех основ, тщательной моделировке человеческого тела, его объема, мускулатуры. Цвету отводилась второстепенная роль.

Исторический жанр в русской живописи также более чем какой-либо другой демонстрирует развитие принципов классицизма, трактованных, однако, очень широко. В этом искусстве много живописности и динамики, унаследованных от уходящего барокко; одухотворенности, привнесенной сентиментализмом и еще ранее рокако; на него в начале XIX в. оказал определенное влияние романтизм. Наконец, неизменным и постоянным было воздействие реалистических традиций национальной художественной культуры.

Основоположником исторического жанра в Академии художеств был АНТОН ПАВЛОВИЧ ЛОСЕНКО (1737–1773)

Рано осиротевший сын крестьянина, Антон Лосенко провел детские годы на Украине, затем пел в придворном хоре и был одним их трех мальчиков, «спавших с голоса», которые были отданы в обучение И. Аргунову. Вскоре Лосенко попал в Академию, откуда в качестве пенсионера дважды был в Париже, а затем в Риме (1760е гг.).

В первой половине 1760х годов в Париже Лосенко написал картины «Чудесный улов рыбы» (1762, ГРМ) и «Авраам приносит в жертву сына своего Исаака» (1765, ГРМ), получившие признание и у французских, и у русских художников.

Художественные принципы Лосенко определились к концу 1760х годов. В 1768 году Лосенко написал две «академические фигуры в величину ординарного человека» - штудии обнаженного тела, условно наименованные «Каин» и «Авель» (Харьковский художественный музей), а через год – картину «ЗЕВС И ФЕТИ́ДА» (1769, ГРМ). В этих работах Лосенко заявил о себе как о художнике классицизма.

В 1769 году Лосенко возвратился в Петербург, где ему было предложено написать картину на звание академика исторической живописи. Художник создает первое произведение на тему из русской истории – «ВЛАДИМИР И РОГНЕДА» (1770, ГРМ). В ней Лосенко избрал тот момент, когда новгородский князь Владимир «испрашивает прощения» у Рогнеды, дочери полоцкого князя, на землю которого он пошел огнем и мечом, убил ее отца и братьев, а ее насильно взял в жены. Общий характер картины, конечно, театрально-условный: Рогнеда театрально страдает, возведя глаза горе; Владимир, написанный, кстати, с драматического актера Дмитриевского, не менее театрален. Похожи на барельефы античных стел фигуры плачущих служанок. Но само обращение к русской истории было новаторским и в то же врем очень показательным для эпохи высокого национального подъема второй половины XVIII столетия. Герои национальной истории встали в один ряд с античными и библейскими персонажами.

Помимо живописи художник занимался преподаванием в Академии художеств, был первым русским профессором класса исторической живописи, некоторое время был даже директором Академии. Административные обязанности отнимали много сил у слабого здоровьем Лосенко. Фальконе писал Екатерине: «Преследуемый, утомленный, опечаленный, измученный тьмою академических пустяков, ни в какой Академии не касающихся профессора, Лосенко не в состоянии коснуться кисти: его погубят несомненно. Он первый искусный художник нации, к этому остаются нечувствительны, им жертвуют...» (Сборник императорского Русского исторического общества. СПб., 1876. Т. XVII. С. 123).

Последнее неоконченное произведение Лосенко посвящено сюжету из «Илиады» – картина «ПРОЩАНИЕ ГЕ́КТОРА С АНДРОМА́ХОЙ» (1773, ГТГ).

В этом произведении отчетливо прослеживаются классические принципы исторической живописи. Композиция строится наподобие многофигурной мизансцены драматического спектакля. Действие разыгрывается на фоне величественной колоннады, участники сцены образуют кулисы, позволяющие сосредоточиться на главных персонажах – Гекторе и Андромахе. Гектор уходит защищать Трою и должен сразиться с Ахиллом, он прощается с женой и обращается к богам, чтобы те сохранили мать и дитя, его патетический жест призван показать его готовность пожертвовать личным счастьем во имя долга. В склоненной же фигуре Андромахи четко читается предчувствие трагического исхода.

В системе изображения превалирует линеарно-пластическое начало: главными выразительными средствами являются рисунок и светотень; в классицистических произведениях цвет не столько лепит, сколько раскрашивает форму, его не случайно называют локальным, ибо он как бы замкнут в определенных границах, не рефлектирует с соседними, не взаимодействует с ними. Форма объема создается не столько цветом, тонкой разработкой внутренних его градаций, сколько светотенью. Именно при помощи светотени и создается почти пластическая осязаемость изображаемых предметов в произведении классицизма.

Лосенко – один из крупнейших мастеров академического рисунка, его графические работы служили образцами не одному поколению академистов. Он также автор пособия «Изъяснение краткой пропорции человека... для пользы юношества, упражняющегося в рисовании...», которое является первым русским пособием по пластической анатомии.

Помимо исторических полотен художник создал целую галерею портретных изображений современников: портрет поэта и драматурга Александра Петровича Сумарокова (ГРМ), портрет президента Академии художеств Ивана Ивановича Шувалова (ГРМ), портрет актера Федора Григорьевича Волкова (1763, ГРМ).

Дело А. Лосенко продолжили его ученики и последователи: ИВАН АКИМОВИЧ АКИ́МОВ (1754-1814) («Великий князь Святослав, целующий мать и детей своих по возвращению с Дуная в Киев», 1773, ГТГ; «Самосожжение Геркулеса», 1782, ГТГ); ПЕТР ИВАНОВИЧ СОКОЛО́В (1753–1791) («Меркурий и А́ргус», 1776, ГРМ; «Деда́л привязывает крылья Икару», 1777, ГТГ); «Венера и Адонис». 1782. ГРМ; ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ УГРЮ́МОВ (1764-1823) («Испытание силы Яна Усмаря», 1796-1797, ГРМ; «Торжественный въезд в Псков Александра Невского после одержанной им над немецкими рыцарями победы», 1793, ГРМ; «Взятие Казани», 1797 – 1799, ГРМ; «Приизвание Михаила Федоровича на царство 14 марта 1613 года», 1800, ГРМ).

Наибольших успехов живопись второй половины XVIII века достигает в жанре портрета, что не удивительно, если мы вспомним предыдущие этапы. Поколение художников, выступившее на рубеже 1760-1770х годов, в кратчайший срок выдвинуло русский портрет в ряд лучших произведений мирового искусства. Во главе этой плеяды стояли Федор Степанович Ро́котов и Дмитрий Григорьевич Леви́цкий.

ФЕДОР СТЕПАНОВИЧ РО́КОТОВ (1735/36–1808) видимо, происходил из крепостных семейства князей Репниных и, возможно, через них познакомился с И.И. Шуваловым, куратором Московского университета и Академии художеств, который и способствовал его принятию на службу в Академию. Рокотов получил вольную и стал одним из прославленных художников XVIII столетия.

Рокотов вошел в русское искусство в 1760е годы, когда творчество Антропова, с которым у него в ранний период имеются явные точки соприкосновения, было в расцвете. Но даже его ранние работы по сравнению со зрелым Антроповым показывают, что русское искусство вступило в новую фазу развития: тонкие по живописи, интимные, глубоко поэтичные портретные образы Рокотова отражают многогранность духовной и физической красоты человека.

Известности Рокотов достиг рано: в конце 1750х годов, когда ему еще не было 25 лет, ему поручают исполнить парадный портрет великого князя Петра Федоровича (будущего Петра III, ГРМ и ГТГ).

До середины 1760х годов Рокотов жил в Петербурге, в его мастерской, по свидетельству современника, стоят десятки портретов, «в которых были окончены одни головы», а второстепенные детали дописывали уже ученики. Петербургский период Рокотова – это период исканий, еще тесных связей с искусством середины века. Наиболее значительными произведениями этого времени является портрет великого князя Павла Петровича в детстве (1761, ГРМ).

В Москве (с 1765) начинается «истинный Рокотов», здесь он трудился почти 40 лет и за это время успел «переписать всю Москву», добавим, всю просвещенную Москву, передовое русское дворянство, людей, близких ему по складу мышления, по нравственным идеалам. Свой идеал Рокотову проще было создать именно в Москве, вдали от официального духа столицы, жизнью в которой он тяготился.

В эти годы складывается определенный тип камерного портрета (Рокотов редко писал парадные, и то в основном в начале творчества) и определенная манера письма. Это обычно погрудное изображение. Фигура повернута по отношению к зрителю в ¾, объемы создаются сложнейшей светотеневой лепкой, тонкими тональными нюансами. Образ строится в определенном тональном ключе на непринужденном слиянии легких, тающих мазков. Динамичность движений кисти создает впечатление мерцающего красочного слоя, его подвижности, прозрачной дымки, особой сложности воздушной пространственной среды. Модель почти не комментируется сложными атрибутами, антураж не играет никакой роли, иногда вовсе отсутствует. Неуловимыми средствами Рокотов умеет передать меняющийся облик модели, ее характеристика никогда не однозначна, отсюда недосказанность и таинственность образной характеристики. Одухотворенность образов, изысканность мастерства и вместе с тем очень простая композиция и скромные размеры характерны для портретов Рокотова.

Среди лучших произведений Федора Рокотова 1760-1770х годов – портрет поэта Василия Ивановича Ма́йкова (около 1766, ГТГ), портрет А.И. Воронцова (1760е, ГТГ), портрет неизвестного в треуголке (начало 1770х, ГТГ), портрет неизвестной в розовом платье (1770е, ГТГ), портрет Александры Петровны Струйской (1772), портрет Александра Петровича Сумарокова (ок. 1770, ГИМ).

Пожалуй, лучше всех о рокотовских портретах сказал поэт Николай Заболоцкий:

Любите живопись поэты!

Лишь ей, единственной, дано

Души изменчивой приметы

Переносить на полотно.

Ты помнишь, как из тьмы былого,

Едва закутана в атлас

С портрета Рокотова снова

Смотрела Струйская на нас?

Ее глаза - как два тумана,

Полуулыбка, полуплач,

Ее глаза - как два обмана,

Покрытых мглою неудач.

Соединенье двух загадок,

Полувосторг, полуиспуг,

Безумной нежности припадок,

Предвосхищенье смертных мук.

Когда потемки наступают

И приближается гроза,

Со дна души моей мерцают

Ее прекрасные глаза.

Н. Заболоцкий. Портрет. 1954.

На рубеже 1770–1780-х годов под воздействием новых эстетических воззрений становятся заметны новые качества рокотовской манеры. Открытость и прямота в портретируемых лицах сменяется выражением непроницаемости, сдержанности душевных переживаний, светской выдержки. В характеристике модели, в композиции и колорите как бы изменяются акценты. Композиция становится все наряднее, праздничнее, фигура чаще всего вписывается в овал. Она также повернута в ¾, но осанка иная – горделивая, поза статичная. Бант или букет украшают платье, усиливая этим впечатление праздничности. Фактура сглаженная, почти эмалевая, мастерство доведено до рафинированности. Лицо светится на темном фоне, его контуры тают, оно как бы выхвачено из мрака. Но это лицо лишено уже дружественности, теплоты, характерной для портретов 1770х годов, можно говорить о «рокотовском женском типе»: гордо поднятая голова, удлиненный разрез чуть прищуренных глаз, рассеянная улыбка. Прежде всего необходимо отметить портрет Варвары Ермолаевны Новосильцевой (1780, ГТГ), портрет графини Елизаветы Васильевны Санти (1785, ГРМ), портрет Просковьи Николаевны Ланской (начало 1790х, ГТГ).

Большой удачей позднего Рокотова является портрет Варвары Николаевны Суровцевой (конец 1780х, ГРМ), отличающийся сложной и глубокой психологичностью образа.

Одним из величайших художников XVIII столетия, сумевшим наиболее полно выявить основные особенности и принципы, сам дух живописи своего века, был ДМИТРИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ЛЕВИ́ЦКИЙ (1735–1822).

Левицкий – создатель и парадного портрета (недаром говорили, что он запечатлел в красках весь «екатеринин век», переписал всех екатерининских вельмож), и великий мастер камерного портрета. В каждом из них он является художником, необычайно тонко чувствующим индивидуальные черты своих моделей, независимо от того, пишет он царедворца или юную «смолянку».

Художник родился на Украине, в семье священника и гравера, выходца из Киевской духовной академии, этой «русской Сорбонны», как ее называл А.Н. Бенуа. Возможно, отец и стал первым учителем Левицкого. Некоторые исследователи предполагают, что оба они работали над росписью Андреевского собора в Киеве под началом А.П. Антропова. Антропов и явился настоящим учителем Левицкого, у него он проучился несколько лет. Левицкий оставался в самых близких с ним отношениях до смерти последнего.

С рубежа 1750–1760х годов начинается петербургская жизнь Левицкого, навсегда отныне связанная с этим городом и Академией художеств, в которой он получает звание академика и многие годы руководит портретным классом.

Слава к Левицкому пришла в 1770 году, когда на академической выставке экспонировались шесть его портретов. Среди них ПОРТРЕТ АРХИТЕКТОРА АЛЕКСАНДРА ФИЛИППОВИЧА КОКОРИНОВА (1769, ГРМ). В традиционной композиции парадного портрета с непременным условным жестом, которым модель «указует» на лежащий на бюро чертеж Академии, в праздничном одеянии, сшитом к открытию Академии и стоившем Кокоринову годового жалованья, как гласят документы, Левицкий создал образ совсем не однозначно парадный. Подлинная художественность пронизывает это изображение, начиная от лица, в котором соединены чарующая простота, даже простодушие со скептической усмешкой, со следами усталости, разочарования и даже тяжелого внутреннего раскола, до виртуозно написанной одежды. Колорит построен на оливковых, жемчужных, золотистых, сиреневых оттенках, приведенных в целостность сиреневой дымкой в сочетании с теплым золотом. С поразительной материальностью, с каким-то чувственным восхищением передает художник богатство предметной фактуры: шелк_; мех, шитье, дерево и бронзу. Светотеневые градации очень тонкие, свет то вспыхивает, то погасает, оставляя предметы второго плана в рассеянном освещении. Живописная маэстрия усиливает сложную характеристику модели в целом.

В схеме парадного портрета решен и ПОРТРЕТ ПРОКОФИЯ АКИНФИЕВИЧА ДЕМИДОВА (1773, ГТГ). Потомок тульских кузнецов, возведенных Петром в ряд именитых людей, баснословный богач, странный чудак, даже самодур, ПА. Демидов вместе с тем разделял многие взгляды русских просветителей, сам был одаренным человеком – ботаником, садоводом (оставившим драгоценный гербарий Московскому университету), филантропом: он основал Коммерческое училище и Воспитательный дом в Москве. На фоне последнего и изображена модель на портрете Левицкого. Тем же величественным жестом, что и Кокоринов, Демидов «указует» на горшок с цветами. Его поза – обычная для парадного портрета, но одет он в домашнюю одежду, на голове колпак, опирается он на лейку, весь его вид не соответствует традиционной схеме репрезентативного портрета, а главное, ей не соответствует выражение лица: это не светская маска, с выражением самодовольства и сословной горделивости. Глядя на это лицо с грустным, насмешливым, скептическим выражением, начинаешь понимать и его покаянные мысли, и его тайную благотворительность, весь его непростой внутренний мир, который он так тщательно оберегал от посторонних глаз за ширмой чудачеств и экстравагантных поступков. В портрете Демидова также проявляется поразительное чувство формы, пространственной глубины, материальности, но еще более акцентирована пластическая лепка, отсутствуют смягченные контуры, нежная дымка портрета Кокоринова. Жемчужный жилет, панталоны, оторочка халата, белые чулки контрастируют с оранжевым теплого тона халатом: живопись сочная, материальная, плотная, в ней нет никакой жесткости.

В 1770е годы Левицкий создает целую серию из 7 портретов воспитанниц Смольного института благородных девиц – «смолянок» (все в ГРМ). Возможно, сама Екатерина, занимавшаяся вопросами женского воспитания и образования, сделала Левицкому заказ на портреты, долженствующие увековечить в живописи «новую породу» людей. Портреты получили позднее в искусстве название сюиты, хотя Левицкий не задумывал их как нечто цельное и писал несколько лет (1772–1776). Однако общий замысел в них все-таки проявился, он определен общей темой – юности, искрящегося веселья, особой жизнерадостности мироощущения, портреты объединенный одним светлым чувством радости бытия и общим декоративным строем. Девочки разных возрастов изображены просто позирующими (портрет Феодосии Степановны Ржевской и Настасьи Михайловны Давыдовой (1772)), танцующими (портреты Екатерины Ивановны Нелидовой (1773), Натальи Семеновны Борщовой (1776), Алексендры Петровны Лёвшиной (1775)), в пасторальной сцене (портрет Екатерины Николаевны Хрущевой и Екатерины Николаевны Хова́нской (1773)), музицирующими (портрет Глафиры Ивановны Алымовой (1773)), с книгой в руках (портрет Екатерины Ивановны Молчановой (1776)).

В некоторых портретах изображение помещается на нейтральном фоне, другие – на фоне театрального задника, условного театрального пейзажа, изображающего парковую природу. Мастер и не скрывает, что его фигуры в двойном портрете Хованской и Хрущевой или в портрете Борщовой прямо поставлены на маленькую сценическую площадку. Это сознательная, чуть ироническая «неправда маскарада», как писал А.Н. Бенуа, придает еще больше очарования этим «очаровательным дурнушкам», некрасивым красавицам с милыми неправильными лицами, «в заученных позах нелепого танца на дорожках парка». Все своеобразие русского рококо видел исследователь в подобных картинах. Цельности колорита Левицкий достигает теперь не господством одного доминирующего тона, а изысканной гармонией отдельных цветов, просвечиванием одного цвета из-под другого. Основной колористический аккорд – сочетание жемчужных и серых оттенков с теплым розовым, с зеленовато-серым. Не просто иллюзорно, а образно воссоздана фактура, передана материальность всего изображенного предметного мира. Пластический, линейный ритм, композиция и колористическое решение создают изумительную декоративность всей серии и очаровательность образного решения.

«Смолянки» – это парадные портреты; ярким примером камерного, интимного портрета является ПОРТРЕТ МАРИИ АЛЕКСЕЕВНЫ ДЬЯ́КОВОЙ (1778, ГТГ) – будущей жены архитектора Н.А. Львова, к кругу которого принадлежал Левицкий. В отличие от зыбкости, недоговоренности, неуловимости рокотовских образов, характеристики Левицкого всегда конкретно ясные, осязательные, фактурно-вещественные, но эта ясность и зримая полнота вещей не лишает образы большой поэтичности, что и видно в портрете Дьяковой. Более того, здесь ощутимо как бы участие художника в душевной жизни модели, трогательно-бережное отношение к этой расцветающей жизни, то, что можно было бы назвать современным словом «сопереживание». Эти качества приносит Левицкий на смену затаенности, изменчивости, имперсональной одухотворенности образов Рокотова.

1780е годы – годы наибольшей славы Левицкого. В камерных портретах заметно берет верх трезвое, объективное отношение к модели. Характеристика индивидуальности становится более обобщенной, в ней подчеркиваются типичные черты. Левицкий остается большим психологом, блестящим живописцем, но по отношению к модели он теперь как бы более сторонний наблюдатель. Появляется известная доля унификации художественных средств выражения: однообразие улыбки, нарочитый румянец, определенная система складок; проще становятся колористические соотношения, шире используются лессировки. Это портрет Марии Алексеевны Львовой (урожденной Дьяковой, 1781, ГТГ); портрет А.С. Бакуниной (1782, ГТГ), портрет Агафьи Дмитриевны (Агаши) Левицкой, дочери художника (1785, ГТГ). Четкость пластических объемов, определенность линейных контуров, большая гладкость живописи – это черты, которые усиливаются под воздействием укрепляющейся классицистической системы. Однако среди этих поздних портретов есть большие творческие удачи мастера: портрет Александра Васильевича Храповицкого (1781, ГРМ); портрет графини Урсулы Мнишек (1782, ГТГ), портрет Давиа Бернуцци (1782, ГТГ); портрет Николая Александровича Львова (1789, ГТГ); портрет писателя Николая Ивановича Новикова (1797, ГТГ), портрет мужа и жены Митрофановых (1782-1785, ГРМ); пленительные портреты детей Воронцовых (1790е, ГРМ).

Много Левицкий занимается и репрезентативным парадным портретом, среди моделей была сама императрица, которую художник писал неоднократно; наиболее известно ее изображение в образе законодательницы, повторенное несколько раз самим автором и другими художниками и описанное Державиным, большим_другом и единомышленником Левицкого, в оде «Видение Mypзы». Речь о портрете «ЕКАТЕРИНА II – ЗАКОНОДАТЕЛЬНИЦА В ХРАМЕ БОГИНИ ПРАВОСУДИЯ» (1783, ГРМ, вариант – ГТГ), в котором императрица представлена «первой гражданкой отечества», служительницей законов. В ней передовые люди видели идеальное воплощение образа просвещенного монарха, призванного мудро управлять державой. Аллегорический язык портрета – дань классицизму: Екатерина указывает на алтарь, где курятся маки – символ сна (так и она сжигает себя на алтаре служения отечеству), над нею – статуя Правосудия, у ног – орел, символ мудрости и божественной власти, в проеме колонн – корабль как символ морской державы. Интенсивность цвета с преобладанием холодных локальных тонов, скульптурность форм, подчеркнутая пластичность, четкое деление на планы – все это черты уже зрелого классицизма.

Жизнь Левицкого была длинной, и творчество его многообразно. Он оставил большой след в русском искусстве и как прекрасный педагог.

Замечательным художником русской портретной живописи конца XVIII – начало XIX века был ВЛАДИМИР ЛУКИЧ БОРОВИКО́ВСКИЙ (1757–1825).

Художник родился на Украине, в Миргороде, учился иконописи у отца, рано начал писать иконы и портреты, расписывать храмы. Перелом в его судьбе наступил, когда он был замечен Львовым, который в свите Екатерины проезжал через Украину в Крым (Боровиковский исполнил два панно в одной из комнат временного путевого дворца, предназначенного для приема императрицы). В 1788 году Боровиковский оказался в Петербурге, прожил восемь лет в семье Львовых. В столице Боровиковский учился живописи у И.Б. Лампи Старшего и, возможно, у Левицкого. В эти годы Боровиковский много занимается портретной миниатюрой на металле, картоне, дереве (например, «Лизынька и Дашенька», 1794, ГТГ).

В 1790е годы мастер создает портреты, в которых в полной мере выражены черты нового направления в искусстве – сентиментализма (от франц. – чувство),для которого характерно культ природы, чувствительности, врожденной нравственной чистоты, искренности, душевного благородства.

Одной из ранних работ Боровиковского является скромный и поэтичный портрет O.K. Филипповой (начало 1790х, ГРМ), жены помощника архитектора Воронихина. Она изображена в утреннем платье с небрежно распущенными волосами, с розой в руке, на фоне паркового пейзажа.

Конечно, вся эта «безыскусственность» портретов вполне искусно сделана, но само появление подобных изображений говорит об интересе к тонким «чувствованиям», к передаче душевных состояний, к частной жизни человека, мечтающего или просто отдыхающего и находящегося в единении с природой.

Все «сентиментальные» портреты Боровиковского – это изображения моделей в простых нарядах, иногда в соломенных шляпках, с яблоком или цветком в руке: портрет Е.Н. Арсеньевой (1796, ГРМ), портрет Елены Александровны Нарышкиной (1799, ГТГ). Лучшим в этом ряду является портрет Марии Ивановны Лопухиной (1797, ГТГ). Образ восемнадцатилетней Марии Лопухиной кажется напоенным тишиной и томностью. Горделивая небрежность и изящество позы, своенравное выражение задумчивого лица – все построено на сложнейших цветовых нюансах, в основном голубого и зеленого, на прихотливой игре сиреневых тонов, на перетекании одного тона в другой, строящих форму, на тончайших светотеневых градациях, из которых слагается гармоническая соподчиненность всех частей, на певучей плавности линий. А в итоге возникает совершенно чарующий образ, высокоодухотворенный, как бы слитый с природой. Пейзаж в портрете несет огромную эмоциональную и смысловую нагрузку. Портрет этот позже вызвал к жизни стихи Я. Полонского:

Дата добавления: 2017-02-01