О преподавании всеобщей истории

ОПЫТ РИТОРИКИ

(1796 г.)

ОБ АКАДЕМИЧЕСКИХ РЕЧАХ

Академическими речами я называю те, которые бы­вают сочиняемы и произносимы в ученых обществах членами оных или сторонними, но имеющими к ним отношение мужами. Речи сего рода также известны под именем торжественных (orationes folemnes, vel inaugurales). Самое их имя показывает, что их сочиняют и говорят на какой-нибудь общественный или Академический, или относящийся до лица витии, или самих слу­шателей торжественный случай. Таковыми случаями бывают, например, одержанная над неприятелем знаменитая победа и проч., воспоминание основания академического сословия, вновь оказанные ему благодеяния и проч., принятие или вступление нового члена, предприемлемый целым обществом или нескольки­ми, а иногда и одним членом оного какой-нибудь важный труд, производство в академические степени и проч. Сочинитель та­кой речи обязан необходимо в приступе говорить о причинах, важности и других обстоятельствах торжества и между тем не­чувствительно дойти до материи всей речи, наблюдая весьма строго показанные выше о выборе материи правила и употреб­ляя потом всякого рода соответствующее оной искусство витийст­ва. Примером речей сего рода может быть речь, произнесенная при открытии Харьковского университета, напечатанная в «Се­верном Вестнике» в октябре месяце прошлого, 1805 года.

Сюда также можно причислить рассуждения или диссерта­ции не потому, чтоб они были всегда в Академиях произноси­мы, но единственно по сходству их содержания с материями оных речей. Впрочем оне суть, так сказать, собственное мужей отлич­ного просвещения сочинение, в котором все должно ответство­вать сему предварительному о сочинителе понятию. Новые в какой-нибудь науке открытия, опровержение издавна принятых все­ми, но несправедливых мнений, решение предлагаемых Акаде­миями задач и тому подобные обстоятельства бывают их материя­ми. Собственное оратора благоразумие служит ему и источником изобретения и правилом расположения. Само собою видно, что содержание сих сочинений не требует того искусства, которое нужно для восхищения воображения, т. е. не имеет надобности в риторических украшениях; напротив сего, главное их совер­шенство состоит в просвещенных и основательных мыслях и в твердой их между собою связи. Примеров сих речей находи­лось множество, особливо в числе издаваемых Академиями сочинении.

Печатается по изданию: Рижский И. С. Опыт риторики, ныне вновь исправленый и дополненный.— 3-е изд.— М., 1809.—С. 256—258.

(1833 г.) [ ОБ АКАДЕМИЧЕСКОМ КРАСНОРЕЧИИ ]

(...) Слог профессора должен быть увлекательный, огненный. Он должен в высочайшей степени овладеть вниманием слуша­телей. Если хоть один из них может предаться во время лекции посторонним мыслям, то вся вина падает на профессора: он не умел быть так занимателен, чтобы покорить своей воле даже мысли слушателей. Нельзя вообразить, не испытавши, какое вред­ное влияние происходит от того, если слог профессора вял, сух и не имеет той живости, которая не дает мыслям ни на минуту рас­сыпаться. Тогда не спасет его самая ученость: его не будут слу­шать; тогда никакие истины не произведут на слушателей влия­ния, потому что их возраст есть возраст энтузиазма и сильных потрясений; тогда происходит то, что самые ложные мысли, слы­шимые ими стороною, но выраженные блестящим и привлека­тельным языком, мгновенно увлекут их и дадут им совершенно ложное направление. Что же тогда, когда профессор еще сверх того облечен школьною методою, схоластическими мертвыми пра­вилами и не имеет даже умственных сил доказать их; когда юный, развертывающийся ум слушателей, начиная понимать уже выше его, приучается презирать его? Тогда даже справедливые за­мечания возбуждают внутренний смех и желание действовать и умствовать наперекор; тогда самые священные слова в устах его (...) превращаются для них в мнения ничтожные. Какие из это­го бывают ужасные следствия, это видим, к сожалению, нередко.

И потому-то не должно упускать из внимания, что возраст слуша­телей есть возраст сильных впечатлений; и потому нужно иметь всю силу, всю увлекательность, чтобы обратить этот энтузиазм их на прекрасное и благородное; чтобы рассказ профессора ды­шал сам энтузиазмом. Его убеждения должны быть так сильны, так выведены из самой природы, так естественны, чтобы слу­шатели сами увидели истину еще прежде, нежели он совершенно укажет на нее. Рассказ профессора должен делаться по временам возвышен, должен сыпать и возбуждать высокие мысли, но вместе с тем должен быть прост и понятен для всякого. Истинно высокое одето величественною простотою: где величие, там и простота. Он не должен довольствоваться тем, что его некоторые понима­ют; его должны понимать все. Чтобы делаться доступнее, он не должен быть скуп на сравнения. Как часто понятное еще более поясняется сравнением! и потому эти сравнения он должен брать из предметов самых знакомых слушателям. Тогда и идеальное и отвлеченное становится понятным. Он не должен говорить слиш­ком много, потому что этим утомляет внимание слушателей и по­тому что многосложность и большое обилие предметов не дадут возможности удержать всего в мыслях. Каждая лекция профессо­ра непременно должна иметь целость и казаться оконченною, чтоб в уме слушателей она представлялась стройною поэмою; чтобы они видели в начале, что она должна заключать в себе и что заключает: чрез это они сами в своем рассказе всегда будут соблюдать цель и целость. (...)

Печатается по изданию: Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.— Л., 1952.— Т. 8.— С. 28—30.

Дата добавления: 2017-02-01